Он прекрасно чувствовал себя на анкерной цепи, привязанной к огромному кнехту, намеревавшемуся простоять не одно столетие. Немного покачиваясь в полумраке от задувающего ветра, он чувствовал, что это последнее пристанище для его измученного сознания. Всю жизнь он неудержимо мчался вперед, редко позволяя себе передышки. При свете проклятого дня или в непроницаемой ночной темноте его бесконечный поход продолжался.
Где бы он ни проходил, за ним следовали только трагедии и неудачи, а ореол его славы окружали лишь человеческие жертвы, которыми и измерялся успех бывшего покорителя. Его взгляд всегда был устремлен вперед и неоднозначно намекал на потенциальную опасность. Многочисленные ссадины, оставленные такими же могучими противниками, пугали и повергали в шок любого, кто вставал у него на пути. При малейшем движении или покачивании он издавал душераздирающий скрежет, в унисон звону массивных цепей, приводящий в ужас всё живое в округе.
Никто не знал, кем он был создан, а воспоминания о нем хранились как непристойная тайна. Его многочисленные подвиги кропотливо записывались в пожелтевшую от времени ветхую книгу, заботливо оставленную его соратниками у другого конца цепи, как символ ушедшей эпохи кровожадного чудовища.
Как только враг появился на горизонте – он первым встал на защиту рубежей своего мира. Будучи в полном одиночестве, гонимый и непризнанный, он неутомимо стоял на передовой, отражая атаку за атакой, и понимая, что сменить его некому. Дурная кровь не могла умолить его подвигов перед лицом бесконечности.
Коварные предательства бывших союзников и изнурительные сражения оставили на его лице многочисленные шрамы в виде улыбки, через которые, с массивными волнами, поступала морская вода, и также выходила обратно, обнажая злой оскал.
Переживший все возможные трагедии, болтаясь на цепи в сыром гроте, он всё также отчаянно боролся за свою мечту с новым, на этот раз ещё более могущественным противником. Герой обещал сражаться до тех пор, пока жив последний солдат и последний офицер вражеской армии. Его волю, как и целую эпоху, принесенную им, формировала сама идея его создания.
Ослабленный веками службы, кропотливо созданный в нем маленький мир пришел в запустенье и медленно увядал, но его сердце продолжало неистово пылать. Находясь за сотни километров от боя, он также продолжал сражаться. Только на этот раз противник был менее осязаем, на этот раз им выступала тьма забвения, удачно спрятавшаяся во тьме сырого грота.
Многострадальный воин, омытый кровью, думал только о провале своей единственной задачи, мысли о которой перебивали первобытные крики свирепой ярости, и потом так же тихо возвращались к замыслу его создания – нести погибель. Уже старый, но всё такой же великий, такой же большой и такой же истощенный, он призывал к тому, чтобы его вернули в строй, но чудовище, создавшее этого монстра, никогда бы не поверило, что дело всей его жизни хоть когда-нибудь заговорит.
Он был выкован для войны в соответствии с идеалами своей эпохи, а целеустремленность и вспыльчивость были аккуратно добавлены под стать единственного неутомимого капитана.
Внутри него царило напряжение. Изъеденный временем, он всё размышлял о неисполненном желании – вновь попасть на водную гладь, дух его был также силен, но воля за годы службы так и не успела расцвести в нем. Единственная его слабость, в которую с завидной меткостью попало время, и своим попаданием погубило.
Омываемый ледяными волнами, он всё также скрипел в сыром гроте. С левого борта осыпалась краска, пластами падавшая в воду, и под боевым номером «1078», с неимоверным усилием проявлялось настоящее и единственное имя легендарного крейсера, имя, которое он пронес через тысячи битв – «Хефтон». Брошенный на краю истории неутомимый, так и несломленный корабль, изо дня в день, вспоминающий свой последний закат, ждал своего капитана.