ОБРЕТЕНИЕ СЕБЯ
В начале 1969 года я в числе молодых специалистов, окончивших техникум, по направлению министерства приехал на завод в подмосковный Красногорск. Специальности у нас были разные - моя называлась «теплооборудование промышленных предприятий».
Не знаю, был ли кто-нибудь из нас менее подготовлен к будущей профессии, нежели я. Когда душа не лежит к какому-либо делу, то и ум не хочет в нём разбираться. Это я ощутил при первом же знакомстве с заводской котельной - местом моей работы.
Котельная работала на газе и обеспечивала теплом не только предприятие с его более чем 20 тысячами заводчан, но и город. Огромные, высотой с двухэтажный дом котлоагрегаты в хитросплетениях труб и паутине кабелей привели меня в уныние. Мне объясняли – я тупо качал головой и тут же всё забывал, а уж представить весь этот железный организм в совокупности и во взаимодействии было мне и вовсе не по силам.
До назначения на должности нас в котельном цехе использовали как разнорабочих. Вот это меня устраивало – копать траншеи, разгружать кирпичи и трубы, помогать слесарям. Со страхом думал о том дне, когда мне всё же придётся отвечать за свой диплом теплотехника. И день такой настал…
За четыре месяца работы в котельной я, конечно, кое в чём разобрался. И всё же назначение меня дежурным мастером было явно преждевременным. Хотя начальство, видимо, считало по-другому. А скорее всего, просто образовалась брешь в кадрах, и было решено заполнить её мной, как молодым специалистом.
На завод я пришёл в апреле, а в августе в моей трудовой книжке появилась запись о назначении на должность.
Дежурный мастер котельной – по сути, диспетчер, отвечающий в любое время суток за обеспечение десятков заводских цехов водой, теплом, паром, электроэнергией, сжатым воздухом. Надо хорошо ориентироваться в многокилометровой системе коммуникаций огромного завода, находить правильное решение в случае аварии и принять меры по её устранению в кратчайшие сроки. Иначе, котельный цех может стать виновным в срыве заводского плана. А план – это святое…
Надо ли говорить, что к такому ответственному делу я был не готов. Спасало то, что у меня в смене были опытные слесари, электрики, сантехники – они и выручали. Они хорошо знали завод, знали, куда надо идти, что делать. К счастью, никаких ЧП в моё дежурство не случалось. А по сути, я играл роль лишь передаточную: ко мне поступали сигналы и заявки из цехов, а я переадресовывал их подчиненным.
Не устраивал меня и трёхсменной график дежурства – день, вечер, ночь. Этот круговорот лишал меня свободы. Время перемешалось, я жил вне обычного режима в каком-то оглушённом состоянии, некогда было сосредоточиться, подумать о жизни. И если бы не спасительный уход в армию, то не знаю, сколько бы я выдержал.
Я уже рассказал, какими были для меня два армейских года, как они помогли мне внутренне определиться в своём призвании. Но в реальности пришлось возвращаться на тот же завод, правда, взяли меня инженером в отдел главного энергетика. Взяли, вроде бы, временно, держа в кадровом резерве, и котельная висела надо мной, как дамоклов меч. Тем не менее, инженером я пробыл два с половиной года. В городе и сегодня ещё остались участки теплотрасс, проложенных по моим проектам.
Моё внутреннее состояние в те годы я подробно описал в книге «Три круга в поисках рая». А если коротко, то подошло для меня время жениться и думать приходилось не о призвании, а о вещах более земных, практических – где жить, на что жить.
Нужда в приличном заработке заставила всё-таки опять перейти в котельный цех – теперь уже слесарем по ремонту оборудования. Из инженеров – в слесари...
Не легко мне дался переход. Я понимал, что это, по сути, шаг вниз, хотя он необходим. Это было похоже на то, как человек сам себе делает болезненный укол, спасающий его от гибели.
Еще не расставшись с отделом, не раз заходил в цех, как бы примеряясь к обстановке, настраивая себя морально. Помню, к котельной пристраивались новые корпуса, на стройплощадке кипела жизнь, и я внушал себе, что созидательный труд рабочего гораздо более весом, зрим и плодотворен, нежели бумажная работа инженера. Я пытался взглянуть на своё будущее сквозь романтические очки.
Созидательного настроя хватило ненадолго. Суровые условия труда в цехе, моя неопытность, отсутствие интереса к работе, чуждое окружение – всё это навалилось на меня с первых же дней. Вскоре выяснилось, что и заработок мой оставляет желать лучшего.
По утрам на общем разводе мастер Сергей Иванович, знакомый ещё по работе до армии, каждому давал конкретное задание на день, люди расходились по рабочим местам. Меня мастер очень часто как бы не замечал, словно благославляя на ничегонеделание. Он, видимо, догадывался, что присвоенный мне высокий пятый разряд далеко не соответствует действительности. Такая странная ситуация устраивала и меня, потому что предъявить мастеру мне и на самом деле было почти нечего.
Я ощущал себя в западне. У меня был диплом о техническом образовании, но ко всему, что связано с техникой, душа моя не лежала. Я понимал, что в этом техническом мире всю жизнь буду чужим и никогда не заработаю на кусок хлеба с маслом. Уходил утром на работу, как на каторгу, иногда даже со слезами. Что меня ждало в цехе? Никчёмное болтание по котельной, в лучшем случае – подсобная, неинтересная работа, чтение книг украдкой в туалетах или в углу за каким-нибудь дымососом. Грубые товарищи, их плоские шуточки, подтрунивание, снисходительные, унижающие меня улыбки… Жизнь словно бы тыкала меня носом в невозможность такого существования и толкала к поиску другого пути.
Душой отходил на занятиях литературного объединения при редакции заводской многотиражной газеты «Советский патриот». Эти занятия были – как светлые окна в моём мрачном существовании. Подвизался я здесь в роли критика и даже успел снискать некоторую популярность у местной пишущей братии. Было у меня и несколько публикаций в газете ещё во время работы в отделе, в их числе фельетон и даже стихотворение. Литобъединение собиралось только дважды в месяц, но именно оттуда протянулся мне кончик верёвочки, по которой я выбрался из западни.
В цехе я продержался год. И вот, когда работать там стало уж совсем невмоготу, решился на отчаянный шаг - перейти сотрудником в газету. Шаг был, действительно, отчаянный. Я понимал, что порываю с техническим миром, к которому принадлежу формально и фактически, и вступаю на новое поприще, на котором неизвестно, что ждёт. Но другого выхода для себя не видел.
Помню зимний январский день, когда я появился в кабинете редактора газеты. Меня встретила Зоя Ивановна, сухощавая энергичная, средних лет женщина. Помню её сомнительно-оценивающий внимательный взгляд. Что-то про меня ей было известно, и всё же она рисковала, принимая в газету слесаря из котельного цеха без опыта, без специального образования. Я был принят с месячным испытательным сроком, после которого меня имели право уволить за профнепригодность.
Профессия журналиста – особая. Журналист как бы стоит над всеми другими профессиями. Сегодня он пишет о токаре-слесаре, завтра об артисте, спортсмене, художнике, руководителе, общественном деятеле. И писать надо так, словно ты сам владеешь этими профессиями со всеми их секретами. Чтобы создать такую иллюзию у читателя надо обладать достаточным кругозором, способностью к быстрой умственной адаптации. Всё это – помимо хорошего владения словом.
Что же я имел за душой, вступая на новую жизненную стезю?
Всё-таки человеком «от станка» меня назвать было нельзя. Много лет я вёл дневниковые записи, а это, что ни говори, давало мне постоянную языковую практику. Свой кругозор я значительно расширил самообразованием за два года в армии. В вопросах производственных всё-таки сказывалось моё техническое образование. К тому же в бытность инженером энергетического отдела я неплохо изучил завод. Производственный цикл цехов, значение каждого из них и даже их расположение – всё это было мне знакомо.
Как оказалось, и о журналистском ремесле представление у меня было. Оно складывалось исподволь, когда читал прессу. Ещё ни о какой смене профессии и мысли не мелькало, но я уже выделял для себя хороших авторов, отмечал их стиль, умение аргументированно, чётко выразить мысль. Я делал даже вырезки каких-то статей. Мне нравилось, например, как писал на производственные темы мэтр советской журналистики Анатолий Аграновский. Сборники его статей у меня до сих пор стоят на полке.
Выходит, для работы в заводской газете я оказался как-то подготовлен. Выявилось это сразу же. Помню, через несколько дней после оформления меня послали на собрание мастеров завода – традиционное годовое мероприятие со многими выступающими, с принятием резолюции. И я запросто написал подробный отчёт на половину газеты, как будто работал в редакции уже не первый год.
Про испытательный срок никто через месяц не вспомнил. Мою подготовленность сразу заметили и оценили. Не помню, чтобы были какие-то хотя бы доброжелательные попытки меня чему- то научить в творческом плане ни со стороны Зои Ивановны, ни со стороны сотрудников. В этом просто не было нужды. А работали в газете тогда молодые, но уже опытные ребята.
Теперь золотым временем вспоминаются мне эти первые месяцы работы в газете. Мужской частью редакции я был принят сразу. Тёзку Максимова(по редакционному - Макса), вежливого толстячка, я раньше видел на занятиях литобъединения, где он всегда загадочно молчал. В газету он пришёл прямо со школьной скамьи и теперь застрял на втором курсе факультета журналистики МГУ.
Рабочее место с пишущей машинкой мне определили в одной комнате с фотокорреспондентом Борисом Ковалёвым. Встретил он новичка вполне доброжелательно, а когда я посетовал на маленький оклад корреспондента многотиражки, утешил:
- Оклад, конечно, небольшой (100 руб.), но никто не запрещает подрабатывать и сотрудничать в других изданиях.
Чудак! Только мне тогда и думать было о других изданиях. Сам Борис успел поработать и на заводе, в инструментальном цехе и в районной газете. Был он чуть постарше меня, роста небольшого, но борода придавала ему солидный и импозантный вид. В дальнейшем мы с ним хорошо сработались, вместе ходили на задание, причём он нередко подсказывал мне, где есть интересный человек или материал.
О женщинах редакции разговор особый, который надо вести в другом месте. Скажу только, что и они вполне доброжелательно отнеслись к новому сотруднику.
Запомнилась наша летняя коллективная экскурсия в усадьбу Архангельское, совместное купание на пруду в Опалихе и - как я при возвращении в избытке чувств поднял над головой замершую от страха одну из сотрудниц на своих сильных руках…
Наконец-то, я почувствовал себя в своей тарелке. У меня с коллегами было объединяющее нас общее дело – газета. Меня, кроме того, согревала и возвышала мысль, что я принят в коллективе с приязнью и все довольны, что их творческое братство пополнил молодой, способный, всё схватывающий на лету...
В новую работу я ушёл с головой. Творческий раж не оставлял меня и дома. Сожалея, что в неделе есть выходные дни, я прибегал в редакцию в субботу, в воскресенье, и, запираясь там, в одиночестве долбил на машинке чуть ли не до ночи.
Глядя, как работают товарищи, я что-то наматывал на ус. Случалось, приходил в редакцию обескураженный после неудачной попытки добыть материал, а Василий, отвечавший в газете за спорт, солидный, всегда сосредоточенный, наставлял меня:
- Не по-журналистски поступаешь! Журналист, если гонят в двери, должен влезать в окно. А ты раскис.
Жуликоватый Макс, пользуясь своим опытом, мог сварганить материал, не вылезая из редакции, сидя на телефоне. А Нина отличалась неутомимостью, демонстрируя способность закрыть чуть ли не всю газету.
Оклад мне на первых порах определили, действительно, минимальный, но вскоре зарабатывать я начал больше, чем где-либо до этого. Оценив мои способности, редактор не скупилась на премии, в дальнейшем я стал регулярно получать призовые за лучшие материалы по итогам месяца.
Материалы мои проходили через редактора без задержки и почти без правки. Конечно, подготовленность мою не стоит преувеличивать. Заводские многотиражки в газетной иерархии – это всё-таки низовая печать. В областной газете, на первых порах я бы, скорее всего, трудностей не избежал. Были вещи, которые до меня дошли позднее, с приобретением опыта.
Впрочем, какое значение могли иметь для меня какие-то трудности, если бы они и были вначале? У меня было ощущение человека, пришедшего с холода в тёплое светлое помещение, где можно раздеться, расправить застывшее тело. Расправлялась моя скукоженная душа, впервые в жизни я начал заниматься любимым делом. Ожили мои способности и честолюбивое желание их проявить.
Я пришёл в газету в январе и до весны успел прочно вжиться в коллектив, практически ни в чём не уступая опытным коллегам и даже превосходя их по широте тематики публикаций.
Наконец-то мне пригодилось всё, чем я годами пичкал себя, еще не зная - для чего. Мне хватало кругозора, чтобы писать не только о производстве. Проводились какие-то художественные выставки – я писал о них, организовывались экскурсии – я делился впечатлениями в газете. Я рассказывал о жизни литобъединения, представляя читателям заводских поэтов, находил общий язык с энтузиастами художественной самодеятельности, спорта…
Ходил по заводу и всё знакомое видел будто впервые. Да это, действительно, так и было. Я уже смотрел на всё как журналист. Вспомнив про котельную, я пришёл туда теперь уже как вольный и независимый посланец другого мира. И моя газетная статья о котельном цехе была - как последняя дань своему прошлому…
Представление том, как надо писать, у меня быстро менялось. Печать тогда была партийной. Освоив довольно несложную партийную догматику, я чувствовал себя в ней весьма уютно. Писал о передовиках производства, выдавая перлы вроде: «Горячий отклик у тружеников завода нашел призыв партии…» Так писали тогда и в центральных газетах.
Творческую проблему я видел в том, чтобы получался красивый словесный букет. «Удачные» фразы составлялись и обкатывались у меня в голове даже вне работы, потом я их вставлял в материалы, и мне казалось, что в этом и заключается признак мастерства.
Только со временем пришло понимание, что журналист в материале прежде всего должен думать и стараться посредством слов донести до читателя свою мысль. Начались мои в начале робкие попытки поразмышлять над собранными фактами. Один из первых таких материалов, помню, назывался «Кому учиться в ПТУ?» - о проблемах заводского профтехучилища.
Знакомясь с заводом всё основательнее, я постепенно перешел к материалам аналитическим и критическим, которые требовали уже серьёзного осмысления производственных проблем.
У многих людей честолюбие является двигателем по жизни. В творческой профессии журналиста – это трижды так. Не знаю, было ли честолюбие у моих коллег, но меня оно подвигало браться за темы, которые другие почему-то обходили. Касается это, прежде всего, критических материалов.
Поначалу я несокрушимо верил в действенность печати. Сталкиваясь с заводскими проблемами, писал о них и надеялся, что после публикации их сразу начнут решать. Со временем понял, что написать о недостатках всё-таки гораздо легче, чем их устранить.
Но за действенность публикаций газета боролась. Помню, одна из моих корреспонденций называлась «Игра в одни ворота» - о том, как нередко критические выступления многотиражки остаются без ответа со стороны ответственных руководителей, хотя они обязаны отреагировать в установленный срок.
В заводском парткоме, чьим органом газета являлась, мои острые публикации едва ли вызывали восторг,. Но Зоя Ивановна, тоже член комитета, мою критику горячо поддерживала и поощряла.
Она была женщиной с несложившейся личной жизнью, и я подозреваю, что это обстоятельство играло свою роль. Благополучные парткомовские функционеры, видимо, невольно вызывали у неё раздражение и желание пощекотать им нервы, поэтому мои критические материалы были кстати. На разных совещаниях редактор не упускала случая в очередной раз отметить, что партком слабо поддерживает газету, не спрашивает с виновников за упущения в работе.
Со временем я заслужил у неё звание «тяжёлой артиллерии» газеты. Иногда стену молчания удавалось прошибить. Много шума наделала моя корреспонденция о плачевном состоянии литейного цеха. Вопрос был вынесен на заседание парткома, наметили конкретные сроки устранения недостатков. Для редактора это был хороший козырь в её негласном противостоянии с парткомом.
А мой профессиональный рост продолжался. В одном из номеров я разразился своим первым фельетоном. Для газеты это было необычно. Даже секретарь парткома Юрий Васильевич, мужик, далеко не сентиментальный, просмотрев гранки газеты, не удержался и оставил на полях автограф – «Хорошо!». Фельетон был о бесхозяйственности в использовании импортного оборудования и назывался «Ау, хозяин!».
Для меня начался, пожалуй, самый творческий период в газетной работе. Связан он в немалой степени с приходом нового редактора Любови Григорьевны, которая всячески стимулировала мой честолюбивый азарт, видя во мне редакционную «звезду».
Вот так за несколько лет я прошёл путь от новичка до сотрудника, занимающего в редакции особое положение. Со стороны некоторых коллег по этому поводу иногда слышал: «Ты шедевры выдаёшь, а мы должны заполнять остальную газету». Но право на исключительность я подтверждал публикациями, и в целом отношения ко мне коллектива это ничуть не портило.
Фельетоны – это уже был прорыв к настоящему творчеству. Не случайно этот жанр в журналистике называется художественно-публицистическим. Фельетоны появлялись в газете не часто, но работа над каждым доставляла мне истинное творческое наслаждение. Образцом здесь для меня были фельетонисты журнала «Крокодил», такие, как А. Моралевич.
Критика в форме остроумной иронии или даже ёрничества – это было моё! Да и действительность заводская была такова, что только и оставалось посмеяться и поиздеваться над недостатками, которых с годами меньше не становилось. Со временем в таком стиле я, в частности, стал писать корреспонденции по материалам заводского комитета народного контроля, в состав которого был включён.
Заголовки моих опусов в сатирическом жанре говорят сами за себя – «Тоска по венику», «Вот такие пироги», «Страшный рейс», «Поросята в гладиолусах», «Спор под сенью эстакады», «Тары-бары вокруг тары», «Дяди на шее»… Некоторые фельетоны перепечатала районная газета. Помню, на банкете по случаю выхода трёхтысячного номера «Советского патриота» заместитель секретаря парткома окрестил меня районным фельетонистом. Не скрою, это мне польстило, хотя, конечно, и было преувеличением. Но всё-таки среди районных журналистов фельетоны, кроме меня, не писал никто.
Теперь мне было что показать и товарищам по литобъединению. Моим фельетонам был посвящен целый вечер и слушали их, пожалуй, с большим интересом, чем стихи наших стихотворцев. Ведь речь-то шла о недостатках, всем хорошо знакомых. Запомнилась оценка руководителя литобъединения, поэта Льва Смирнова: «По качеству фельетоны ничуть не хуже, чем в «Правде»…( Органе ЦК КПСС, главной газете страны).
Рассказываю только об одном из направлений своей журналистской работы, самом, на мой взгляд, интересном. Главная тема была, конечно, производственная - во всех её ипостасях. Использование оборудования, выполнение плана, рационализация, кадры, работа партийных и профсоюзных организаций… Нравилось мне писать материалы под рубрикой «На темы морали» и они у меня получались, хотя возможность такая предоставлялась редко.
Новый редактор тоже была женщиной честолюбивой. Горячо взявшись за дело, она вывела газету на новый уровень, сумев заразить наш молодёжный коллектив духом творчества. «Советский патриот» по качеству и разнообразию материалов явно превосходил районный «Авангард». Достижения наши были отмечены дипломом на всесоюзном конкурсе многотиражной печати.
Под чутким покровительством Любови Григорьевны я начал писать даже юморески. Это было уже чисто художественное творчество. В газете их было опубликовано около десятка, хотя этот литературный жанр оказался для меня тяжеловат.
Я не сказал о том, что в первый же год работы в газете я поступил на заочный факультет журналистики МГУ им. Ломоносова. Успеху поступления я, конечно, целиком был обязан своей новой работе. Абитуриенты с журналистским стажем шли отдельным потоком, и требования к ним были, видимо, снижены. Иначе, я со своим знанием немецкого языка никогда бы не сдал вступительных экзаменов.
Через шесть лет учёбы сбылась моя заветная мечта о гуманитарном образовании. Но не сказал я об этом потому, что, по сути, университет влияния на мой творческий рост почти не оказывал. Рос я сам по себе, опять же усваивая из газет, журналов опыт лучших публицистов, фельетонистов. А главной учёбой была ежедневная практика в газете, критический взгляд на себя со стороны, заставлявший совершенствовать язык, стиль… Не бахвалясь скажу, что эту способность учиться у других я не утратил и до сих пор. Есть недосягаемые для меня образцы – это там, где журналистика смыкается с писательством. Так что есть к чему стремиться.
В газете я проработал одиннадцать лет. Эти годы занимают чуть более четверти всей моей журналистской биографии. Но журналистом я стал именно за эти годы. В газете я нашёл своё призвание, здесь была возможность писать по самому широкому спектру тем и жанров, выявить для себя приоритеты, что для начинающего особенно важно. Под наиболее значительными материалами тех лет я подписался бы и сегодня. К сожалению, в дальнейшем, когда я перешёл в ведомственный журнал «Пожарное дело», многие наработки остались невостребованными, обусловленные тематикой издания.
Предвижу естественный вопрос: почему, имея, казалось бы, незаурядные способности, я так надолго застрял в многотиражной газете?
Думаю, степень моего честолюбия всё-таки вполне соответствовала способностям. Да, я был честолюбив, но не настолько, чтобы пускаться в большое плавание. Моему скромному кораблю очень уж комфортно плавалось по реке, изученной вдоль и поперёк. И мне вполне хватало «славы» в пределах завода. Я даже отказался перейти в районную газету, когда мне сделали официальное предложение. А уж о том, чтобы толкаться в какие-то другие издания, не было и речи.
Любовь Григорьевна, понимая мою ценность для газеты, тоже старалась меня удержать. Финансовые возможности редакции были ограничены, поэтому меня при содействии парткома оформили на завод, в центральное конструкторское бюро. Мою трудовую книжку украсила запись: «Старший инженер ЦКБ». Получать две с половиной сотни рублей в месяц сотруднику многотиражки – это была фантастика! Казалось бы, живи и не чирикай. И всё-таки я ушёл.
С годами накапливалась неудовлетворённость работой. Газетный ритм вступал в противоречие с моей тугодумной натурой, тем более, что люди из редакции уходили, нагрузка возрастала. Бывало утром приходишь в редакцию, а тебя уже встречают:
- После обеда срочно сдай столько-то строк в очередной номер.
А я ещё даже не знаю, о чём буду писать. Выручал опыт, материал я находил, но от такого темпа начиналось какое-то несварение мозгов. Тут уж было не до шедевров, не до радости творчества.
Перешёл в центральную партийную печать Макс, возвратился в районку мой «наводчик» Борис Ковалёв…Я почувствовал себя неуютно.
Журнал МВД СССР «Пожарное дело» подвернулся случайно, и ушёл я туда в силу целого ряда других обстоятельств, о которых распространяться не буду. Конечно, ведомственное издание, хоть и всесоюзное, едва ли назовёшь большой журналистикой. И всё же я благодарен судьбе и тем, кто меня подтолкнул к решительному шагу. В журнале под сенью могущественного МВД я уверенно пережил лихие девяностые и вполне нашёл себя и на новом месте.
Назад к Главе 21:
http://www.proza.ru/2018/11/18/1588
Далее к Главе 23:
http://www.proza.ru/2018/11/21/1182