Модест Валерьевич Денежкин изучал самолёты за стеклом — взлетающие, прибывшие, стоящие на перронах. Тягачи с багажными тележками, автобусы, заправщики. Над выходом загорается надпись — «Твардовский». Денежкин нащупал посадочный талон в кармане, подошёл к стойке. И никого больше. Появился сотрудник, принялся забивать данные в компьютер, попутно прислушиваясь к командам из рации. На очередную команду ответил: «Да, открываю!» — снял ленту, магнитным ключом отомкнул выход. Глянул в паспорт Денежкина, щёлкнул печатью, оторвал корешок талона.
Длинный коридор. Гулкий стук шагов по рифлёному полу телетрапа. Приветствующие стюардессы. Место у окна. Никого.
— А здесь так часто бывает? — спросил Денежкин.
— Бывает, что человек десять-пятнадцать есть. А часто летаем пустыми. -
— И соглашаются пустой борт гонять? -
— Нас фрахтуют фирмы для полётов в Твардовский. Наверное, если рейсы отменить, так там вообще никого не останется. -
Денежкин начал понимать хитрые взгляды одного из коллег, узнавшего о назначении… Странно, что об этом вообще мало кто знает. Командир обращается к пассажирам. Самолёт выталкивают тягачом на рулёжку. Стюардессы проводят заученный инструктаж. Пуск. Медленно уплывают рукава телетрапов, боковые фонари. Свет ламп слабеет, из-под потолка вентиляция выбрасывает клубы пара. Уши закладывает. В салоне несёт горелым керосином. Закрылки уходят вниз. Остановка. Мимо проносится только что севший самолёт. Поворот. Двигатели грозно рыкнули, салон дрожит, подрагивают крылья, бетонка устремляется назад, быстрее и быстрее. Нос приподнялся, толчки прекратились. Старая жизнь осталась позади. Закрылки снова втягиваются в крыло. Облако. Второе. Вот и скрылось из виду прошлое. Самолёт уверенно лезет всё выше. Двигатели перестают реветь, теперь они тихо ворчат. Здесь никогда не бывает пасмурно. Дожди и снега остались внизу. Солнце пытается слепить в иллюминатор. Земли больше не видно — сплошной облачный покров.
Шесть часов лёта. Самолёт начинает снижаться. Снова облака в иллюминаторе. Солнце гаснет. Вираж. Ещё вираж. Облака выше. Внизу — город. Улицы, железная дорога, дома. Где машины? Потянулось зелёное поле. Бетонка. Толчок, резкое торможение, щитки на крыле встали торчком, обнажив вращающиеся валики закрылков. Поворот. Щитки легли на место. Терминал. Ряды телетрапов. А самолёты где? Толчок. Остановка. Прощание со стюардессами.
Пустое и тихое здание аэровокзала. Никого. У одной из стоек регистрационных стоек сидит регистратор, ждёт пассажиров на уходящий рейс. Одинокий охранник у входа. На стоянках — одно такси. Водитель оживился, заметив Денежкина. Но единственный клиент забрался в рейсовый автобус, приложил карту к кассовому аппарату, сел в хвосте и принялся изучать извлечённую из кармана бумажку с маршрутом. Автобус идёт без задержек — только на светофорах останавливается. Будто всё вымерло.
Нужная остановка. Офис фирмы. Здесь люди есть.
— С прибытием, Модест Валерьевич! — шеф протягивает руку. — Зовите меня Макар Дмитриевич. -
— Очень приятно… А… Что тут случилось? -
— Ах, вы об этом!.. Здесь планировалось развернуть два крупных комбината. Жилую инфраструктуру отстроили. Потом комбинаты вынесли в другое место, а здесь осталось только управление. -
— А что с инфраструктурой? -
— Ломать — себе в убыток, бросать жалко. Зато пробок нет. В принципе. А квартиру бери — какую хочешь. В общем, место, похожее на рай. -
— А что мне здесь делать? -
— То же, что и в другом офисе. Планов продаж у нас нет, за ненадобностью. Чтобы премии лишиться, надо что-нибудь спалить. -
Денежкину вспомнился водитель такси, одинокий регистратор на стойке… Здравствуйте, принимайте в свою дружную компанию! Тихих одиночек, ага. С другой стороны… Старое место, вал клиентов, отчаянный бег от одного к другому, всё равно не успеешь, никто не доволен. Прощай, премия! Дикая пробка утром и вечером. Поиск жилья.
— Выходит, там меняют жильё, когда выгнали, а здесь — по прихоти. От скуки… -
— Что?! Ах, вы об этом! Да-да, именно так… Впрочем, вряд ли это надолго продержится. Столько денег вгрохать… Что-нибудь да придумают… Раз уж бросать дорого, а ломать — ещё дороже. Насладимся, сколько можно. -
Денежкин вышел на улицу, держа в руке ключ от заветной квартиры. Фонари горят. Ещё вечер, но тихо, как ночью. В окнах домов темно. Одно-два горящих.
— Счастливо оставаться! -
Что ж так резко??
— Это я ваш сменщик? -
— Да. Убываю. -
— Одиночество надоело? -
— Да нет. Деревня… Людей мало, все друг друга в лицо знают. -
— Разве плохо? -
— Хорошо… Даже слишком. Знаешь обо всех соседях всё. И хорошее, и плохое. И они о тебе. -
— Многие не выдерживают? -
— Кто как. Некоторые вполне приживаются. -
Денежкин оправился домой. Пустой двор. Никаких машин. В соседнем дворе мусоровоз обчищает контейнеры. Свет в подъезде. Ещё бы — лампы выкручивать некому! Интересно, а преступники здесь есть? И их все в лицо знают. Много тут не награбишь.
Ключ в замке. Щелчок выключателя. Можно попробовать заварить чай и собраться с мыслями. Звонок в дверь!
— Добрый вечер! К вам можно? -
— Можно! -
— Нас тут трое на весь квартал. Решил проведать. -
В дикой людской каше куда больше места для личного пространства. И намного больше одиночества. В сутолоке, ругани, давке. Потому как чужаки. А здесь… Все свои.
* * *
— Уже уезжаете, Модест Валерьевич? -
— Да. Я понял, что люблю одиночество. -