КОЛЬКА
1.
Банальщина, вокруг одна банальщина.
К примеру, у каждого есть детство, но далеко не каждый захочет в него вернуться. Банально звучит? Банально. И всё равно я бы вернулся. Вернулся хотя бы для того, чтобы увидеть то сентябрьское утро, когда мы, ватажка мальчишек, сидели на речном берегу и ловили пескарей
Хорошая речушка Смородинка. Смородинка, как голубенький ужик, резво скользит между зарослями калины и черёмухи. Вод - курам по колено, но вода чистая, дно песчаное. Имелись, правда, совсем немного, но имелись и места пошире и поглубже. Собственно, Смородинкой речку у нас чаще называли любовно, по домашнему, «переплюйкой». А какие коричневые пескари на узеньких плёсах. А какая серебряная уклейка в камышовых заливчиках! Прекрасная рыба! И пескари, и уклейка - отрада для нас, мальчишек местного гарнизона. Вон он, гарнизон, красными кирпичными домами вросся в ложбину между невысокими холмами. Летное училище, бомбардировочное.
Детство быстро торопится во взрослую свободу, но в самом детстве никто никуда не торопится, поэтому и я, раз уж вернулся в то далёкое, в то сентябрьское утро, никуда торопиться не буду.
А сентябрь был удивительно тёплым, приветливым. Пескари клевали отменно. На всё! И на хлеб, и «на муху», и даже на гречневую кашу. Я так до конца и не понял, как Кольке удавалось делать катыши из «гречки». Но делал! Колька у нас на рыбалке новичок. Мы его только сегодня на берегу и увидели. Но он сразу уверенно влился в рыбацкий коллектив. А вообще-то в нашем пятом «Б» он с неделю.
Неделя, в принципе, сущий пустяк. Но, согласитесь, далеко не каждому удаётся за неделю в своём классе, и не только в своём классе, стать выдающейся личностью.
В то далёкое время у мальчишек нашей гарнизонной «семилетки» очень популярной была игра «в лямбу». Собственно, как игра это не игра, и всё-таки считалась игрой. Лямбой назывался камешек, лучше плоский. Впрочем, лямбой могла стать, и небольшая железка, деревяшка. Внутренней стороной стопы камешек резким ударом подбрасывалась ввысь, как можно выше, а новый удар стопы опять возвращал его ввысь, тем самым не давая ему упасть на землю или на пол. Ну, это смотря, где играли. Удар назывался стуком. Чем больше стуков удавалось сделать, не уронив лямбу, тем лучше. Были специалисты, у которых счёт доходил до сорока. Мой личный рекорд тридцать один стук.
Игрой увлеклись все мальчишки. Даже дылды из выпускного, седьмого класса не упускали случая «постучать» на перемене, особенно на большой. Девочки презрительно морщились, хотя было видно, что некоторым тоже хотелось подключиться к «стуку», но, как сейчас сказали бы, общественное мнение не позволяло. Так что, даёшь лямбу!
2.
И что здесь такого? Однако, мне и сейчас непонятно, почему учителя строго-настрого запрещали, и не просто запрещали, а упорно преследовали наше увлечение. И всё равно оно процветала. Понятно ; запретный плод самый сладкий!
И вот Колька на второй же день появления в классе, на пятачке между школьными уборной и дровяным сараем «настучал» шестьдесят четыре раза. Правда и сама лямба была добротной. Не какой-нибудь камешек, а круглая пластинка из свинца. К свинчатке прикреплён кусочек овчинки с длинной шерстью в качестве стабилизатора. Да, было на что посмотреть! Произведение искусства! А ещё интереснее было смотреть, как Колька виртуозно «стучит». И шестьдесят четыре удара ; не предел. Было бы и больше, но возле уборной появился нежданно Игорь Дмитриевич нам «дерик», то есть директор. Знаменитая лямба изъята, Колька получил «тройку» по поведению и обещание «вызвать родителей в школу». Но единственный родитель, отец, был занят по службе. И наш герой спокойно принимал знаки восхищения мальчишек всей школы, и особенно своего пятого «Б».
А сегодня мальчишки пятого «Б» собрались на берегу Смородинки, на рыбалке.
А рыбацкий коллектив лучшая часть класса. Вовка Суровцев, Витя Стружкин, Лёва Викторов и другие мальчишки, лица которых хорошо помню, а как звать забыл, совершенно забыл. Прекрасные мальчишки. Мы вместе с первого класса. А новичок, Колька, нам понравился. Общительный, но какой-то самоуверенный. Лицо улыбчивое, а улыбка усталая и снисходительна, что ли... Оказывается Колькина семья совсем недавно приехала в гарнизон. А в семье два человека. Сам Колька и отец. Отец капитан, техник эскадрильи. А матери нет. Просто нет и всё. Колька её никогда не видел. А отец толком ничего не объясняет. «Подрастёшь, поймёшь».
- А нам и вдвоём неплохо, - весело заявил Колька. - От женщин суета и теснота!
Я хотел возразить, мол, подумаешь, знаток семейной жизни объявился. Но ничего не сказал.
А солнце уже довольно высоко забралось на небо. Стало припекать. Эх, как бы ни опоздать в школу. А учились мы во вторую смену. Часов, конечно, ни у кого не было. Солнышко, как часики, дело хорошее, но не точное. Пора или не пора домой, непонятно. А мама, моя мама, предвидела, что могут возникнуть подобные затруднения, прислала Леночку. Леночка сестрёнка. Младшая. Пальтишко розовое, щёчки розовые. В школу моей розовой сестрёнке только на следующий год. Леночка сразу же пропищала:
- Мама сказала, чтоб домой.
- Как это домой! Ещё можно два часа рыбачить ; не согласился Колька и показал на высокий калиновый куст. ; Смотрите, когда солнце коснётся вон той толстой, ветки, тогда и домой!
- А мама сказала домой!
- Ничего твоя мама не знает. И вообще, женщины ничего не знают. С ними скучно и тесно. Пацаны, продолжаем ловить. А ты, козявка, брысь к мамочке под юбку!
Пацаны понимающе заулыбались. И я улыбнулся. Однако оставить без внимания такую грубую фразу, сестра всё-таки, не мог:
- А чем тебе моя сестрёнка не угодила? Мать послала, она и пришла. И что?
- А то, что твоя козявка девчонка! А девчонок, как и женщин надо презирать.
Начал назревать скандал. Мальчишки бросили удочки, сгрудились в толпу. Колька и мы с Ленкой в центре. Слово за слово. Сейчас, сейчас… Колька уставился на меня, и, как передумал, перевёл взгляд на Ленку.
- Ты, эй ты! Козявка, ближе сюда! Пацаны, никто не слушай, а ты (палец с налипшей гречкой прицелился в Леночкину грудь) - слушай!
И Колька громко пукнул.
Немного подумал, добавил:
- Пацаны, никто не нюхай, а ты (палец опять в грудь Леночки)- нюхай!
Кто-то засмеялся, кто-то отвернулся. Я покраснел, не ожидал такого, как говорит мама, вопиющего безобразия. Не размахиваясь, я ударил Кольку. Хотел ударить прямо в рожу, но попал в шею. Второй удар Колька успел перехватить. Он и сам размахнулся, но подраться, как следует, нам не удалось.
На берегу, как ни откуда, появился мужчина в синем, лётной спецовке.. Оказывается это Колькин отец собственной персоной:
- Что происходит? Ничего не происходит? Интересная тогда у вас беседа. А ты, Николай, поди, заводила? И, тем не менее, пошли домой. Я, по случаю, кое-чем из одежды разжился. Тебе, тебе. Специально для школы. Надо примерить. Кстати, мальчишки, а вам в школу не надо? Имейте в виду, уже двенадцатый час. Пора бы и вам поторопиться.
А ведь и в самом деле пора! К тому же нежданно пошёл дождь. Рыбалка закончилась.
3.
Первым уроком был «русский язык». Вела его Нина Карповна. Нина Карповна учительница строгая, но справедливая. Она говорила:
- Ребятки, вы русские, вы говорите по-русски, но сам русский язык знаете плохо. Но вам повезло изучить его. Русский язык - наука жизни.
Да, душевный человек учительница. И душевность не для вида. Времени, что бы это понять было предостаточно. Нина Карповна, а проще Ника, учила нас «науке жизни» четыре начальных года.
Но с чего это я начал? Ах, да с урока русского языка. А урок начался немного необычно. Вместе с Никой в класс вошёл Игорь Дмитриевич, директор.
- Ребята, вы теперь пятиклассники. И у вас теперь будет классный руководитель - Нина Карповна. Нина Карповна с вами с первого класса. Вы её знаете, и она вас знает…
Директор много чего говорил «нужного и полезного», равно, как и давно известного и скучного. Он ушёл. А Нина Карповна, Ника, осталась. Она с самого начала показалась мне усталой. На бледном, очень бедном лице ярко-красные скулы. Но самое главное для меня, да и для всего класса в другом ; Ника начала своё руководство классом с «пересаживания». «Для пользы русского языка соседями по парте у некоторых учеников будут другие ученики». И началось великое переселение. Кого куда, кого к кому. А Кольку…
- Ребята у нас новый ученик Пичуга Николай, Коля. Вы с ним уже знакомы. Он к нам приехал из Черниговки. Есть такое приморское селенье совсем недалеко от Тихого океана, но совсем далеко от нашего гарнизона. Коля потом покажет на карте. А сидеть Коля будет с Макаром.
Ого! вот уж подарочек! Макар-то ведь это я! Я ; Макар, я! И я должен сидеть с заклятым врагом?
- Нина Карповна, почему со мной? Мы не дружим! И вообще…
- И вообще пререкаться со старшими нехорошо. Ты за партой один. Стружкина не жди, он теперь в пятом «А».
- Почему в «А»? Стружкин всё время сидел здесь. И вчера здесь!
- Так надо!
И Колька за партой рядом со мной. Мне неприятно. Я демонстративно отвернулся. А соседу хоть бы что! Деловито разложил тетрадки н. учебники. На самом виду довольно толстая книга. Название книги мудрёное - «Антология». Что такое антология?
А Ника, то есть Нина Карповна, объявила:
- Начнём с повторенья пройденного. Члены предложения. Кто хочет нам напомнить: какие есть члены в предложении, как они участвуют в построении русской речи?
Молчание. Всеобщее молчание. А чего напрашиваться? Я бы мог «напомнить». Не всё, конечно, но кое-что смог бы. Спросят, пожалуйста! Так думали и мои товарищи. О девчонках и разговора нет! Ишь, скромницы-зубрилки, уткнулись в учебники. Пусть! Перед смертью не надышишься.
Но если с самого начала урок начался необычно, то необычно и продолжился. Мой ненавистный сосед поднял руку:
- Нина Карповна, можно мне?
- Похвально! Берите пример с новенького. Выходи к доске. Придумай предложение. Любое.
А здесь, в справочном порядке, доведу, что Ника любит, чтоб ей придумывали предложения, как например, сейчас. А поэтому, однажды и навсегда в классе придумано целых два дежурных предложения: «В небе летит самолёт» и «Бабушка пекла блины». Удобно! Правда, Нике не нравилось. Вот и сейчас она напомнила Кольке, чтоб он постарался обойтись без «блинов» и «самолётов». Чудачка! Да откуда Колька мог знать о таких подробностях классной жизни!
- Ну, что вы, Нина Карповна! Я без «блинов»!
Колька задумался. Наступила тишина. Тишина с каждой секундой ещё тише, ещё гуще. Уже можно разобрать, как тявкает на соседнем дворе собачонка «Клавка». И как кто-то надсадно крутит заводную ручку автомобиля. Я знаю, что это за автомобиль. Это «трёхтонка» сапожной мастерской «Черевички». «Трёхтонка» старенькая и ей не хочется, ох, не хочется ехать, поэтому и упирается. И если бы не шофёр, дядя Спирин, то она так бы и ржавела у забора, а так ездит. Дядя Спирин упрямый человек, терпения у него много. А у Нины Карповны терпение закончилось:
- Коля, ты готов? Мы слушаем!
И мы услышали:
- Если душа родилась крылатой ;
Что ей хоромы и что ей хаты?
Что; Чингисхан ей и что; ; Орда?
Вот это да... От всеобщего удивления тишина стала настолько всеобъемлющей, что в неё погрузились и учительница, и ученики, да наверно и сама школа. Надолго ли? Надолго! Первой очнулась Нина Прокофьевна:
- А продолжить можешь?
- Можно.
Два на миру у меня врага,
Два близнеца ; неразрывно слитых:
Голод голодных ; и сытость сытых!
- Стихи ты сочинил?
- Нет, Нина Карповна, стихи Марии Цветаевой.
- Цветаева? Да-да, Цветаева. Но не Мария, а Марина. Известная. Печально известная. Стихов её не знаю. Но знаю, Цветаева не советский человек. Нет, она вроде не враг, но… долго жила за границей. А что там хорошего. Там враги. А где ты взял стишки? Что за «антология»? Из Приморья привёз? Японец подарил? Убери. И не читай. Я с твоим отцом поговорю.
4.
Ника, то есть Нина Карповна, ещё больше побелела, и даже алые скулы стали белыми.
- Ребятки, мне что-то тяжко. Отдохну минутку…
Нина Карповна положила голову на сложенные на столе руки и замолчала. Наши встревоженные голоса оставались ничего незначащими голосами. Учительница была в бессознательном состоянии.
- Училка кончается, - сказал Колька и плеснул ей на голову стакан воды. - Пацаны, зовите директора.
Но Колькино «училка кончается» вогнало нас самих в шоковое состояние. Никто никогда не видел, как «кончаются». Стало страшно, настолько страшно, что грубость, и даже циничность фразы «училка кончается» нами не почувствовалась. А Колька с отчаянным сожалением взглянул на меня, и, как он потом говорил, на «других слюнтяев гладких и сытых», выбежал из класса.
А через несколько минут появился Игорь Дмитриевич. Появились учительница пения, появился дворник Александр. Нашу Нику увезли в гарнизонный лазарет.
Директор объявил:
- У Нины Карповны острый приступ малокровия, «русского языка» не будет. И урока «литературы» не будет. На «химию» не опаздывать!
5.
Случай, конечно, из ряда вон! Но что мы могли сделать, чем помочь? Да ничем! Волнение затихало. Появилась уверенность: обойдётся. В лазарете вылечат. И не такое вылечивали. Вон у моего дружка, Стружкина, горло распухало, дышать не мог. А теперь порядок. Орёл!
Да вот же он, подлый перебежчик в пятый «А». Другом называется! Интересен один факт. Причину поспешного перехода друга в другой класс я не знал, да так никогда и не узнал.
- Здорово, Макар! Ребята, а у нас тоже окно. Ваша Ника (ага, уже «ваша Ника») тётка хорошая. Но…(Стружкин приосанился) я, как посол, замечательного пятого «А» класса, самого лучшего класса в школе, и, несомненно, одного из самых значимых в нашем городе, торжественно заявляю: если соберёте в одном зале пятые «А» классы всего города, самые лучшие пятые «А» города, то их первостепенность оспорит только первостепенность нашего пятого «А» нашей школы…
На этом месте Стружкин понял: зарапортовался. Поэтому он закончил ясно и чётко:
- Мы вызываем ваш, тоже неплохой пятый «Б» на футбольный матч. Матч будет на старом месте немедленно. Ну, как?
А что, «ну, как» - вызов принят!
6.
И мы на «старом месте». А «старое место» на берегу Смородинки, как раз там, где хорошо ловятся пескари. Но сейчас не до пескарей. Среди кустарника большая поляна. На одном конце две калинки. Калинки высокие, стройные. Между ними трёхметровый прогал. Чем не ворота? Ворота! На другом конце поля нет подходящих деревьев, и ворота обозначены обломками самолётного «хвоста». Вполне приличные ворота. На этом поле и проходят наши футбольные матчи ещё с третьего класса. Ну, а нынче мы пятиклассники. Но как были, так и остались непримиримыми соперниками на поле, и не только на поле. «А» против «Б»! Болельщиками ; наши классные девочки. Пришли любители футбола и из других классов, классов первой смены.
Всё как всегда. Ну, разве что после дождя на поле небольшие лужи. Но лужи для нас ; пустячок. Но не пустяк выявился в команде «А» ; не хватает одного игрока. Не помню, почему, но не хватает. Стружкин долго не думал:
- Макар, у вас в классе новичок. Новичку покамест всё равно. Может он за «А» сыграет?
- Я не против, тем более, что-то нам с новичком пока не очень-то… Колька, что скажешь?
- Не против! - сразу согласился Колька. ; И мне с этими (он посмотрел в мою сторону) не очень… (и уже Стружкину) А меня куда определите?
- Становись в ворота!
Судьёй стал безоговорочно Лёва Викторов. Лёва у нас всегдашний судья. Всевидящий и справедливый. Справедливый до щепетильности.
Команда «Б» во главе со мной сразу пошла в атаку. И успешно. Мы прижали противника к воротам. Витя Суровцев завладел мячом, провёл, не помню уж с кем, хитрую комбинацию. Пас мне. Удар. Колька спокойно отбил мяч «на угловой». Быстро разыграли. Небольшая распасовка и мяч опять у меня. Опять удар прямёхонько в створ ворот. И опять Колька спокойно отбил мяч, догнал его и прижал к себе. Да, вратарь молодец. Ну, молодец для начала, посмотрим, что будет дальше. Тем более что я, как главный нападающий, толком пока не разыгрался. Был тут один, казалось бы, небольшой фактик ; по случаю сырой погоды мама заставила надеть на ботинки галоши. «Ботинки новые и грязь месит новыми ботинками непозволительно». А играть в галошах знаете как-то не очень. Тяжеловато. Но быстро привык.
А игра переместилась уже к воротам «Б», к нашим воротам. Девчонки из «А» орали от восторга, подбадривали своего нападающего Стружкина:
- Струха, даёшь гол! Струха, даёшь гол!
Болельщики есть болельщики. Справедливости от болельщиков не дождёшься. Но, когда болещиками девочки, то невольно хочется выделиться, хоть чем-то. Конечно, что мне девчонки? Нет ничто! А всё-таки, знаете ли... Эх! засандалить бы противнику хорошую «штуку». Но не получалось. Игра смещалась от одних ворот к другим и обратно. Голевого результата не было. И команда «А», и команда «Б» изрядно устали. Лёва Викторов (судья) объявил перерыв.
Футболисты повалились прямо на влажную траву. Девочки, хорошие у нас всё же девчонки, угостили, «для подкрепления сил» конфетами-подушечками обсыпанных сахаром. Да, хорошие девчонки у нас, душевные, но и язвы невообразимые.
- Макарушка, ты лучший на поле. А скажи Макарушка, зачем футболисту на поле галоши?
Мне стало неудобно. Но я нашёлся: галоши, чтоб удар был мощнее.
- Да пусть он хоть валенки напялит… с галошами, мазила он и есть мазила,- сказал как бы, между прочим, Колька.
- Посмотрим, что будет на поле. Поле - покажет!
- Покажет твои галоши. Хоть бы помыл, а то блеска не видать.
Неведомо, до чего бы мы с Колькой договорили, но внезапно передо мной сестренка, моя розовая Леночка!
- Ты зачем здесь?
- Мама разрешила посмотреть.
- Нечего смотреть. Марш домой!
- А мама разрешила немножко посмотреть.
Мне хотелось сказать Леночке пару тёплых словечек, и отправить домой, но Лёва Викторов вызвал команды на поле. Второй тайм начался.
Начался он нашей атакой. Хорошей массированной атакой. Витя Суровцев получив мяч, послал его к Колькиным воротам. И сам побежал за ним. Защитники противника почему-то растерялись. Но Колька не растерялся, выбежав из ворот, он кинулся влево, к мячу. Это была ошибка, ибо к мячу вратарь опаздывал. А Суровцев догнал мяч и послал его вдоль ворот вправо. Прямо мне под ноги. Позиция у меня совершенно голевая - до пустых ворот метров семь. Колька далеко, и никакой бросок не спасёт ворота. И тут случилось то, что случилось. Колька и не подумал бросаться к мячу. Он встал по стойке «смирно», приложил правую руку к козырьку, левой показал мне, мол, прошу, бей! И я подумал: у меня положение вне игры, судья игру остановил, просто я не услышал свистка. Я остановился, а Колька неспешно подошёл к мячу и взял его в руки. Раздался свиток - свободный удар от ворот.
Так Колька перехитрил меня! А Команда «Б» благодаря моей преступной растерянности лишилась абсолютно верного очка.
Стружкин с деланным восторгом приветствовал:
- Спасибо, Макарушка, спасибо. Ты настоящий друг!
Товарищи по команде огорчённо загомонили. И только Витя Суровцев подошёл ко мне, пожал руку:
- Макарыч, не расстраивайся, хотя, конечно, какое уж «не расстраивайся»! Обидно, неловко. Но игра продолжается. Ещё посмотрим кто кого. У них же нападающих нет. Сделаем их. Показательно сделаем. А знаешь, твоя Ленка здесь вертится. С удочкой. Ты дал? Не ты, а кто? Я ей ; иди домой. Она мне; мама разрешила. Упрямая у тебя сестренка. Ты бы с ней разобрался.
Я согласился и отправился, было, на поиски моей упрямой, розовой девчонки, но… Но раздался свиток судьи. Игру задерживать нельзя. Надо играть.
Игра продолжилась.
Мы, то есть команда пятого «Б», дружно пошли в атаку. Несколько раз Витя Суровцев прорывался с мячом к воротам, и бесполезно. Колька оказался воистину непробиваемым вратарём. «Брал» мячи из любых положений. Снова начал накрапывать дождь. Болельщики, то есть наши девочки, волновались, подбадривали игроков обеих сторон. На мелкий, противный дождичек никто не обращал никакого внимания. Игра! Впрочем, по мнению судьи, осталось играть пять минут. Неужели ничья? Ничьи у нас не в почёте. А сегодня, после таких бурных событий, и особенно. А мне хотелось, очень хотелось оправдаться в допущенном конфузе. Но мяч почему-то у меня не задерживался. Я два раза поскальзывался и падал. Но когда судья крикнул, осталось играть последнюю минуту, я прорвался к воротам Кольки. Никто не мешал, и я свободно набегал на ворота. Когда до них осталось метров… ну, мало до их осталось метров, я мощно носком ботинка, у нас такой удар назывался «удар пыром», пробил по воротам. И произошло непредвиденное. С «ударного» ботинка соскочила галоша и по инерции полетела рядом с мячом. Колька увидел летящие на него два предмета, опешил от неожиданности и схватил галошу. А мяч влетел в ворота.
Гол!
Девчонки закричали кто от восторга, кто от огорчения. Многие откровенно сочувствовали Кольке. А сам Колька, осознав последствия своей ошибки, не хотел ни с кем говорить. В сердцах он отбросил галошу прямо в грязную лужицу у ворот.
А Стружкин шумно доказывал судье Лёве, что «так голы забивать не допустимо, объективно недопустимо». И судья согласился, что «кидаться галошами во вратаря правилами не предусмотрено». Но даже и мы, игроки «Б» чувствовали неловкость от такой победы. А как быть? И Лёва принял решение, устраивающее игроков и болельщиков. В ворота Кольки назначен пендаль. Пендалем в те далёкие времена среди мальчишек назывался нынешний пенальти. Что ж, пендаль, так пендаль. Колька мог оправдать своё мастерство, а я ; своё. И, хоть время игры давно истекло, вратарь на месте, я на роковой, на штрафной отметке напротив ворот. Кстати, вторую галошу я снял, «чтоб никто ничего не говорил».
И вот… Удар! И снова непредвиденное. Колька верно угадал направление удара, верно выбрал позицию, сделал правильный бросок к мячу и взял бы его, но оступился всё на той же злополучной галоше, которая была так неосмотрительно брошена в лужу, и промахнулся. А мяч влетел в ворота. Гол! Победа! Безоговорочная победа! Победа нашего пятого «Б» класса.
И в это время раздался пронзительный визг.
КОЛЯ
1.
Оказалось, кто-то из девочек оглянулась, случайно, на Смородинку и …
Кошмарная картина: на маленьком пологом островке маленькое тельце ребёнка. Тельце впечаталось в островок перекошенным крестиком. Розовым, розовым! крестиком. Правая ручка «крестика» поднималась и бессильно падала на песок. Левая ручка «крестика» сжимала длинную тростину, похоже, удочку, была недвижной. Я сразу понял - Ленка! Как она там? Почему она там? Но «как? и почему?» - разбираться буду потом! И я метнулся к сестрёнке. Глубина Смородинки не более полуметра. И расстояние не очень большое! Но по воде бежать трудно. Течение, весьма сильное, не способствовало бегу. А на дне, чего я никогда и не знал, россыпь камешков-гладышей. Я споткнулся, и с размаху упал, упал уже у самого островка. Ох, какая вода холодная! Внезапно на меня что-то навалилось тяжёлое и длинное. Оказалось, Колька бросился вслед за мной на спасение Леночки, споткнулся уже об меня и сам упал. Упал неудачно. Приложился головой к прибрежному увесистому гладышу и замер. Я быстро вник в ситуацию, вывернулся из-под Кольки. Колька лежал ничком в воде. Я выволок его на берег. Уж не захлебнулся ли? Не захлебнулся, дышит.
А Леночка? И Леночка дышит! Хлопает глазёнками и молчит. Я с облегчением прижал сестрёнку к себе. Ох, какая мокрая, холодная.
- Говорить можешь?
- Могу.
- А чего молчишь?
- Боюсь, Коли боюсь. Я удочку его сломала. А он сказал, если сломаю, то голову открутит и собаке отдаст.
- Макар, не теряй время, девку надо согреть, переодеть, ; послышалось сипение Кольки, ; а у меня голова кругом и тошнит. Разожги костёр, спички в куртке….
Колька притих. Я машинально залез во внутренний карман его куртки и нашёл размокшие коробок спичек и полпачки махорки. А Колька-то курит! Но это в данный момент не важно, важно, что Леночку надо переодеть и согреть. Колька прав. Но как? А Колька бормотал уже что-то несвязное…
Но на «том берегу» тоже началась разумная суета. Лёва Викторов крикнул:
- Держитесь! Сорокин побежал в лазарет. Я - к вам!
Лёва не разуваясь, вошёл в воду и неторопливо побрёл к нам. И очень скоро, Леночка, завернутая в Лёвкино пальтишко, сухое и тёплое, оказалась на футбольной поляне. Подъехала санитарная машина с врачом и солдатами-санитарами. Кольку с островка перенесли прямо в машину, где уже находились мы с Леночкой и Лёвой.
2.
Что такое лазарет? Больница. Обычная больница. Ну, разве что в этой больнице лечатся военные люди. А так как в гарнизоне довольно много людей невоенных, то и они, при случае, попадают в лазарет. И меня и Лёву Викторова, и Кольку поместили в одну палату. Леночка оказалась в палате с Никой, Ниной Карповной. Наше купание в Смородинке моментально стало достоянием гарнизона. Возле Леночки долго сидела мама. Ну, да, ничего страшного с Ленкой не случилось. Нет, конечно, случившееся могло кончиться очень-очень плохо. Но вроде обошлось, Нас с Лёвой доктор обещал, утром выписать, как, впрочем, и Леночку. И выпишет, «если к утру ничего в общем габитусе не произойдёт». Мы не знали, что такое габитус, но надеялись на лучшее. А вот Коля, по словам доктора «приобрёл сотрясение мозга».
- Ничего у меня не трясётся, - говорил Коля, - мне бы в таёжный кедрач, там я сразу поправлюсь.
- Могу предложить местные калинки-малинки вперемешку с осинками, и то через неделю. И не раньше!
3.
Когда доктор ушёл, Колька неспешно рассказывал:
- Знаете что такое сихотеалиньская тайга? И я не знаю. И никто до конца не знает. Но я с прошлой осени и до весны, прожил в тайге в артели шатунов. Шатунами тех артельных людей называл дедушка, мой дедушка. Шатуны нигде на долго не оставались. Сегодня у сопки «Каряжная», а через неделю трёхкилометровый бросок к клюквенной мари, под безымянную сопку. Чем мы занимались? Кету ловили. Перегородим речушку сетью и гребём. Брали только икру. И шишковали, и даже золото мыли. Русские, китайцы, был один негр, как он попал в «шатучую артель» мне неведомо.
- А как ты туда попал?
- Просто! Отец с матерью, она была старшиной сверхсрочницой, снайпером! уехали в командировку на войну в Корею. Остался я с дедом, А дед пропил себя в эту самую артель, и меня пропил, заодно.
Спросите, как можно? Можно! Вот мы с дедушкой с шатунами пол тайги и промерили. То холод, то жара. Гнус неимоверный. Проведёшь рукой по щеке, и рука, и щека красные от крови. Курить начал. Махорка только и помогала. Были, конечно, и другие средства;, но без махры никак! Спросите, а школа? А школа в тайге одна: как бы почифанить по плотнее, ну, поесть, да выспаться. Дедушка кашеварил, я помогал. Вот и вся школа. Год пропустил. Что интересного у шатунов? А ничего интересного нет. Поначалу, правда, многое чего интересно, а потом интересно только одно дожить до утра и не загнуться.
А летом вернулся отец, а мать пропала в Корее. Как пропала? Отец не говорит. Сгинула и всё. Нет вестей. Говорите, может жива? Может. Но я же вижу, отец не верит. Посмотрит на боевой орден, «это, говорит, памятка по ней. Она сгинула, а я живой». Больше ничего не говорит. Нашёл нас с дедом. Откупил из артели. А только дед, через неделю опять себя продал, за ящик водки старшому артели и ушёл с артелью. А меня отец привёз сюда. Боевой отец у меня. Любит меня. Техник эскадрильи. А женщин не любит. Говорит, что женщин надо презирать. И больше ничего не говорит. И про маму ничего никогда не рассказывает. Да и в бригаде шатунов женщин не терпели, правда, иногда покупали на денёк другой вскладчину парочку помясистее, чтоб помацать и похарить, для мужчинской разрядки, в общем для этого самого. (Коля назвал матерный вариант «этого самого») Пацаны, думаю, вы поняли. Сразу скажу, нет, мы с дедом в «складчине» не участвовали. Дед говорил, что ему поздно, а мне ещё рано. Женщины, все! лярвы.
- Ну, сказанул! А моя мама, а Лёвкина мама? И они… такие? ; не выдержал я.
- Э, нет! Да, хороших женщины не бывает. Вот! Но мамы другое дело. Они хорошие. Они не женщины, а мамы. Мамы! Вот! А все остальные лярвы. И здесь, в больничке, видали уборщицу? Явная лярва. Задок два метра в диаметре. За такую сраку мужики и лезут в драку.
Колька поправил подушку:
- Голова болит. И как, как меня угораздило упасть… Мне, Макар, твою сестрёнку стало жалко. Понравилась твоя козявочка. Чистенькая, ласковая, розовая. Правильная она. Ты не обижайся за утренний концерт. Я виноват. Но больше всего виновата тайга. Не любит тайга слабаков и слюнтяев. Убивает тайга слабаков сходу. Ты мне Макар здорово помог.
Мы помолчали. Нам, домашним мальчишкам, не всё понятно из Колиного рассказа. А кое-что стало открытием в запретное, в неведомое. Откуда нам знать, что женщин можно превращать в товар. Лёва спросил:
- А я никак, Коля, не пойму. Ты нам ; о тайге, о тамошних крепких людях. Люди, как кедры, и ни каких соплей! А стишки…как её… Марии Цветово;й… Цветковой…
- Стих Марины Цветаевой. Не надо было бы им светить, говорили же, остерегайся.
А я... Захотелось немного подразнить вашу училку. Стихи, как стихи, мне нравятся. Японец читал много стихов, и тот прочитал, который я на уроке засветил. Стих сходу и навсегда запомнился. Как звали японца? Григорий Григорич. Да, он русский, но их белогвардейцев. Японец кличка. Как белогвардеец он сидел в тюрьме, но вышел и подался в тайгу, а мне подарил книжку-антологию. Там стихи и какого-то Ходасевича, и стихи какого-то короля Северянина, и той же Цветаевой. Ну и других поэтов. Берегу книжку. Но стих Цветаевой меня потряс. Самый таёжный стих. Японец, Григорий Григорич, сказал, чтоб я помнил этот стишок, особенно слова: «голод голодных» и «сытость сытых». Пацаны, вы поняли? Ничего вы не поняли - вы в тайге не бывали! Голод голодных - когда бьют, опять бьют, а потом убивают и мёртвых жрут; а сытость сытых - когда бьют, опять бьют, последний кусок у мёртвых забирают и ничего не жрут. А весь чифан, то есть еду - в болото.
4.
Вошёл отец Коли. Отец Коли осанистый мужчина с погонами капитана. Утром, на берегу Смородинки мы его не разглядели, да и не старались разглядывать. Не директор школы! И вот разглядели. Дядька добрый. И боевой. Вон, какая большая орденская колодка.
Мы с Лёвой вышли из палаты. Из-за двери донеслось: «Хорошо мне! Порядок. Немного, правда, голова болит»…
А вскоре пришли Лёвкины родители, а моя мама давно здесь, у Леночки. И родители Лёвы, и мама с Леночкой, и ёще незнакомые тётки, а ещё незнакомый мне толстый старик в грузинской шапочке. Эти люди хором развели, как бы сказал Коля, столько соплей и счастливого нытья, что в них могли бы свободно утонуть и наш гарнизон, и сихотеалиньская тайга.
А когда наши родственники ушли, явился Стружкин благоухающий одеколоном «Шипр».
- Держи! - и Сружкин вручил мне внушительный, из синей пергаментной бумаги свёрток.
В свертке оказались мои… галоши. Галоши хорошо помыты, высушены. Выглядели галоши, как новые.
; Девчонки нашего пятого «А», лучшего класса нашего города постарались. Наш класс приглашают ваш класс в наш класс в гости.
; Да будь ваш «А» лучшим во всей тайге, и не в тайге, а на всей земле, а в футбол играть не умеет. Ваш пятый «А» даже с таким вратарём, как наш Коля, а он ученик самого Хомича, продули игру. И лямбу у вас в классе бить не умеют.
Коля слушал и улыбался. А Стружкин вдруг достал из кармана… лямбу. О, это было нечто! Основа у лямбы свинцовая, но свинец в виде звёздочки и окрашен в алое. Пушистая овчинка-стабилизатор голубая и пахнет всё тем же одеколоном «Шипр». Да, это произведение искусства покруче, того что исчезло безвозвратно в кабинете Игоря Дмитриевича. Коля заволновался, присел на кровати. На него произвела сильное впечатление лямба Стружкина. А Стружкин начал прямо в палате «стучать».
Раз удар,.. три,.. восемь,.. А на десятом ударе «произведение искусства» сорвалось с ноги и, выписав в воздухе кривую петлю, со звонким плеском утонуло в кувшине с водой.
- Удачно! И кувшин цел, - прокомментировал Коля. - Такие мастера только в пятом «А». Поздравляю.
Я забеспокоился: а если кто войдёт, ведь отберут такую замечательную вещь! Стружкин сконфуженно пожал плечами, осторожно извлёк лямбу, обтёр носовым платком, повернулся к Коле:
- Я к тебе послом от замечательного, лучшего в городе пятого класса «А». По поручению выдающегося, как я сказал лучшего городского класса…
Стружкин почувствовал, что опять путается в словах и просто произнёс:
- Коля! Прими в подарок от нашего класса эту лямбу.
5.
Дальнейший разговор со Стружкиным воспроизводить не стану - банальщина! А банальщина и без комментариев, где угодно понятна, и даже в лазарете. Как, впрочем, понятно и то, что и в лучшем классе города, нами гордятся. Гордятся не столько мной, а сколько Колей. Спасибо!
А на Смородинку за пескарями мы ещё сходим и в футбол сыграем, только без галош.
А, ЗОРЬКИН. 2018.