Есть у поэта Леонида Мартынова стихотворение «Лисенок» (1970). Речь в нем – не только об одной редкой лесной встрече, но и о том, как удивительно устроен мир.
Не то ребенок, а не то бесенок,
Из леса выйдя, преградил мне путь, -
в этих первых строках наплыв слов с уменьшительным суффиксом –ёнок создает трогательно-комический эффект несоответствия другим, едва намеченным оттенкам. Упоминание о бесенке может напомнить и такое тревожное произведение Пушкина, как «Бесы». «Мной даже страх какой-то овладел», - говорилось в первой редакции текста Мартынова. В окончательном варианте первоначальное ощущение тревоги или страха не высказано столь прямолинейно, да и выражение «преградил мне путь» звучит довольно забавно по отношению к крохотному существу, - скорее может идти речь о желании путника бережно к нему отнестись, чем о серьезном препятствии.
И это был малюсенький лисенок,
Меня не испугавшийся ничуть.
Уменьшительный суффикс появляется снова, и смысл его подкрепляется определением. Соседство звуковых сочетаний [л`эс], [л`ус`], [л`ис`] во 2-3-й строках способствует ощущению связи встреченного поэтом хрупкого создания с лесом, как будто бы даже из леса вышел какой-то лесёнок (что было бы фонетически тождественно).
Знаменательно использование соединительного союза и (а не а) в начале строки. Оно указывает на то, что лисенок для автора не противоположен ни ребенку, ни бесенку.
Если автора неожиданная и необычная встреча поначалу смутно озаботила, то кроха ничего не боится:
Он понимал, что я его не трону
Хотя бы потому, что так он мал,
Что это исключает оборону, -
Он всё это прекрасно понимал!
Итак, маленький звереныш уже знаком с самой простой и естественной этической установкой, - которая, однако, не всегда бывает понятна взрослым людям. На веку Леонида Мартынова были и гражданская война, и сталинизм, и нацистское нашествие. Конечно, поэт хорошо знал, что неприкосновенность детей далеко не всегда соблюдается в человеческих конфликтах. Выходит, у маленького обитателя леса – даже при краткой встрече – людям есть чему поучиться. Хотя в отношении данного встреченного человека лисенок, к счастью, оказался прав.
Вот и глядел он на меня подобно
Тому, как дети на большого пса,
Присев на корточки, глядят беззлобно.
Интересно, что звериный взгляд на человека Мартынов уподобляет человечьему взгляду на зверя (как на кого-то нового, незнакомого, иного). Люди и звери существуют в едином, общем смысловом пространстве (хотя бы отчасти). И степень этой общности не определяется тем, что кто-то большой, а кто-то маленький. А как характерна детская поза присаживания на корточки, чтобы разглядеть, быть может, даже кого-то большого (поэтому-то проведенная поэтом параллель вновь вызывает у нас улыбку).
Уже отмечалось, что через многие произведения Мартынова проходит мысль о единстве мира и взаимосвязи самых разных его явлений, о разумности мироустройства. Мысль эта раскрывается и здесь. Самые непохожие существа способны найти общую почву, даже взаимопонимание. В первой публикации стихотворение имело заглавие «Ребенок». Слово это, таким образом, приобретало широкий общеродовой смысл.
Автор практически не описывает внешний вид или повадки лисенка («И, золотистый, на меня глядел / Рассеянно, как будто бы спросонок», - эти строки в окончательный текст так и не вошли). Зато он с величайшим напряженным вниманием всматривается во внутренний мир лесного жителя, старается понять его мысли и чувства. И видит в своем маленьком герое отсутствие страха, понимание чужих добрых намерений и беззлобность. Автор не включил в окончательный вариант ни картину леса, освещенного осенним солнцем, ни упоминания о собственных переживаниях и размышлениях. Он целиком сосредоточился на попытке воссоздать психологию увиденного им звериного детеныша. А ведь встреча вышла совсем недолгой:
Но тут его окликнула лиса.
Как окликнула? Об этом опять же ничего не сказано. Нет ни звукоподражаний, ни описания звериных звуков. Главным для поэта и здесь оказывается общее, знакомое существам разных видов.
Он скрылся. В чаще что-то затрещало.
Должно быть, мать в норе, в лесном жилье,
Его учила, мучила, стращала (…)
Вновь перед нами – многим понятная и доступная картинка, хотя и из другой, совсем неведомой жизни.
Двойное пояснение «в норе, в лесном жилье» выглядит как наивное и тоже в чем-то детское, как будто задумчивый поэт сам немного разбудил в себе ребенка. А кроме того, лесном звучит как [л`исном], и этим вновь создается едва уловимая игра слов.
Поэт внимателен не только к общему, но и к особенному. А чему учат лисят? Ведь не чистописанию же?.. Мать, как представляется автору,
Его учила, мучила, стращала
Рассказами о модных ателье.
Читатель, который вначале увлеченно пошел за аналогиями между человечьим и лисьим житьем, спотыкается о последнюю строку – что такое за ужасы с ателье? – и вдруг соображает. Да, те, из кого шьют шубы, были живыми. Кто, как не сибиряк Мартынов, доподлинно знал, что такое настоящие лютые морозы и как важно человеку от них защититься. И все же именно Мартынов обращает наше внимание на ту сторону жизни, о которой обычно редко всерьез говорят и вообще вспоминают. Прочтя «Лисенка», иные, может быть, задумаются, прежде чем надеть шубу из натурального меха.
На уровне звуковом и лексическом «поворот» к финальной строке тоже выглядит неожиданным. «В чаще что-то затрещало» - сколько здесь шипящих! Да и в предпоследней строке их обилие будто сигнализирует об опасности. Но в последней-то таких «предупреждающих» согласных нет. Да и слова как будто самые обычные. Только вот… совсем холодные. Весь предыдущий рассказ о малюсеньком лисенке дышит душевным теплом, искрится теплым светом. А вот модные ателье – это из какого-то совсем другого, равнодушного и отчужденного существования. Поэтому лисенок остается в читательской памяти куда более реальным.
Скептикам может показаться, что звери в стихотворении слишком очеловечены. Однако нетрудно заметить, что автор как раз решительно уходит от традиционно-стереотипного антропоморфистского представления о лисе как существе непременно хитром и плутоватом. Такое представление прочно вошло в культуру вместе со сказками и животным эпосом, породив и переносный смысл слова (ср. о человеке: он – большая лиса). Поэт преодолевает стереотип, выстраивая совершенно особую ассоциативную последовательность: ребенок – лисенок – лиса. Так высвечивается сложное соотношение общего и особенного в изображении лис и людей. Отзвук сказочного образа лисы-проказницы сквозит, может быть, лишь в упоминании бесенка, которое связано с самым первым человеческим восприятием звереныша.
Мир устроен разумно. И людям, и зверям найдется в нем место. Об этом – стихотворение Леонида Мартынова. И о том, что совсем непохожие друг на друга существа могут друг друга понимать, даже при самой мимолетной встрече. Лисенок, конечно, не знал, что перед ним – известный поэт. Но понял, видимо, что это – не враг, а друг. В мире много непонятного и иногда опасного. Но у доверия тоже есть своя правда.
Начало 2010-х