После того, как мужчины ушли, Иви тихо и торопливо прокралась в свою комнату. Весь день она провела за шитьем, не поднимая головы, боясь увидеть в глазах окружающих насмешку или того хуже, заслуженное презрение. К счастью, кастелянша, видимо, была слишком занята, чтобы навестить молодую женщину.
В этот раз все случилось с ее согласия, винить некого. Да она и не могла винить. Разум и совесть тревожно роптали, но в сердце прошедшая ночь отпечаталась распустившимся цветком сбывшихся сокровенных желаний, и заглушить его благоухание угрызениям совести удавалось лишь на короткие мгновения.
В наступившей темноте, вечером, доедая у окна свой ужин, Иви обратила внимание на возбужденно-озабоченные голоса мужчин, доносившиеся со двора, на жесткую несдержанность их шуток.
– Вот обесчестит тебя какой-нибудь франк, еще пожалеешь, что мне не далась, – пристыдил один из воинов увернувшуюся от его объятий девушку-прачку.
– Зачем ты мне сдался, если даже от франка защитить не можешь? – фыркнула та.
– Еще как могу, вот увидишь, – обиделся ухажер.
– Просто поощри его заранее, – расхохотались другие воины.
Поймав взгляд выглянувшей из окна Иви, один из них смутился и толкнул локтем другого.
Опустив голову, Иви отодвинулась вглубь комнаты. Ее знания провансальского хватало, чтобы понять – здесь не любят франков, так же, как франки недолюбливают провансальцев, но дело не только в этом. Кем теперь они считают ее? Иви казалось, что о том, что случилось прошлой ночью, знают все, включая дворовых собак – наверняка, стоны и крики страсти донеслись до двора.
Она долго сидела, прислушиваясь к малейшему шороху за дверью. Челядь легла спать, замок затих. За Иви так никто и не пришел, никто не позвал. Осознав, чего она подспудно, с неосознанным предвкушением ждала весь вечер, Иви ахнула, прикрыв рот рукой. «Так тебе и надо, вот бесстыдница», – ругнула она сама себя. – «Ложись спать, и думать, ни о чем таком, даже не смей»!
Но сон не шел к ней. Затаившаяся в душе недоуменная обида заставляла ворочаться, снова и снова вопрошая: почему граф забыл о ней? Ведь вчера… вчера, он был с ней… в ней… и… он ведь не прогнал ее даже утром… но и не сказал ничего…
Звук приближающихся шагов в коридоре заставил ее подскочить. При виде стоявших за дверью н-Ано и слуги с факелом, кровь мучительно и сильно прилила к щекам.
– Иди, н-граф зовет тебя, – сдержанно произнесла н-Ано, и у Иви бешено заколотилось сердце, заставив пылать даже уши.
Мечтая стать невидимой в эту минуту, Иви быстро проскользнула мимо кастелянши.
Но настоящая буря эмоций захлестнула Иви позже, когда за ней закрылась резная дубовая дверь графских покоев. Вид обнаженного де Ге, сидевшего на краю постели, отозвался в ней волной жара и требовательной пустотой внизу живота.
– Поди сюда, – сказал он, и Иви послушно подошла. – Ближе, – нетерпеливо произнес низкий голос.
Она приблизилась к нему вплотную, сдерживая откуда-то взявшееся, щекотавшее ладони желание погладить руками сильные плечи.
Де Ге смотрел на нее, и опять в этом взгляде было что-то тяжелое, притягивающее, неодолимое. Она глубоко вздохнула, когда он лицом зарылся в распустившийся ворот ее рубахи, коснувшись губами обнаженной кожи между грудей.
– Сними, – прошептал он, и Иви скорее догадалась, чем услышала смысл его шепота.
Руки стали чужими и неловкими, когда она потянула подол вверх, чтобы снять рубаху. Мужская ладонь нетерпеливо скользнула под приподнятый подол, и пальцы нашли уже влажный вход в ее тело. От неожиданности и стыда Иви дернулась, отпустив ткань. Сдвинув колени, де Ге зажал ее между ними, не давая отступить. Знакомый огонек насмешки над ее смущением мелькнул в потемневших глазах.
На мгновение, она спряталась от этих глаз за рубахой, которую стянула через голову. Рывком де Ге приподнял ее и усадил на себя. Она ощутила уже знакомую легкую боль и напряжение, когда под его напором расступались глубины ее тела. Все еще смущаясь, она обхватила руками его шею, прижав головой к своей груди, не желая встречаться с его насмешливым, бесстыдным взглядом. Но он, расцепив кольцо ее рук, откинулся на постель, придерживая и направляя Иви лишь ладонями на бедрах, давая ей возможность самой регулировать скорость его проникновения в ее тело. Она замерла в нерешительности, закрыв глаза, но потом нисходящие поглаживающие движения его пальцев потянули ее вниз, восходящие – вверх, и движение обрело ритм.
Искры грядущего экстаза уже пробивались во взаимном трении их тел, когда де Ге неожиданно перевернулся, подмяв Иви под себя. Чтобы облегчить для нее свой вес, он оперся руками на постель, по обе стороны от Иви, и начал двигаться в собственном ритме, нарастающем, сильном, яростном, заставив Иви выгибаться ему навстречу и вскрикивать от наслаждения.
Он скатился с нее, едва удовлетворив свое желание.
Иви повернулась на бок, спиной к нему, и впервые в жизни спросила себя, что было бы, если бы она, а не Аликс, родилась законной дочерью, если бы это она вышла замуж за графа де Ге, если бы он любил ее? Кощунство собственного разума так поразило Иви, что она крепко зажмурилась, гоня дерзкие, сумасшедшие мысли прочь. Не вмешайся Аликс, она была бы сейчас счастлива с Гастоном и ни о чем другом не помышляла. Была бы? Впервые, за всю свою жизнь, хотя бы мысленно, Иви осмелилась пожелать больше, чем дала ей судьба, и это причинило неожиданную, резкую боль. Непрошенные слезы защипали глаза и, чтобы не дать им пролиться, по привычке, Иви прикусила костяшки пальцев, сжав ладонь в кулак.
Воистину, женщины – странные, дьявольские создания, и он ничего в них не понимает. Не понимал Аликс, не понимает и этой. Минуту назад, она вместе с ним стонала от наслаждения, а теперь, тело, лежащее спиной к нему, сжалось в комок, и приподнятое плечо вздрагивает, словно от плача. Наслаждалась громко, а плачет молча. И вообще, почему? Ему не нравилась, мелькнувшая не в первый раз, догадка о том, что, возможно, женщины рядом с ним просто не бывают счастливы. Раз так, черт побери, почему это должно его волновать? Вместо того, чтобы думать о невозможном, в оставшиеся немногие часы перед битвой, он может получить удовольствие, или на худой конец, отдохнуть.
Иви привыкла переживать свои невзгоды и огорчения молча, в одиночестве, украдкой от других слуг в замке, а потом и украдкой от Гастона. Она не умела искать и не искала утешения. Почувствовав, как его тело снова придвигается к ней, Иви затаила дыхание, не желая выдавать своей грусти. Нежданное утешение горячей головкой ткнулось сзади меж ее бедер. В этот раз, ее тело приняло его легко, без напряжения. Начавшееся согласованное движение двух тел, выдавило из Иви слабый, прерывистый вздох, распутавший клубок боли в груди. Она позволила себе ни о чем не думать, лишь положила ладонь поверх его ладони на своем животе, бессознательно прося этим жестом о нежности.
После того, как они снова пережили пик наслаждения, она заснула, все еще ощущая его в себе, не отнимая своей руки, лежащей поверх, обнимающей ее, мужской, прижавшись щекой к мощному предплечью, уютно пахнущему потом.
Иви проснулась в одиночестве незадолго до рассвета. Впадина, образовавшаяся на постели от веса мужского тела за ее спиной, была холодной. Одна она не хотела оставаться в графских покоях, несмотря на то, что за пару часов сна не успела отдохнуть и с удовольствием поспала бы еще. Натянув рубаху, Иви вернулась в донжон.
Н-Ано тоже была на ногах, ее лицо осунулось, словно и она не спала всю ночь, и стало каким-то серым, отрешенным. Вместе с Флор они пересчитывали и укладывали в сундуки и мешки столовое серебро.
– Сходи, поешь на кухне. Нам предстоит много работы, – сказала н-Ано, заметив Иви.
Иви не решилась спрашивать о чем-либо, но новость быстро просочилась сквозь тревожный шепот кухонной челяди. Папа объявил крестовый поход против альбигойской ереси. Войско новоявленных крестоносцев-франков уже уничтожило всех в Безье и теперь направляется сюда.
Сначала Иви не поняла, почему эта весть повергла замок в такую тревогу. Но потом с удивлением осознала, что многие, включая н-Ано, были еретиками. На них не было крестов, и Иви помнила, как н-Ано отказалась ей поклясться. Лишь теперь, она соотнесла это с тем общеизвестным фактом, что альбигойские еретики считали клятвы грехом, ибо никогда не лгали.
К тому же, как шепнула Флор, сочувственно покосившись на сосредоточенно пересчитывавшую уже завязанные тюки н-Ано, дочь кастелянши и внуки жили в Безье.
Ближе к полудню, от работы Иви оторвал Жоффруа, сообщивший, что господин граф желает ее видеть. К тому времени, большая часть ценного имущества уже исчезла в глубинах подземных ходов, обустроенных именно для таких случаев. Вместе с тюками отбыла и часть прислуги, в большинстве своем те, на ком не было крестов.
Взглянув на все еще развороченную кровать в графских покоях, Иви покраснела и предпочла опустить взгляд вниз, на плиты пола. Впрочем, как быстро выяснилось, на сей раз, де Ге призвал ее не для плотских утех. Полностью одетый, с мечом на поясе, граф был мрачен и сосредоточен, к тому же следом за Иви в комнату вошел Реми.
– Отвезешь ее в какое-нибудь безопасное место на севере, – с места в карьер начал Раймон, едва трубадур закрыл за собой дверь. Граф кинул Реми один из увесистых кошелей, лежавших на столе. – Переждете там какое-то время. Если выяснится, что она в тягости… – де Ге замешкался, стягивая с пальца фамильный перстень. – Вот… ребенка должны признать законным. Если Пейран будет жив и свободен, поедете к нему, а если нет… у него есть поверенный в Нанте, мэтр Люка, он все сделает.
– Ты просишь меня уехать сейчас? – исподлобья, взглянув на де Ге снизу вверх, спросил Реми.
– Или, когда удостоверишься, что ребенка не будет, сопроводи ее, куда пожелает, – словно не услышав его, продолжил граф. – Захочет вернуться домой, отдашь ей деньги и передашь лично в руки мужу. Не захочет, отвезешь, куда пожелает, и поможешь обустроиться в качестве зажиточной вдовы. Потом можешь делать, что угодно.
– Поручи это Жоффруа, – ответил младший брат, сверля старшего взглядом.
– Дьявол, Реми! От Жоффруа на стенах на порядок больше пользы. А от тебя на дорогах. Это нужно объяснять?!
– Нет, – тихим, полным сдерживаемых эмоций голосом ответил трубадур.
– Тогда, идите. Оба, – отрезал де Ге.
– Мы же не прямо сейчас поедем? – робко поинтересовалась Иви у трубадура, когда они оказались за дверью.
– Нет, не прямо сейчас, госпожа графиня, – горько ответил тот, лишний раз подтверждая, насколько не лежит у него сердце к тому, чтобы покинуть замок накануне битвы.