СУДЬБА
Рассказ этот о жизни родителей моих, на долю
которых выпала нелёгкая судьба родиться и жить
в смутное время постоянных перемен в общественном
и политическом строе России. Всю жизнь им пришлось
приспосабливаться к этим переменам, учитывать их
чтобы выжить. Но обо всём по порядку.
Отец мой, Фёдор Лукьянович Кашлев родился
в селе Чурюково, Тамбовской области, 2 февраля 1908
года в семье Кашлевых Лукьяна Васильевича и Матрёны
Антоновны, урождённой Чернышовой Он был у них
вторым ребёнком, первой у них в 1905 году родилась
дочь Матрёна. Семья жила в постоянном трудовом
ритме и всё бы ничего, но в 1914 году началась первая
мировая война. Лукьяна забрали на фронт и в этом же
году пришла похоронка о его гибели. Бабушка моя
Матрёна Антоновна Кашлева осталась одна с
малолетними детьми сыном Фёдором 6 лет, будущим
моим отцом, и дочкой Матрёной 9 лет. Горе и нужда
сразу в их доме поселились.
Дед моего отца Василий Фёдорович Кашлев
занимался кузнечными делами, разъезжал по деревням,
собирая заказы на кузнечные работы, приторговывал
при этом разными железно-скобяными поделками,
получал приличный по тем временам доход. Он имел
четырёх детей – сыновей Афиногена, Левона, Лукьяна
и дочь Авдотью (Дуней её все звали). Всем детям своим
он сумел построить избы. Помог обзавестись
хозяйством. При его жизни все они были более или
менее устроены. Старший сын Афиноген ездил с отцом
по сёлам. Видно он расторопный был мужик. Его
способности, трудолюбие и ловкость заметил ПавлОвич,
управляющий Спасским имением барина Белозёрова
и пригласил Афиногена поработать смотрителем стада
крупного рогатого скота, то есть по современному
фермером на хуторе в трёх километрах от села Спасское,
Тамбовской области. Афиноген видимо очень хорошо
работал и к началу 20 века имел уже собственное стадо
и собственные хозяйственные постройки и дома.
Что у него не было так это детей. Как он говорил, -Бог
не дал. Поэтому он взял на воспитание из села Спасское
мальчика сироту Андрея. После гибели младшего брата
Лукьяна он пригласил к себе его жену Матрёну с детьми
к себе на хутор. Так мой отец Фёдор Лукьянович в шести
летнем возрасте попал на хутор к родному дяде. Хутор
так и назывался хутор Кашлев. Мальчики Андрей и
Фёдор хорошо сдружились и были друзьями до самой
кончины Фёдора в 1970 году. Андрей в последствии
стал Андрей Андреевич Жалнин и служил в органах
госбезопасности. Он часто рассказывал подробно
о жизни хуторян и особенно о дядьке Афиногене.
Он по его рассказам своеобразный был человек.
Строгость его перемежалась иногда с любезностью
и добротой. Непредсказуемым поведением отличался
Афиноген Васильевич. Работал много и хозяйство
конечно создал образцовое. В основном мясным
скотоводством занимался и сбывал продукцию по
округе вплоть до Москвы. Он собрал всю родню на
хуторе и организовал хозяйство на семейном подряде.
Дело хорошо шло. Трудолюбивый барин звали его
крестьяне. Довольно грамотным был. Любил в шахматы
играть по праздникам. Для этого приглашал батюшку,
священника, из Спасского. Как правило его обыгрывал
и, довольный выигрышем, отвозил попа сам в Спасское.
Но однажды проиграл и поп позволил себе высказать
Афиногену порицание. Афиноген ему – топай домой
пешком отец. Батюшка урок усвоил и стал при игре
специально проигрывать. Афиноген заметил это и попу
говорит,- Вот что святой отец, если проиграешь, пешком
до дома пойдёшь. И, как батюшка не старался выиграть
потом, пешком домой частенько уходил.
В полутора километрах от кашлевского хутора
располагалась деревня из пятидесяти дворов,
образованная переселенцами из больших сёл Тростено
и Старое Сеславино. Среди переселенцев были и мои
дедушка Иван Егорович Козлов и бабушка Мария
Ильинична Козлова, родители моей будущей матери
Козловой Наталии Ивановны. О них у меня на портале
ПРОЗА.РУ опубликованы отдельные рассказы - РЫЖУХА
и БАБУШКА. Деревню сначала называли Сеславинские
выселки, а потом просто Сеславино. Деревенские
Афиногена стали называть просто Финаён Васильч,
в семье его все звали Феней, а жена Анисья Виногуткой.
А хутор Кашлев прозвали Финаёнов хутор.
Отцу моему с раннего детства пришлось трудиться
под грозным надзором дяди Фени. По расскзам Андрея
Андреевича Жалнина он был очень суровый дядька
и за малейшую провинность жестоко наказывал. Дети
его всегда боялись. Но ведь это же дети им всегда
хотелось поиграть в свои детские игры, а их заставляли
как взрослых работать, пасти скот, заниматься другими
хозяйственными работами. На игры детские времени
не было. Андрей рассказывал, что им, как и всем детям
в их возрасте, всегда хотелось побаловаться. А когда
баловаться-то, когда постоянно чем-то серьёзным
заняты? Вот мы однажды и придумали, бедокуры были,
привязали к хвосту телёнка пальтушку за рукав и давай
ездить на телёнке. Как на грех дядька рядом оказался,
увидел и Феде так дал в ухо, что он неделю слышать
ничего не мог. Меня не тронул,- продолжал Андрей,-
мать Федина на дядю обиделась. Чужого Андрюшку-то
не наказал, а родного племянника избил, - жаловалась
она. Дядька прикрикнул на неё, замолчи, говорит,
Что мне чужого малого наказывать, какое мне
дело кем он вырастет, мне важно мой племянник кем
станет, я его учить должен. Он постоянно наказывал
бедного Федюху за любую, даже самую малую
провинность. Фёдор поэтому дядьку не любил. Но
Афиноген всё-таки племянника в школу возил в посёлок
Александро-Невское за 16 километров от хутора, хотел,
чтобы племянник грамотным был. Андрюшке тоже
хотелось с Федей в школе учиться и он просил дядю
Феню вместе с ним в школу возить. Афиноген в ответ,-
Ишь чего захотел, стал быть мой племянник будет как
босяк, а босяк будет как мой племянник, скажи спасибо
за то, что в тепле живёшь и хлеб ешь, так-тось. И Андрея
в школу не возил. Но желание учиться у паренька было
и он при всяком удобном случае старался вникать в
Федины учебные дела, делать с ним домашние задания.
Фёдор ему охотно помогал.
Фёдор рано проявил способности к музыкальным
занятиям. С детства хорошо играл на балалайке, которая
ему от родного отца осталась. Дядя Феня, видя такой
интерес племянника, купил ему русскую гармонь.
Учись Федька, может польза будет,- сказал он, вручая
племяннику свой подарок.
Так бы и устоялся уклад жизни на Финаёновом
хуторе, все обитатели его свыклись друг с другом, дети
старались не бедокурить и не попадаться дяде Фене
под горячую руку. Но смутное время начиналось-
революция и гражданская война. Афиноген нутром,
как он сам говорил, почувствовал тревогу и опасность
происходящих событий и стал потихоньку свёртывать
своё хозяйство, продавал скот, землю и луга. Всё
продавал только на золотые деньги. Куда они потом
эти деньги делись никто из родственников так и не
узнал. А после бегства спасского барина Белозёрова
из имения и отъезда его управляющего Павловича
в Москву Афиноген начал интенсивно ликвидировать
своё хозяйство. Покупатели всегда находились. Люди
ещё верили, что всё успокоится и опять будет спокойная
жизнь. Умер Афиноген Васильевич в 1926 году от
сердечного приступа. Не смог пережить разорение
хозяйства, в которое он столько труда вложил. Его
жена Анисья подалась на богомолье и из хутора куда-то
ушла. Говорили, что она и вырученные деньги от
распродажи хозяйства забрала. Это было похоже на
правду. Денег этих никто после не видел.
Хозяйствовать на хуторе стала моя бабушка
Матрёна Антоновна Кашлева. Правда по словам Андрея
Андреевича хозяйствовать-то уже нечем было. Три
бревенчатых дома, надворные постройки. Две лошади,
пара коров, гуси, куры и т.п. вот и всё оставшееся
хозяйство. Фёдор помогал матери в работе, но ему уже
исполнилось 18 лет, и он стал задумываться о своей
дальнейшей личной жизни. В деревне ему девица
приглянулась, моя будущая мать, Наталья. Он хороший
гармонист, она хорошая певица, как говорится спелись.
Можно и о свадьбе подумать.
Но тогда ещё строгие домостроевские правила были.
Отец Натальи, Иван Егорович Козлов, согласие дал
выдать дочь за одного из трёх братьев Сиротиных
из работящей деревенской семьи. Нравились они все
ему. Он был против дружбы Федьки и Наташки.
А Матрёне Антоновне, матери Фёдора, хотелось его
послать доучиваться. Дочь-то Матрёна в Москве на
учителя учится, Реней называть себя стала, а не
Матреней, как в деревне её звали. Мать ею гордилась.
Хочу, чтоб ты человеком стал,-говорила она сыну
и была категорически против женитьбы Федюшки
на “этой деревенской девке.” А Фёдор отстаивал своё
желание – Хочу жениться и всё.Тогда мать привезла
ему богатую невесту из соседнего села. Вот тебе женись.
Фёдор её прогнал и матери прямо заявил,- Я только
на Наталье Козловой женюсь.
-Тогда поедешь учиться.
-Не поеду.
Собрались все, кто на хуторе был и стали Фёдора
уговаривать. А он на печь русскую залез и ни в какую.
Мать тогда его чапельником,- Слезай, я кому говорю.
Он в ответ,- Я взрослый уже мужик, что вы все ко мне
пристали. Тогда все решили стащить его с печки.
На боровке (дымоход у русской печи) лежал револьвер,
всё-таки хутор, далеко от селений, и на всякий случай
его в своё время приобрёл Афиноген для самообороны.
Вот этот-то пистолет и схватил Фёдор, да как жахнул
поверх голов всех к нему пристающих, так их всех как
ветром сдуло. Разбежались кто куда. После этого Федьку
все оставили в покое.
Время тревожное в стране вроде как закончилось,
жизнь поспокойнее стала можно и личную жизнь
как-то налаживать начинать. Но оказалось сделать это
не так-то просто. Наталью никак за него отдавать
не хотели. Отец её, Иван Егорович, уговаривал дочь
замуж за этого вертопраха Фёдора Финаёнова не
выходить. Что за работник такой, говорил он, все люди
на работе делом занимаются, а он в рабочее время по
посёлку шатается на гармони играет, пропадёшь ты
с ним. И невдомёк Ивану Егоровичу было, что Фёдор
специально ходит, чтобы как-то с Наташей встретиться
и всерьёз договориться о совместной жизни. Наталья
тоже хотела встретиться с ним и сказала отцу,- Хочу
замуж за Фёдора, благослови, папаня. Но отец ей,-
За Сиротина пойдёшь и все тут. А она в ответ – Не пойду,
только за Фёдора пойду. Запер отец дочку в горнице
на замок и не выпускал, чтоб дурь любовная у неё
из головы вылетела. Ишь что вздумала отцу перечить.
А тут братья Сиротины Фёдора преследовать начали,
били не раз, чтобы к Наташке не лез. А однажды
подкараулили его у её дома и начали втроём избивать.
Хорошо Иван Егорович в это время на лошади подъехал,
кнутом разогнал всех, а то бы неизвестно какими бы
увечьями для Фёдора закончилось его избиение.
Узнав об этой драке Наталья, сумев открыть окно
горницы, ушла на хутор к Фёдору сама. Встретили её
там в штыки. Но Фёдор на радостях так зыкнул на всех,
что сразу все притихли. Фёдор всем на хуторе показал
кто в доме хозяин. Спасский священник хорошо Фёдора
знал и обвенчал в церкви села Спасское раба божьего
Фёдора с рабой божьей Натальей и объявил их мужем и
женой. Было лето 1928 года.
Хутор жил как растревоженный улей. Каждая семья
хотела из общего хозяйства что-то своим объявить.
Негласный делёж построек, скотины и прочего скарба
проходил потихоньку, без споров и скандалов. И тут
вдруг ни с того ни с сего хозяин Фёдор с молодой женой
объявился. Все притихли и жизнь опять пошла своим
чередом. Но Фёдор чувствовал общее недовольство
и в особенности просто враждебного отношения к жене
сына со стороны Матрёны Антоновны. Привёл нищенку
из старчего дома, ворчала она. Отец ей в ответ – И мы не
господа, не мешай нам жить мать.
Иван Егорович в конце концов смирился и
посоветовал Фёдору переехать в посёлок. Фёдору идея
пришлась по душе. Общество сеславинское нарезало
молодожёнам земельный надел одну десятину (1,1га),
как у всех селян. Участок оказался почти напротив
огорода тестя. Фёдор был доволен. Надо было дом
строить. А пока решили засеять весь отведенный надел
овсом, чтоб не пустовал зря. Овёс всегда лошадкам
нужен. А без лошадки-то какая жизнь на селе.
В июле 1929 года у Фёдора и Натальи родился
мальчик Валентин Фёдорович Кашлев, автор рассказа.
Надо серьёзно жизнь семейную организовывать.
Фёдору при дележе досталась большая пятистенная
изба, которую разобрали и перевезли из хутора в
посёлок. Больше всего радовался мой дед, Иван
Егорович, что зятю при дележе лошадь справная
досталась, дед знал толк в лошадях. Стройка дома
с трудом шла. Разобрать, перевезти и снова построить
дом это не просто трудно, а очень трудно. Хоть и
помогали поселковые мужики потребовалось больше
двух лет непрестанного труда. Да и то не до конца все
работы были закончены. И всё-таки Фёдор был
доволен, дом готов и можно переезжать жить. Хороший
печник из соседнего села сложил замечательную
русскую печку да ещё с загнеткой, то есть с печуркой,
в которую вмазана железная плита с двумя конфорками.
Печка получилась, как рассказывала мать автора, сказка,
а не печь, тяга хорошая, топишь и радуешься.
Переехали Фёдор и Наталья в свой собственный дом с
двумя детьми сыном (автором рассказа) 4-х лет и
дочкой Машей 2-х лет, родившейся 15 февраля 1931
года. И началась у них счастливая семейная жизнь.
У них была лошадка, была коровка, отец с матерью дали
дочке пяток овец, десятка два кур. Жизнь
налаживалась, живи и радуйся.
Но не тут-то было. Пару лет они прожили, трудом
своим устраивая свою жизнь. А потом пришли люди
и объявили об организации колхоза в посёлке и
потребовали отдать лошадь в колхоз. Переживали, но
отдали. Пришли другие представительные люди и
отрезали более половины огорода. Переживали, но
пережили, приспособились к колхозной жизни и
стали ходить работать в колхоз. Привыкли и опять
жизнь вроде налаживаться начала.
Но пришла тройка представителей “трудового
народа” с постановлением о раскулачивании семьи.
Да какие же мы кулаки в один голос закричали Фёдор
и Наталья. Мы колхозники, лошадь в колхоз отдали,
огород половину колхозный стал, батраков у нас нет.
Какие мы кулаки, это ошибка какая-то. Старший из
пришедшей тройки объявил,- Вы кулаки и есть, вишь
дом жалезам крыт. Мы имеем распоряжение дом
у вас кулаков отнять в пользу трудящихся. Пришли
мужики и стали дом ломать. Кровлю железную ломами
корёжили. Дед мой возмутился,- Что ж вы делаете,
кровлю зачем портите. А тебе что Иван Егорч жалко?
Зачем же добро портить, ответил дед. Не жалей отец.
Это добро не твоё, - услышал он в ответ.
Вот так мои родители опять оказались у разбитого
корыта. На их жалобу через год пришла откуда-то
сверху бумага об их неправильном раскулачивании
и предписание местным властям вернуть незаконно
отнятый дом моим родителям. Но практически
выполнить это было не возможно и работа на селе
у моих родителей на этом закончилась. В посёлке
ходили слухи, что к раскулачиванию Фёдора с Натальей
приложил руку некто Тульский, за которого мать моя
не захотела выйти замуж. Вот он ей и отомстил.
Отец мой завербовался по набору работников на
завод АМО (ЗИС, потом ЗИЛ) в Москве. Ему выделили
комнату в бараке на 3 Кожуховской улице, мать пошла
работать оператором на ТЭЦ№1 с мазутным
отоплением. И стали они москвичи. В деревню ездили
только в отпуск. Закончилась их сельская жизнь,
разрушенная у них выпавшей на их долю несчастливой
судьбой. Они долго переживали, но время лечит, а
жизнь заставляет снова приспосабливаться к новым
условиям.
Отец был даже рад, что попал работать на завод. Он
сразу определился на учёбу в рабфак, проявил себя как
человек хорошо разбирающийся в токарных и других
металлообрабатывающих станках. Его назначили
бригадиром, избрали в ряды ВКП(б), дали большую
комнату в двухкомнатной квартире на втором этаже
небольшого двухэтажного дома. В квартире был
современный туалет, кухня с печным отоплением.
Ванны не было, приходилось ходить в общественную
баню. Мы с отцом любили в неё ходить. Жизнь вроде
хорошая налаживалась.
Мы, дети, я и сестра Маша, ездили в гости к тёте Рене
на Большую Молчановку, недалеко от Старого Арбата.
Она с бабушкой Матрёной Антоновной, своим мужем
Юрием Николаевичем и их сыном, моим двоюродным
братом Николаем, получили две комнаты в 8-ми
комнатной квартире, принадлежащей бывшему
управляющему Спасским имением барина Белозёрова
Павловичу. Когда в Москве пошло уплотнение
просторных буржуйских квартир, Павлович сам
предложил бабушке с семьёй поселиться у него. Тётю
Реню при рождении назвали Матрёной, деревенские
звали её Матреней. Это ей не нравилось, она стала
называть себя Реня, а после окончания института
по диплому и паспорту стала Раисой Лукьяновной
Скородинской. Хорошая учительница была, практически
всю жизнь проработала завучем престижной
московской школы. Мы её всю жизнь звали тётя Реня
и любили к ней ездить. Но бабуля наша Матрёна как-то
не очень нас привечала, мы это чувствовали. Но это уже
другая история.
Жизнь наша стала входить в привычное русло.
Родители ходили на работу. Мы, дети, каждый год всё
лето жили у бабушки в деревне. Золотое время было
для нас. В 1937 году я пошёл в Московскую 494 школу,
в 1 класс и все четыре класса радовал своих родителей
отличными успехами в учёбе. Не богато жили, но всего
на жизнь хватало. Через два года в школу пошла Маша.
А в 1939 году 18 ноября родился у нас ещё один член
нашей семьи брат Слава. И не где-то в избе, как мы
с Машей родились, а в престижном московском роддоме.
Мама в церкви его крестила. Кто-то из рьяных
доброжелателей в партийную организацию на завод
отца донёс эту новость. Отца вызвали партийцы,
обвинили в политической неблагонадёжности и
исключили из партии за то, что жену не мог
перевоспитать. Какой ты стал быть партиец. Сосед наш
по квартире часто с отцом в шахматы играл, в дружбе
с отцом был, так он сказал после этого исключения,-
Тебя Федя не за жену исключили, завистников много
появилось твоим успехам на работе. Отец ему в ответ -
А нужна ли такая партия, в которой никто ничего не
соображает. Мама ему,- Ты бы поменьше говорил-то,
время опять какое-то непонятное. Родители конечно
переживали, но продолжали работать, детей растить.
Жизнь опять их трудами налаживалась и до 41 года
всех нас радовала. И вдруг величайшее несчастье для
всего нашего народа – война. И резко изменилась вся
жизнь. Всё подчинилось военному времени.
Когда началась война 22 июня 1941 года мама и мы,
дети, вместе с ней были у бабушки в деревне. Отец
тоже должен был приехать к нам в отпуск. Мы ждали
его к концу июня. Он, конечно, приехать не смог. Связи
тогда у нас никакой не было, информации тоже,
переживали все и дети тоже. Главный вопрос был
что же делать, что предпринимать. Никто на него ответа
тогда не имел. Враг стремительно наступал, Красная
армия отступала. Началась эвакуация заводов, техники,
скота и людей в восточные районы СССР. Надо сказать,
что в основном это проходило организованно, что в
последствии помогло развернуть производство техники
и вооружения для фронта. Был эвакуирован и завод
отца ЗИС за Урал в город Шадринск, Курганской
области. Отец получил бронь от призыва в армию, был
назначен начальником арматурного цеха наспех
сооружённого завода по выпуску автомобилей ЗИС для
фронта. Мы остались жить у бабушки с дедушкой
в деревне Сеславино.
Даже мы, дети, видели как изменились люди на селе.
Они стали серьёзнее, а главное дисциплинированнее.
Никто никогда не отказывался ни от какой порученной
работы, хотя до войны это было в порядке вещей.
Мужчин в посёлке почти не стало, все на фронте,
остались старики и инвалиды. Работали все от мала
до велика, старики, женщины и дети.
Мама работала в колхозе. Помню мы так гордились ею.
Она всегда на работе была первая. На вязке снопов
после прохода жнейки (машина для косьбы зерновых
на пароконной тяге) вязала по 11 копён по 52 снопа
в каждой копне. Это было в полтора раза больше, чем
у остальных женщин. Бригадир всегда ставил её в
пример и говорил,- Вот бы мне таких в бригаду, как ты
Наташа, и забот бы в хозяйстве не было.
Мы с Машей в основном работали на прополке
сельхозкультур в огороде, ведь взрослых для этого
не хватало. Они работали на других серьёзных
работах для нужд фронта. Уставали основательно,
но всё равно работу не бросали.
На следующий год мне пришлось работать пастухом
контрактованных телят, выращиваемых для фронта.
Об этой работе у меня опубликован отдельный рассказ
на портале ПРОЗА.РУ под названием ”Я, дед Егор и
стадо” Зимой мы с Машей ходили в школу. Я в село
Спасское в трёх километрах от нашего посёлка, а Маша
в село Ивановское тоже в трёх километрах от нашего
посёлка, но в диаметрально противоположную сторону.
Ирония судьбы – Маше пришлось учиться в школе,
сделанной из дома, отнятого у наших родителей.
А немцы всё наступали, подошли к самой нашей
столице Москве. Настроение людей подавленное.
Некоторые говорили, что наверное возьмут фашисты
Москву. Но дед наш, Иван Егорович, вот вояка, так
уверен был. что немцев мы разобьём. Он говорил,-
Дулю им, а не Москву. Не они Москву возьмут, а мы
Берлин их захватим. Никогда немцы нас не побеждали!
Когда немцев под Москвой разгромили и погнали их,
дед с гордостью всем высказывал,- А что я говорил?
Разобьём мы немцев, зря они на нас напали. Крепкий
мужик, патриот был. Правда лошадей когда на фронт
отправлял, почти плакал. С каждой как с родственницей
прощался и что-то каждой шептал. Любил он их.
В конце 1942 года мама с трёхлетним Славой уехала
к отцу в Шадринск, а на следующий год в командировку
в Москву приехал наш отец, забрал и нас с Машей в
Шадринск. Там мы продолжали учиться. Всем рабочим
завода были выделены участки для выращивания
овощей. И мы с Машей полностью обрабатывали свой
огород и выращивали картошку. Об этом у меня
рассказано в Истории моей жизни.
Трудней всего приходилось отцу. Он работал на износ
и иногда на отдых времени не хватало. На заводе много
рабочих было. К работе привлекались даже пленные
немцы и заключённые (в основном женщины). И что
характерно все были дисциплинированные и работали
с полной отдачей.
Работали все без отпусков и выходные редко были.
Но новый 1944 год мы встречали все вместе, отцу дали
недельный отпуск. У отца хобби было – ремонт часов.
У него собралось для этого масса всевозможных мелких
инструментов и наглазных луп. Перед новым годом
он отремонтировал маленькие золотые часики жене
какого-то большого военного начальника. Куда этот
начальник не обращался никто их отремонтировать
не смог. А батя мой сделал. За это ему презентовали
большой кусок мяса и новый год мы встречали по
царски. Больше всех отдыху отца радовалась мама.
Я думала, - говорила она,- что отец не выдержит, шутка
ли два года без отдыха работать. Но несмотря на все
трудности, жизнь брала своё и 5 октября 1944 года
у нас появилась Любовь Фёдоровна, четвёртый ребёнок
у моих родителей. Жизнь продолжалась.
Да, война это страшное бедствие, свалившееся на наш
народ. Всеобщее народное горе, общая судьба.
Было всеобщее ликование, когда объявили о нашей
Победе и окончании войны. Я об этом рассказал
в Истории моей жизни на ПРОЗА.РУ
Итак окончилась главная беда в нашей стране. Но
сколько пришлось ещё работать, чтобы восстановить
всё разрушенное войной. И у родителей моих стал
вопрос об устройстве дальнейшей жизни семьи
Семья-то большая стала – шестеро. Опять с нуля всё
надо начинать. У бабушки большое горе – дедушка
весной 45-го умер. Ей одной жить трудно стало. Надо
её к себе брать. А куда, где жить, где работать, как
выживать? Голова кругом идёт.
Помог случай. Завод в Шадринске был подчинён
наркомату обороны и для связи с Москвой у него была
мехмастерская в посёлке Красково, Московской области.
Отца перевели работать начальником мехмастерской
в Красково и дали хорошую двухкомнатную квартиру.
Мы сначала переехали все к бабушке, чтобы
подготовить всё бабушкино хозяйство к переезду.
В конце концов бабушка всё продала.
Весь скарб батя на двух студебеккерах перевёз
в Красково. а корову мы привели в Красково пешком.
Решили, что без неё жить нашей большой семье нельзя.
Но Красково было временным пристанищем. Через год
мехмастерские закрыли, служебную квартиру надо
было освобождать. Вот ведь судьба, опять отцу головная
боль. Непросто после войны устроиться на работу,
чтобы при устройстве ещё и жилплощадь сразу дали.
Много сил отец положил, чтобы устроиться на работу,
всех знакомых объездил. Наконец нашёл работу в
совхозе “Бережки” Солнечногорского района,
Московской области. Директором совхоза оказался
земляк по Сеславино Гусев. Ты, Федя, - сказал он,- на
ЗИСе работал, помоги трактор отремонтировать,
очень он в хозяйстве нужен. Никто никак не может
его в дело пустить, иностранный он, фордзон. Помоги.
И батя этот трактор починил. Гусев предложил отцу
должность начальника мехцеха совхоза и поселил всю
нашу семью на брошенной военной точке, деревянной
избе с печным отоплением. Мы все согласились. Дров
сколько хочешь, корову где выпасать есть, сено ей
заготовить где есть. Правда далековато от совхоза,
почти два километра. Маше ходить в школу два
километра, а мне в девятый класс только в
Солнечногорск ехать за 18 километров от нашего жилья.
И транспорта никакого. Только на съёмной квартире жить.
Но мы все были довольны и переехали жить на эту
точку. Лес, воздух, красота!
Но зимой вся наша эйфория закончилась.
Сугробы, холод, удобства все на улице, постирать
помыться в корыте. А учиться нам с Машей ходить
как трудно было. В добавок летом 1946 года пятый
ребёнок в семье появился Женя, самый младший у нас
брат. После этого маме стало трудно справляться со
всеми детьми и отец опять стал искать более
подходящие условия для жизни.
Он снова обратился к военному ведомству. Там
вспомнили его и порекомендовали переехать в посёлок
Нахабино в 34 километрах по Волоколамскому шоссе
и устроиться на завод “СК и СД” . Нас поселили в 30
метровой комнате в длинном одноэтажном засыпном
бараке зимой 1946 года. Работа у бати рядом, школа
детям рядом. Корове мы с папой построили большой
сарай, в который можно было до трёх тонн сена убирать
и корове просторно. И, как в сказке говорят, стали
жить, поживать и добра наживать.
Больше из нахабино мы никуда не уезжали. Отца
пригласили, как хорошо знающего токарные станки
слесаря, на экспериментальный ремонтно-
механический завод РМЗ с более высоким заработком.
На этом заводе он работал до конца своей жизни, паял
резцы для токарных станков. Работа связана с кислотой
чадом и окалиной. Вредная работа, но хорошо
оплачивалась и отец её не бросал. Нам после войны
жить было труднее, чем даже во время войны. В
Шадринске мы были на квартире крепкого хозяйского
мужика, у которого была лодка, сети, невод. Мы были
всегда с рыбой и не голодали. А в Нахабино иногда
бывало. И отец всё применял, чтобы у нас всё было.
Часто рано, рано утром уезжал до работы, чтобы купить
мясные кости на мясокомбинате. Там по шестьсот
человек набиралось, а бате как-то удавалось всё быстро
проворачивать. Он машины разгружал с этими костями
и ему отпускали без очереди и сколько хочешь. Пока
я в очереди стою, он уже меня окликает,- Поехали
домой сынок. Находчивый и оборотистый был мой
батя. В конце своей жизни сумел организовать
двухкомнатную квартиру, сам её отделал. Выучил
всех детей. А у меня был на защите кандидатской
диссертации. Когда ему на банкете после моей защиты
дали слово, как родителю, он сказал,- Я вас всех
благодарю за то, что вы дали моему сыну грамотность,
которую я сам по разным причинам получить не мог.
Судьба мне этого не дала.
Мне потом председатель Учёного Совета академик
Василий Васильевич Вильямс сказал,- Умный у вас
Валентин Фёдорович папаша. Приятно было это
слышать и я об этом бате рассказал. Думаю ему это
тоже понравилось.
И вот пишу я и думаю, действительно, какой же
отец наш был толковый человек. Несмотря на
трудности, которые ему судьба создавала, он всегда
находил выход из них и строил свою жизнь с пользой
для своей семьи, не озлобился, сохранил жизнелюбие,
вырастил и воспитал пятерых детей, все они получили
приличное образование. Это не каждому под силу.
Он имел ровный доброжелательный характер. Никогда
ни разу на нас не повысил голос, не накричал, даже,
когда было за что. Ну и любили мы его все.
После переезда в Нахабино мы уже никогда никуда
не уезжали. Отец говорил, - Ну вот может теперь
поживём. Работал на тяжёлой, с вредными условиями
для здоровья, работе, но был доволен. В свободное
время любил играть в шахматы, с азартом болел за
нашу хоккейную команду когда мы выигрывали бурно
радовался, по маминому выражению - как ребёнок.
До конца пятидесятых лет всё равно трудно жилось
всей нашей семье. А потом мы с сестрой Машей после
окончания учёбы стали помогать родителям
довыращивать наших младших братьев и сестру пока
они сами не встали на ноги. Об этом я уже писал в
Истории моей жизни. Не баловала судьба моих
родителей. Но ведь у многих в стране была такая судьба.
Всю жизнь время трудное было. Вот и у отца моего, по
рассказам Андрея Андреевича Жалнина, детства то не
было. Чтобы жениться на любимой сколько пережить
пришлось и женатым от матери родной упрёки
постоянные были,. Пришлось ему её защищать.
По его словам переживал из-за этого всегда.
С большим трудом жизнь в деревне наладил, лошадь
отобрали, дом незаконно отобрали. В Москве устроился-
незаконно из партии исключили по глупому навету.
Только от передряги пережил – война. Затем
неоднократные поиски работы. Вредные условия
труда на последней работе. Кто всё это выдержит?
До 62 лет только сумел батя дожить, от рака лёгких
погиб. Мама пережила его на 22 года и ушла к нему
в 1992 году. Последние годы ей неплохо жилось. Дети
все выросли, все устроены, часто к ней приезжали и
эти посещения были для нас праздник. Она иногда
говорила,- Вот отец жалко не дожил, поглядел бы на
всех, порадовался. Но не дал Господь, не судьба.
Перед кончиной отца мы как-то собрались за столом/
почти все его родные, отец встал за нами, расставил
руки в стороны, как бы всех нас обнимая. Я сделал
фото этого события. Через два месяца его не стало.
Эта фотография опубликована в Истории моей жизни,раздел 10-
http://proza.ru/2013/02/26/574
Повесть СУДЬБА записана на видео. Читает автор.
Залить ссылку левой мышкой и нажать правой и снова левой выбрать ПЕРЕЙТИ...
https://youtu.be/3V4O5RxExc0