Князь, Василий Федорович Головин, изволили подняться довольно поздно. Прошлым вечером он приехал далеко за полночь. Войдя с черного входа, направился в кабинет, с намерением ночевать там, чтобы не тревожить супругу. Там он застал одну из горничных, рывшуюся в письменном столе. Лизавета охнула и осела от страха в кожаное кресло. Из рук девушки выпали листы с тайной перепиской, которую князь вел с заокеанскими поставщиками строительных материалов. Василий Федорович сразу же поднял слуг, приказал задержать шпионку, запер кабинет и поставил у входа личного денщика.
Быстрый осмотр содержимого ящиков и сейфа показал, что помимо бумаг исчезли ассигнации. Допрос горничной, произведенный лично князем, в довольно экспрессивной манере, толку дал мало. Та созналась в краже бумаг, но свою причастность к исчезновению денег отрицала напрочь. Василий Федорович так и не понял, то ли горничная врет, что не крала денег, то ли в доме еще кто-то нечист на руку. Князь приказал запереть мерзавку, но полицию не вызывать ни в коем случае.
После всех треволнений Василий Федорович принял снотворного и, вследствие воздействия успокоительных препаратов, проспал почти до восьми.
Едва рассвело, как княгиня уже была в курсе произошедшего. Закутавшись в шелковую шаль, она с нетерпением ожидала мужа в столовой.
- Доброе утро, - Василий Федорович залихватски подкрутил ус, подхватил протянутые женой пальчики и поцеловал их. – Прошу простить за ночной переполох, надеюсь, мы не помешали вашему сну?
- Вовсе нет, - Елизавета Ивановна покачала головой. – Боже, как только у этой мерзавки хватило наглости, в голове не укладывается. Разве ей мало платили?
- Говорит, что пошла на это не ради денег. Идейная. Из партии «Борцы за русскую правду». Этих партий развелось…
- Что теперь? – княгиня обеспокоенно посмотрела на своего супруга.
- Я приказал запереть ее в подвале.
- Надо сообщить в полицию. – Княгиня вскочила с дивана и нервно прошлась перед мужем. – Эти ЛЮДИ, - она особо выделила слово, обозначавшее домашнюю челядь. – Они совершенно обнаглели. Мало того, что город переполнен всяким сбродом, выпущенным из тюрем по случаю амнистии. Так теперь и в собственном доме нельзя надеяться на безопасность.
- Разумеется, я отправлю ее в полицию. Только сначала надо разобрать переписку, уничтожить весь компромат, а деньги и драгоценности отправить в банк. Вчера я недосчитался ассигнаций на двадцать тысяч золотом.
- Что? – возмущению княгини не было пределов. – Нас обкрадывают? Эти люди обкрадывают нас в собственном доме? Сколько раз я просила тебя заменить челядь на механику.
- Сто раз нет! Я не доверяю механике, - резко ответил князь, испытывавший сильное предубеждение против механической прислуги. – Вспомни «механическую резню» в людской у графа Синицына.
- С тех пор прошло уже десять лет. Механические люди теперь абсолютно безопасны. И они денег не воруют как твои Мишка да Степка.
- Не проси. Какими бы безопасными не были механики, я больше доверяю Мишке, да Степке. То, что деньги подворовывают – не страшно, главное – не анархисты. Но ты права, на улицах сейчас неспокойно. Прикажу, пожалуй, выставить посты у ворот дома, да смотреть почаще вдоль забора.
- Попроси еще и городничего, чтобы выслал в наш район усиленные патрули.
- Хорошо. – Князь решил сменить тему. – Что у нас сегодня на завтрак?
- Татьяна! – позвала супруга горничную. – Накрывай.
Горничная засуетилась. На обеденный стол было выставлено несколько разноцветных графинов со свежевыжатыми соками, горячие булочки, розетки со сливочным маслом и, специально для князя, чайник душистого чаю из цейлонской губернии.
Тем временем, дочь князя – Мария Васильевна, спешно собиралась. Завтрак, заботливо отправленный ей матерью, стыл на столе, в то время как княжна натягивала на ноги грубые башмаки. Справившись с этим нелегким делом, Мария взглянула в зеркало: невысокая, слегка полноватая, в наряде портового грузчика – её можно было бы принять за мальчишку, если бы не длинные волосы. Княжна схватилась за ножницы Секунду помедлив, обрезала волосы так коротко, как только смогла. Скрутив отрезанные локоны, она завернула их в бумагу и выбросила в утилизатор. Надев картуз, подбежала к двери, приоткрыла створку и проверила, нет ли кого в коридоре. Затем вернулась к кровати, вытащила из-под матраса пачку купюр и спрятала ее за пазуху. Туда же последовали листовки, которые надо было завезти на швейную фабрику.
Выскользнув из своей комнаты, Мария спустилась вниз, на первый этаж, накинула пальто и покинула дом ровно в три четверти девятого.
Город и в самом деле кипел. На каждом шагу стояли голограммы зазывал, у которых во избежание путаницы были синие лица. Зазывалы нахваливали товары, приглашая зайти в лабазы, но на них мало кто обращал внимание. Люди просто проходили сквозь призрачные силуэты, даже не дослушав их до конца. Помимо обычных прохожих, улицы были переполнены странными личностями. Кто-то читал скабрезные стишки, повиснув на решетке забора. Кто-то ловко втирал доверчивым домохозяйкам очередную чудо-капусторезку. Кто-то раздавал листовки. Несколько человек внимательно слушали странного вида оратора, который то и дело разбрасывал упаковки презервативов, сопровождая это действие экстремисткой проповедью о необходимости ограничения рождаемости. Княжна брезгливо переступила через блестящий коробок, упавший прямо под ноги и прошла мимо, не слушая о благоденствующем человечестве, которое умственно вырождается из-за роста численности населения. Наверняка это был один из «Тридцати трех» - полусумашедший фанатик.
Из толпы зевак выскочил нищий и ухватил проходящую княжну за руку.
- Копеечку пожертвуй инвалиду, паренек! – проорал бельмоватый попрошайка, цепко перебирая пальцами и стремясь ухватить Марию за локоть. При этом он явно пытался затащить ее в переулок.
Девушка оглянулась в поисках полицейского. Но синего мундира и близко не было. Прохожие же шли с полным равнодушием, не обращая внимания на происходящее.
Мария не раз слышала, как вот такие попрошайки, при полном попустительстве полиции и прохожих, утаскивают прохожих с людных улиц и грабят со своими подельниками, вырезают органы, а если попадается симпатичная девушка, творят еще что похуже. Поэтому, она не стала церемониться с нищим. Что есть силы ударила его кулаком по макушке и, воспользовавшись замешательством попрошайки, побежала за трамваем. Вскочив на подножку, проехала пару остановок до швейной фабрики. Сунув вахтеру мелочь, Мария прошла внутрь.
Цех гудел. Вдоль столов, за которыми работали механические швеи, прохаживались девушки, внимательно наблюдающие за производством. Если механик останавливался из-за отсутствия заготовок, или обрыва нити, работницам приходилось устранять неполадки.
Труд тяжелый, требующий постоянного внимания. А жалование у фабричных – ниже чем у дворовых.
- Степанида, - позвала княжна фабричную.
- Дарова, барыня, - широко улыбнувшись, поздоровалась та. – Рано сегодня. На обед еще гудка не было.
- Дел много, - торопливо ответила Мария. – Вот, держи листовки. В обед раздашь цеховым. После обеда – шабашьте. Все на митинг. Сегодня решающий день, помнишь? После этого новая жизнь начнётся. А я на пристань сейчас. Коршун прибывает. Надо встретить.
- Ага. – Степанида понимающе подмигнула. – Летите соколицей, встречайте своего Коршуна. А мы тут так тряханем старые устои, что они не устоят.
У причала уже стояло несколько лайнеров. С одного, только что прибывшего, сходили пассажиры. Мария, растолкав толпу зевак, пробралась к трапу. Некоторое время девушка напряженно всматривалась в лица сходящих. Наконец, она увидела того, ради которого оказалась на берегу. Это был невысокий мужчина лет тридцати пяти, одетый во все черное.
- Сережа! – вскрикнула княжна и взмахнула рукой, пытаясь привлечь к себе внимание.
Тот поднял ладонь, показывая, что заметил ее. Не успел мужчина сойти с трапа, как Мария кинулась к нему. Хотелось поцеловать, прижаться к небритой щеке, но княжна, сдержавшись, ограничилась деловым рукопожатием. Поздоровавшись, они отошли в сторону, чтобы не привлекать излишнего внимания.
- Тут литература, - Беркутов протянул свою поклажу. – Пронеси мимо кордона, тебя полиция не остановит.
- Как доплыли? – поинтересовалась она, перехватывая тяжелый саквояж. – Говорят вчера море неспокойное было.
- Говно плавает. По морю ходят. – грубо ответил он. – Поболтало немного. Устал, откровенно говоря. Но впереди столько дел. Ты сняла номер?
- Да, комната с удобствами на постоялом дворе.
- Почему не в гостинице? – поморщился мужчина.
- Чтобы снять номер в гостинице, требуется предъявить паспорт. Сам знаешь, как это будет выглядеть, когда княжна Головина, вдруг снимет комнату в гостинице, а туда заселится мужчина.
Она увидела впереди полицейских, внимательно осматривающих пассажиров. Княжна немного отстала, словно бы прибыла одна и молча прошла мимо кордона. На молоденького паренька никто не обратил внимания. Проверяли багаж тех, на которых указывал механический дозорный. Догнав Беркутова, Мария весело сообщила:
- Все в порядке. Даже не взглянули.
- Хорошо, - пробормотал он. – Может и к лучшему, что номер на постоялом дворе. Предстоит большая встреча с разными людьми. Давай адрес. Я свяжусь с ними в «Быстрых разговорах». Думаю, через час – в самый раз. Надеюсь, ты сняла номер с диваном и стульями. Надо же будет где-то всех рассадить.
- Комната достаточно просторная есть и диван, и скамейка под окном. Человек пятнадцать сядут, - Мария старалась говорить отстраненно, словно между ними шел обычный деловой разговор.
Однако, ужасно хотелось бросить тяжелый саквояж, оттягивающий руки и идти, прижавшись к этому человеку. Беркутов, глава их анархистской ячейки, всегда казался таким совершенным, лишенным недостатков, волевым и бесстрашным. И псевдоним у него был соответственный – Коршун. Прозвище это он привез из Америки, где начинал революционную деятельность в анархистских ячейках Нью-Йорка.
Они встретились год назад, на заседании университетского кружка «Свободные женщины». Ей было семнадцать, ему тридцать четыре. Но какое значение имеет возраст, для свободной любви, не признающей никаких табу. Мария отчаянно влюбилась в полноватого брюнета с цепким, пронизывающим взглядом. После заседания она подошла к Беркутову и прямо призналась в своих чувствах. Тот ответил, что не впечатлен ее внешностью, однако, ищет в женщине не возлюбленную, не мечтательницу, но прилежную домохозяйку, свободную от предрассудков, и боевую подругу. И если она согласна… Мария, конечно же была согласна на все. И раздавать листовки на улицах в бедняцких кварталах. И вывозить из порта посылки, пересылаемые на кораблях из Америки. И снабжать его деньгами. И, даже, тащить за Беркутовым саквояж, набитый политической литературой, поскольку она женщина, свободная от предрассудков.
Пока ехали в автокарете, Беркутов успел отослать через «Быстрые разговоры» сообщение о встрече. Номер в постоялом дворе представлял собой темную, но просторную комнату, с окнами, выходящими в переулок. Душ, и удобства совмещались в крохотном закутке, отгороженном от помещения полупрозрачной стеклянной дверью. Сам номер обставлен скромно: двуспальная кровать, гардеробный угол, стол, три стула, на стене голографический кинопроектор, угловой диван и узкая скамья под окном. Конечно, не высший класс. Однако, не смотря на простоту обстановки, убранство излишне вычурно: постель по-мещански крыта рытым бархатом, на потолке золотая лепнина, пол застелен шелковым ковром, на диванах и креслах медвежьи шкуры.
- Не так уж и плохо, - оценил номер Беркутов, скидывая куртку прямо на ковер. – Немного вульгарно, особенно бархат на постели, но сойдет. Спать на этом я не собираюсь.
Мария поставила, наконец, саквояж и подошла вплотную. Жадно потянулась вверх. Мужчина не стал заставлять себя упрашивать. Он крепко сжал ее плечи и впился губами в полураскрытый рот девушки. Мария замерла, хотя было больно и неудобно – вдруг кто увидит, двери-то они не закрыли. Беркутов не целовал, а словно высасывал жизнь. Он требовательно кусал губы, проникая все глубже, заставляя отступать к стене. Этот поцелуй, как и его любовь, не приносил радости, он опустошал и подавлял. Наконец, выпустил почти обессиленную.
- Ты достала деньги?
Мария расстегнула пальто и вытащила пачку ассигнаций.
- Двадцать тысяч, как ты просил.
- Хорошо, - Беркутов кивнул, принимая их. – Встреча через час.
– Отец заметил пропажу денег. – пожаловалась она. - Правда думает, что это дело рук горничной. Неудобно получилось. Из-за меня девушку сдали в полицию.
- Это не страшно, - успокоил ее Беркутов. – Уже завтра не останется ни тюрем, ни полицейских, ни заключенных. Полная свобода и анархия! Мы разрушим механизм принуждения. Ты с нами?
- Да, - твердо ответила Мария.
- Хорошо. А пока, принеси чаю, с дороги пить хочется.
Княжна кивнула и послушно побежала вниз, затребовать в номер самовар и сладости к чаю. Когда она вернулась, едва удерживая на вытянутых руках кипящий ведерный самовар, номер уже был переполнен. На лавке восседали матросы, пропахшие гашишем и сивухой. Три бородатых мужика в извозчичьих сюртуках расселись вкруг стола. На диване, прижавшись друг к другу сидели разряженные в пух и прах две купчихи, неприлично сверкая бриллиантами и золотом. Мария перевела взгляд на женщин, приютившихся на кровати и поморщилась – проститутки. Фривольные наряды, ядовитых цветов, обнаженные плечи, высокие разрезы на юбках – все это выглядело еще большей безвкусицей, чем у купчих. Прежде ей еще не приходилось находиться с такой разношерстной публикой в одном помещении. Обычно на собраниях присутствовали студенты, мещане, разночинцы. Но княжна, считавшая себя женщиной свободной от предрассудков, сделала над собой усилие и улыбнулась гостям, поставив самовар на стол.
Извозчики сразу же взялись чаевничать, словно бы были вызваны сюда ради этого. Беркутов тоже плеснул себе немного кипятка, прежде чем начать собрание.
- Когда прибыл-то, Коршун? - поинтересовался по-свойски один из матросов. – Не забыл, что обещался? Потому как, ежели денег нет, так и ради чаво мы сюды перлись?
- Прибыл я только что, - спокойно ответил Беркутов, отпивая чай. – Все, что обещал, все будет. Но, товарищи, обо всем по порядку.
Взглядом приказав Марии сесть на кровать, Беркутов заговорил о делах. Княжна присела на краешек гостиничной кровати, мысленно содрогнувшись от присутствия рядом с собой падших женщин. Проститутки были не молоды, толсты и некрасивы. Неопрятный внешний вид и противно-белые, дряблые ноги в сетчатых чулках, торчавшие из разрезов, внушали отвращение.
- Сегодня, 25 октября имперский Питер отмечает день памяти Павших в кровавом мятеже. Но для нас это день памяти наших братьев, павших в боях за свободу и равенство! Да, тогда революция захлебнулась в белых мундирах царской армии, но пришло время переписать историю. Уже сейчас в городе и по всей стране идут митинги, посвященные столетней годовщине революции семнадцатого года. Студенты, рабочие и крестьяне пройдут торжественными маршами от главных площадей городов и деревень до памятных мемориалов. Но пылающее пламя народного гнева не затоптать белогвардейскими сапогами, еще тлеют угольки того великого пожара. И мы раздуем их во всепоглощающее пламя народного восстания. Анархия подхватила упавшее знамя революции. Вы все знаете, что бунтует аглицкая губерния, витебская, орловская, минская, московская, курляндская, ферганская, бурлит Китай. Под знамя анархии встали красные, народники, аграрная партия, либералы и даже представители монархических кругов. Этот день будет вписан в историю как последний день государств!
Мария как завороженная слушала эту речь, не в силах отвести взгляда. Когда Коршун говорил, он преображался в совершенно другого человека. Это уже не был властный, подавляющий своей надменностью демон. Это был великий психолог, тонко чувствующий настроение и обладающий возбуждающе-гипнотической властью над слушателями.
После короткой вступительной речи о необходимости свержения самодержавного строя, Беркутов взялся раздавать листовки и пакеты с белым порошком, делая наставления уже просто и обыденно, безо всякой ораторской магии:
- От вас требуется собирать толпы на улицах. Безразлично, чем увлечете их в начале. Бесплатная раздача продуктов, вина, носков, сарафанов, или импровизированный концерт. Люди пресытились стабильной, сытой жизнью. Всем хочется перемен, чего-то нового. Главное для них – зрелище. А для нас, чтобы люди, возвращающиеся с памятных шествий, останавливались. В рабочих кварталах я рекомендую завлекать народными лозунгами и призывами вернуть патриархальное хозяйство без механики и машинного производства. Буржуазию прельщать свержением существующего строя и установлением демократического правления. В дворянских усадьбах и сельских пригородах – пропагандировать анархию или коммунизм. На каждом митинге должны появиться сбитенщики и чайханщики. Бесплатная раздача напитков, в которые будет подмешан этот порошок. Чтобы ни у кого не возникало подозрений, снабдить тележки раздачи рекламными плакатами с известными торговыми марками. Позаботьтесь о провокаторах. Чем больше будет истеричных баб и студентиков, призывающих к погромам и беспорядкам – тем лучше. Крикунам двойную цены давайте. Денег не жалеть! Поджигайте все: заводы, склады, лабазы. Город должна охватить паника.
«Заговорщики» внимательно слушали инструкции, но, похоже, идеи анархии и всеобщего равенства их не особо волновали.
- Это законно? Нас не арестует полиция за распространение наркотиков и призывы к насилию? – засомневалась одна из купчих.
- Это не наркотики, - спокойно ответил Беркутов. – Можете лично сделать химический анализ и, уверяю, что вы не найдете даже намека на опиаты, либо другие синтетические вещества. Да и вообще полиции будет не до того, чтобы задерживать крикунов и искать наркоту.
Мария заметила, что один из матросов, совершенно не прислушивавшийся к Беркутову, сунул палец в порошок, и жадно облизал его.
- Дрянь сладкая, - скривился он, не учуяв привычного кайфа. –Я уже месяц на суше кантуюсь, все горит! Бабульки хотяб выдали. Чтобы поправить здоровье.
Беркутов кивнул:
- Разумеется.
Он вытащил пачку, принесенную Марией и принялся отсчитывать рубли. Все сразу оживились. Посыпались улыбочки, сальные шутки, насчет потратить бабло не отходя от бамперов присутствующих дам. Мария испугалась того, что сейчас произойдет, но Беркутов решительно пресек непристойные разговоры и довольно бесцеремонно выпроводил всех за дверь. Однако, когда заговорщики ушли, княжна выразила свое недовольство:
- Сергей, как можно общаться с таким сбродом? Проститутки, матросня, жирные купчихи. Разве они могут понять великую цель?! Их интересуют только деньги. И собственные животные инстинкты. И потом… какие погромы и беспорядки?! Мы планировали мирные демонстрации и акции молчаливого протеста.
- Успокойся! – прикрикнул на нее Беркутов. – Говори тише. Тут тонкие стены.
Он прошелся по номеру, словно обдумывая дальнейший разговор. Потом взял со стола недопитый стакан чая, незаметно высыпал туда содержимое одного из пакетиков, размешал и протянул Марии.
- Выпей, - приказал он.
Она не посмела ослушаться, быстрыми глотками осушив стакан.
- Никого мирной демонстрацией не испугаешь. Император даже не почешется, пока не начнут громить лабазы и жечь фабрики. Матросы, проститутки, тюремщики, весь этот сброд – необходим. – Проговорил Беркутов. – Эти отбросы должны выполнить грязную работу, для высших целей. Революция – это насилие.
- Но они даже не понимают ради чего это все. – Пролепетала Мария, чувствуя, как слабеют колени.
Что-то не так было с чаем. Однако, девушка уже ничего не могла поделать, замерев точно статуя, она слушала разглагольствования любовника.
- Люди и не должны ничего понимать. – Беркутов улыбнулся. Подойдя к Марии, он обхватил ее за талию, привлек к себе и продолжил говорить, почти касаясь губами лица.
- Люди, это толпа. Толпа – как океанское цунами. Она снесет жалкие остатки человеческой цивилизации, освободив место для нового мира. Настоящий мир – порочно гуманен. Города переполнены жителями. Нет голода, нет бедности. Рождаемость превышает смертность в несколько раз. Побеждены практически все болезни. Всю тяжелую работу выполняет механика. Думаешь, что это ступень к вышей форме государства – анархического безвластия? Нет! Стоит только сковырнуть лаковую корку благополучия, и ты увидишь, как улицы заполонят подонки и бандиты. Нет никакого прогресса, нет никакого самосовершенствования и развития общества. Есть только страх и зажратость. Всеобщее благоденствие – первый шаг человечества в пропасть. Ведь у каждого вида есть свой предел разумности. Разве ты не замечала, как люди стремительно глупеют? А то, что на улицах все больше и больше юродивых, которых уже не забирают в дома призрения, потому что глупость становится нормой? Не странно, что для того, чтобы подсчитать сумму за покупки, мы пользуемся счетными машинками, тогда как раньше обычные школьники за год зазубривали Большую Российскую энциклопедию – забавы ради на уроках естествознания? Нас стало слишком много. Есть предел численности населения из-за количества земли и пищи. Точно так же есть предел разумных существ. Разум – суть энергия, распределяемая среди людей. Чем больше людей, тем меньше разума достается каждому. И наоборот.
- Что ты хочешь сказать? – одними губами прошептала Мария. – Наоборот?
- К утру город превратиться в пылающий ад. Напиток, плюс излучение этой машинки запустят цепную реакцию самоуничтожения в общем сознании. Никто не выживет. Никто. Кроме таких как ты, которые отобраны в качестве матриц для будущих поколений работников.
Она пыталась стряхнуть с себя парализующее оцепенение, но безуспешно. Даже когда в комнату вошли посторонние, совершенно незнакомые люди, Мария не смогла даже шевельнуть пальцем.
- Берите ее, - приказал Беркутов.
- Её? – парень хмыкнул. – Чего ты в ней нашел, Коршун? Кудрявая нескладеха, ни груди, ни рожи. Вот у меня матричные как на подбор: блондинки, бедра, грудь, талия.
- Бедра, грудь, - хмыкнул Беркутов. – Кому нужны работницы с длинными ногами и большой грудью. Нужны вот такие, с широкими ступнями и ладонями. С хорошо развитым плечевым поясом. Выносливые и глупые. Впрочем, красивые и грудастые тоже подойдут. Для личной обслуги.
Под общий хохот Марию подхватили под руки и повели вниз, к крыльцу, где их уже дожидалась автокарета с механическим шофером. Было страшно. Она заметила механика, спешно вжавшегося в стену, чтобы пропустить постояльцев. Стало стыдно – вдруг люди на улице решат, что она пьяна. Княжна попыталась открыть рот, чтобы попросить о помощи, но Беркутов, внимательно следивший за пленницей, дернул ее за локоть, увлекая к кабине лифта.
- Значит так, - проговорил он, едва створки кабины закрылись. – Сейчас отправляемся в укрытие. Надо успеть до запуска излучателя и начала бомбардировок.
Марии стало страшно по-настоящему. Беркутов оказался вовсе не анархистом, а членом террористической ячейки «Тридцать три». Эта организация проповедовала тезис о конечности разума и о равномерном распределении его среди населения земли. Чем больше людей – тем меньше разума приходится на долю каждого живущего. Идеальной численностью населения по их подсчетам являлось 33 миллиона. Из которых золотой миллион становился элитой, каждый человек которой обладал уникальными способностями, обширными познаниями и могучим интеллектом. 32 миллиона – рабы, которые будут производиться на специальных заводах, искусственно. Эти рабы будут обладать только двумя желаниями: работать и хорошо питаться. Срок их жизни – сорок-пятьдесят лет. Запрограммированное ограничение их численности и разума решит проблемы нищеты, детской смертности, голода, болезней. Рабов будет появляться ровно столько, сколько необходимо. Они не будут болеть. Не будут доживать до немощной старости. Их нервная система будет легко выдерживать монотонный, однообразный труд. Идеально-гуманное общество.
«Ладно», - постаралась успокоиться девушка, - «прямо сейчас меня убивать не собираются, а это значит, есть время, чтобы что-то предпринять»,
Только что она могла, когда нервная система была почти парализована наркотиком? Девушка едва переставляла ноги. Оказавшись на улице, поежилась – шел снег, а никто и не подумал накинуть на нее пальто. Марию бесцеремонно затолкали в автокарету. Рядом уселся Беркутов, который теперь внушал только ужас и отвращение. Диван напротив в салоне заняли трое беспардонных дружков ее любовника. Механический человек, получив указание, настроил следование автокареты до космодрома. Несколько секунд ушло на разогрев паровой турбины и машина плавно двинулась, лавируя между пешеходами. Ехать приходилось очень медленно, пешеходы, не придерживаясь никаких правил, толпами слонялись по улицам, то и дело выкрикивая различные лозунги. Беркутов нервничал.
- Нельзя ли ехать быстрее? – не выдержал он наконец.
Механический человек никак не отреагировал на это восклицание, продолжая направлять автокарету по маршруту.
- Стой! – приказал Беркутов. – Пересядем на метро. А то застрянем в пробках.
Однако механик продолжал движение.
- На проезжей части остановки запрещены. – Сообщил он, выворачивая руль. – Для того, чтобы остановиться…
Механический человек не договорил. Беркутов выстрелил ему прямо в лицевую панель. Карета остановилась посреди проезжей части. Все вышли. Марию, потрясенную этим варварством, выволокли и потащили в сторону подземки.
- Айда к театру! – проорал ей в лицо проходивший мимо прохожий. – Там водку бесплатно разливают!
Его оттолкнули.
- Пшел вон! – грубо ответил Беркутов. – Пьянь подзаборная!
Прохожий сделал по инерции пару шагов, не удержался и упал, потом скривил лицо и жалостливо прогнусил:
- Вона как? Рабочего человека пьянью обзывать? Люди, это что же такое делается, а? Травмировали трудящегося. И как теперь для семьи деньги зарабатывать? У меня трое детишек по лавкам!
Он вскочил и побежав следом, хватая обидчиков за руки, стал требовать денег «на поправку здоровья».
Откуда ни возьмись появились зеваки и сочувствующие. Беркутов нервничал все сильнее – они и так уже выбились из графика. Выпустив руку Марии, изо всех сил ударил пьяницу по лицу. Тот упал, захлебываясь кровью. Толпа заволновалась. Кто-то закричал: «Наших бьют!»
- Смотрите, императорский кортеж! – закричал вдруг один из соратников Беркутова.
Толпа переключила свое внимание на несколько автокарет, медленно следовавших по проезжей части. Конечно же, это не был кортеж. Это была экскурсия младшей школы для мальчиков. Едва кареты были остановлены оттуда повыпрыгивали мальчишки, которые тут же растворились в толпе.
Беркутов с товарищами, воспользовавшись минутной заминкой, стали пробираться ко входу в метро. Княжна едва держась на ногах.
Голова еще кружилась, но свежий воздух делал свое дело. Впереди Мария увидела белый мундир.
- Помогите, полиция! - выкрикнула она из последних сил, выдираясь из цепких лап Беркутова. – Меня хотят похитить! Полиция!
- Полиция! – вскинулся стоявший рядом прохожий. – Бей кровососов на теле трудящегося класса!
Толпа заволновалась. Беркутов выругался, но только крепче сжал руку пленницы. Княжна увидела, как люди на мгновенье отхлынули от полицейского.
- Полицаи! – истерично проорал кто-то из толпы. - Бей живодеров! Спасай Рассию!
Полицейский обернулся, посмотрев испуганным взглядом в ее сторону. Княжна увидела, как тот поднял трясущийся палец и прижал к губам. И в этот момент толпа нахлынула на него со звериным криком. Ошеломленная девушка, точно в замедленной киносъемке увидела, как взлетают в воздух окровавленные куски форменного кителя.
Не удовлетворившись содеянным, толпа переключила свое внимание на двух барышень, испуганно жавшихся друг к другу.
- Кровососы, - заверещала старуха, протягивая трясущиеся пальцы к норковой шапочке на голове одной из барышень. – На трудовом народе жируют! А сами об этот народ ноги вытирают!
Она содрала шапку и нацепила на свои растрепанные волосы.
- Полиция! – испуганно закричала барышня и потянулась за своей собственностью. – Воры! Помогите!
- Бей господ! – не выдержал какой-то провокатор и бросился вперед.
Толпа поглотила несчастных. Вновь полетели обрывки одежды. По асфальту покатились жемчужины из лопнувшего ожерелья. Мария следовала за Беркутовым, стараясь не смотреть по сторонам.
- Фабрика швейная горит со складами! – прокричал кто-то. – Айда ворошить!
Озверевшие люди только что разорвавшие полицейского и девушек на куски, побежали в сторону столба дыма, показавшегося над домами.
- Пошли! – больно дернув за руку, крикнул Беркутов. – Поезд уже подъехал.
Заговорщики сбежали по лестнице вниз и бросились к раскрывшимся дверям вагона. Спустя несколько секунд поезд тронулся.
Ехали долго, очевидно, в один из пригородов столицы. За всю поездку не было сказано ни слова. Беркутов, подавленный тем, что их план едва не провалился из-за глупой случайности, злился. Мария боялась, что он сделает с ней что-нибудь. Но тот не замечал девушку, то и дело поглядывая на ручной хронометр.
На одной из станций они вышли. Прошли вдоль перрона к малоприметной дверце. Там и ожидал один из путевых путевой работник. Он впустил заговорщиков в служебное помещение. Спустившись вниз на пару уровней, Беркутов с пленницей и товарищами, оказались на станции узкоколейки, где их уже ждала каретка, рассчитанная на перевозку не больше десяти пассажиров.
Ехали куда-то глубоко вниз.
Наконец каретка остановилась.
- Быстрее товарищ Коршун! – поторопил прибывших человек в униформе. – Двери закрываются.
Все побежали к толстенным (в косую сажень) дверям. Марию, которая шла последней, едва не раздавило закрывающейся створкой. Беркутову пришлось ее буквально протаскивать внутрь.
- Девку в камеру, к другим прототипам, - скомандовал он, устремляясь в комнату управления ракетами.
Марию, которая по-прежнему едва могла передвигать ноги, перехватили другие руки. Ее уложили в капсулу, стянули ремнями руки и ноги и задвинули непрозрачную крышку.
- Помогите! – только и успела выкрикнуть княжна, прежде чем вязкая жидкость, хлынувшая в капсулу, заполнила её легкие.
***
- Как вы себя чувствуете? – услышала Мария голос откуда-то сбоку.
Осторожно повернув голову, она открыла глаза. Белый потолок. Стены, покрытые голубой кафельной плиткой. Окно, занавешенное белыми занавесками, которые раскачиваются от легкого сквозняка.
- Где я? – спросила Мария, приподнимаясь.
Она лежала на узкой железной кровати в небольшой комнате. Рядом, на табуретке, сидела женщина в белом халате и аккуратной шапочке, прикрывающей волосы.
- Вы в больнице, – ласково улыбнувшись, ответила медсестра. - Вы с коллективом ехали на торжественное открытие нового филиала фабрики, но автобус попал в аварию. К счастью, никто не погиб. Несколько девушек, включая вас, получили легкие ушибы, сотрясение мозга – в общем, ничего серьезного. Голова кружиться?
- Нет, - неуверенно ответила Мария. – Подождите, что за фабрика?
Лицо медсестры посерьезнело. Она встала.
- Оставайтесь в кровати, я позову доктора. Похоже, у вас амнезия.
Врач осмотрел девушку, задав несколько вопросов:
- Можете сказать, как вас зовут?
- Мария…
- Фамилия?
Мария наморщила лоб, пытаясь припомнить ответ на простой вопрос, но ничего не вышло.
-… не помню…
- Вы помните аварию?
- Нет.
- Помните, как работали на фабрике?
Мария отрицательно покачала головой.
- Все нормально, - поспешил успокоить ее врач. – Амнезия возможна при травмах головы. Память восстановится. А в целом, спешу обрадовать, вы здоровы. Кости целы, повреждений внутренних органов нет – разве что пара синяков. Не вижу причин для дальнейшего пребывания здесь. Так что, Мария Потапенко, поедете домой, отдохнете. А завтра уже можете приступать к работе.
Медсестра принесла одежду и помогла одеться. Мария разглядывала несуразный наряд: ужасающе короткую юбку и кофточку-безрукавку.
- Это точно моя одежда? – поинтересовалась девушка, неловко приседая в попытке прикрыть голые коленки. – Я в этом ходила?
Медсестра улыбнулась.
- Вам очень идет, - успокоила она девушку и повела к регистратуре.
Там уже стояло человек двадцать таких же молодых девчонок в похожих нарядах.
- Строимся! – крикнул молодой парень, которому были переданы их документы из регистратуры. – Встаем по двое, берем друг друга за руки и идем в автобус.
Мария вздрогнула, когда незнакомая девушка бесцеремонно схватила ее за руку.
- Помнишь меня? Я Елизавета Иванова, - представилась длинноногая красотка, с роскошной шевелюрой светлых волос. – Можно просто Лиза. Мы сидели рядов в автобусе.
- Не помню… врач сказал, что у меня амнезия. Я Мария Потапенко, - запнувшись на непривычной языку фамилии, ответила Мария. – Наверное, можно просто Маша.
Их загрузили в автобус: странную автокарету, заставленную скамейками для пассажиров так плотно, что приличной даме туда не протиснуться. Особенно в вечернем туалете…
«Стоп, - одернула себя Мария. – Автокарета, дама, вечерний туалет. Откуда мне известны эти слова? Я не должна их знать… или должна?»
- Ты садишься? – нетерпеливо подтолкнула ее Лиза.
Мария села. И опять непривычно-неприятное ощущение: обивка сиденья неприятно колет, юбка слишком короткая. Выходит, прежде она носила длинную юбку? Автобус тронулся. Больница, судя по всему, располагалась на окраине. Невысокие одинаковые пятиэтажки, перемежавшиеся одноэтажными деревянными домишками. Никаких особняков, лабазов, центров отдыха, сверкающих позолотой и зеркальными стеклами. Мария опять поймала себя на мысли, что в голове всплывают слова, явно не относящиеся к этому миру.
Общежитие поразило девушку совершенным безличием. Серые, оштукатуренные цементом стены, прямоугольные провалы окон. Все те же пять этажей. Она поднялась на третий этаж, открыла комнату под 103-им номером и вошла. Комендантша сказала, что им повезло. Общежитие нового типа. Улучшенной панировки. У каждой своя отдельная комната.
- Как это можно назвать комнатой? – удивилась Мария, оглядывая узкий пенал, шириной в полтора метра и длиной в два с половиной.
Сбоку от входной двери – кладовка метр на метр. У окна стол и табуретка. У стены узенькая кровать, похожая на больничную. Даже туалетной комнаты нет. Стены выкрашены тёмно-синей масляной краской, что делает и без того крохотное помещение, еще меньше.
Девушка дошла до кровати и присела прямо на колючее одеяло.
- Мне это кажется, или я вообще не должна находиться в этом городе? – прошептала она, потирая пальцами виски.
Внезапно пришла острая боль, взявшая голову с затылка и опоясавшая тугим обручем через виски и лоб. Разом вспомнилось все: мерзавец-Беркутов, разодранный в клочья полицейский, купчихи и проститутки в гостиничном номере, пачка денег, украденных у отца. Что стало с этими людьми? Живы ли ее родители? Удалось ли подавить восстание? Что это за город? Мария закрутила головой, пытаясь отогнать странные и, как ей казалось, чужие воспоминания. Но обрывки чужой жизни продолжали врываться в память, причиняя боль. Она резко поднялась, выбежала в коридор с намерением выйти на улицу.
- Маруся, ты куда собралась?
Одернувшись, она увидела Лизу, уже успевшую переодеться в короткий халатик с мелкими цветочками.
- Мне надо, - выдавила девушка. – Надо узнать, что за город. И какой сейчас год.
Глаза подруги на мгновенье расширились от изумления.
- А, - заулыбалась она, припомнив сказанное врачом. – Ты же память потеряла. Мы в Петербурге. А год – двести пятьдесят седьмой.
- Двести пятьдесят седьмой… значит переворот случился. Мы теперь все рабы. Золотой миллион пришел к власти. – Пробормотала Мария, прислоняясь к стенке.
- Какие рабы? Какой еще золотой миллион? – снова удивилась подруга. – Ты о чем вообще говоришь? Завтра на работу. Хотя бы помнишь, что ты устроилась на фабрику швеей?
- Нет, - неуверенно ответила Мария, потому что в памяти всплыли отрывочные воспоминания швейного цеха. – Хотя… помню большой зал, заставленный столами. Кучу швейных механизмов.
- Ого, уже прогресс! – обрадовалась Лиза. – Завтра покажу тебе, как строчить. Ничего сложного, выучишься за десять минут.
Но Мария не слушала подругу.
- Если это Петербург, мне надо найти свой дом. – Пробормотала она. - Усадьба Головиных на Знаменской площади, высокий шестиэтажный особняк. Как туда проехать?
- Усадьба Головиных? Знаменская площадь? – Были видно, что Лиза явно не понимает, о чем идет речь. - Можешь номера улиц назвать?
- Какие еще номера улиц? – теперь Мария не могла понять, о чем идет речь.
- Так, ясно, - Лиза обняла ее за плечи и повела в комнату. – Сейчас мы с тобой чаю напьемся с бутербродами, а потом ты примешь успокоительное и ляжешь спать. Не бойся, я будильник поставлю, так что не проспишь.
***
Зазвенел будильник. Мария подняла голову и тяжело вздохнула, глянув в окно. Уже давно рассвело. А это означало, что пора на работу. Работа, работа – уже третий месяц одна работа. Каждый день надо подниматься и идти в шумных цех, пропахший красками. Бессмыслица какая-то – сидеть и строчить одинаковые швы на одинаковых отрезах ткани. Раньше этим занимались машины, или механические люди. Теперь… теперь люди радуются, что есть работа.
Да, судя по всему, события после революции развивались не по плану Беркутова. Сколько времени прошло как ее сунули в гибернационную камеру и до того момента, когда очнулась в больнице? Неизвестно. Неизвестно даже клон она, или прототип, случайно вышедший из гибернации. Может все эти воспоминания о прошлой жизни не ее, а всего-навсего сбой программы клонирования прототипа.
Девушка поднялась с узенького дивана, на котором спала и подошла к зеркалу. Из-за стекла глянуло изрядно поднадоевшее отражение бледного существа, которое в двадцать минут надо преобразить в хоть какое-то подобие человека.
Безжалостно выдирая клочья волос, она кое-как пригладила непослушные вихры, перехватив их резинкой. Натерла зубы пастой из толченого мела, чтобы отбить запах изо рта, образовывающийся из-за дурной пищи. Далее последовали косметические ухищрения: увлажнитель, тональный крем, румяна, краска для век, краска для губ, краска для бровей, краска для ресниц. Каждый раз, совершая эти утренние манипуляции, княжна чувствовала себя ярмарочным клоуном. Одежда, принятая в этом обществе, тоже была клоунской: юбки выше колена, кофты без рукавов, уродливые вязанные балахоны какие любили носить прежде актеры. Вообще все в городе выглядело нереальным. Даже дома, в которых жили новые обитатели земли, казались неумелыми декорациями, выстроенными наспех поверх старых. Разве можно назвать домом пятиэтажные одинаковые коробки, в которых проживало от 20 до 40 семей?
После пробуждения ею овладел ступор. Как механический человек она отсиживала на работе положенные десять часов, а после шла с рабочими клонами в кинотеатр, смотреть на плоском экране сказку о красивой жизни: богатый муж, красивые платья, домик в пригороде, ребятишки на лужайке перед домом. Искусственный, картонный мир, созданный после исчезновения человечества. Тут все было упрощено до предела, включая эмоции и чувства.
Государство с клонами не особенно церемонится – дешевый расходный материал. Рабочий день – десять часов. Никаких выходных и оплачиваемых отпусков. И о профсоюзах тоже никто не слыхал. Работа-работа, тяжелый труд по восемь-десять часов в сутки.
В дверь постучали.
- Маруся, ну чего, собралась? - просунув голову в комнату, поинтересовалась соседка.
Княжна обернулась. Лизочка Иванова – клон, сотворенный по одному из «ногасто-грудастых» прототипов. Роскошные светлые волосы, прекрасная фигура, идеально симметричное лицо. Такой она останется почти до сорока, а потом… Редко можно встретить клона, старше шестидесяти. Короткий век у нынешних жителей. Никому не кажутся странным внезапные возрастания численности населения и внезапные спады рождаемости. Никого не интересует, что появляются ниоткуда десятки тысяч людей. Никого не волнует, что исчезают никуда тысячи и тысячи.
- Собралась. – Мария накинула на плечи вязанную бесформенную кофту и пошла к двери.
- Позавтракала?
- Да, - соврала Мария.
На самом же деле не было никакой охоты запихивать в себя синтетическую взвесь химических элементов. Как и не было охоты идти на работу. Но если не работать – подохнешь с голоду. В новом мире никто не протянет голодному тарелку еды, если ты не работаешь. Еда создавалась в лабораториях. На выращивание овощей и скота не было ни человеческих и технических ресурсов. Да и пищеварительная система клонов не справилась бы со сложной натуральной пищей.
- На работу пора, - без особого энтузиазма сообщила подруга, взглянув на часы. – Эх, поработаю еще лет пять, а потом… Жизнь совсем другая начнется. Совсем не похожая на эту.
- Да ладно, - махнула рукой бывшая княжна, выходя из комнаты. – С чего это вдруг начнется другая жизнь? Да потом, и эта – неплохая. Сиди и строчи. Зарплата приличная, медицинское обслуживание даже есть. Чего еще?
- Глупая какая! Кому нужно это обслуживание и зарплата? – расхохоталась Лизочка, спускаясь по лестнице. – Ты понимаешь, что мы все можем жить по-другому? У нас может быть совсем другая жизнь.
- Другая? Это какая?
- А такая. Вот работаем мы, горбатимся от рассвета до заката. А куда уходят все средства? Разве только наша фабрика такая? Нет, мы все трудимся, не разгибая спины, а результатов что-то не видно. Вот выгоним управляющих с заводов и фабрик. Рационализируем природные ресурсы. Раздадим землю всем желающим! И наступит тогда Великая Анархия и свобода всех и каждого.
Холодок пробежал по спине княжны, услышавшей до боли знакомые речи. Насупившись, она решительно возразила подруге:
- Анархия – неосуществимая на практике экономическая система. Кто будет всем управлять? Такое государство не просуществует и года, глупышка. Его раздерут соседские страны.
- Это ты глупая, ничего не понимаешь. А я объяснять толком не умею. Мы устроим всемирную революцию. Неужели тебя устраивает такая жизнь? Неужели не хочется лучшей?
- Знаешь, хотелось как-то, давным-давно… кажется в другой жизни. Только вот то, что вышло, не похоже на то, о чем мечталось.
- А ты приходи на собрание. Мы собираемся по средам, в обеденный перерыв, в сборочном цеху. Знаешь, как там все разъясняют. И о чем мечтать, и что делать, чтобы мечты осуществились. И теоретически, и практически.
- Знаю, - кивнула Мария. – Объяснять они мастера. И осуществлять мечты тоже.
За разговорами девушки не заметили, как дошли до каменного сарая, называемого швейной фабрикой.
Мария надела поверх одежды широкий фартук, повязала косынку и отправилась в гудящий цех. На столе уже лежали стопки раскроенной ткани. Княжна села, взяла две детали, сложила их, совместив швы и подсунула под иглу.
Легкое нажатие на педаль и игла ожила, прокладывая ровный шов. Взглянув на еще почти нетронутую стопку, Мария вздохнула. За восемь часов предстоит переработать восемь таких стопок.
Вдруг княжна вздрогнула, услышав за спиной знакомую песню.
- Споемте же песню под гром и удары, под взрывы снарядов, под пламя пожаров, под знаменем черным гигантской борьбы, под звуки набата призывной трубы!
Она обернулась. Лизочка подмигнула, приглашая присоединиться. Мария улыбнулась и, отрицательно качнув головой, продолжила работу. Когда прозвучал гудок, возвещающий о перерыве, она не пошла в столовую, а направилась следом за подругой в сборочный цех. Тут пахло лежалым ситцем и громоздились тюки с готовой одеждой.
Несколько девушек сгрудились у конвейерной ленты. Лиза уверенным шагом направилась прямиком к ним.
- Это со мной, - заявила она худощавому грузчику. - Соседка по общежитию.
Тот окинул оценивающим взглядом новенькую и кивнул:
- Ну что, товарищи, начнем?
Мария вздрогнула, услышав давно забытое слово «товарищ».
- Это наш лидер, - прошептала ей на ухо Лиза, восторженно глядя на грузчика. – Товарищ Курочкин.
- Что? Смеешься? - Княжна не поверила своим ушам.
У Марии появилось ощущение дежавю. Вместо солидного, уверенного в себе Беркутова, карикатура –худосочный оборванец Курочкин. Видно, что Лиза в него влюблена, как она когда-то в Беркутова. Хотя непонятно за что. Этот даже не обладает красноречием. Заикается и не выговаривает «р».
- Мы должны знать свою историю. Настоящую историю, а не то, что преподают нам в школах. Более двухсот лет назад наша цивилизация была практически уничтожена, - проговорил Курочкин. – В результате мятежа, устроенного террористической организацией, на город обрушился ракетный удар. Власть перешла к временному правительству, которое вступило в борьбу с группировкой «Беркут».
Мария хмыкнула - Беркутов не канул в историю. Оказывается, он стал предводителем террористической группировки. Интересно, долго ли продержался в лидерах? Наверняка свои же прибили в закулисной возне. А таковая обязательно должна была вестись, вот и Курочкин картаво начал распинаться про гражданскую войну и раскол единого государства на 218 стран.
- Прежний мир перестал существовать, захлебнувшись в крови. Было уничтожено 98% населения. Но мы не сдались! Мы возрождаем цивилизацию!
- Да! – закивали головами девушки, больше впечатленные горящими глазами и большим носом оратора.
- Мы возродим цивилизацию, освободив граждан от принуждения и власти. Свободные люди будут сами управлять своей судьбой. Не верьте тому, кто скажет, что мы хотим захватить власть. Нет! Мы хотим ее уничтожить! Государство – это ложь гражданам, грабительские налоги, полицейский произвол, война. И только после уничтожения государства возможна отмена частной собственности. Никаких монополий, концернов и корпораций. Всё должно принадлежать народу!
- Да! – запищала Лиза, хлопая в ладоши. – Да! Власть народу! Фабрики рабочим! Земля крестьянам!
Курочкин достал исписанные листы бумаги и раздал девушкам.
- Ваша задача – бороться с государственным механизмом дезинформации. Люди должны знать правду. Они должны знать, что такое свобода. Они должны понять, что за нее надо бороться. И они должны знать, что только знамя Анархии приведет нас всех к победе! Вы должны переписать это двадцать раз и распространить в людных местах.
Мария взглянула на листок. Это оказался знакомый уже манифест Анархии.
- Сергей! – вдруг услышала она голос Лизы. – Я хочу быть с тобой. Хочу с первой нашей встречи. Я готова на все!
Мария увидела знакомый оценивающий взгляд и циничную усмешку Курочкина.
- Ну, попа у тебя зачетная, - сделал он неловкий комплимент. – Но мне не нужна женщина, мне нужна соратница и боевая подруга, которая пройдет вместе со мной через все испытания грядущей революции.
- Я согласна!
- Хорошо, - кивнул Курочкин. – А теперь бегом в цех, перерыв заканчивается.
Мария ойкнула и побежала на рабочее место.
- Опаздываешь? – недовольно заметила старшая по цеху. – Лизка где?
- Она сейчас будет, в туалет заскочила, - соврала Мария.
- Ладно, давай, приступай. Норма сама себя не сделает.
Княжна кивнула и взяла детали, на автомате совмещая швы. Застучал механизм швейной машинки.
«Она готова на все, - пробормотала Мария, следя за тем, чтобы игла не виляла. – Вот только вряд ли представляет себе, что это такое «все». А я представляю».
Перед глазами девушки мелькали кадры замедленной съемки восстания 2017 года. Беснующиеся люди, в несколько секунд потерявшие человеческий облик, наглая ухмылка Беркутова, окровавленная одежда, взлетавшая над толпой.
- Нет, - прошептала Мария. – Нет. Это не должно повториться. Пусть лучше жизнь будет серая, но не кроваво-красная.
После рабочей смены Мария не стала садиться на вахтовый автобус, сказав, что надо заскочить в магазин. Однако, ни в какой магазин она не поехала, а отправилась прямиком в полицейское отделение.
- Господин Тырышкин, можно с вами поговорить? – спросила княжна, плотно прикрывая за собой дверь.
- О чем? – с удивлением поинтересовался начальник полиции.
- На заводе действует антиправительственная организация, - сообщила Мария.