В Америке и Англии…
В издательстве «Пробел» вышла книга Губанова с переводами на итальянский, французский, сербский, хорватский… «Меня ищут, как редкий цветок…».
Книга была представлена в набившемся до отказа зале Литературного музея в Трубниковском… Существуют еще переводы на испанский, но почему-то не включены в книгу. Наверняка есть на английский, но тоже в книге их нет.
Конечно, очень престижно звучать на мировых языках.
Забавно читать вместо «Ну, а Бог, ну, а Бог, ну, а Бог?» - слышанное много раз в прокуренных кухнях, - «Куэлла сера е Дио, перо? Куэлла сера э Дио?» или про французски «Эт Дье донк? Эт Дье донк? Эт Дье донк?» Последнее по звучанию совсем близко.
Это поднимает Лёнечку на мировой уровень. Поднимает вместе с нами, вместе со всей неподкупной богемой.
И Венеция, и Вена,
И две шлюхи из Милана,
Позабудут стиль Верлена
И полюбят стиль Губанова!
Составитель книги, Андрей Журбин, не без иронии отмечает, что это типа предсказание, и оно сбылось.
И окажется, что переводчику из Милана Массимо Маурицио и ничего менять не надо. Все рифмы в масть. Wien - Verlaine. И так лихо закрученная рифма, с найденными созвучиями города Милана и поэта Губанова, тоже ассоциативно остается на итальянском. Milano – Gubanov.
У Лёни выработались свои фишки по жизни, которые все объясняли и заставляли его слушать и удивляться им. Слово «гений» которое он ввел в моду. В 60-е оно, конечно, звучало иначе, чем в двухтысячные. «Самое Молодое Общество Гениев», придуманное им, - рулило мозгами. «Я – гений, а вы - г…» Такая манера была свойственна Лёне. Морщились, но принимали. Или: «Вы все ногтя моего не стоите…» Возражали только маргиналы, типа Лимонова, наскакивая и разбивая бутылку о гениальную голову. И еще фишка: «Я умру в 37 лет…» Тут тоже все умолкали. И уже добивал поверженных Лёня фразой: «У меня готовится в Париже двухтомник». А когда через какое-то время я переспрашивал у него: «Ну, как там в Париже? Вышел двухтомник?»
- Нет, - отвечал Лёня, - задерживается, - теперь выходит десятитомник, но в Америке.
Такое поведение «гения» легко перенять, копировать. Но никто не решался. За это нужно было быть готовым подставить голову, чтобы о нее били бутылки.
Тогда публикации на Западе означали, что ты уже на Парнасе. И никакой критике не подлежишь, а обречен на пожизненное почитание и обожание. И Лёню с его выходками – обожали.
И вот, наконец, дошли до нас и реальные, а не мистифицированные переводы, издания, публикации на Западе поэзии Губанова. Честно говоря, никакой радости и престижа они не добавили. Пообщайтесь с американцами, они не знают ни только где Париж, они не знают кто такой Уитмен. «В Америке и Англии вы меня полюбите…» - это к нам обращено, совсем не к англичанам и американцам. А Европа, забывшая и отвергшая свое христианское предназначение, превратилась просто в сточную канаву для беженцев. О Верлене и Рембо давно не вспоминают, куда там, лишь бы собственную задницу спасти. А очко у них в опасности!
Европа прибежище шлюх, как верно заметил и напророчил Губанов еще в 60-х. И только на них надежда, на шлюх из Милана. Некогда, еще совсем недавно, в слове эмигрант слышалось нечто героическое, а сейчас туда сливаются только «****и». Любимое словечко из лексики Губанова, и означает оно, не совсем то, – продажный человек. Туда и текут воры, и шлюхи, потерявшие себя люди, чтобы удавиться у золотых умывальников и унитазов.
Нет Верлена, нет Бодлера, - вздох, -
нет Рембо и нету даже Баха.
Только есть Бог Бог Бог
И моя белая рубаха.
Вот и предсказанный конец Европы. Так что, до Губанова им не дотянуться.