Глава 1 Звезда в ночи
Южная, безлунная ночь, непроглядная, как слепота. Но не лучше ли было ослепнуть по-настоящему? Слишком страшно смотреть, как в проломе соляной корки, в бездонной грязи солончакового болота тонет верный Гнедой. Благородный конь впервые столкнулся с предательством. Человек, хозяин, загнал его в гиблое место и бросил.
Эраджа душили слёзы. Страх мешался с жалостью, а стыд, – с отчаянием. Его оскорбили, и он искал смерти для себя, а погубил ни в чём не повинного скакуна.
Когда конь вместе с всадником провалился в топь, наездник с перепугу оттолкнулся от конской спины и выполз на солончаковую корку рядом с проломом. Теперь вот лежит, распластавшись, на прогибающемся от его тяжести такыре и слушает, как гибнет несчастный Гнедой. И не смеет даже шевельнуться от страха.
Конь всхлипнул в последний раз и замолк. Солончак поглотил свою жертву. Чья теперь очередь? Его? Эраджа? Корка высохшей грязи пополам с солью не выдержала коня. Не выдержит она, наверно, и человека, вставшего в полный рост. Но для лёгкого шакала – такыр – надёжная опора. Эти четвероногие исчадия тьмы, несомненно, слышали крики и плачь гибнущего коня. Скоро они придут. Коня нет. Трясина полностью поглотила его. Но есть человек. Шакалам же всё равно.
Эрадж стиснул зубы, подавив рыдания. Стоны и жалобы лишь привлекут хищников. А так, может быть, ему ещё повезёт? Может быть, он дождётся рассвета и найдёт дорогу к твёрдой земле?
Время тянулось, как густой сироп. То ли шакалы были далеко, и не услышали криков, то ли даже эти пожиратели падали боялись заходить на коварный солончак. Ночь холодила тело, заползала в уши шорохами и шёпотом. Даже здесь, среди мёртвой соли, кто-то жил, бегал, искал пищу, переговаривался на непонятных человеческому слуху языках.
Звук, пробившийся через ночные шорохи, встряхнул человека. Где-то рядом, негромко плакал ребёнок. Ребёнок? Ночью? На мёртвой земле? Однако плачь, не утихал. Надежда на спасение и желание жить затмили всё. Даже страх перед коварством ночных, тёмных сил. Рядом ребёнок, значит рядом твёрдая земля, люди, спасение.
Уподобясь змее, Эрадж пополз по похрустывающей и прогибающейся корке. В мыслях он молил об одном: чтобы дитя не замолкало.
Тело ощутило возвышенность, и Эрадж поспешно вскочил на ноги, нащупывая оружие. Теперь плачь в ночи, стал пугать его. В голову полезли мысли о страшных, ночных чудовищах с железными когтями, заманивающих одиноких путников и пожирающих их. О кровожадных душах людей, погибших в пути и не получивших должного погребения. Оружие было на месте. За поясом, как и полагается, торчал парадный кинжал, маленький ножичек прятался за голенищем сапога, а с руки, на петле, свисала тяжёлая плеть. Да и чудовищ по близости не наблюдалось. Только дитя во тьме плакало не переставая.
На всякий случай, Эрадж попытался обойти дитя. Обнажённый кинжал он держал перед собой, обеими руками. Нога поскользнулась в темноте. Человек на пол сапога провалился в прибрежную топь. Спасительный островок оказался слишком мал для ночных прогулок вслепую.
Не желая больше рисковать, человек, осторожно ощупывая перед собой почву, выбрался на взгорочек и, нащупав в темноте младенца, взял его на руки
Немедленная смерть больше не грозила ему. Надо только дождаться рассвета, – а там будет видно. Эрадж лёг на землю, положил рядом младенца, надеясь скоротать ожидание сном. Не тут-то было. Дитя плакало не переставая. Вроде и не громко, но как-то, по-особому, въедливо.
Эрадж повернулся на один бок, на другой, сел. Звёздное небо повернулось вокруг «Серебряного гвоздя». Вечерние звёзды спустились к горизонту, а, на смену им, поднимались звёзды утренние. Ребёнок нудел и нудел настолько навязчиво, что у Эраджа даже мелькнула греховная мысль: «А не бросить ли его в болото?» Гоня прочь подлую мыслишку, он, в очередной раз, повернулся, скользнув рассеянным взглядом по окружившей его тьме. Рядом мелькнули два красных огонька. Эрадж вскочил, подхватил, левой рукой, комок тряпья с земли. Правая рука его сжимала плеть.
Огоньки глаз выдали бесшумно крадущегося зверя. Шакалы всё-таки пришли.
Удар плети отбросил лёгкое тело ночного хищника, второй удар, – зацепил второго. Шумный, со свистом, третий взмах плети, – по воздуху, для острастки. Шакалы испугались, метнулись в разные стороны. Спеша сюда, они надеялись на лёгкую добычу. Но человек с плетью умел постоять за себя и потому внушал робость.
– О-о-о-у, – протянул самый дальний зверь.
– О-у-о-у-о-о, – отозвался другой.
Подкрасться незаметно не удалось, и таиться не имело смысла. Подвывая и переговариваясь, шакалы оценивали свои силы, приглядывались, принюхивались к потенциальной жертве. Боится? Не боится? Устоит? Не устоит? Напасть разом? Поискать другую добычу?
Как бывалый охотник, Эрадж понял колебания зверей, крикнул: «Ступайте прочь, исчадия ночи! Я – Эрадж – хан, сын могучего Фируз – шаха, повелителя этой земли! Я здоров и могуч! У меня кинжал и плеть! Плетью, с одного удара, я убиваю волка! Ловите зайца или сайгу! Здесь вы не насытитесь!»
Громкий голос человека внушил шакалам робость. Они отступили, не переставая переговариваться. Вопреки голоду, хищники умели быть осторожными и терпеливыми. Они понимали, что опасно нападать на человека, готового принять бой. Но до рассвета ещё есть время. И утренний сон для человека самый сладкий. Может быть, человек сядет на землю? Может быть, задремлет?
А сон действительно клеил ресницы. Ноги подгибались, как бы, сами по себе, но на руках ворочался голодный, озябший ребёнок. Мучаясь раскаянием, Эрадж завернул его в полу халата и прижал к груди, согревая. Эта кроха во второй раз спасла ему жизнь.
«Кто ты, дитя? Откуда ты? Не упало ли ты с неба, подобно звезде?» – вслух спросил Эражд. Ребёнок, разумеется, не ответил, но слова отгоняли сон и отпугивали зверей: «Я даже не знаю кто ты. Мальчик? Девочка? Но разве это важно? Важно, что ты спасло мне жизнь. Не значит ли это, что отныне, моя жизнь принадлежит тебе, дитя? Не знаю, много ли стоит такое приобретение. Ведь и я, на охоте шах-ин-шаха, кладя к копытам коня моего отца и повелителя первого кулана, надеялся на иную награду. Я хотел похвастаться удалью, а, оказывается, смертельно оскорбил своего брата Тахира. Тахир старше меня. Его мать, - Великая Царица и первая жена нашего повелителя. Счастливое дитя, ты даже не слышало имени высокородной Гулсанам, дочери могучего и непокорного повелителя Хунов, гордого и непримиримого Ордоса – хана. Даже шах-ин-шах побаивается своего тестя и вассала.
Глаза у Гулсанам – ханум жёлтые, как у хищной рыси. Речь сочится ядом, как зубы гюрзы. Коварством же и подлостью, она превосходит гиену.
Когда молва донесла до неё весть о моей охотничьей удаче, она, в гневе, растрепала свои одежды и, собрав всю свою придворную родню, ворвалась в покои Фируз-шаха.
Толпа мужей, возглавляемая женщиной рвала свои одежды и, на разные голоса, вопила о смертельной опасности, угрожающей государству. Они кричали, что все враги шах-ин-шаха уже наточили свои кинжалы и отравили стрелы, направленные в сердце повелителя.
Наивное дитя, ты спросишь: при чём здесь какой-то кулан, которого, к тому времени, давно съели? Так вот, Гулсанам-ханум, а также всё ей дядья, братья, племянники и другие родичи, в один голос утверждали, что я Эрадж-хан, сын всего лишь третьей жены, обойдя на охоте наследника престола, потряс устои царства. Не больше и не меньше.
По их словам выходило, что раньше все враги моего отца сгибались к земле, придавленные его тяжкой дланью, так как не имели вождя. Теперь же они, несомненно, поднимут меня на щит престолонаследия и выступят против, сверкающего всеми доблестями, законного государя.
Отец наш спросил: какие у его доброй супруги и её родственников есть доказательства моей измены?
Видишь, дитя, мой отец уже начал верить наветам?
Но даже такой вопрос напугал родичей царицы. Подобная гиене, Гулсанам-ханум кротко ответила, что доказательств моей измены нет и быть не может. Я, как послушный сын кроткой Найроби, любимой жены шах-ин-шаха, никогда и ничего не задумаю, против своего царственного родителя. Опасность в ином. Ведь я, по причине моей юношеской наивности, могу невольно попасть в сети коварных злоумышленников.
Каждый знает, что болезнь легче предупредить, нежели лечить. Пресечь заговор проще и милосерднее, нежели потом искоренять его последствия. Поскольку же всё можно свести к разумной предосторожности, великодушному Фируз-шаху, не придётся даже огорчать нежную и приятную его сердцу Найроби-ханум. Простая врачебная операция навсегда пресечёт Эрадж-хану путь к престолу и усмирит тайных врагов царства!
Мог ли великодушный Шах-ин-шах возразить заботливой супруге и её родственникам? Не смог и не захотел. Благоразумная операция была проведена, и я перестал быть мужчиной.
Моя несчастная мать не смела даже, громко рыдать обо мне. Ведь год назад, когда шах-ин-шах велел вот так же, благоразумно ослепить своего старшего сына, рождённого от наложницы, он же, сутки спустя, приказал удавить несчастную мать и двух её преданных служанок. Стоном и плачем, женщины нарушали его покой. Искалеченный юноша тоже прожил не долго. В отчаянии, он раздирал раны. Они воспалились, и бедняга сгорел, как свеча. Его смерть расчистила Тахиру путь к трону.
Ко мне отнеслись милостивее. Я сохранил глаза и потому не могу считать себя самым несчастным среди подданных шах-ин-шаха, моего отца и господина.
Э-ге-ге Гей! Остроухие, острохвостые, острозубые! Восток светлеет! Зря вы сторожили меня! Убирайтесь в степь по добру по здорову! Сегодня вы ляжете спать с пустыми животами!
Как бы я хотел накормить вас, всех мясом хищной Гулсанам, коварного Тахира и его жадных родичей! Тогда бы вы не скулили, жалуясь на мою скупость! Кто ответит мне? Настанет ли такой счастливый день!»
Солнечные лучи осветили солончак, островок и тонкую тропинку, – след человека, проложенный по сверкающим кристалликам соли. Вчера сюда приходил человек. Он положил на солончак ребёнка и вернулся по своим следам.
След вывел Эраджа к тропинке, тропинка, - к тропе, тропа, - к дороге между возделанными полями, дорога, - к селению.
Навстречу царевичу шли люди в истрёпанной бурой или серой одежде. Они спешили на свои поля и, с удивлением, взирали на чужака. Высокий и статный юноша в цветном халате и сафьяновых сапогах нёс на руках какой-то неопрятный свёрток тряпья. За поясом у путника были заткнуты кинжал в серебре и тяжёлая плеть с рукояткой, отделанной слоновой костью. Робко кланяясь, поселяне уступали нарядному путнику дорогу и, проводив недоумёнными взглядами, продолжали свой путь.
В селении Эрадж без труда нашёл деревенскую площадь и чайхану. Двери чайханы, не смотря на ранний час, были распахнуты. На заднем дворе топилась печь. Пахло дымом и свежим хлебом.
– Эй! Хозяин! – Эрадж прошёл в ворота и поднялся на деревянный помост для гостей. От солнца, помост прикрывал решетчатый навес, увитый виноградом. Широкие, зелёные листья дарили тень, а тяжелые, налитые соком и уже начинающие темнеть грозди, услаждали взгляд.
– Хозяин!
На крик из дома выбежал пожилой, уже седеющий мужчина в поношенном, полосатом халате. Он привычно поклонился раннему гостю:
-Добро пожаловать, почтеннейший. Двери моего дома всегда открыты для гостей. Лепёшки только что из печи, а чай утолит жажду.
-Хлеб, чай и отдых под виноградной сенью будут мне кстати. Но скажи, почтенный хозяин, есть ли в твоём доме женщина?
-Женщина? – удивился вопросу хозяин, но гость положил на помост свёрток тряпья, пояснил:
-Этого ребёнка, почтенный хозяин, я нашёл на солончаке.
-Ребёнка? На солончаке? – хозяин растерялся ещё больше, но, взглянув на богатый халат гостя, закричал. – Женщина! Женщина! Выйди сюда! – и, обращаясь к гостю, пояснил. – Жена печёт хлеб в саду. Сейчас она придёт.
Равнодушный взгляд гостя скользнул по хрупкой, женской фигурке, закутанной в тяжёлые одежды. Платок, плотно обмотанный вокруг головы, скрывал лоб до бровей и рот с подбородком. Тонкая, цветная кайма на платке, была единственным украшением женщины. Хозяйке дома вряд ли исполнилось шестнадцать лет, но, вопреки юности, глаза её смотрели с прищуром, будто приценивались к тому, что видели.
-Женщина, - обратился к ней муж. – Наш гость нашёл ребёнка на солончаке…
-А зачем он подобрал то, что бросили другие?! – сварливо перебила мужа женщина. Молодой голос её звучал грубо и постоянно срывался на визгливые нотки. – Зачем он принёс в наш дом эту девчонку?!
-Я заблудился ночью на солончаке, - сдержано ответил Эрадж. Женщина ему не понравилась, но другой, по близости, не было. Приходилось договариваться с этой. – Я уже видел свою смерть. Плач этого ребёнка указал мне верный путь и спас меня. Думаю, чашка молока, - меньшее из того, чем я могу отблагодарить дитя за своё спасение.
Муж и жена переглянулись:
-В нашем доме нет молока, почтеннейший, - начал хозяин растерянно.
-Нет молока? – с недоумением остановил его Эрадж. – Понимаю. Вы хотели бы видеть деньги? Вот, - поискав в поясе, он протянул чайханщику золотую монету. – Это за молоко, чай, хлеб и кров.
-Чай и хлеб тотчас будут, господин, - чайханщик с достоинством принял плату. – Но простите нас, великодушный господин, в нашем доме нет даже козы. Откуда взяться молоку? Конечно, если купить козу у соседей…
Пользуясь тем, что на неё не смотрят, женщина с любопытством разглядывала странного гостя, и невольно залюбовалась его лицом. Даже сквозь грязь видно, как он молод, как черны его брови и глаза, как светла кожа и нежен румянец на щеках. Во истину, юноша прекрасен, как принц из сказки. Но вот совершенная бровь гостя гневно изогнулась и женщина затараторила:
-Господин, господин, не сердитесь на моего глупого мужа. У этих мужчин совсем нет сердца. Да и что они смыслят в женских делах? Дайте мне девочку, господин и дайте мне всего одну монету. Я накормлю несчастное дитя. И не только. Я омою её в чистейшей воде арыка. Соль с солончака, наверно, разъела бедняжке всю кожу. Я смажу её раны лучшим бараньим салом. Я заверну её в чистые пелёнки, уложу спать в тени и буду отгонять мух. Дети очень нежны, добрый господин. Кроме молока им нужна забота.
Добраяая улыбка тронула губы гостя. Ласка отразилась в бархатно-чёрных глазах. А в руке у него тут же появился золотой:
-Возьми деньги, добрая женщина и позаботься о ребёнке.
-Где ты возьмёшь молоко, глупая женщина! – попытался осадить жену хозяин, но та, бросив на гостя кокетливый взгляд, ответила с достоинством:
-Если у женщины грудь полна молоком, ей не нужно бегать по деревне и искать козу.
-А чем ты будешь кормить нашего сына?!
-Белой лепёшкой, которую милостиво подарит ему щедрый господин, - грациозно изогнувшись, она подхватила ребёнка с помоста и, скрываясь в доме, закончила фразу. – Наш мальчик уже взрослый. Отцовский хлеб для него слаще материнского молока.
-Какой хлеб?!
-Уймись, почтеннейший хозяин, - остановил чайханщика Эрадж, довольный развязкой. – Пять лепёшек, чайник чая и два часа сна на твоих одеялах, - не стоят золотого. Ты должен мне уйму серебра и меди. Поспеши же. Я тоже голоден.
-Почему господин так суров к себе? – заныл хозяин, забыв о супруге. – Да, в моём доме нет молока, но, кроме чая и хлеба, в нём есть сыр и масло, мёд и сушёные абрикосы.
-Это хорошая еда.
-А, к тому времени, когда господин отдохнёт, я приготовлю прямо-таки царский плов!
-Плов тоже будет кстати, тем более, что деньги тебе уже уплачены.
* * * * *
Эрадж растянулся на помосте, на стопке одеял и медленно, с достоинством насыщался. В пиале его плескался горячий, горький чай, приправленный солью и бараньим салом. На скатерти, на глиняных блюдах лежало скудное деревенское угощение. Покой, прохлада и сытость навевали сон. Веки юноши отяжелели, глаза закрылись
* * * * *
Убедившись, что гость спит, хозяин на цыпочках прошёл через дом, во внутренний дворик. Там, на краю сада, его жена баюкала младенца. Рядом с ней сидел синюшно-бледный, почти голый, двухлетний мальчик с огромной головой, выпирающим животом и тощими ногами. Жмурясь от удовольствия, он ел щёдро намасленную лепёшку такой величины, что мог укрыться за ней, как за щитом.
При виде столь вопиющей расточительности, хозяин схватился за голову:
-Ты разоришь мой дом, женщина! Разве ты не могла выбрать лепёшку поменьше?!
-Тише, почтенный супруг, - промурлыкала в ответ жена. – Наша ясная звёздочка только, только закрыла свои глазки. Если ты разбудишь её, наш щедрый гость может очень и очень рассердиться.
-Глупая женщина, - прикрыв рукой рот, зашипел хозяин. – Эта дочь греха давно спит. Ты только отлыниваешь от работы!
-Ах, почтенный супруг, - сладко улыбнулась ему жена. – Разве важно, кто это дитя: дочь греха или дочь добродетели? Важно, что наш богатый гость склонил к ней своё сердце.
-Да уж! Золотого не пожалел. Кстати, где монета?
-Я спрятала её в пояс, мой господин. Чтобы не потерять.
-Лучше отдай её мне.
-Не могу, мой господин. Боюсь разбудить нашу светлоокую госпожу.
Мужчина в досаде потоптался на месте, не зная, что делать. Взгляд его упал на сына и лепёшку у него в руках:
-Дай сюда.
-Лепёшку уже нельзя продать, – попыталась вступиться за мальчика мать.
-Молчи, женщина, - хозяин оторвал от хлеба небольшой кусок, вручил малышу. – Ешь, сынок.
Мальчик посмотрел на жалкий кусочек, сморщился, собираясь зареветь от обиды, но, взглянув на злобное лицо отца, поспешил запихнуть в рот остаток.
-Когда усыпишь девчонку, придёшь, поможешь мне. Я, пока гость спит, отлучусь из дома, - откусив от лепёшки, мужчина бодро зашагал в дом. Мысль, посетившая его в этот миг, примирила хозяина с недавними, мелкими неудачами.
-Шайтан! Жадный шайтан! – прошептала вслед мужу, женщина, прижимая к себе, давящегося лепёшкой ребёнка. – Родному сыну чужой хлеб пожалел! Ну, не плачь, сынок, не плачь, горькое ты моё сердечко. Сегодня у нас в доме щедрый гость. Я из шкуры вывернусь, но достану тебе ещё хлеба… или… послушай меня, сынок. Эта крошка, - наша гостья. Сейчас она спит, и я положу её в тени тутового дерева. Ты отгоняй от неё мух и кур с петухом, если они подойдут. Ладно? А я сбегаю к бабушке. Отдам ей золотой. А то твой жадный отец отнимет его. Только ты хорошо стереги девочку. А я, когда отец уйдёт, накормлю тебя настоящим пловом!
С недетской серьёзностью, мальчик посмотрел на мать, взял ветку с листьями у неё из рук. Женщина осторожно положила младенца на землю, посадила сына рядом, погрозила ему пальцем:
-Смотри же! – и бесшумно метнулась к задней калитке в саду.
Вернулась она скоро. Мальчик уже доел хлеб и, сжимая обеими руками ветку с листьями, гонял зелёную, жирную муху, норовившую сесть на лицо сладко спящего младенца.
-Ах, ты, моё солнышко, моё сокровище, мой помощничек! Вот, держи. Это тебе от бабушки.
Мальчик с достоинством взял с материнской ладони сушеный абрикос без косточки и тут же запихнул его в рот. Очень вовремя, так как из дома выглянул хозяин.
-Жена! Где ты там?
-Здесь, мой господин, здесь, - поспешила на зов женщина.
-Где девчонка?
-Спит, мой господин. Я дала нашему сыну ветку, и он будет отгонять мух от её личика.
-Правильно сделала. Иди сюда. Мясо, овощи рис, - всё в котле. Будешь подкладывать дрова и следить за огнём.
-Буду, господин.
-Где золотой?
-Здесь, господин.
-Дай сюда.
-Сейчас, господин, сейчас, – женщина поспешно перебирала складки одежды, делая вид, что ищет монету. – Я, наверно, обронила её…
-Где?!
-Наверно, во дворе, господин. Или в доме. Я больше нигде не ходила… не надо, господин, не надо… шуметь. Девочка проснётся и заплачет. А монета… куда она денется? Я сама перемету весь двор, сама пересмотрю каждую пылинку. Сама, господин!
Мужчина опустил занесённую руку. Не было времени разбираться с этой хитрой дрянью.
-Хорошо, - прошипел он. – Мы вместе обыщем весь двор о дом, но если золотой не найдётся… а теперь, - быстро к котлу! И не смей отлучаться из дому!
-Она найдётся, господин, обязательно найдётся, - продолжала ныть женщина.
-И не вздумай таскать лепёшки у гостя! Их на блюде ровно три штуки! Абрикосы я тоже сосчитал, а творог в миске не тронут! – раздались из дома последние наставления хозяина.
Молчаливый мальчик добросовестно гонял мух и мечтал о вкусном плове. Сейчас ему хотелось есть меньше, чем обычно. И только. Но мама обещала еду, и малыш нисколько не сомневался в её обещании.
Некоторое время, на дворе было тихо. Только мухи обиженно жужжали. Но вот из-за занавески показалась голова женщины:
-Ты всё трудишься, сердечко моё?
Ребёнок посмотрел на мать, кивнул с достоинством.
-Я принесла тебе чаю. Чай, правда, остыл, но он с салом. Ой, какой вкусный чай! А это мы поделим пополам, - в одной руке женщина держала пиалу, а в другой, - недоеденную лепёшку.
– Её наш господин не посчитал. Гость же ничего не заметит. Он сыт. Какой всё-таки у нас щедрый и красивый гость! Как жаль, что такие гости у нас – редкость, - женщина разделила лепёшку, откусила кусочек, отпила глоток остывшего чая. – Как вкусно!
Взгляд её упал на спящего младенца.
-Знаешь, сынок, у этой девочки нет ни отца, ни матери. Никто не хотел заботиться о ней, и вчера крошку отнесли на солончак, на съедение шакалам. И вот она опять в нашем селении. Не иначе, Светлые Боги пожалели несчастное дитя и взяли его под свою защиту. Заметь, сынок, каждый, кто прикасается к ней, обретает счастье. Наш гость – нашёл спасение. Мы, - вкусную еду. Это неспроста. И ещё: она такая маленькая, - и овладела сердцем нашего гостя. Отец так не смотрит на желанное дитя, как на неё смотрит этот красавец…
Ой, сынок, какая счастливая мысль пришла мне в голову! Вот бы она сбылась! Но тогда… как же быть с тобой? А вот как! Скажи, сердечко моё, ты любишь бабушку?
Рот мальчика был занят лепёшкой, но глаза внимательно следили за лицом, а уши за речами матери. Вопрос он понял и потому кивну.
-Это хорошо, сынок. А скажи, хотел бы ты жить у неё? Бабушка кормила бы тебя досыта тыквенной и просяной кашей, кислым молоком и абрикосами. И ещё, она бы каждый день давала бы тебе целую лепёшку и чашку сладкого молока?
Вопрос был серьёзный. Маленький человек обдумал его, кивнул неуверенно. Он уже знал, что в этой жизни ничего не даётся даром. Так оно и оказалось.
-Но я не буду жить с вами. Мы долго, долго не увидимся.
Мальчик задумался и даже перестал жевать.
-Зато отца с тобой тоже не будет. Он не будет бить тебя, - выдвинула женщина свой, последний довод. Надо заметить, довод очень веский, потому, что челюсти мальчика сразу же заработали, а кивок головой выразил согласие.
-Вот и хорошо, сердечко моё! – женщина подпрыгнула от радости и хлопнула в ладоши, как, если бы не была замужней женой, а шестнадцатилетней девушкой. – Так мы и сделаем! И всё у нас получится! Так что пей чай, сынок, ешь лепёшку и отгоняй мух от нашей спасительницы! А я побегу следить за пловом.
* * * * *
Грубый пинок разбудил Эраджа:
-Вставай, бродяга! Быстро признавайся: кто ты такой?
Медленно выдираясь из объятий сна, юноша поднялся, огляделся, ответил с достоинством окружившим его воинам:
-Я – Эрадж-хан, сын оберегаемого Светлыми Богами Фируз-шаха, нашего мудрого и могучего повелителя.
Гневный взгляд и гордые слова юноши заставили воинов отпрянуть. Чайханщик от страха, кажется, даже стал меньше ростом.
-А кто вы, доблестные воины?
-Я Кирш сын Азиза, - ответил старший воин. – Я десятник в войске непобедимого Бахман-хана, меча в руке солнцеподобного Фируз-шаха. Да будут бесконечны его дни. Со мной – воины моего десятка. А этот поселянин, - Кирш указал на чайханщика, - сказал, что в его доме остановился разбойник.
-Разбойник? – Эрадж высокомерно приподнял бровь. – Так-то ты, прахоподобный, отплатил мне за мою щедрость?!
Чайханщик посерел, залепетал что-то, не в силах даже толком выговорить слова, и Эрадж смилостивился:
-Впрочем, ты верно служишь нашему владыке и моему отцу. Я прощаю тебя. Отважный Кирш, сын Азиза, не найдётся ли в твоем отряде запасной лошади?
-Нет, благородный Эрадж-хан, - сокрушённо покачал головой воин. Даже те кони, что есть у нас, утомились, когда мы гнали их, спеша захватить вашу милость.
-Это поправимо, - быстро перехватил реплику собеседника Эрадж. – Эй! Бдительный хозяин! Где плов, обещанный мне?
-Он готов, благородный царевич, - проворковала из дома хозяйка. – Плов поспел и благоухает, как розы в саду вашего могучего отца. Да будет бесконечен и безмятежен его век.
-Расстилай же скатерть щедрости, добродетельная хозяйка. Неси хлеб, сыр, вино. Хозяин же, тем временем пусть позаботится об усталых скакунах добрых гостей, которых он же и пригласил. И не вздумай, пройдоха, жалеть им ни ячменя, ни сладкого клевера!
-Горе мне! – прошептал чайханщик. – Похоже, что с того золотого мне не перепадёт и чёрного медяка!
-Может быть и так, - жестоко согласился с ним Эрадж, и приказал. – Выполняй!
-О, благородный царевич, - сладкий, до приторности голос женщины, заставил Эраджа повернуть голову.
На развёрнутой скатерти, на широком блюде, горой высился плов, на блюдах поменьше, стопками лежали мягкие лепёшки, а из двух высоких, узкогорлых кувшинов сочился хмельной, винный аромат. Женщина стояла рядом с достарханом и держала за руку бледного, одетого в чистую одежду малыша.
-Слушаю тебя, почтеннейшая хозяйка.
-Пресветлый царевич, прошу, склоните свой великодушный взгляд на моего сына. Клянусь небом, он достоин такой чести. Всё то время, когда я хлопотала по хозяйству, он усердно и терпеливо отгонял веткой мух, от нашей крошечной гостьи.
Нежная забота, промелькнувшая в глазах гостя, обрадовала и огорчила хозяйку.
-О, великодушнейшая из женщин, - оживился Эрадж, - я рад, что ты напомнила мне о ней. Здорова ли она?
-Да, пресветлый царевич.
-Где она?
-Маленькая госпожа насытилась второй раз и спит в доме. Мухи стали слишком навязчивы.
-Она опять спит?
-Да, пресветлый царевич. Дети в её возрасте должны много спать. Во сне они растут.
-В таком случае, не будем её беспокоить. Что же касается твоего сына, заботливая женщина, то молочному брату моей звёздочки всегда найдётся место за моей скатертью. Прошу, отважные воины, - обратился Эрадж к остальным гостям, - принимайтесь за угощение и не обижайте добрую хозяйку этого дома равнодушием к её заботам и старанию.
Дважды приглашение повторять не пришлось. Воины дружно воссели вокруг скатерти, и погрузили пальцы в плов. Чаша с вином пошла по кругу.
-Скажи, высокородный Эрадж-хан, - почтительно обратился к юноше Кирш. – Что привело тебя в это нищее селение?
-Я охотился в степи, почтенный Кирш сын Азиза, - весело отозвался собеседник.
-Не разумно одному охотиться в степи.
-Очень неразумно, отважный Кирш, - без колебаний согласился с воином Эрадж. – Только по причине моего неразумия, злые духи завели меня на солончак и погубили коня. Я был на грани гибели, но добрые духи пожелали уберечь от огорчения моего отца и нашего государя. Они послали мне звезду – спасительницу. Мою маленькую Олдуз. Благодаря ей, о благоразумный Кирш сын Азиза, я, вместе с тобой, наслаждаюсь пловом за этой скатертью.
-Твоя история, благороднейший Эрадж-хан, кратка и поучительна, - согласился Кирш. –Только по причине нашей беспечности, злые духи получают власть над нами. Дозволено ли мне будет спросить, о щедрый Эрадж-хан: что думаешь ты делать дальше?
-О, дальновидный Кирш сын Азиза, - улыбнулся Эрадж. – Дальше я намерен попросить помощи у тебя и твоих отважных воинов. Если один из вас посадит меня себе за спину, на круп своего коня и позволит доехать с ним до крепкостенного города Самарканда, я буду крайне признателен всем вам.
-Вот как? – в задумчивости, Кирш пригладил ладонью свои пышные усы и окинул взглядом пиршественную скатерть.
-Мой царственный и заботливый отец, несомненно, озабочен моим отсутствием, о Кирш сын Азиза, - продолжал мягко напирать юноша. Всякий, кто отгонит заботу от чела шах-ин-шаха, узрит благоволение на его лице.
Красивая внешность, нарядная одежда и, поистине, благородное обхождение молодого царевича, сладким мёдом умягчали сердце воина – простолюдина. Но у Кирша был приказ Бахман-хана. Прежде чем вернуться к стенам столицы, ему следовало объехать несколько десятков селений. Войско на границе нуждалось в пополнении. Царевич, несомненно, вежлив и приятен, но у шах-ин-шаха много сыновей и только один Бахман-хан Непобедимый.
Воины ели плов, лепёшки, пили вино и ждали, что скажет командир. Эрадж закончил фразу и тоже вернулся к еде. Излишняя настойчивость часто оборачивается грубым отказом. Стараясь выглядеть беззаботным, Эрадж заметил группу стариков, робко приближающихся к чайхане.
-Хозяин, - подозвал он чайханщика. – Кто эти почтенные, седобородые старцы? Не спешат ли они к тебе, в чайхану, дабы за чашкой душистого чая, в сладостной прохладе предаться взаимно-приятной, мудрой и добродетельной беседе?
Чайханщик метнул в сторону новых посетителей быстрый взгляд, ответил поспешно:
-О, нет, внимательнейший царевич. Это старейшины нашего селения. Они пришли, желая выказать угодное Светлым Богам гостеприимство, поднеся вам, как гостям нашего селения сладостные дары нашей земли.
-Да, я вижу в их руках дыни, хлеб, чаши с творогом, бурдюки с каким-то напитком. Заботливый хозяин, с твоей стороны будет очень любезно, если ты купишь у них всё это для нашего достархана, а их пригласишь на помост. Пусть почтенные родоначальники семей не нарушают своей привычки. Совместное чаепитие в прохладной тени, - одна из немногих услад, оставшихся в их, клонящейся к закату, жизни.
-Многомилостивый царевич, - чуть не зарыдал хозяин. – По обычаю за дары не платят!
-Я сказал: купи, - Эрадж незаметно вложил монету в руку хозяину. – Сегодня отважных воинов угощаю только я.
Лицо чайханщика расцвело в счастливой улыбке:
-Пусть всё будет так, как пожелает щедрый царевич. И как я не заметил! Скатерть перед достойными и отважными воинами чиста даже от крошек!
Воины с удивлением смотрели на вновь наполненные блюда. Масло, творог, ломти дыни, тёплая простокваша и свежий хлеб радовали взор и ноздри. Старики робко присели на одеяла, на краю помоста, вежливо отхлёбывали свежий чай из чашек и косились на странных гостей, которые почему-то решили заплатить за то, что всегда забиралось даром.
Буквально отвалившись от скатерти, воины блаженно и сыто щурились на солнце, пробивающееся лучиками сквозь виноградные листья над головой. Двухлетний мальчик, впервые в жизни наевшийся досыта, задремал на одеялах.
Жевать что-либо у Кирша не было сил, и он решил вспомнить об обязанностях. С усилием поднявшись, воин направился к старейшинам. Те испуганно вскочили, начали униженно кланяться.
-Я Кирш сын Азиза! – Объявил он. – По воле победоносного полководца Бахман-хана я приехал в ваше ничтожное селение!
-Истину говорит благородный воин, - в один голос воскликнули старцы, – ничтожно наше селение перед ликом грозного Бахман-хана!
-С юга и с севера, с запада и с востока грозит опасность нашим границам.
-Да не допустят Великий Фируз-шах и Непобедимый Бахман-хан нашествия врагов на нашу, хранимую Светлыми Богами, землю!
-Посему, могучий и угодный Богам Бахман-хан, именем вручившего ему меч Фируз-шаха, требует, чтобы от каждого селения пришли люди для защиты границ от безбожных кочевников, коварных горцев и вероломных Парфян. Только высокая плотина удержит весенний разлив. Только сильное войско защитит страну от пожаров и разграбления.
-Всё так, - закивали старцы. – Но неспокойные границы далеко. В нашем селении живут мирные люди. Нет у нас оружия, чтобы выступить на защиту далёких окраин.
-Оружие своим воинам вручит могучий Бахман-хан. Отваге воины учатся в бою. Ваше селение должно послать в войско Бахман-хана десять пеших и пять конных воинов. Пусть у каждого из них будет всё, что нужно для дальнего похода в дважды десять дней.
-Смилуйся, о, могучий, - заголосили старцы, воздев руки, но Кирш не стал слушать их вопли. Он резко выдернул плеть и обрушил её на голову ближайшего старика.
-Молчать! Отступники! Молчать! Бунтовщики! Я ещё не всё сказал!
Старцы разом смолкли.
-Стрелу не остановить в полёте! Подданному не противоречить воле шах-ин-шаха! Через пять дней люди и кони должны быть готовы! Если, на обратном пути, я не найду их, то сяду в вашем селении с моими воинами и теми достойными поселянами, что всегда покорны воле шах-ин-шаха!
Не смея вопить, старцы молча воздевали руки, изображая отчаяние.
-Я сказал не всё! – жёстко остановил их Кирш. – Возле вашего селения, благородный Эрадж-хан, сын Фируз-шаха, лишился своего имущества.
-Мы не виноваты в этом! Не виноваты! – забыв о плети, в один голос завопили старцы. – Это злые духи…
-Злые духи, - веско оборвал их Кирш, - приходят вслед за злыми мыслями и злыми поступками. Вы, своим нечестием, подпустили злых духов к своему селению. Вам и отвечать за это. У Эрадж-хана погиб конь. Вы должны возместить ему утрату. И не забудьте! Ваш конь должен быть достоин сына повелителя нашей земли! Теперь я сказал всё. Ступайте!
Глядя вслед понуро удаляющимся старейшинам, Эрадж спросил:
-Отважный Кирш, сын Азиза, не слишком ли ты суров с этими, бедными поселянами?
Кирш опустился на одеяло, взял со скатерти чашку чая, отхлебнул, ответил уныло:
-Благородный царевич, не смотри на то, что снаружи. Зри то, что внутри. К нам приходили самые богатые люди этого селения. У каждого из них в сундуке лежит шёлковый халат. Каждый из них вкушает за обедом жирный плов. Тот хлеб, дыни и простоквашу, которые они по обычаю поднесли нам, как гостям селения, люди эти собрали со своих, нищих односельчан. Ни одна из тех монет, что ты, по милости своей заплатил им, не уйдёт дальше их карманов. Неужели ты думаешь, что воины нужны мне? Да всё моё имущество умещается в одной кибитке. Кибитка не дом, не поле. Но, заметь, не будь я суров, наше войско, защищающее покой и этих стариков тоже, не получила бы ни одного человека для пополнения своих рядов.
Впрочем, если ты не веришь мне, посмотри на мальчика, уснувшего рядом с тобой. Поверь, его отец не последний человек в этом селении. Он каждый день носит цветную одежду, толст и дороден, но единственный сын его – прозрачен от голода. Таковы богатые люди. Они любят только себя и свои деньги. Смотри-ка, благородный Эрадж-хан, а они нашли – таки достойного коня!
Эрадж повернул голову, посмотрел туда, куда указывал воин. Два мужчины, с двух сторон вели под уздцы молодого скакуна – пятилетку. Конь упирался, нервно переступая упругими, как струны, ногами, изгибал шею, по красоте, сравнимую разве что с лебединой. Сам он был соломенно-жёлтого, солнечного цвета. Спина, грива и хвост сияли как тёмное золото. На ногах же и у копыт шерсть светлела от золотого до белёсого, как выгоревшая трава.
При виде такой красоты, Эрадж встал, пошёл на встречу коню, как зачарованный. Он взял повод и, не коснувшись стремени, оказался в седле. Конь взвился, но, почувствовав руку опытного наездника, успокоился. Ничего больше не удерживало Эраджа в этом нищем селении. Ничего, кроме…
-Эй! Хозяйка! – властно позвал он. – Принеси девочку!
Женщина, чуть не в припрыжку выбежала из дому.
-Где ребёнок?!
-Господин, господин, - запричитала женщина, аж взвизгивая от волнения и страха. – Такого слабого младенца нельзя возить в седле! Слишком слабы его косточки! Они не выдержат такой тряски. А злой ветер? А жаркое солнце?
-Где ребёнок, женщина! Или ты думаешь оставить его себе?
-Нет, нет, господин, - женщина замахала руками. – У меня не хватает хлеба и молока даже для родного сына. Но, неужели, господин хочет смерти для своей звёздочки?!
-Я не понимаю тебя, женщина.
-Не слушайте её, пресветлый царевич, - вмешался муж. – Эта дура не знает, что говорит.
-Зато все знают, что у моего мужа нет сердца! – Выкрикнула женщина. – Господин, поверь, я желаю тебе и твоей спасительнице только добра! Такого маленького ребёнка нельзя везти быстро. Её нужно везти медленно, в повозке и под пологом! Господин может забрать дитя силой, но сама я его не отдам. Я не хочу стать виновницей гибели несчастного, невинного младенца!
-Не слушайте её, господин, - опять влез муж. – Эта женщина просто обленилась…
-Молчи, - оборвал его Эрадж. – Твоя жена мудрее тебя. Ты слушаешь меня, женщина?
-Да, пресветлый царевич.
-Сейчас я не буду забирать ребёнка, но, домчавшись до дома моего отца, я немедленно вышлю в ваше селение повозку, слуг и охрану. А, может быть, приеду и сам. Хорошо смотри за ребёнком.
-Да, да, господин, - глаза женщины сияли от счастья. – Я буду ходить за ней, как за любимой дочерью.
-Хорошо.
-Господин! – взвыл чайханщик. – Если моя жена будет ходить за младенцем, то кто станет делать домашнюю работу?! Не губи, господин, - он ухватился за сапог Эраджа и повис на нём.
Эрадж от души вытянул его камчой по спине. От удара, ноги у мужчины подкосились, руки разжались, и он сел в пыль у копыт солового коня.
-Это тебе в прибавку к двум золотым. Я ведь ещё должен тебе за донос.
-Нет, нет, пресветлый царевич, вы ничего не должны мне, залепетал хозяин плохо слушающимся языком.
-Тогда прочь с дороги! – Эражд щёлкнул плетью над крупом коня, искусно задев лишь кончики шерстинок на лошадиной шкуре. Понятливый скакун сорвался с места, полетел стрелой, выбивая равномерную дробь по жёсткой, высушенной солнцем, каменистой дороге.
Краем глаза, Эрадж ещё успел увидеть человека в растрёпанной, грязно-коричневой одежде. Он что-то кричал и бежал изо всех сил по деревенской улице. За ним, толпой, бежали такие же неопрятные, бедно одетые мужчины.
Картинка промелькнула и скрылась. Эрадж вырвался из тесных стен и кривых улочек. Широкая, свободная степь лежала перед ним.