[Продолжение эссе "Солженицын - несвысока" ("Нева" 7/2018)]
Проливать свет на Солженицына – занятие для пауков смелых. Солженицын такую тень отбросит – придавит ей одною.
Напомню, что неблагодарное это дело затеял Набоков. В своих лекциях он не скрывал, что страстно желает развенчать Достоевского. Развенчал? Нет, но пнул. И это Набоков, – с его талантом вплетать узоры ассоциаций в ткань слов. С его аристократизмом, умом, чутьем, тактом; с его тонкостью, юмором, талантом и – компроматом из крепости, доставшемся от деда-вертухая. Это, повторяю, Набоков, у которого – ДАР.
И где Достоевский и где Набоков? Оба в литературе довольно высоко, а между собой? «Карамазовы» – и «Пнин».
Но Набоков, меж тем, сделал много для продвижения на Западе Пушкина и Гоголя, почти неизвестных там и не понятых. Так что финт с Достоевским считаем за пошлое жеманство («рыгнуть и попросить прощения») – мол, пишу я лучше, а читают его; надо бы развенчать.
А пауки Солженицына-то что? Подошел мальчик к зенитному прожектору, фонариком посветил: «врут, не горит совсем, голый король-то». (А ну, если включится? Останется хоть тень-то?) Король, между прочим, в своем праве. В облачении или нет – он король. Вот этого-то и не понимал детсадовский пень-пнем, и вот потому молчали взрослые голодранцы вокруг.
Так разоблачали датского короля. А уж как разоблачали датского принца – пришлось разыгрывать сумасшествие. «Крэйзи рашен» гамлета винят в том, что он «советскую комедию ломал». Осуждают «самого», но не обсуждают поставленные им фундаментальные вопросы. Доморощенные голодранцы так со всеми – стало модно раздевать. Особенно тех, кто не может ответить по причине естественной убыли. А что от русской культуры, провернутой через советскую мясорубку, осталось такого, что известно в мире? Не много накопится брендов: Ленин, Гагарин, Станиславский, возможно, Жуков. (Мог быть Королев, да засекретили, а умер – «поезд ушел». До Луны.) И – тот самый ненавидимый фрик Солженицын. Единственный из русской литературы советского века. Литературы, вообще славившейся не просто постановкой трагических вопросов, а трагизмом судеб.
Ну, когда Ленина развинчивают («закопать», «сломать»), это еще понять можно (хотя, чего там, сто лет прошло). Жуков – «людей снопами под танки бросал». А потом Гагарин закувыркался по орбите: «Сунули чудака в консервную банку и пнули». Солженицын тоже не угодил. Тогда вопрос, а кто угодил-то? Такие есть?
А в чем смысл трудодней разоблачалкиных?
Пауки говорят, что шукают до правды. Но шуршат всегда так: «Советская военщина довела художника до самоубийства».
Если правду освещать с одной стороны, всегда будет тень.
Половина правды – ВСЕГДА ложь.
Таких книг, как у Солженицына в 20 веке мало. Во всем мире мало; пересчитать – паучьих ног много. А уж перечитать – многих ли перечитывают-то? Задам вопрос шире: а многие ли писатели 20 века вообще пережили свои книги? Обычно наоборот: иной писатель еще жив, еще ножками дрыгаетет (8-ю), а книги его уже забыты. А для любой национальной культуры такой Солженицын, со всеми чудачествами – подарок. Хемингуэй в квадрате. Народный герой. Че. Таких культивируют, превозносят, изучают. Таких любят. Они – на майках.
Англичане, неимением сильной национальной литературы сделали культ из перекрашенных ирландцев; а уж собственных третьестепенных конандойлов вниз головой готовы закопать, лишь бы прославить «старую, добрую». Вложились в музей персонажа, в общем, комиксов. Нет, не свидригайловская метафизическая шарашка с пауками, где обитает вечность. А культурная комнатка, наглядная лупа, воск. «Два на доллар, мистер».
Взять Голдинга, соседа Солженицына по избе, где дали градус (с юморком: им «лже», а своё-то «золото»). Тянули за уши так, что надорвался. Но натянули. На самый шпиль. А он вообще не знал, чего писать. Как оправдать доверие. Запил. Вложиться-ить можно по-разному. А Солженицын на девятом десятке писал, как на пятом. Спорить о его литературе можно. Но с теми, кто о литературе.
Англичане: «Был у вас один Солженицын. Да, это мы вам его включили. Но посмотрели: много вам. Выключайте». И покатились радостно тени с горы. До пенька по адресу: Шарашка Советская, дом Швондера. Шариковым.
«Великие люди говорят об идеях, средние о вещах, мелочные о других людях». Солженицын предлагал обсуждать идеи. А обсуждают его.