Глава 25. Иркутская история

Николай Смирнов 4
               

     В один из зимних дней меня вызвал главный редактор Л. Макаров. Оказалось, в редакцию пришло письмо из колонии строгого режима. Инспектор пожарной охраны, сообщал о серьёзных упущениях в пожарной профилактике и жаловался на непонимание со стороны руководства учреждения.

       Подойдя к огромной карте, занимавшей всю стену его кабинета, главный указал на маленький кружочек недалеко от Байкала. «Казачинское»,- прочитал я название, затерянное среди зеленого таёжного массива севернее озера.

    - Слетаешь туда, выяснишь обстановку и напишешь материал. Как добираться до места, скажут коллеги в Иркутске, они же вас и проводят… 
      
      В колонию направлялся инженер-инспектор Главного управления пожарной охраны, а я должен был представлять журнал.

      Хотя шел уже второй год моей работы в редакции, так далеко я ещё не забирался. Когда в аэропорту садился в самолёт, которому предстояло преодолеть тысячи километров до Иркутска, меня невольно охватило чувство отрешённости. Вся прошлая жизнь словно бы осталась позади. Мысленно настраивал себя на любой поворот событий, как космонавт перед полётом на Луну. Для моральной поддержки взял с собой книгу Манфреда «Наполеон». Мысль о том, что Бонапарт завоевал полмира, а мне всего лишь надо слетать в какую-то колонию, меня укрепляла.

   …Восемь часов спустя, после промежуточной посадки в Омске мы благополучно сели в Иркутске. По местному времени было четыре утра. Не успели в гостинице прилечь - подъём! Невыспавшихся, с тяжёлыми головами нас привезли на аэродром, посадили в «кукурузник», и начался полёт над заснеженной тайгой.
 
       Мог ли я предполагать, что до Казачинского  придётся лететь ещё четыре часа - половина пути от Москвы до Иркутска. Этот полёт мне не забыть! Я сидел в промерзшем дюралевом нутре самолёта в 15-ти градусный мороз в шинели, поджав ноги, застыв в одной позе и боясь пошевелиться, чтобы не нарушить тонкую воздушную прослойку межу одеждой и телом, хоть как-то сохраняющую тепло. В салоне стояла даже железная печка, но почему-то именно в этот день она не топилась.

     Вначале ещё было интересно смотреть в круглый иллюминатор на проплывающую под нами тайгу, заметил даже пару лосей, бегущих по редколесью. Но вскоре началась такая болтанка, словно мы ехали по тряской дороге. Было уже не до любопытства, меня стало мутить…

   Часа через два мучительного полёта самолёт резко спикировал на поляну с какими-то домиками. Оказалось, что здесь можно пообедать, чем мои спутники не преминули воспользоваться. А мне было не до еды, мечтал только об одном – чтобы поскорее закончился этот кошмарный путь.

    Болтанка продолжалась до самой посадки в Казачинском. Из самолёта я вышел бледно-зелёный, слегка пошатываясь, продрогший, голодный. Казачинское оказалось большим посёлком, но мы в нём не задержались. Нас, оказывается, ждала ещё полуторачасовая поездка на газике вглубь тайги…

   Эта командировка мне в основном и запомнилась дорогой. Смутно припоминаю, как мы с сотрудником главка по фамилии Флотский и с автором письма в редакцию проходили через КПП в жилую и производственную зоны, отмечали нарушения требований пожарной безопасности. Колония занималась заготовкой леса, а значит, была объектом повышенного риска.

      Была встреча с заключёнными, входящими в пожарную команду. Несколько вопросов, заданных хмурым субъектам, покрытым сплошными татуировками, выявили их весьма слабую осведомлённость в делах пожаротушения.

      Помню стальное рукопожатие генерала - руководителя учреждения, состоящего из несколько колоний. Он принял нас в своём кабинете, с большой выдумкой отделанном деревом, с искусно вырезанным из берёзы письменным прибором на столе.  Хозяин был с нами любезен угостил чаем с коньяком, но судя по всему, заботило его только выполнение заключёнными плана по лесозаготовкам.

        После трёх дней работы я собрал достаточно фактов для материала и, оставив Флотского доделывать свои дела, устремился в обратный путь. В ожидании утреннего рейса на Иркутск ночевал в гостинице в Казачинском. Это деревянное двухэтажное заведение тоже осталось в памяти. Удобства были на улице, а мороз градусов 20, хорошо ещё без ветра. В дверях туалета в тусклом свете уличного фонаря поблёскивала жёлтая гора застывшей мочи. Войти туда я не осмелился, решив свою проблему за ближайшим углом…

 Но больше всего угнетала мысль о том, что завтра опять придётся лететь над тайгой на «кукурузнике». Однако фортуна надо мною сжалилась. Утром на аэродроме меня посадили в двухмоторный самолёт, в тёплый уютный салон с бархатными креслами, и все два с половиной часа полёта я балдел от удобства, читая своего «Наполеона».

    В Иркутске мне тоже предстояло собрать материал, и я задержался там ещё на два дня. Под занавес - ещё одно приключение. Я умудрился перепутать местное время с московским, указанным в билете. Приезжаю в аэропорт, а мне сообщают, что самолёт мой уже несколько часов находится в полёте…
Пришлось возвращаться назад. Не знаю, что иркутские огнеборцы подумали о московском госте, но встретили меня без упрёков. В гостиницу оформляться не стал, ночевал на топчане под шинелью в дежурной службе пожаротушения, а на следующий день мне помогли сдать старый билет и купить новый с потерей всего лишь одного рубля.

     Но Иркутск, похоже, никак не желал отпускать меня. Уже сел в самолёт, приготовившись дремать до Москвы, а вылета всё нет и нет. Наконец, часа через полтора томительного ожидания пассажирам объявили, что лайнер наш неисправен и надо пересаживаться в другой…

     В Москву я прилетел, ощущая себя, наверное, так же, как выпущенный из колонии зэк после многолетней отсидки. Был четвёртый час утра - мёртвый для общественного транспорта. Автобус из Домодедова довёз до центрального аэровокзала, где полусонный, я стал дожидаться, пока оживут столичные улицы.

    Помню, как первый утренний трамвай, на котором надо было ехать до метро, медленно шёл мимо пустынной остановки, видимо, не собираясь   останавливаться. В отчаянии, как будто уходит последняя возможность добраться до дома, я выскочил на рельсы, подняв над головой скрещённые руки. Вагоновожатый нажал на тормоза…

      Подготовленная мной корреспонденция под заголовком «Это большая «пороховая бочка» была, пожалуй, моим первым критическим материалом в журнале. После обсуждения на редакционной летучке его признали лучшим по итогам месяца.

            Назад к Главе 24:
http://www.proza.ru/2018/11/27/1130 

            Далее к Главе 26:
http://www.proza.ru/2018/11/21/1193