Первую косу мне дед сделал, когда мне семь лет было всего. Да, по размерам она была в половину меньше, чем у него, и это я непосредственно про железную часть, а рукоять короче дедовой так раза в три. Я помню тот момент, когда он ее затачивал. Он сидел на специальном трехногом табурете, у которого впереди пенек, а вбок от него, этого самого пенька, треугольник из доски отходит, который на ножки опирается. Посередине пенька забит напильник, на котором дед косу и отбивает. Дедушка уже старый, поэтому на носу очки, с черной пластиковой оправой. Одной душки нет, поэтому от кончика второй к оправе идет резинка от трусов. Может и не от трусов, конечно, но именно так мы её и называли.
А я бегал вокруг него, пешком то ходить тогда не умел, только бегом, и донимал его вопросами:
- Деда, а ты чего не бруском-то?
- Если наточить бруском, то надолго не хватит, поэтому колочу.
Я только потом узнал про метод холодной ковки, а тогда мне это все в диковинку было. Но смотрел внимательно, интересно же, а дед периодически давал мне постучать молотком, показывая и объясняя, как и куда бить. И даже сейчас, сорок лет спустя, я любую косу отобью так, что все лето косить будет, только изредка требуя, чтобы ее чуть-чуть бруском поправляли.
- Ты, бродяга, смотри, я ведь тебя завтра ни свет ни заря подниму, косить с утра лучше всего, так что выходить надо, как только расцветет.
- Деда, я встану, не подведу
- Поглядим, бежи, не мешайся, вон, с друзьями поиграй, завтра то, не до этого будет.
- А порыбачить успеем, деда?
- Успеем, пока сено сохнуть будет, нарыбачишься, ежели силенки останутся. – ухмыльнулся дед.
- Останутся, куда же денутся, их у меня вон сколько много-то!
Утро, солнце еще и не взошло совсем, только развиднелось немного, как дед дотронулся до моего плеча:
- Не сплю я, деда, встаю уже.
Как же я рад тому, что Дед взял меня наконец косить, все лето его уговаривал, это же настоящая мужская работа, не баловство. Мне же семь уже, пора давно, да и интересно, жуть. Так-то косить я умею, но одно дело, около заборов лопухи срубать, а другое, это сено на зиму для коровы заготавливать. Совсем другой смысл и ответственность у работы. И у нас в деревне только взрослые на покос ездят, мальцов не берут. А меня дедушка взял, значит и я взрослый уже. Хочется, взрослым-то стать поскорей.
В нашей деревне у каждого дома свой надел на заливных лугах, отведённый под покос, вот мы к нашему и поплывем, так как он на той стороне речки, впрочем, как и у всех, потому что там самая сочная трава, из нее лучшее сено выходит. Дом наш стоит на самом обрыве, у реки, который дедушка называет «круча». И вот мы спускаемся по круче, к самой воде, где привязана наша лодка. Лодка у нас деревянная, каждый год дедушка на зиму её из воды достает, а по весне просмаливает. Я никогда не успеваю приехать так, чтобы посмотреть, как он это делает, но в этом году деда пообещал мне показать, мол плохо просмолил, течет немного, нужно повторить. И этому научусь, интересно же, да и уметь многое так здорово, хвастаться можно пацанам. Два больших куска гудрона валяются за сараем и ждут своего часа, правда мы с пацанами отрезаем от них иногда небольшие кусочки, чтобы делать вид, что жуем настоящие жвачки. Лодка остроносая с обоих концов, дед садится на один с веслом, я на другой и поплыли. Сначала вниз по течению, а потом за островом направо, в старое русло, потом ещё пару километров и к берегу. Я и сам уже могу с веслом управляться, но сегодня едем по делу, а у деда быстрее получается, у меня еще сил столько нет, ну или как дед говорит, дури маловато.
Уже почти совсем расцвело, но туман ещё виден, лежит кое-где кусками по лугу, мы причаливаем там, где берег пологий, выгружаемся и недолго думая, начинаем косить. Деда идёт первым, я за ним, он ещё советует по ходу, пяточку мол поприжми, а кончик чуть приподними, но ненамного, самую малость. Вжик, вжик, трава падает, и переносится тем же движением косы на край дорожки, которая шириной в твой мах, выстраиваясь в ровную и длинную полоску. Запах стои-и-и-ит! Обожаю запах свежескошенной травы. Пятки холодит от остатков росы, ещё щекочут новые срезы, покалывая слегка, пятки то у меня задубели уже, их свежескошенной травой не возьмешь, боли нет, только щекотка. На душе хорошо и приятно. Это разве работа, больше на развлечение похоже, правда посмотрим, как я запою через час, хотя бы. Дед предупреждал, чтобы я силы экономил, и не рвался все побыстрее сделать.
Господи, как же тяжело, плечи как гири, пот заливает глаза, но я не отстану, а то дед больше не возьмет, да и не хочется его разочаровывать. Правда дед переставил меня косить поперек делянки, не успеваю я за ним на длинной стороне, а так хоть не мешаю, и укорачиваю немного полосу для деда. Всё польза. Где-то через ещё через час я поймал ритм, приноровился, и усталость ушла, словно открылось второе дыхание.
Наконец дед останавливается, и пусть уже втянулся, но все равно мне приятно услышать:
- Ну будя! Норму на сегодня сделали, давай поворошим, и снедать сядем.
Фу-у-у-у-уххх.
В сторону косы! Теперь берём грабли, и начинаем ворошить, переворачивать то, что скосили, чтобы сено будущее, а пока еще просто трава скошенная, высохло побыстрее. Грабли у нас хитрые, не те, что дома у родителей, те железные, ну кроме ручки, а эти полностью деревянные, из орешника сделанные. Даже зубья у них из дерева. Я уже умею такие делать. Сначала находишь подходящей толщины молодой орешник, с разветвляющимся стволом, потом срубаешь и сушишь его под скатом крыши дома, привязав в нескольких местах веревкой, чтобы его не повело. Потом берешь подходящий брусок, сверлишь в нем отверстия через каждые семь-восемь сантиметров насквозь. Поворачиваешь и сбоку просверливаешь еще два, но побольше диаметром, и померить нужно, они же под ручку, ну ту разветвляющуюся палку. А диаметр у сверла нужно подобрать так, чтобы он был самую малость меньше, чтобы впритирку садилось. Потом строгаешь из того же орешника зубья для грабель, и остается только сборка. Зубья забиваются с внешней стороны, и код их строгаешь, то делаешь в виде конуса, и чуть длиннее, чем нужно, чтобы, когда упрутся из-за увеличивающейся толщины, можно было отпилить лишнее с нерабочей стороны.
Перевернув накошенное, деда зовёт меня есть, здесь говорят снедать. Идёт хромая к реке, там под ракитой тенек, солнышко голову не напечет, и так уже припекает. А что за радость на солнцепёке-то сидеть? Он у меня воевал, танкистом был, даже медаль есть за отвагу, только вот не говорит за что именно. Бабушка про ранение только рассказывала, что ему пулемётной очередью ногу оторвало, а военврач её, ногу-то, просто пришил, сказав для того, чтобы хоронить было красиво. Ну а нога возьми, да и приживись. Такие врачи в войну были, даже в мелочах халтурить не могли. Не знаю правда или нет, что бабушка сказала, то и передаю. Из синей с красными полосками матерчатой сумки, дед достаёт тряпицу белую и расстилает её прямо на траве. Потом на неё ставится большая бутыль, заткнутая пробкой из газеты, полная молока, половина буханки серого ноздреватого хлеба, несколько маленьких пупырчатых и колющихся, когда их берешь в руки, огурцов, пяток вареных яиц, пучок лука зелёного, несколько редисок и шматок сала, который дед нарезает складным ножом, с зайцем на рукояти. Как же я хочу у него его выпросить. Но пока боюсь, не даст, он ему самому постоянно нужен.
Наевшись, мы укладываемся полежать в теньке под ракитой, но я правда уже через несколько минут убежал к речке, как только дед задремал, что валяться-то. Искупался, поплавал и устроился порыбачить, правда не забывая периодически ворочать сено. Дед что-то разоспался, но я его и не будил, пусть отдохнет, сам справлюсь. С собой у меня только одна удочка с легкой снастью, на голавликов, да чайник старый, с проволокой вместо ручки, для пойманной рыбы. Тут на лугу кузнечиков много, так что пока дед спал, я полный чайник голавлей и натаскал, сегодня день хороший, стоит только кузнецу на поверхность воды упасть, как они сразу хватают, реагируя на его шевеление. Не рыбалка, а чистое удовольствие, да и бабушке будет приятно, он рыбу очень любит. Да и я очень это дело уважаю, особенно когда она их в сковороде сметаной зальёт и в печку. М-м-м, хочется съесть всё и вместе со сковородой.
Тут дед проснулся, проверил сено, и мы начинаем собирать его в вязанки. У деда большие, как покрывала на кровать, по правде, это они и есть, а у меня маленькие, из платков бабушкиных. Пять дедовых и пять моих итого получилось, дед говорит, вот это дневная норма и есть. Грузим все в лодку, три внизу в ряд, две оставшиеся сверху, а мои, маленькие вязанки еще выше, так что целая пирамида образовалась, и плывём, нас из-за сена не видно совсем, даже лодки не видно, словно стог сена по реке плывет. Как деда видит куда грести, для меня пока загадка, видимо по берегам ориентируется. Как доплывем, нужно ещё перенести всё в сарай, уложить правильно, и только тогда дело будет сделано.
Осталось шею помыть, иначе бабушка не то, что ночевать, снедать не пустит. Вот и друзья прибежали, но мне не досуг с ними балакать, мужской работой занят, так что договорились встретиться завтра, а мне сегодня еще бычков с выпаса привести нужно, напоить, и в сарай определить на ночь. Правда тут друзья помогли.
А потом начнет темнеть, на ужин будет борщ из печи, картоха с курой и блины с медом и сметаной. Бабушка всегда внимательно следит, чтобы за едой не халтурил, и стоит съесть хоть ненамного меньше, чем она определила как необходимое, как тебя сразу объявят заболевшим, и не пустят гулять с друзьями. Поэтому стараюсь съесть как можно больше, правда сегодня это и не трудно, аппетит, аж нежёваное летит, как любит говорить мой дед. Уснул я в тот день прямо за столом, не дождавшись кружки с парным молоком от вечернего надоя, и меня посапывающего, дед отнес в хату в кровать. Но не страшно, это не позорно, я не устал и не вымотался, просто объелся после физических нагрузок, вот и сморило меня. Даже дед с утра похвалил, сказав, что теперь я уже настоящий мужик.
И подарил нож! Тот самый, с белым зайцем на рукояти. Заслужил.