Начнём с самого удивительного: я родился.
Первые лет пять можно опустить из-за туманной их неопределённости. Дети, конечно, божьи создания, цветочки, ангелочки и всё такое… Однако. Я бы не торопился с оценками. По-моему, такие же сукины дети, как их родители, только маленькие. И чего умиляться, что безгрешны они и чисты… Чисты, – потому что мамка купает, а безгрешны, – потому что грешилка не выросла.
И ещё… Некоторые граждане любят повздыхать: «Детство… о, детство! ё-моё! Все мы родом из детства…» И слеза наготове...
А у меня так ничего особенного там не было – глупое довольно и бестолковое…
А уж об отрочестве и вспоминать не охота. Тыкался, как кутёк, в разные тупики. И из всех чувств сохранилась какая-то тотальная неудовлетворённость и тотальный же стыд. И ещё удивление: туда ли я попал?
Я всё прикидывал, временное это непонимание, или как?.. Когда же туман рассеется?.. Что там, – за горизонтом?
Зря я туда торопился…
Всё проходит. Мир стал раскрываться… и тогда… такое обрушилось! Такие начались открытия!
Не было ни одного, самого завалявшегося комплекса, что бы я его не подцепил… Букет комплексов! Икебана… Знать бы только, что за умник икебану ту сотворил!
Первый и основной, – это уж как в совковом монастыре завелось – традиционный комплекс неполноценности. Русский народ меня поймёт. Этот комплекс, добытый в боях, взлелеянный, вскормленный на груди великодержавной империи, надо давно уже сделать символом нации. Этот комплекс пожизненный великий масштабный и всеобщий. Правда, восславлять и петь дифирамбы ему я не стану. И без меня старателей целые артели. Не одно поколение мастеров российской словесности перья поломали, исследуя его дохлое тельце и тёмную душу. Все эти Акакии Акакиевичи, да Смердяковы с Фердыщенками и прочими «униженными и оскорблёнными» в зубах навязли… И ничего, кроме брезгливости, у меня лично не вызывают.
А комплекс вины… Это ж кладезь бездонный! Какие титаны мысли на него западали! И чем мощнее был дух, тем яростнее они его культивировали. У одного графа крыша просто слетела от такой непосильной работы.
А половой комплекс… (Любит – не любит; даст – не даст… Или даст, но не мне…) Самый, пожалуй, массовый и популярный… А какое разнообразие! Какие оттенки! Какая музЫка… и какой беспредел! Какие «Крейцеровы сонаты» разыгрывались! Какие «Отцы Сергии» жизнь свою под откос пускали…
А родовой… Мама – папа… Куда от них денешься… Они-то далеки от совершенства… И у каждого своя икебана…
-Мама, это стыдно!
-Папа, ты же пьян!
А национальный! Папаша, царство ему небесное, – еврей-неудачник, наградивший меня гордой и благозвучной фамилией – Эткин. Сумасшедший, всю жизнь сочиняющий философский труд «Государство будущего». К тому же пьяница беспробудный…
Господи, сколько страданий он приносил нам с мамой – русской красавице, певунье… Вечные скандалы, нужда… Евреи шарахались от него, как от прокаженного; русские – откровенно смеялись: «Паша, ты еврей какой-то неправильный. Таких непрактичных деятелей и горьких пьяниц не бывает среди вашего брата. Ты ж – без царя в голове!». Философ – называли его друзья, с такой убийственной интонацией, что слышалось – юродивый!
А он многозначительно посмеивался в бороду… типа, какие же вы ещё пигмеи! – он им рассказывал… о Христе! «Я знаю разгадку Туринской плащаницы! – вещал он после очередного стакана, не обращая внимания на насмешки. – Христос не вознёсся, он – аннигилировал. Его плоть вспыхнула… она не сгорела в привычном понимании, она как бы взорвалась, мгновенно перейдя в иную субстанцию, и отпечаталась на полотне негативом. Он взорвался и сгорел так же, как взорвется когда-нибудь наша Вселенная – её материя. Материя – фикция! Дух – реален! – папаша впадал в транс и шаманил, как пророк, устремив свой безумный взгляд в будущее. – Человечество живет еще в предыстории! Я переверну вам новую страницу истории!».
Я видел, – отец смешон, нелеп, экзальтирован, но далеко не глуп, быть может, (наверняка!) он был талантлив. Но эти… которые его окружали… посмеивались... и пили за его счёт… как я теперь понимаю, не достойны были сдувать пылинки с его ног… но ведь я… проклинал не их, – ЕГО!
И тогда Эдипов комплекс подкрадывался неслышно. Простой и необузданный, но очень болезненный… Я убивал своего отца ежечасно, каждую минуту я вытравливал ЕГО из СЕБЯ.
-Эткин, вы так плохо учитесь, потому что отец вас зачал в пьяном состоянии.
Это мне сказано. На большой перемене. Классной руководительницей. (Да-с… классная была руководительница!)
И старуха давно в могиле, и я уж смотрю с вершин… а как свежо воспоминание! Сколько всего в этой фразе намешано… Какое богатство! Сколько тут ненависти, тупоумия… мрака веков! Какую глыбу свалила она на мою детскую голову!
Вот он – первый камень в строительстве моего Храма. Тащи и устанавливай!
О, если б я знал, как мне тогда повезло! Какая роскошь эти дурацкие комплексы! Какие сокровища! Я был обладателем несметного клада слитков золотых, сундуков бриллиантов! И все надежно запрятано в подвалах души моей…
Оставалось лишь раскопать и распорядиться с толком и пользой.
Я так скажу: если ты обнаружил в себе хоть пару самых бросовых комплексов, – берись срочно за дело, – взращивай их, культивируй, раздувай до вселенских масштабов! И преодолевай потом. Работа на всю жизнь. Ты на пути к величию!
Человек, лишённый комплексов, – не человек уже, а совершенство природы. А такое совершенство для творчества, – дело гиблое. Тупик. Нет в этих божьих созданиях ни воображения, ни злости… ни стыда! Ну и на что они сгодятся? Что могут миру поведать?
Я был не из таких…
Однако!
Все эти комплексные мучения, конечно, достойное времяпровождение, необходимый материал, для творческих, так сказать, нужд… Все эти преодоления, забеги с препятствиями, «танцы с саблями» будят воображение, оттачивают мысль, закаляют чувства…
Однако-однако…
Для личной жизни они оказались спутниками никакими, а по большому счёту – чудовищными.
Благополучно выбравшись из одной трагедии, я создавал другую. Сам! На пустом месте!
Всё было настоящее: и походы, и войны, и трагедии… Не было настоящих причин!
Я их творил! Ежедневно… Ежеминутно! Я занимался этой работой, не ведая, какие пропасти зияют подо мной, какие Чёрные дыры вскрываю я ненароком… Среди всего разнообразия мира, его гармонии, я чутко улавливал сбои… аритмию Духа… и бросался туда, не рассуждая, увлекаемый таинственными инстинктами…
Отрывок из романа «Зона любви»