или Три круга в одном кругу
Вернусь к толпе, сейчас кругом толпы, даже в брошенных школах, и там они,
толпы призраков.
1.
Эти создания, возможно даже человеческие, почему-то всегда толкаются в брошенных зданиях, изданиях, пере-созданиях. Особенно в тех, где громко говорится о заданиях. Особенно, о заданиях истории. Одно из них? Выглядело примерно так, вышли мы все из народа. В наше время уже расхожая шутка. А если? Вышли мы все из толпы. Наверно, так можно сказать и о своей классовой принадлежности, выйти, вышли из класса. Не отсюда ли призраки, в популярном, = упрощенном, варианте выглядело примерно так,
ветреная красавица,
роковая красавица,
всенародная любимица.
…
Откуда бы мы ни вышли, куда-то надо войти. Мы, нам. Соседи, соседям. Соперники, соперникам. Всем. Но если вышли все, куда могут войти все? Некоторые возможности есть. Иногда их называют возможностями цивилизации. Школа. Знание. Школа знания, или сознания. Армия. Дисциплина. Сознательная дисциплина, или дисциплинарный батальон. Театр. Притворство. Театр притворства, или потворства. Этот последний? Редко подвизался на подмостках, чаще в коридорах. И чем длиннее были коридоры, тем более нуждалось потворство, в чем? Хотелось бы обратить внимание. Не люди в потворстве. Потворство в людях. Наверное, перечисленные выше соединения возможностей нужно описать, можно записать?.. несколько иначе,
школа + догматизация,
армия +дисциплинарный режим,
театр + лицедейство + лицо режиссера.
Не записать, задать! Чему мы, соседи, кто-то еще, должны потворствовать, способностям или слабостям, здесь? Некоторая точка опоры, едва заметная. Плюс движение, взятое с точки зрения качества. Или под углом качества. А где же сознание, хотя бы сознательность. Последняя начинается вместе с количеством, если угодно, как количество. Сознательные рабочие? Не зря же все они, как один, перевыполняли нормы, то есть, задания. Есть задание внешнее, данное, дано, извне. И есть задание внутреннее, данное самому себе. Как представить рабочего, дающего себе задание, это случайно не те отщепенцы, которые вышли из рабочего класса? Вышли. Стоят, чаще в кабинетах. Говорят, иногда шутят. Изредка шагают, чаще их везут. Но сами-то они, уверены, не их везут, они едут. И что? Из рядов рабочего класса перешли, куда? Не столь важно. Главное, о каком количестве способностей можно вести речь, на мой взгляд, о минимальном.
Этот минимум?
Всего одна способность, только такие люди и требовались в период создания промышленности. Сначала легкой. Потом тяжелой. Есть две точки, значит есть возможность определить третью, получится линия, ее можно назвать линией движения, понятно, с некоторой долей условности. Линия движения, само движение по линии легкая — тяжелая заняло примерно сто пятьдесят лет, где меньше, где чуть больше. Линия движения? Движение, но не только. Линия — движение в заданном направлении, стоит усилить, заданное направление движения. Но если есть такая линия, хотя бы одна, должна быть и другая линия. Вернее, линия та же, но направленность движения обратная. Так и было, была и такая. Сначала тяжелая промышленность. Потом легкая. Есть такие отщепенцы, всегда шагают вразрез с общим движением. Отсюда естественный вопрос, почему только в театре отдельное лицо, из числа задающих линию движения. Ведь такое лицо, подобное лицо есть и в школе, и в армии, не говоря уже о казенном учреждении. Казенный дом, с чем может соединиться образ такого дома, ответ почти автоматический,
с хождением, если не по мукам, то по инстанциям,
неужели есть и такое творчество, хотя бы потворство, как выглядит, как может выглядеть в данном случае формула, аналогичная выше приведенным, попутно позволю себе небольшую вольность,
казенное заведение + лицо обязательности + крючкотворство = бумаготворчество,
Герман Лопатин + Ипполит Мышкин + лицо протеста, возможен ли протест как творчество; как борьба? Да, ради Бога. А вот творение бумаг почему-то отводят к творчеству.
…
В сумме? Кто-то должен задать линию движения, направление, условно говоря, было — будет.
Как это звучало, звенело? Пролетарии, пролетариат — тот класс, который должен подняться на вершины общественного прогресса. Поскольку пролетарии и есть носители этого прогресса. Пролетариат на службе прогресса. До переворота, я об Октябре, прогресс работал на пролетариев. После переворота, уже пролетариям пришлось работать на прогресс. Как всегда, снова формируется вертикаль, без нее нет общества, нет движения. Из гордых пролетариев выходят, конечно, наиболее стойкие. Они поднимаются, куда? Важнее, каким образом? Самым непосредственным, выходят, вооруженные классовым сознанием, своим выходом создают вертикаль, по которой можно подниматься. Вертикаль? Сначала это фигуры, растущие вверх. Просто фигуры, потом Фигуры, в конце? Как всегда, головы.
2.
Растущие вверх, понятно, речь о служебной вертикали.
Как только поднялся на следующий этаж, скажем, с докладом или просто вызвали, уже не прав. В этой формуле дано отношение, начальник — подчиненный. Впрочем, сами служащие предпочитают более короткую формулу, Аппарат всегда прав. Значит? Есть мир, которым правит Аппарат, в этом мире? Чего-чего, а рутины с избытком, можно сказать, мир, живущий рутиной. Она хватает. Ее хватает. Как и формул, в которые пытаются облечь аппаратное бытие. Аппарат жив формулами, по сути, здесь еще одна рутина. Вот эту рутину формул, как правило, не вспоминают. Да и зачем, такая экономия, неужели потерять. Верно, зачем, такая махина, неужели отрешиться.
…
Так где же формула? Аппарат есть удовлетворение рутиной.
Кто-то язвит, рутина удовлетворения. Коль так, придется несколько усилить, Аппарат есть возможность обходится без способностей. Аппаратный зуд плюс высокое согласие плюс бумажный ход минус способности равно бездна. Пусть так, но почему бездна, ведь не образ же известного села здесь присутствует? А с каким еще образом можно и нужно связывать аппаратную бесконечность. Выходит? Аппарат способен порождать нужную ему бесконечность. Условие, позволяющее обходится без обычных человеческих способностей. Без тех самых способностей, о которых классик говорил с таким душевным трепетом:
от каждого по способностям,
каждому...
есть способности, их применение дает труд, или вернее сказать, определенное количество труда. Вот эти странные способности, могущие проявить себя во вполне определенном количестве труда, позволяют классику заявить, есть способности — есть труд. Весь труд принадлежит, кому? Для классика вопроса здесь не было. А что Аппарат? Вместо способностей просто служебные места. Очень удобно, Аппарату нужны не способности, лишь места. Небольшая перестановка, каждому по месту, от каждого согласно занимаемого места, на обратном краю? Количество мест. И количество поступающих вводных, которые требуют служебного рвения. Временами, яростного рвения. В остальные времена, имитации такого рвения. Без имитации невозможен? Не только театр абсурда, но и простой выход на площадь.
…
На следующий этаж, с точки зрения диалектиков, на следующий виток.
Классик, говорящий о способностях. С трепетом. Или с надрывом. Попробуй, пойми. Возможно, имело место и первое, и второе. Жить на четыре франка в неделю! Впрочем, это уже были не франки, фунты, как? Заложить последний костюм, чтобы бросить способности на свалку истории? Он предпочел на баррикаду, а как иначе еще устроить разрыв истории. Это как о персонаже отечественного поэта, вот есть такие, влюбленные в себя. В лучшем случае, в свое время. Лишь некоторые? во что они способны влюбиться? Уточню, не в кого, с этим куда проще. Во что? В то, что мечется на историческом горизонте, другого не видят, не дано. Способности, считается, не ограничены. Если не в данный момент, живем от аванса до получки, то исторически, развитию способностей пределов нет. Коль так, коль есть что-то неограниченное, на другом краю должно быть что-то ограниченное. Разумеется, это места. Рабочие места. Места служащих. Или места рангом повыше. Не говоря о вершинах, чем выше вверх, тем больше ограничений. Их не преодолеть, по крайней мере, быстро. А потому!
От каждого по способностям.
Каждому по труду.
С чего начинается труд, неужели со способностей, как ни грустно, с более простых и, одновременно, более трудных вещей. Эти вещи называются соединением способностей человека с возможностями, которые дают орудия труда. Как ни старайся, не получается соединение, скажем, мозолистой руки с рукой, летящей по клавишам. Разве не могут лететь мозолистые руки? Вполне, ведь и клавиши оставляют вполне осязаемые мозоли. Руки первые, мозоли первого рода. Руки вторые, мозоли второго рода. Прежде, первые руки должны обзавестись мозолями. Вот такое соединение, с молотом, в дальнейшем очень затрудняет соединение пальцев с клавишами. От каждого... труда еще нет, а количество уже надо знать. Каждому по... опять же, какое количество. А если окажется разное количество? Чего проще, способности не используются. Как это знакомо.
В центре, конечно, известная догма,
рабочая сила существует до соединения работника с орудиями труда.
…
Что же здесь остается неизменным?
Измерение; условие, оно, я об измерении, должно быть конкретным, будет.
Ибо есть конкретные способности, какое количество труда могут произвести эти способности. Могут, а значит должны. Меньше? Отпадает! Больше? Не позволяют сами способности, они ведь тоже не безразмерные. Такова позиция общества, в воображении классика. Требует общество, а кто еще может потребовать. Видимо, любое общество может быть, подобно человеку, конкретным. Тогда извольте измерить, а иначе невозможным станет самое справедливое требование. Когда есть Невозможное, тогда жизнь, в самом деле, что являет собой жизнь в присутствии Невозможного? Труд явлен, строго по труду, какое количество труда доставлено? извольте измерить, иначе о каком справедливом вознаграждении может идти речь. Позволю себе рискованное заявление, человека создало измерение. Человек ходящий стал человеком измеряющим. Потому труд и стал возможным. Труд как таковой без прибавочного труда невозможен. Убедиться в чем пришлось еще нашему далекому предку. Есть способности, будет труд; есть труд, должен быть прибавочный труд, говоря словами основоположника. Или прибыль, говоря современным языком.
3.
есть шаги, есть шаг, на следующую ступеньку, неужели невозможна жизнь вне толпы.
Уходя, или выходя, по крайней мере, из городской толпы, попадаешь, попадаешься?.. В толпу ряженых. Выходя, вернее, уходя из этой довольной, самодовольной?.. безвольной?.. толпы, попадаешь, вступаешь?.. в толпу романтиков. Далее, снова бежать, куда? Толпа народников. Впрочем, это весьма жидкая цепочка, бывает же такое, небольшая кучка производит впечатление толпы.
Делать нечего,
придется шагать вместе с призраками,
благо их ряды сегодня тесны и стройны как никогда. Никогда? С моей стороны некоторое преувеличение. И ранее они бродили толпами, особенно по подвалам, реже в парках, возможно, тамошняя атмосфера, в парках, не совсем та. В парках. В палатках. В палках. Даже в папках. Атмосфера в папках, не говоря о палках? что-то странное, даже абсурдное, но откуда рядовому аппаратчику извлекать пыль. Была же пыль веков, вековая быль. Была пыль в конторах, конторская быль. Теперь пыль на листах бумаги, быль постановлений, иначе головная боль. Что еще нужно для появления зыбких форм. Есть зыбкая форма, стало быть есть зыбкость, сама по себе, изгнать бы ее? Не в этом ли тайное желание строителей пирамид, колоссов, гробниц, империй всех времен и народов, теперь вот Аппарата.
…
Аппаратные призраки, без них не обойтись, столько написано, по сути, уже традиция.
Сам Аппарат? носитель высших ценностей, говоря образно, высший дух, воплощенный в Аппарате, а значит, и воплощаемый им. Аппарат, воплощающий свой дух, себя самого, в жизнь, какая жизнь начнется, за ним, я о духе, определенное сознание, определенный язык.
Радикальный переворот, кто был ничем, понятно, а тот, кто был всем?
Религиозный язык, партийный язык, два языка, им не ужиться, такова была уверенность тех, кто вводил новый язык в новую жизнь. Вернее, начинал новую жизнь с нового языка. Что сказать людям о людях, людям, ждущих слова, верящим слову, ценящим слово — о людях, умеющих, могущих говорить условно, но разящих безусловно? Возможно, хватит несколько слов, даже одного, условность.
Условность Аппарата, где она кончается и где начинается его безусловность.
Условность Аппарата, сделать ее непререкаемой, всего-то. И вообще почему Аппарат, не Государство, не Партия, хотя бы Дума. Верно, Аппарат, сказать точнее, новый Аппарат — способность разить, кого? Врагов, конечно, их. Вопрос, как стать врагом. Несложно, или даже так, нет ничего проще. Еще вчера свой, а сегодня ты враг, и жизнь твоя уже кончена. Еще не знаешь? Зачем тебе знать, ведь тебя уже нет, прощай. Коль так, Аппарат — различие, расхождение, разделение + разрыв,
между тем, что есть, и тем, что будет;
да это общее место, в жизни иначе не бывает. Верно, пока не было жизни аппаратной. Появился Аппарат, появилось аппаратное настоящее и столь же аппаратное будущее. Первое, есть жизнь настоящая, впереди жизнь будущая, это второе. Аппарат, ни первое, ни второе. Есть жизнь будущая, не странно ли? Есть жизнь, которой еще нет, но которая может стать жизнью аппаратной. Но может и жизнью не-аппаратной. Развилка, свернуть не туда. И тогда? У нее, этой жизни, останется только настоящее. Жизнь без будущего. А как же Никита Сергеевич, через двадцать лет будет построено коммунистическое общество, если не само общество, так его материально-техническая база, худо-бедно, но обещает жизнь будущую. Кому? Как всегда, парадокс. Это обещание будущей жизни и есть жизнь настоящая. В этой жизни, обещанной главой партии, нет будущего.
…
Вышли мы все из народа, и вошли? Неужели в толпу, на современном языке, в массу, которой положено быть безликой. Какая радость, приобщиться к огромному телу коллективного субъекта, стать огромным самому. Кому-то повезло, попал в номенклатуре. Номенклатура, и здесь кому-то повезло, перешли, всплыли?.. в новой номенклатуре. Кажется, на языке диалектики это называется синтезом. Вот только отрицание, застряло где-то, остается верить, задержалось.
Необязательное дополнение/2
с чем сравнить Аппарат, оказывается, у него еще одна способность,
он позволяет сравнивать себя только с самим собой. Любое сравнение идет ему на пользу, особенно там, где он указывает на недостатки. Подумайте, кто еще сможет так бороться с недостатками, только наш Аппарат; из недостатков следует вывод, каким он должен быть? Не здесь ли проглядывает главная способность Аппарата, это способность работать со способностями. Но это же делает предприниматель! Верно, в этом они одинаковы, необходимо свои способности дополнять способностями внешними. То есть, нужно дополнять себя носителями способностей. Отделить эти внешние способности от носителей. Из внешних сделать их внутренними, своими. После чего? Являть себя миру. На что претендует Аппарат? Быть носителем способности, какой?
Изменять миру, чтобы не изменять себе, для этого?
Позволять изменяться себе, не позволять изменяться миру, только и всего.
Изменяться может кто-то только один, прочие должны цепляться за тех, кто имеет право на изменение. Но этим заняты все активные субъекты, говоря иначе, субъекты коллективного действия. Изменяться так, чтобы мир при этом не менялся, свести изменение мира к собственному изменению, или иначе, дать миру последнее изменение. Далее? Меняться не обязательно, не требуется. Ибо будет дана возможность роста, обычно говорят, развития, сколь угодно долгого. Сколь угодно долго? Будет дана бесконечность. Аппарат — это всегда четко, не всегда ярко, но обязательно ясно выраженная претензия на бесконечность, если угодно, таким способом человек посягает на вечность. Будем только мы. Или никто не будет. Начиналось? Еще в Древнем Египте, быть писцом, какое это счастье! Так оно с тех пор и продолжается.
Имеющие право, о каком праве речь?
О каком изменении.