Чёрная пятница

Вадим Гарин
Рисунок из интернета

                В пятницу девятнадцатого сентября 1958г. занятия в школе отменили. На рассвете сантехники дали воду, отключённую накануне вечером по случаю замены проржавевшей задвижки в колодце во дворе школы.
                За считанные минуты вода из двух пожарных кранов второго этажа хлынула по полу. Замкнула и отгорела электропроводка, вспучились полы в правом крыле школы, а на первом этаже обвалилась штукатурка. По стенам потекли ручейки воды.

                Кто открыл всегда закрытые краны, осталось неизвестным, но только не для завуча Алевтины Прохоровны Чугункиной по прозвищу Чита. Небольшого росточка, с косой, уложенной вокруг головы, вздёрнутым носом и большими
ноздрями, она  быстрыми семенящими шажками, не раздумывая, затрусила в восьмой «А» класс.
                Ребята сгрудились возле учительского стола и шумно обсуждали событие. Чёрные пронзительные глазки Читы сразу пробуравили Мосла с Цыганом:
                - Ты, Гурин, и ты, Сидельников, - визгливо приказала она, - за мной к директору.

                Директор Иван Титович Титов по прозвищу Тит Титыч или просто Титыч был добрейшим человеком. Он любил учеников, несмотря на их проказы, никогда не повышал голос. Стеснялся и краснел, когда сталкивался с грубостью или несправедливостью коллег по отношению к ученикам.
                - Вот, Иван Титович, - завизжала Чита, - привела бандитов. Вызывайте милицию. Давно пора с ними разобраться. Я и раньше вам сигнализировала. Вы же не приняли мер и эти хулиганы, пользуясь безнаказанностью перешли   к прямому вредительству! Их надо немедленно отчислить из школы и посадить! Враги народа растут… под носом у нас с вами!
                - Вы зачем краны открыли? – Иван Титович обалдело глядел на учеников, от удивления у него округлились глаза, прижались уши, а брови полезли вверх. Нижняя губа наоборот смешно оттопырилась и дугой опустилась к подбородку.

                - Да врёт она всё, Чита, - скороговоркой выпалил Цыган, я после школы дрова рубил во дворе и к школе даже не приближался, а Мосол, то есть Иван, помогал мне поленницу складывать и домой носить, а утром мы с ним опоздали – мы всегда в школу опаздываем - все знают! Зачем нам краны? Кто видел, что мы их трогали?
                - Кто видел? - растерянно повторил за Цыганом Титыч. -
                - Вы видели, Алевтина Прохоровна?
                - Вы, Иван Титович, даже не заметили, что этот бандит меня Читой обозвал в вашем кабинете! И ещё спрашиваете! Кто это мог сделать, если не они? Я это так не спущу. Ясно, как божий день, что это их рук дело! Бандиты! Учатся кое-как, на двойки-тройки, систематически занятия прогуливают. Курят – сама видела! А кто пистоны под ножки стула математику подложил? Они! Кто в школу порох притащил и поджёг? Опять они! Через день драки, военрук жаловался, что патроны от малокалиберных винтовок воровали в тире. Кто карбид в чернильницу химичке насовал? Они, а Дора Павловна блузку испортила! Их не раз из школы исключали. И на неделю и даже на две. Не помогает. Известные бандиты и хулиганы! Вызывайте милицию.
                - ?
                - Не хотите? Ну, уж нет! Пусть милиция с ними разбирается. Сама вызову! Чита решительно накрутила номер участкового по телефону.

                Через два дня следствие зашло в тупик. Никаких доказательств «вредительства» ребят участковый не обнаружил. Тогда Чита срочно собрала педсовет, куда пригласили бабушку Мосла - тот был сиротой при живых родителях – они проживали в другом городе – и отца Цыгана, такого же кудрявого, смуглого и
взрывного, как порох. Он частенько и жестоко лупил сына, чем попало. Его мать, тётя Ася, боялась вмешиваться – могло достаться и ей под горячую руку, а бабушка - Мосла любила и жалела, поэтому, если дед не знал о проделках внука, ему всё сходило с рук.

                Как ни бился за пацанов Титыч, как ни старался, ребят исключили из школы. Чита прокаркала разгромную речь, про записных хулиганов - вредителях, химичка Дора Павловна – её ученики не зря нарекли Дурой Палной, басом вторила, а математик Лев Николаевич Лейцингер с неприличным прозвищем, поглаживая костыль, резко выкрикивал, что таких надо сажать. Каких «таких», не уточнял. Ваньке и Михею не дали даже рта раскрыть в своё оправдание.

                Цыгана отец отхлестал солдатским ремнём, а бабушка Мосла только охала и всплёскивала руками. Деду решила ничего не говорить.

                На следующий день отец Цыгана пошёл договариваться с начальником сельхозмастерских, где раньше работал  до того, как перешёл на работу лаборантом на кафедру физики в сельскохозяйственном институте.
                Сына и его дружка Ваньку по знакомству взяли на работу в мастерские, расположенные в километре от дома. Ваньку определили учеником токаря, а Михея учеником фрезеровщика к мастеру Потапову Ивану Григорьевичу – пожилому невысокому человеку, как тогда казалось ребятам, с умными серыми глазами. Он по-отечески взялся наставлять шустрых ребят. Поставил за два новых станка и подолгу учил уму-разуму, показывал все тонкости работы, которые знал в совершенстве. Заставил поступить в школу рабочей молодёжи, в которой когда-то
учился и сам. Через полгода ребята успешно сдали экзамен на второй разряд станочника, а ещё через полгода на третий.

                Иван Григорьевич скоро забыл про наставничество и стал ребятам старшим другом, с которым можно было просто поговорить, поделиться проблемами, посоветоваться.
                Работа пришлась по душе, и пацаны быстро освоились в
рабочей среде. Стали хорошо зарабатывать. Увлеклись фотографией. Купили фотоаппараты и необходимое оборудование.
                Иван решил после окончания школы идти работать на завод, а Михей мечтал стать вертолётчиком и собрался поступать в Сызранское лётное училище.
                Однажды, сидя в курилке, Иван Григорьевич задумчиво посетовал, что скоро подопечные оперятся, и он опять останется один:
                - До пенсии ещё пять лет… Цыган летать будет, а тебе, тёзка, учиться надо.
                - Я и так учусь, Иван Григорьевич, на следующий год закончу. Пойду на завод – там и работа интересней, и заработки высокие. Сам ведь сказывал, что там средняя - двести пятьдесят!
                - Жизнь, она не только в заработках, Иван, а в интересе. Свои возможности надо по полной выложить. Ты парень мозговитый, вон как чертежи читаешь, как семечки щёлкаешь! Работаешь без году неделя, а уже с тобой считаются, идут с чертежами. Да что там… сам частенько спрашиваю, что там
обозначено. Тебе в институт надо. Хорошим механиком станешь.
                - Какой институт, Григорьевич? Там математика,
физика, а я с вечерней школы.
                - А ты что, не рабочий человек? Вот садись и работай со своей этой математикой. А токарь ты и щас неплохой, пригодится небось!

                За столом на кухне под вечер сидели два пожилых человека

                - Слышь, Мосол, помнишь ту самую чёрную пятницу, когда эта стерва, Чита, нас из школы выгнала? – Цыган задумчиво покачал седой, курчавой головой, - а ведь, по сути, мы должны ей быть благодарны… как знать, сложилась бы наша судьба?
                Раскидала нас жизнь, а вот опять сидим вместе. И не с портвейном, как в молодости, а с  рюмкой коньяка. Правда, до папахи я не дослужился – папы генерала не было, но мне и подполковника хватило. Где только не служил! Наших космонавтов подбирал, а ты промышленностью командовал. Вот двоечники и сгодились стране… нашей стране советов. Может, за Читу выпьем?

                - Ещё чего! Давай за нас, за Россию… за Ивана Григорьевича, царство ему небесное!