Истоки. Будет переписано

Эдуард Печенежский
Из всех посетителей клиники большие жалость и сочувствие вызывала семья профессора Баума. Его жена, худая и высокая женщина, чьи скулы лица были как будто бы вырезаны из камня, а характер сопоставим со старым скрипучим замком, приходила каждую неделю к мужу. Периодически с ней приходил и сын профессора, а иногда они приносили разного рода приспособления или книги.

Все медсестры в клинике были поражены преданностью и верностью этих двух самых частых гостей во всем учреждении. Семья приходила к Бауму всегда в одно и то же время, в субботу, а всему персоналу, независимо от их роли, нужно было покидать палату номер двадцать.

Однако сегодня случился до жути странный случай. Из отпуска вышла одна из самых скверных медсестер, устроенная сюда по каким-то важным бумагам сверху, и сразу же решила поставить себе смену дежурства у профессора Баума. Руководство клиники не увидело в этом ничего плохого, хотя задуматься о мотивах сотрудницы стоило.

Если бы сегодня, в самом начале новой рабочей недели, в клинику не пришел бы сын профессора, то последствия могли бы обернуться для клиники в роли ответчика не самыми лучшими судебными делами. Едва зайдя в общий холл, парень скривился в лице и устремился к палате своего отца, игнорируя крики знакомого дежурного, который тут же побежал за ним.

Как только дверь в палату отворилась, и у сына, и у дежурного больше не было слов от наглости, а претензии к посетителю последний уже точно не собирался высказывать. Медсестра спокойно рылась в личных вещах профессора, стоя спиной к двери и видимо не услышав привычный скрип дверных петель. К счастью, пока она была в отпуске, один из учредителей клиники предоставил в их распоряжение изрядные средства, которые и пошли на улучшение качества жизни пациентов. Смазать дверные петли было одной из самых простых и недорогостоящих услуг обслуживающей ремонтной компании, что были сделаны в этом месяце после поступления всех средств в бухгалтерию клиники.

Медсестра со всей жадностью первобытного человека хваталась за каждый прибор, что выглядел красиво или обладал похожим на золото или позолоту цветом, а из ее кармана уже торчала цепочка от карманных часов. Ими всегда пользовалась жена профессора, чтобы точно отмерить количество оставшихся секунд, настолько точными они были.

Затем грянул скандал. Дежурному наконец-то вернулся дар речи, и, позвав главврача и охранника из другого крыла, он начал отчитывать воровку. Та не растерялась: начала говорить, что просто вытирала пыль, а приборы ей мешали, нужно было перенести их. Сын Баума все еще стоял в дверном проеме и смотрел на медсестру, будто обдумывая, что теперь делать.

- Спасибо, Альберт. Но давайте сегодня без скандалов, папа не любит, когда вокруг кричат.

Дежурный обернулся и посмотрел на парня, ища альтернативные пути, а затем улыбнулся.

- Конечно, конечно, юнг герр Баум, мы сейчас же удаляемся.

И, схватив за предплечье медсестру, в спешке удалился из палаты, закрыв за собой дверь. Сын профессора расправил плечи и вдохнул полной грудью, а затем направился к отцу.

Баум-старший сидел в другом конце палаты и смотрел на улицу. Его инвалидное кресло было оборудовано по последнему слову техники, однако своему владельцу этим оно никак не помогало. Профессор поступил сюда уже довольно давно, полностью парализованный. Единственное, что его семья попросила сделать - днем садить профессора у окна, потому что он всегда любил природу. За все эти годы палата превратилась в настоящую сокровищницу: здесь были и последние модели компьютеров, и какие-то странные изогнутые крючки для вышивания, и множество книг и журналов на самые разные темы. Все это приносили жена и сын Баума, говоря, что, когда он очнется, ему все из этого понадобится. Врачи сразу же вынесли вердикт, но, видя старания и веру всей семьи, решили запретить говорить о неизлечимости и невозможности восстановления профессора из этого состояния.

Профессор Баум был немного полным мужчиной, с лысиной на самой голове и темными кудрями на висках, носом-картошкой и толстыми губами. Его глаза не двигались, зрачки не изменялись, а сам взгляд был остекленевшим.

Сын Баума подошел к нему, пододвинул табурет, стоявший рядом, и сел на него, уставившись в окно. Так они сидели несколько минут, а потом юноша заговорил.

- Скоро ты выберешься отсюда. Достаточно мы просидели, считай, отпуск закончился. Как только я разберусь с самозванкой, твои силы начнут возвращаться. Мне пришлось заключить сделку, нам нужно будет кое-что починить у Древа Жизни, но обещаю, это только на пользу и тебе понравится. Подробности завтра, когда я все устрою.

По щеке профессора скатилась слеза, которую тут же протер белым платком сидящий рядом. Так рядом сидели парализованный Баум и некто, кого все считали его сыном, еще полчаса, смотрели на зеленую листву деревьев, растущих рядом с клиникой, на людей, идущих мимо или спешащих на встречу с родственниками в одной из палат, и на ясное голубое небо, возвращавшее веру в светлое будущее через еще несколько десятков бессонных ночей подряд.