Вредные переименования...

Эмануил Бланк
                Изменение поэтического названия деревни Киндги на грубую прозу - Кындыг, наступившее вслед за развалом Союза, было очень неожиданным и приложило как обухом.

                Неужели всем моим ностальгическим послевкусиям от черноморского побережья Абхазии наступил киндыг-кирдык?

                Что произойдёт с воспоминаниями о воздухе прошлого, щедро наполненном шуршащим под ногами морем и свежим ароматом эвкалиптовых крон, так весело игравшим с ядреным, крепко просоленным морским бризом?

                Что будет с образами прожорливых грязных продолговатых свинюшек, умудрявшихся с наглым хрюканьем ловко стянуть богатый улов жирных лупоглазых бычков? Слямзить прямо из-под носа и не реагировать ни на какие удары первой попавшейся хворостиной, пока, причмокивая от удовольствия, не слопать все вместе с костями?

                Первое утро в Киндги началось неожиданно. Дядя Миша, много лет руководивший нехитрым хозяйством маленького пионерского лагеря, который, как обычно, пустел уже к сентябрю, перехватил меня на самом выходе из деревянного домика.   

                Тихо и заботливо, чтобы не разбудить жену с моей маленькой дочуркой , мирно посапывавших внутри, он приложил палец к губам,

                - Тссс,- В руке дяде Миши поблескивал  большой гранёный стакан. Слегка волнуясь, у его краев подрагивала крепчайшая синеватая чача

                Споро влив огненное 70-градусное содержимое в наивного молодого человека, старик ловко заткнул мой обожженный рот увесистой куриной ножкой.

                Всего через минуту, изображение идиллического приморского утра в моих глазах слегка расползлось и размылось, а дядя Миша быстро превратился в некое подобие неугомонно-шутливого, сказочного Диониса.

                Небольшая деревушка , обдуваемая тёплыми субтропическими ветрами со всех сторон, уже смотрелась  как ленивая кошка, уютно устроившаяся на самом берегу синего-синего моря, млевшая под лучами ласкового октябрьского солнца и наводившая красоту, ловко и грациозно умываясь под частыми скоротечными ливнями.

                Загадочно кивая и поблескивая глазами,  вновь испечённый Дионис  легко заманил  меня в свою таинственную темноватую пещеру, располагавшуюся в соседнем деревянном домике и выполнявшую функцию некоего продуктового склада.

                А ведь всего минуту назад, ведомый лучшими намерениями, я был готов бурно насладиться утренней гимнастикой, свежими брызгами утренней волны и захватывающим видом огромного синего моря, сливавшегося с бесконечными простором небес.

                - Однако, увы!,- Чего стоило сопротивление слабохарактерного  интеллигента по сравнению с безудержным напором оголтелого кавказского гостеприимства?

                Ещё пять-шесть секунд заговорщически таинственного шепота, - До дна, до дна, до дна, - и тихого заключительного,- Маладэц! Какой Маладэц ! - и я, пошатнувшись, ввалился обратно в свой домик, бревном упав в мягкую ещё неостывшую постель.

                Выползти на свет Б-жий мне удалось не ранее , чем спустя несколько часов многочисленных цветных сновидений, плотно упакованных в огромных гранёных стаканах чачи.

                Всеобщий утренний сбор в Киндги начинался у тандыра - огромной печи, в самом центре живописной деревеньки, заполненной стандартными двухэтажными домами  простых усатых советских миллионеров.

                Правильные квадраты и прямоугольники мандариновых плантаций перемежались с новенькими чёрными Волгами, устало прикорнувшими у каждого входа. Днём они блаженно отдыхали после неистовых ночных скачек, задорного женского смеха и головокружительных поворотов.

                Пока тандыр разжигался, распалялся и накалялся , заполняя окружающее пространство аппетитным духом муки, теста и пекущихся хлебов, народ, собиравшийся запастись вкусным ароматно-хрустящим богатством, заводил тихие неспешные разговоры.

                Зачастую, они прерывались, трансформируясь, то в оглушительный смех, то в разнообразные  клятвы азартных собеседников, споривших по любому поводу и совсем без оного.

                - Хозяин меня даже за стол пускает вместе со всеми!,- на чистейшем русском языке хвастался один из весьма скромно одетых и  давно небритых мужчин,- вина могу пить вдосталь, сколько душе угодно! Правда, интересует-то, меня, конечно, водка. Вернее все, что крепче градусов двадцати.

                На миг он задумался, замер, и  мечтательно прищурившись, сообщил , что по всем этажам дома, во всех темных уголках, им расставлены большие количества заначек - малых пол-литровых баночек.

                Бережно заправленные всего горсточкой риса, сахарком и водичкой, они созревают всего за неделю и предстают перед заинтересованным жадным взором своим особенным, зверским эликсиром, бьющим в голову так, что будь здоров.

                - Как  Вас сюда занесло?,- поинтересовался я
               
                - Работал, вкалывал себе в Воркуте как зверь - вспоминал Васек,- Ну, а к отпуску решил ломануться  в Сухуми. И денег было много - целое море разливанное - тыщи, сплошные тыщи! Тогда-то, я их и не считал

                - Дней, эдак,  десять сплошных гулянок, ресторанов, картишек и девочек. Гляжу, проснулся, вдруг, один-одинёшенек, на самом берегу синего-синего моря, да в одних трусах. Даже туфель с носками не осталось. Полдня, вообще, ходил босой и голодный

                - Затем прибился к небольшому местному рынку. У одного из богатых прилавков надеялся стянуть чего-нибудь вкусненького. Чуть было не подфартило. Однако будущий хозяин, приехавший из Киндги поторговать фруктами, подхарчиться не дал. Жестоко ухватил за руку

                - Вот так и живу здеся, живу, не тужу. Уже пятый годок,- от удовольствия он даже глаза прищурил

                Здорово! Здесь, на самом деле, просто здорово. Поверь. Работа по дому и во дворе лёгкая, кормят хорошо, никакого паспорта мне больше и не надо,- бодро заявил Васек - счастливый современный раб двадцатого века.

                - Моя история, точь в точь, такая-же, - только приехал в Сухум с золотых приисков, что на Вилюе. Приехал, точно помню, с женой.  Леной, Ленусей ее звали. Однако ж не повезло ей со мною - запойным оказался. Как начиналось это безобразие, так больше ничего и не помнил

                - Очнулся уже здесь, в Киндги, на хозяйском дворе. Только спиртное от меня все прячут, в подвал не пускают. А так, добрые все. Кушай себе, сколько влезет. Работой тоже не заваливают.

                Накидав полные мешки раскалённых ароматных лепёшек, народ медленно и степенно потянулся к домам.

                Впереди, в бесподобной деревушке Киндги, ещё не имевшей, с нынешним грубым названием Киндык, ничего общего, меня приветливо  поджидал бесконечный  солнечный день, щедро наполненный ласковым морем, бурлящей молодостью, любовью и звонким детским  смехом...