Я помню все. От рождения до последнего вздоха.
Я помню, как влажным шариком выкатился из уютной утробы матери в этот холодный мир. Помню шершавый язык, вылизывающий мой щенячий подшерсток. Помню, как расталкивая братьев и сестер, ловил беззубой пастью ароматный сосок. Как засыпал под теплым брюхом.
Помню первую вылазку из темноты логова. Оглушительно-яркий свет и непривычные пугающие звуки леса, когда хочется убежать и спрятаться под ближайшим лопухом. Но приглушенно-строгое рычание отца успокаивает, обещая защиту.
Помню веселую возню с другими щенками, и первую добычу… длинноухого зайца. Помню, как крепко вцепился в холку, пытаясь удержать, и как он сильно ударив меня задними лапами в грудь, скрылся в чаще.
Помню, как стал охотником, чуть не лишившись жизни в схватке с кабаном. Как долго хромал и зализывал раны от его клыков. Как сменил отца на посту вожака, как матерел и натаскивал молодых.
Помню Ее, всегда готовую встать рядом на охоте, и покорно отойти в сторону пока я насыщаюсь. Мать моих детей и хранительницу моего сердца. Помню ее независимую осанку при всех и открытую шею наедине. Помню ее глаза, когда загнанный красными флажками, уводил от логова наших врагов…
В тот год выдалась особенно лютая зима. Стая голодала уже пятые сутки, и я нарушил запрет отца – никогда не заходить на территорию врага. Ночной набег принес сытость и утреннюю облаву. Собачий лай, улюлюканье и трещотки гнали нас прямиком в пропасть. Выбор был очевиден. Приказав стае бежать вдоль обрыва, я в последний раз заглянул в глаза любимой, и... кинулся прямиком на свору алчущих крови псов.
Страха не было, а боли я уже не почувствовал. Все затмило одно желание: рвать… Рвать острыми клыками ненавистные глотки, резать брюшины, выпуская на белый наст потроха, с хрустом ломать позвонки, лапы и челюсти недруга, пока яростный гон схватки не остановит меткий выстрел в сердце.
Но умирать - не страшно... Я уверен, что возрожусь Зверем, и опять встречу Ее.
***
И я вновь рождаюсь… Зверем. Все, как обычно… влажный шарик.. холод реальности… яркий свет. Я зажмуриваюсь, но открывая глаза, вижу радостные лица своих противников. Значит, тот выстрел не был смертельным! И сейчас они, подвесив меня за задние лапы, начнут ритуальную пляску, а затем сдерут шкуру! Я начинаю выть и брыкаться. Но голос превращается в младенческий плач, а лапы становятся руками... О, ужас! Я в шкуре врага!
Но годы жизни идут. И я уже не пугаюсь своего отражения в зеркале и почти свыкся с мыслью, что я Человек. Я выучился ходить на задних конечностях, есть траву и жаренное мясо, справлять нужду в положенном месте и рассуждать о смысле жизни. Мой разум совершенен, а клыки и когти атрофированы.
Я почти забыл, что был когда-то Другим... Что мог просто наслаждаться запахом травы, разглядывая капельки росы, повисшие на ее стебельках. Мчаться по диким лесным просторам, в погоне за добычей. Чувствовать близость своей верной подруги, просыпаясь от тревожных звуков в ночи...
Я почти забыл, что могу... любить.
***
Она ни чем не отличалась от других, разве, что повышенной чувствительностью к моим словам. Уж очень яркой была Ее реакция на них. Сначала мне показалась, что это какая-то игра, новый Квест. Ведь это так модно теперь: разнообразить унылую жизнь игрушками. И я, пресыщенный вниманием к себе, пустился в новое приключение. Но чем больше погружался в него, тем отчетливее понимал, что больше не желаю оставаться прежним. Лес и полная Луна вновь манили меня, заставляя вспомнить, о том, что я – Зверь.
В Ее руках не было, привычных для меня, «палки и кнута», а карманы пальто не источали запах «угощений». Она не пыталась одеть на меня ошейник нравственности или научить новым фокусам прикладной психологии. Наши короткие встречи были заполнены Ее болтовней и моим молчанием. Слышал, ли я о чем Она говорила? Навряд ли. В эти моменты меня переполняли эмоции иного характера. Ее голос вводил в нирвану, и заставлял забыть о реальности. Когда мы расставались, я брал перо и записывал свои ощущения, перемешивая их с собственными фантазиям и обрывками Ее слов.
При новой встрече я давал Ей читать написанное, на что Она удивленно восклицала: «Но ведь я не такая! Посмотри!»
Тогда я беру мольберт, и начинаю писать Ее портрет... руками. Обмакивая пальцы в краски, я тщательно вывожу окружности и треугольники знакомого силуэта, подчеркивая изящество линий полутонами алого, пока не добиваюсь полного сходства с оригиналом...
- Что ты делаешь? И чья это кровь на моем теле? – в ужасе восклицает Она, пробуждаясь в нашей постели.
- Моя, - спокойно отвечаю я, зажимая пульсирующую вену на руке.
- Безумец! Зачем...?
- Зачем? А разве ты не знаешь, что лучшие картины пишутся... - шепчу я, теряя связь с действительностью, и вновь возрождаясь... Зверем.