В дыму сигарного дыма Анатолий Петрович взглянул в иллюминатор. Несколько местных рабочих в сомбреро грузили багаж, шаттл постепенно заполнялся пассажирами, откупившимися от медиков.
«Странное дело, — подумал наш герой, — на педерастов, коррупционеров и багаж у них карантин не распространяется».
Он вдруг почувствовал себя парламентером, ответственным за судьбу остальных пассажиров, так сказать, представителем русского мира, готового пострадать за счастье народное. Он опять посмотрел на мексиканских продажных полицейских, растянувших свои ноги на журнальном столике и внимательно разглядывающих этого непонятного русского. Они по привычке нежно похлопывали себя дубинками по ладони левой руки.
«Ну, точь в точь, как наши менты из Сыктывкара, только те сигарой между экзекуциями не угощают», — вспомнил он один случай.
Была тогда темная ночь. Он гнал к Людке на всех парах, точно выпущенная по противнику торпеда, но лихие черти из засады пресекли его стремления. Выскочив из кустов с радаром, они попросили водителя остановиться у обочины. Скорость была большая, и Анатолий Петрович проехал ужасно далеко, так что он еще какое-то время ждал, когда к нему подойдет недовольный и запыхавшийся сотрудник ГИБДД.
— Здравствуйте, уважаемый! — обратился гаишник, молодой сержант, откашливаясь, и так быстро представился скороговоркой, что Анатолий Петрович ничего и не расслышал. — Прошу Вас предъявить документы.
Анатолий Петрович еще не пришел в себя. То, что он среагировал на просьбу остановиться в столь поздний час и в совершенно каких-то диких и темных местах и нажал на тормоз, было для него Божьим Провидением, и хотя он не верил в Бога, он все еще сидел, сильно сжимая руль и выпучив от удивления глаза, надеясь, что пронесет.
— Вы откуда взялись, ребята? — спросил он.
— Вон оттуда! — и сержант загадочно указал в темноту, где под елками стояла патрульная машина.
— Твою мать… И как я мог остановиться? Вас же с дороги ни хрена не видно.
— А мы на то и стоим в потемках, чтоб нас не видно было… — ответил гаишник. — Документы показывать будете?
— Слышь, друг… Спешу я. А они в багажнике, да еще под ящиком шампанского. Старый я, ноги болят, ты сам посмотри.
Гаишник не побрезговал и пошел к багажнику.
— Да тут у Вас бухла и жрачки на целую дивизию, — ахнул он, открывая крышку. — Под каким ящиком, уважаемый? А…
Пока гаишник рыскал в поиске водительских прав, Анатолий Петрович так и сидел с выпученными глазами и пыжился, сильно сжимая руль.
— Нашел я Ваши права под шампанским, — подошел опять гаишник к водителю. — Зачем же Вы их там прячете? При себе иметь надо. Хорошо, что я добрый. Сам посмотрел. А так, мало ли что… А страховочка где? А…
— Страховочка там же, сержант. Только уже под ящиком апельсинов.
С документами у Анатолия Петровича все было в порядке, но скорость он нарушил на данном участке дороги аж на сто километров, о чем непременно упомянул гаишник, тыча в нос нашему герою показанием радара.
— Тут попахивает лишением прав, уважаемый.
— Это разве попахивает…? — возразил водитель, бывший подводник. — Вот был у нас случай. Пришел как-то раз трюмный продувать гальюн шестого отсека…
— Острить будете в суде!
— Шеф, ну какое лишение? Не девица я, чтобы лишаться. Да еще в школе советской учился. Там основы логики и законы физики изучал. Так вот, ни один радар не определит скорость моей машины в темноте ночи, а если и определит, то количество бутылок и апельсинов в моем багажнике должно уменьшиться…
Озадаченный гаишник аж рот открыл. Он действительно вытащил одну бутылку из багажника Анатолия Петровича и пару апельсинов, распихав по карманам, когда искал документы.
— А мы еще в трубочку не дышали… — не зная, что сказать, промычал он в ответ.
— Слушай, дорогой, какая трубочка… На, сам понюхай, без трубочки, — и Анатолий Петрович так дыхнул на гаишника через открытое окно, что того покачнуло в кювет.
Обычно в дальнюю дорогу наш герой готовился основательно и всегда наедался чеснока, очевидно, опасаясь вампиров.
— Все, все, уважаемый, сдаюсь, — поднял гаишник руки кверху, неприятно морщась. — Что у Вас за дыхание? Вы больной? И почему так глаза выпучили?
Анатолий Петрович ждал этого вопроса с первой минуты знакомства. Он таинственно дал знак, чтобы гаишник наклонился к нему и напряг свой слух.
— Слушай, дорогой ты мой… — издал он при этом раскатистый и громкий, точно канонада, звук своего кишечника. — Недержание у меня, спешу… Мне б до базы добраться… А то безобразие получится… Как любил говорить мичман Василич «Не тронь то, что капает, а то потечет!»
Когда машина Анатолия Петровича помчалась дальше, гаишник еще долго плевался в ее сторону и матерился. Потом он вспомнил, что смог урвать бутылку шампанского и пару оранжевых апельсинов, и, вынужденно смирившись с таким скудным уловом, пошел делиться им со своим напарником.
— No usted habla espa;ol, ;no es cierto? — протараторил усатый мексиканец в разноцветном пончо с какой-то ехидцей. (И, конечно, Вы не говорите по-испански?)
— Чего? — выговорил Анатолий Петрович, считая клеточки его торчащей из-под пончо рубашки. — Pacta sunt servanda.
Полицейские переглянулись.
— Не понимать Вас. Do you speak English? (Может Вы, говорите по-английски?) — улыбнулась чернокожая полицейская в сомбреро, стараясь быть как можно любезней.
— Чего дую? Ну дую… Шпрехен зи дойч. Хендехох. Гитлер капут. Цигель-цигель…
Полицейские опять переглянулись.
— Мы надо позвать переводчика, — пожала плечами полицейская и на испанском языке что-то сказала напарнику.
Тот вышел и через пару минут зашел в VIP-комнату со знакомой Анатолия Петровича.
— А, Алеша Петрович! — обрадовался парламентер. — Садитесь мне на колени. Тут все свои. Будем сейчас отбиваться…
Алеша и вправду села на колени к Анатолию Петровичу, стала обнимать его нежно и вдруг зарыдала.
— Это террористы какие-то… дикари-людоеды. Вы знаете, что их предки-ацтеки еще недавно сердца врагов ели? Спасите нас от этих негодяев. На Вас одного уповаем, только на Вас одного молимся. Придумали, бессовестные, что у нас на борту бубонная чума, мальчиком прыщавым тычут, а сами под это дело денежки стригут. Мать уверяет, что аллергия у него на сладости какие-то. Они не верят. Ох, уж дорого обходятся, Анатолий Петрович, Ваши конфетки! Тариф на выход аж до тысячи подняли. Нас уж там немного осталось самых стойких. Все консула ждут, а когда он будет и будет ли? Да еще Вас вот допрашивают. Говорят, что могут в тюрьму посадить за оскорбление офицера. Вы с ними поосторожней, пожалуйста! Простите, простите… Опять Вас испачкала тушью…
— Я и не знал, что в России такие все страстные… — признался вдруг усатый мексиканец, дивясь, как приглашенная им переводчица сидит на коленях Анатолия Петровича, словно верная любовница, и жалуется ему о чем-то.
— Может, у них так принято? — предположила чернокожая в сомбреро. — Я знавала одних украинок. Тут у нас под Чичин-Ицей. Так вот они при каждом удобном случае прыгают вокруг богатого туриста, как на батуте. Наверно, этот мужчина очень богат. Что за фигня у него в руке?
Затем она обратилась к Алеше Петровне с просьбой помочь допросить Анатолия Петровича, и та согласилась. Так, чтобы не вводить читателя в заблуждение, приведем ниже только сухой протокол допроса с кратким описанием действий. Некоторые неточности пусть уважаемый читатель спишет на неточность перевода. Ведь Алеша Петровна испанский язык только начинала изучать, и согласилась она переводить только потому, что очень сильно переживала за нашего героя, как, впрочем, и мы с Вами.
— Мы не мочь Вас выпустить без допроса, это формальность, — сказала чернокожая женщина-полицейский. — Вы нарушить закон. Плохо себя вести и оскорблять мой коллега. Может быть, мы все уладить… Как это по-русски? Полюбовно. Я надеяться очень.
Ее напарник одобрительно кивнул и достал свой блокнотик для записи стенограммы.
— De acuerdo, estoy preparado, — проговорил он быстро. (Хорошо, я готов).
— Итак, имя, возраст, родной город, — спросила чернокожая, пытливо разглядывая Анатолия Петровича.
— Анатолий Петрович Синичкин, шестьдесят пять лет, Москва.
— Причина Вашего приезда в Мексику?
— Секс-туризм, — ответил тот то ли в шутку, то ли серьезно, по-прежнему всматриваясь в иллюминатор.
Там на переднем сидении сидел разоблаченный агент ЦРУ и смиренно ждал, положив руки на колени, когда автобус тронется с места.
— Ваша профессия… Род занятий.
— Масон я, вольный каменщик. Тридцать пять лет дома людям строил кирпичные.
— Почему у Вас нет багажа?
— Человеку, у которого есть волшебная палочка, багаж не нужен.
— Какая волшебная палочка?
— Да вот эта! — и наш герой показал копам черенок винограда «Изабелла», все то самое родное и бесценное, что он успел захватить с собой на память о своем огороде.
— Стоит мне загадать желание, произнести заклинание и ей взмахнуть, — продолжил он угрожающе, — и все исполнится.
— Какое заклинание?
— Я уже произносил его. Pacta sunt servanda.
— «Pacta sunt servanda», — повторил вслух мексиканец, записывая.
— Вы нас разыгрывать? — засмеялась чернокожая. - Алехандро, не пиши херню.
— Вовсе нет! — стал уверять наш герой. — Вот Вы любите конфеты?
— Обожаю, ковбой. Я бы чего-нибудь сейчас пососала.
— Ну, тогда хочу угостить Вас конфеткой, капитан! Pacta sunt servanda, — и Анатолий Петрович по-волшебному взмахнул черенком винограда и хитро подмигнул неверящим в его магию.
Полицейские удивленно переглянулись и пожали плечами.
— Ну и где конфета, ковбой? — пыталась подавить свой смех чернокожая мексиканка.
Анатолий Петрович с довольным видом подвыпившего фокусника взглядом указал под столик.
— Там посмотрите, где-нибудь завалялась…
Алехандро недоверчиво заглянул вниз.
— Да, действительно, Бернардита! — воскликнул он, пораженный находкой. - Конфета, только не твоя любимая карамелька.
Он достал «Мишку на юге» и стал ее недоверчиво разглядывать, почесывая затылок, затем развернул фантик.
— Что это еще за фокус? Ты не мог знать, странно… — попытался он разоблачить Анатолия Петровича. — Признайся, ты ее подкинул?
— Ой, я не люблю шоколадный, — призналась Бернардита, оставляя конфету на растерзание напарнику.
Тот сунул ее в рот и стал медленно жевать. Потом работа его челюстей ускорилась, и в завершении Алехандро сглотнул слюну.
— Да, конфета как конфета. Русская… На вкус ничего… Ммм. Но палочку придется изъять…
Анатолий Петрович понимающе вздохнул, сделал несколько дразнящих движений и отдал черенок любителю сладостей. Допрос продолжился.
— Ваша сексуальная ориентация.
— Чего?
— Ну, кто вам больше нравится: мальчики или девочки?
— Бабушки мне нравятся.
— Так и запишем… геронтофил.
— Чего фил? Ладно, пишите, что хотите.
— Остались ли у Вас в России родственники?
— А я что на сироту похож?
— Отвечайте на вопрос, пожалуйста.
— Нет у меня никого. Отрекся от них всех, пока икру не вернут.
— Какую икру?
— Красную, кетовую, крупнозернистую, слабосоленую и без консервантов…
— No manches! — выругался ужасно мексиканец, сломав карандаш. (Не выноси мне мозг!)
Переводчица Алеша не знала, как перевести данное мексиканское выражение, используемое часто проститутками Канкуна, когда у их клиентов вдруг не оказывается денег. Но Анатолию Петровичу перевод был не нужен. Он опять с тоской посмотрел в иллюминатор. Странное дело. Ему совсем не хотелось уезжать на этом автобусе.
«Как там дед? У него же скоро день рождения! Ходит, небось, по коридору туда-сюда, тапками шуршит, гостей ждет с поздравлениями. Да, какие гости! Все померли давно».
— На сколько дней и ночей приехали?
— Не знаю, как пойдет, но чувствую, что мне пора домой.
— Вы богаты?
— А как Вы думаете, если у меня есть волшебная палочка?
— Есть ли у вас тут знакомые?
— Фидель Кастро, Че Гевара, этот… как его, который двоих не выдержал.
— ? (Копы посмотрели на нашего героя вопросительно)
— Боливар… - вспомнил Анатолий Петрович, хлопнув себя по лбу.
— Ну и традиционный вопрос для департамента здравоохранения. Болеете ли Вы чем-то?
— Писец… Боюсь я что-то в последнее время.
— Чего? Кого?
— Зайцев.
— Каких зайцев?
— Ну, таких серых, с ушами, с косыми глазами. А Вы зайцев боитесь?
— У нас в Мексике зайцев очень мало. И их никто не боится.
— А зря… Они могут быть разносчиками бубонной чумы.
Мексиканцы засмеялись, поглядывая друг на друга. Вдруг лицо чернокожей женщины изменилось в гримасе ужаса.
— Ты чего на меня так смотришь, Бернардита? — испугался Алехандро.
— Что с тобой, друг? У тебя что-то с лицом…, - сказала с ужасом она.
Действительно, лицо мексиканца вдруг покрылось какими-то странными красными точками. Они на глазах стали превращаться в гнойничковые раны.
— Hijo de puta! Brujo! ;Qu; me hiciste? (Сукин сын, колдун, что ты сделал со мной?) — завопил Алехандро и бросился к зеркалу, разглядывая на лице уже начинающую зудеть сыпь.
Он был очень напуган бубонной чумой, и чернокожая полицейская даже поднялась, чтобы успокоить его.
— Bernardita, ir; al m;dico (Бернардита, я пойду к медикам). Me preocupo por ti sin mi. (Я волнуюсь, как ты справишься без меня).
— S;, adelante. (Да, валяй)! — сказала она, потрепав напарника по голове.
Когда мексиканец выскочил за шторки, Анатолий Петрович, любуясь формами оставшейся в одиночестве мексиканки, спросил ее, когда она присела на диван:
— А у Вас случаем на попе нет отважного Че со скрещенными саблями?
Вопрос явно смутил ее. Она еще раз попросила Алешу перевести вопрос русского максимально дословно.
— Я что-то не припоминаю тебя, ковбой. Ты и, правда, колдун, или я уже привыкла?
— Да нет, шоколадка, — ответил Анатолий Петрович, и его лицо приняло серьезный вид. — Я не колдун. Я обычный пенсионер из России, часто прямолинейный, патриотично настроенный и любящий выпить Анатолий Петрович. Я просто устал от скучной любовницы из Сыктывкара, от десятилетнего молчания бывшей жены, от маразма столетнего глухого деда, от орущих многочисленных внуков и клянчащих деньги на памперсы дочерей и зятьев, и приехал в Мексику, чтобы исполнить свою давнюю заветную мечту — увидеть тебя. Я видел твой голый зад на конкурсе бикини во времена Карибского кризиса… Из трубы перископа на расстоянии примерно двух миль от прибрежной полосы. Помню, как ты танцевала на старой пивной бочке у двух пальм рядом с домиком лодочника. Тогда это еще была рыбацкая деревушка, а девушки там были немного моложе.
— Ну, тогда знай правду, ковбой. У меня чистый зад, но команданте со скрещенными саблями был выбит на заднице моей матери самим Доком Джексоном из Черного авангарда, и его работу даже оценил по достоинству Малыш Острое Мачете, мой белый отец. Вот почему первый давно покоится на фамильном кладбище в Плайя дель Кармен с моей матерью, а последний кончает убогую старость в Topo Chico (тюрьме строгого режима в Монтеррей) за двойное убийство и связи с мексиканской мафией Ля Эме.
В VIP-комнате нависла гробовая тишина. Алеша Петровна перевела последнюю фразу мексиканки, побледнела и лишилась чувств, безжизненно повиснув на руках Анатолия Петровича.
— Siento molestarle (Извините за беспокойство), — порвала коп в сомбреро протокол допроса.