Часть 1
Одно время на «Первом озере» близь Челябинска был яхтенный клуб. Старший брат иногда ходил туда и меня — подростка брал с собой. Мама, провожая нас,напутствовала словами:
— Смотрите там...
Ожидание каждого нового похода в клуб, хождения под парусом, было таким волнительным и желанным моментом предвкушения радости, счастья, как, наверно, ожидание Ассоль появления алых парусов на морском горизонте!!! А потом, когда я сидел вместе с командой на задранном к небу борту большой, семиместной яхты «Эмки», стараясь удержать ее от «оверкиля», а попросту от переворота, под ударами в паруса тугого ветра!.. Когда под нашими мокрыми от брызг спинами шипело, плескалось, хлюпало и шлепало, с огромной силой ударяясь в днище неведомое «озерное чудовище», от чего яхта содрогалась всем большим фанерным телом!.. Для мальчишки это была такая романтика!!!
Как-то мы, я и Сашка Давиденко, работники бюро дизайна радиозавода размечтались о том, как было бы здорово иметь свою, пусть и небольшую, яхту. Отправиться на ней в плавание, например, по Байкалу. Рядом за кульманом чиркал карандашом и шоркал ластиком конструктор Юра Дорофеев. Вдруг, он, обернувшись к нам, произносит:
— У меня есть яхта, давно мечтаю ее продать.
Мы чуть не «рухнули» со своих дизайнерских стульев.
— Шутишь?!! — в два голоса, нервозно, торопливо выкрикнули мы.
— Какие шутки. Польский, разборный швертбот. Называется «Meva», по-русски "Чайка". Почти новый, всего раза два, то, и катался на нем.
— За сколько? — сгорали мы от нетерпения.
— Сто двадцать рублей, — спокойно произнес Юра.
— Сто двадцать, на двоих! Так это пустяк! — Мы ударили по рукам!
Яхта оказалась совершенно обалденной. Цвета серебристого металлика, толстое, с прорезиненной пропиткой днище. Сверху синий как море брезент. Вдоль «ватерлинии» по всему периметру лодки надувная «колбаса», делающая ее, даже при переворотах, непотопляемой! В этом нам пришлось не раз убедиться. Два паруса: «стаксель» на носу и «грот», который крепился одной стороной к мачте, а другой к «гику» — деревянной, как мачта, палке присоединенной к ней горизонтально и перемещающейся с одной стороны на другую, вместе с парусом, при изменении направления ветра. На этот же «гик», если убрать парус, одевалась, как на конек дома, брезентовая крыша, крепилась по сторонам к бортам. Получался удобный двухместный домик! Вся эта красота упаковывалась в три большущих брезентовых мешка, общим весом восемьдесят килограммов. Переносили мы их так: самый большой и длинный мешок носил Сашка, два поменьше я. По весу получалось примерно фифти-фифти — 40х40 кг. Должен сказать, что Сашка здоровенный парняга, ростом 192 см. Двухпудовую гирю выжимал каждой рукой 40 раз. Я, к примеру, всего 21 раз, но и, правда, рост 170.
Весна случилась не по сроку теплая. Лед на «Шершневском» водохранилище давно сошел. Мы подгадали прекрасный денек. Градусов двадцать, голубое небо в мягких пузырях облаков. Хороший ветерок. До футболки не разденешься, но в свитерке очень уютно. Терпеть больше было невмочь! Мы «поймали» «Волгу» — фургон. За трешку договорились, загрузили яхту и вперед «на запад», на «Шершни»!
На пустом еще пляже распотрошили мешки, вывалив все содержимое на только пробившуюся траву. Сколько там было всего: шпангоуты, рангоуты, ванты, шкоты, штаги, паруса, бесчисленное множество каких-то тонких трубок, дюралевый крепеж, болты, гайки и еще черт знает что! Инструкции не было. Нам пришлось изрядно напрячь мышцы «серого вещества». Но, спустя часа полтора, нам таки удалось завернуть последнюю гайку! Ура!
Я кое-что знал об управлении яхтой. Знал как ходить галсами, знал, что при повороте нужно вовремя успеть перескочить с одного борта на другой, пригнувшись, чтобы не получить по лбу здоровенным, как весло, «гиком». Усесться на другой борт, удерживая своим весом швертбот от переворота. Сашка не знал ничего. Обязанности распределили так: он сел к рулю, я — матрос, управляюсь с парусами. Ветер дул попутный: сзади и немного сбоку. Говоря грамотно, курс нашего швертбота относительно ветра назывался «бакштаг». Таких умных слов ни я, ни Саша тогда, конечно, не знали. Солнышко, поглаживая теплой «рукой» по нашим головам, словно говорило:
— Плывите, ребята, все будет окей!
Мы спустили корабль на воду! Я заскочил в лодку, следом, предварительно толкнув ее в пучину вод, заскочил и Саня. Я быстро опустил в «швертовый колодец» дюралевый шверт. Подтянул паруса. Сашка покрутил руль, почувствовал его. Ветер с разгону уперся в паруса, лодка накренилась. Чуть стравил шкоты и, наконец, наша «Чайка», расправив белые хлопковые крылья, «полетела» над рябью воды, оставляя за собой длинный клин пенного следа! Мы немного перевели дух.
— Иго-го! — орал с кормы Саня, — пошла родимая!
— Не пошла, а полетела! — орал я.
А наша «Meva» как чайка то взлетала высоко, то ныряла с высоты в воду, разбрасывая по обе стороны полукружия веерных брызг. А солнце успевало пропускать сквозь них семицветную улыбку! Приговаривая:
— Все отлично, парни! Вперед!
Понемногу мы стали привыкать к легкому, подвижному швертботу. Он чутко отзывался на любое движение руля, движение парусов. Мы осмелели, почувствовали себя, чуть ли не властелинами и нашей «Мевы», да, что там скромничать, — морей! Тем временем ветер все усиливался, становился все холодней. В горячке мы не заметили как мягкие, белые пузыри облаков переродились в тяжелые, серые валы. А солнце в последнюю щелку голубого неба, будто крикнуло нам:
— Извините, ребята, что-то пошло не так! Выкручивайтесь сами… — и щелка захлопнулась.
Наша цель была достичь противоположного берега, тогда еще совсем безлюдного, дикого и, развернувшись, вернуться назад. Совсем как в старой песне о космонавтах:
— Долетайте до самого солнца, и домой возвращайтесь скорей!
До берега было «рукой подать». Стали видны подмытые водой обрывистые, темно-коричневые, словно обглоданная краюха черного-черного хлеба, берега земли не обетованной. На них, как бешеный зверь, бросались, гонимые сильным ветром, жесткие волны, брызжа желтой пеной!
— Разворот! — прокричал Сашка под ухарский свист ветра в вантах.
И тут природа показала нам кто властелин морей! Сашка «положил» руль, но как мы сразу поняли, очень резко, не в ту сторону и на большой угол. Он зашел кормой к ветру! Тогда мы не знали, что такой разворот называется «фордевинд» и, что он очень опасен. Швертботу грозит неизбежный переворот! Я не успел вовремя среагировать, подтянуть «гика-шкот», чтобы смягчить удар ветра. Ветер со страшной силой шибанул в расслабленные паруса. От такой пощечины гик вместе с гротом на бешеной скорости пролетел над моей головой. Я успел пригнуться, но достичь противоположного борта — нет. Надутые паруса в отсутствии противовеса почти опрокинули швертбот. Он нахлебался воды. Когда, все-таки, я забрался на другой борт, было поздно. Ветер уже развернул яхту на 180 градусов, мы получили второй сильнейший удар ветра. Швертбот снова завалился на бок, глотая воду, чертя гиком как циркулем по воде.
— Саня! — орал я, — держи руль!
— Не могу! — отзывался могучий парень, — не хватает сил!..
Мы уже не были похожи на буревестник, а скорей на половую тряпку, которую с остервенением полощут в ведре с грязной, мутной водой! Я метался от борта к борту, как тигр в клетке. Нас неуправляемо крутило на месте, все мои попытки подобрать шкоты, оказаться в нужном месте в нужное мгновение не имели успеха, а только усугубляли положение, погружая борта яхты все глубже в воду.
Меж тем до обгрызанной черной земли, с торчащими из нее обломками деревьев, уже было не более десяти метров. Нам ничего не оставалось, как прыгать за борт. Холодная вода нас не пугала, мы были уже мокрые как два кота после купания, «от кончика хвоста до усов»! Необходимо было удержать лодку от столкновения с берегом.
— Вот черт! Говорила мне мама:"Вовка, чего тебе дома не сидится!" — и я сиганул за борт.
Стоя по пояс в весенней холодной воде, вцепившись в борта яхты, мы пытались остановить ее безумное вальсирование. Но сильный ветер, большие волны, буквально рвали ее из рук. Она билась как пойманный зверь! Когда-то белоснежные, теперь грязные, мокрые паруса, терзал свирепый ветер. Шкоты, вырванные из блоков, вслед за парусами, как пастушьи кнуты щелкали по воздуху. Стоило одному из нас выпустить борт из рук, что бы забраться в лодку, попытаться справиться с парусами, а затем попробовать отойти от берега, как швертбот тут же разворачивало всей плоскостью к волнам и несло к земле. После нескольких попыток, стало ясно — от этого берега нам не уйти…
Наша лодка превратилась в подлодку, вода заполнила ее под самую палубу. Если бы не надувной баллон — она бы уже лежала на дне. Решили вытаскивать ее на берег. Для этого необходимо было изловить, спустить беснующиеся паруса. С большим трудом, но удалось. Подтащили лодку к берегу, но поднять ее на почти метровую обрывистою, скользкую от воды, кручу оказалось невозможным. Наполненная водой, она весила безумно много! Повалили ее на бок, часть воды вытекла, но освободить полностью не получалось. У берега еще было достаточно глубоко. Совершив тринадцатый подвиг Геракла, — сейчас сам не знаю как, — вытащили!!!
Зрелище предстало печальное: лодка валялась как дохлый, выброшенный на берег кит с разметанными по грязному, мокрому, пустынному полю парусами-плавниками. В горячке мы не заметили, что давно идет дождь, что очень сильно похолодало! Уральская погода любит удивлять!
— Ну, что, Саш, — произнес я, размазывая грязь и воду по лицу, — остался пустяк: разобрать, сложить и пронести пять километров до конечной остановки автобуса! — Мы истерически захохотали!
Пустое поле. Есть где разгуляться ветрам!!! Они разгулялись: холодные, свирепые. Протыкали как штыками насквозь мокрую одежду, а дождь сверху барабанил по нашим головам, «приговаривая»:
— Вот вам урок, не делайте так больше!
Начался отсчет: один болтик, второй и так полтора часа «в сухом виде», а сколько сейчас?! Мы страшно замерзли, меня просто трясло. Пальцы плохо слушались, с трудом удерживали гайки… Вдруг я подношу пальцы к очередному болту… опа… они не двигаются. Пытаюсь зажать гайку, а они не зажимают, они вообще не шевелятся! Я не на шутку напугался!
— Саня, руки отнялись! — истерически прокричал я. — Пока не отнялись ноги надо бегать, греться!
Мы побежали, хлюпая раскисшими башмаками, разбрызгивая грязь как бешеные гиппопотамы. Я яростно хлестал свои бока, как будто своими, а может и нет, руками. Минут через десять, разогретая кровь просочилась в мои кисти, я почувствовал в них первые признаки жизни!!!
Сколько прошло времени я не знаю. Мы «расчленили» тело кита, скомкали, как смогли паруса, покидали все как попало в мокрые брезентовые мешки.
— Вов, подставляй спину! — Сашка поднял первый мешок из моей поклажи, взвалил его на меня. Когда поверх поставил второй, — мои ноги подкосились, груз перевернул меня. Я как жук, опрокинутый на спину, лежал и дрыгал «лапками». Тогда Сашка-богатырь поднял на плечи свою половину ноши, подержал и бросил ее наземь. Нам обоим стало ясно: не донесем! В то мгновение мы хорошо прочувствовали смысл поговорки: «Видит око, да зуб неймет!» Итак тяжелая яхта, теперь вся пропитанная водой, весела невероятно много.
— Саш, давай бросим ее здесь. Кто ее тут найдет в такую погоду. Завтра со свежими силами вернемся и заберем, — предложил я.
— Давай, — согласился он. — Надо спасать, пусть не души, но тела точно! Идем.
День закончил свое существование, когда мы отшагали под нескончаемым дождем пять километров. Дождались на конечной автобуса. Каждый сошел на своей остановке, договорившись, завтра встретиться. Мне предстояло пересесть на троллейбус, трамвай. Пассажиры как-то с подозрением поглядывали на промокшего до нитки, трясущегося от холода мужика. Добрался домой поздно. Мама вышла в коридор встретить сына и ахнула:
— Это кто ж тебя, сынок, так водой окатил?
— Мамуль, ты меня с Ипполитом не путай.
Поскидывал с себя грязную, мокрую одежду и сразу нырнул в горячую ванну. Напился, как полагается обжигающего чая, по такому случаю, мама открыла банку малинового варенья, и, без промедления, залег в кровать под два одеяла. Лежа под ними, остро почувствовал счастье от того, что у меня есть мама, есть дом! Затем пришел страх перед завтрашним утром: буду ли жив?
Часть 2
Открыв утром глаза, просканировал тело, не обнаружив никаких проблем, даже насморка, сильно удивился.
— Надо же, — обрадовался я, — живой!
Затем обратил внимание, что в комнате необычно светло. Подошел к окну. Белый-белый, до боли свет бритвой полоснул по глазам. Выпал снег! Нет, не выпал, а навалил сугробы!!!
На кухне что-то скворчало на плите. Мама, услышав, что я проснулся, крикнула:
— Ну, что, проснулся, Водяной?! Давай завтракать!
Мама не придерживалась норм здорового питания, любила хорошо поджарить, так поджарить, до хрустящей корочки, да с маслицем! Когда она жарила на черной тяжелой чугунной сковороде, на газовой плите, чтобы не забрызгать всю кухню маслом, обкладывала все кругом газетами. В ход шли и «Известия», и «Правда». Быт тогда был прост. На мои рассуждения о калориях, углеводах и жирах она мудро замечала:
— Вовка, кому как на роду написано, столько и проживешь. Лучше «ешь, пока во рту свеж!»
Я и ел, ел с большим удовольствием. Отчего вредное, всегда такое желанное и вкусное?
— Вовка, куда тебя опять черти несут?!
— Мамулик, спасибо! Дай я тебя обниму!
— Да иди ты!
Я и пошел. А мама ворчала вслед:
— Вчера пришел мокрый как Ихтиандр, сегодня придешь в снегу как снежный человек? Возьми с собой хоть пирожков!
Встретились с Сашкой, покумекали, решили взять санки. У него были необычные: загнутый лист дюрали, который всей плоскостью ползет по снегу, а по краям не широкие бортики, скорее для жесткости. Нас ничего не смутило, мы отправились за швертботом. На месте нас ждала безрадостная картина: громадное поле простиравшееся далеко вниз от дороги, метров на пятьсот, совершенно пустое, без единого деревца. И только снежные волнообразные надувы вносили слабое разнообразие в унылый пейзаж. Мы ступили в «белое безмолвие», с хрустом проваливаясь сквозь снежный наст, глубоко в, не потревоженный до нас никем, снег. Так, наверно, передвигались вдоль русла Юкона герои Джека Лондона гонимые лютым холодом, ветром, не обращая внимания на усталость, нагоняющее тоску серое небо. Такое серое, что трудно представить будто там, за этой пеленой, где-то есть солнце. Но мы знали: оно точно есть, но, видимо, нашкодив вчера, сегодня боится показаться нам на глаза.
Хотя было довольно холодно, мы изрядно разогрелись, дойдя до края, за которым начиналось «черное безмолвие», безмолвие черной воды, продрогнувшей до самого дна и от того стекольно-недвижимой. Немного в стороне от нас, метрах в пятидесяти, мы заметили три обледенелые глыбы, не мамонта, это был наш швертбот.
Мы взвалили все это на санки. Сашка впереди впрягся в веревку, я толкал сзади. Мы не преодолели и пяти метров. Отдышавшись, поменялись местами, протащили еще два и силы покинули нас. Все, что называется швертботом, лежало почти на земле, далеко выступая за края саней, поэтому при движении загребало снег как грейдер!
— Да, мы об этом не подумали, — тяжело дыша, произнес Саня.
— Ну, что, алгоритм прежний? Бросаем все, едем домой? — сидя на снегу, попытался пошутить я.
Дома у Сашки, он жил ближе, мы согрелись, попили чайку с мамиными пирожками, затем подмели все, что было у него в холодильнике, ни сколько не заботясь о правильном питании. Опять же с удовольствием! Затем рассудили так: если трудно тащить груз, когда он волочится по земле, нужно подвесить его в воздухе. Берем велосипед, привяжем все к раме и довезем. До вечера управимся! Приехав на место, навьючили велосипед поклажей, как ослика.
— «Ну, пошел же ради бога…», — вспомнились мне слова классика… Но ослик уперся, не пошел. Колеса под весом врезались в снег, ну, как нож в поверхность доски, и протащить его было невозможно. Мы не прошли и метра!..
— Ну, что, нам не привыкать, теперь уж до завтра! — горько пошутил Сашка.
На следующий день мама обреченно спросила:
— Что, опять? — и только махнула рукой. — Возьми хоть пару бутербродов.
— Ничего, мамуль, это пустяк! — утешал я ее. — Вспомни, как вызволяли изо льдов пароход «Челюскин»! Я пошел!
— Давай.
— Раз вдвоем у нас ничего не получается, «сообразим на троих»! -- Предложил Сашка, когда мы вновь встретились. Обратились к нашему знакомому Боре Гришаеву мастеру-международнику по прыжкам в высоту.
— Мальчики, чай будите? — предложила нам его хлопотунья-жена Люба.
Мы не отказались. Умяли бутерброды и все, что поставила она на стол.
— …такая у нас история приключилась, — закончил рассказ Саня, сплевывая на блюдце вишневую косточку от варенья.
— Ну, что же, мужики, я думаю, если мы и дотащим ваш корабль до остановки, как мы с этими ледяными глыбами будем тоскаться по городскому транспорту? Тащить с остановки до дома? — здраво рассудил Боря. — Надо ловить грузовик!
— Да, конечно! — согласились мы.
Странно, почему эта простая мысль не пришла в наши головы?
Грузовик осторожно, на первой передаче, продвигался по снежному полю как по минному. Подъехали на место -- там ничего не изменилось. Околевшие куски с частями швертбота лежали там, где мы их оставили, а к нашим следам добавились только заячьи. Откинули, лязгнув железом, борт кузова. Покидали в него «обломки кораблекрушения». Когда последний мешок грохнулся о дно, разбросав по всему кузову отколовшиеся куски льда, Боря, оказавшийся не только мастером сигать в высоту, но и остроумным парнем, подытожил приключение фразой:
— Катание на яхте, — уральский вариант!
Мы все дальше отъезжали от злополучного места. Грузовик трясло на неровной дороге, а в кузове подскакивали, ударяясь друг о друга, части горемычного швертбота. Я обернулся посмотреть через заднее окно кабины: все ли в порядке. На сером полотне неба над кузовом, будто не решаясь обнаружить себя открыто, маленьким светлым пятном обозначило свое присутствие солнце. Мне послышалось, оно, извиняясь, шепнуло:
— Простите, ребята, так вышло. Но, ведь, все кончилось хорошо!