А Р М Е Й С К И Е Г О Д Ы
Как я уже сказал, моё внутреннее состояние перед армией было мучительно неопределённым. Прекрасно сознавал, что профессия теплотехника – не моё дело и никакой карьеры на заводе, куда меня направили по распределению, я не сделаю. А какое оно, «моё дело» – на этот вопрос ответа не было. Мне нужна была какая- то передышка. Армия была здесь даже кстати.
И всё же не скажу, что рвался надеть солдатскую форму. Была даже надежда, что завод, выпускавший кроме фотоаппаратов ещё и военную продукцию, выхлопочет бронь для молодых специалистов, и от службы нас освободят. Увы, удержать нас начальству удалось только на полгода. Весной оформились на завод, а осенью всё-таки загремели с очередным призывом в армию.
Неизбежное всегда мной принималось спокойно. Если нет вариантов – не надо мучиться выбором. Настраивал себя философски: всё надо пройти в жизни, всё испытать и себя проверить. До прибытия на сборный пункт у меня было несколько дней, которые я провёл в деревне. Помню последний вечер перед отъездом в Красногорск мамину тревогу, чувство холодной отрешённости от всей предыдущей жизни и готовности к любым трудностям. Потом была тряская дорога на колхозном газике под переборы гармошки пьяного Вальки Кутеля…Это было последним впечатлением от деревни, с которой я расставался на два года.
Первые полгода службы прошли в школе младших авиационных специалистов (ШМАС) под Ленинградом. Готовили из нас механиков по вертолётам. К армейским строгостям и дисциплине я отнесся с каким-то даже удовлетворением, насмотревшись до призыва на дебоши и разврат в рабочей общаге. Первые месяцы в армии многих привели, что называется, в чувство, кого-то оторвали от дурной среды. Так я и написал в дневнике, который стал вести с первых же дней. Но дневник обнаружили, меня вызвал к себе замполит и объяснил, что дневники в армии вести не следует. Поведал, как один солдат из стройбата записывал в дневнике, где и какие шахты для ракет они строили, а потом его упекли за раскрытие государственной тайны…
Раскрывать тайны я не собирался, поэтому и дневник вести продолжил, только тетрадь с записями стал прятать более тщательно.
Как ни удивительно, но я со своим индивидуализмом неплохо вписался в армейский быт. Теоретические занятия при моём среднетехническом образовании трудности не представляли. К тому же я сразу же зарекомендовал себя как спортсмен. Меня включили в сборную роты по лыжам, помнится, в гонке на 15 километров среди полуторатысячного гарнизона я занял 17-е место. Участвовал в соревнованиях по штанге. В казарме удивлял своими упражнениями с двухпудовой гирей, повторить которые не решались даже сержанты. Особенный восторг у ребят вызывали мои выступления на борцовском ковре. Тут я был вне конкуренции. Правда, на гарнизонных соревнованиях финальную схватку по баллам проиграл сержанту.
…Уже на гражданке читая «Один день Ивана Денисовича» Солженицына, не раз вспоминал эти первые месяцы службы. Нет, каких-то лишений, мы, новобранцы, конечно, не испытывали. И всё-таки эта неволя, скопление людей, таких разных по привычкам, по характеру, необходимость подчиняться единым требованиям порождают особую атмосферу, присущую, пожалуй, только двум учреждениям – армии и тюрьме.
Власть одних над другими - это всегда испытание, как для тех, так и для других. Хотя каких-то злоупотреблений со стороны муштровавших нас сержантов не припомню. А вот наш брат курсант каждый по-своему приспосабливался к тяготам службы. Суровые условия, как лакмусовая бумажка, выявляют в каждом его истинную сущность. Кто-то выносил тяготы службы добросовестно и безропотно, кто-то не прочь был выехать за счёт ближнего, пытался выслужиться перед сержантом, заслужить привилегии. Не раз такое наблюдал и в дальнейшем. Можно представить, насколько ярче такие проявления в тюрьме. Или, скажем, на войне, где речь идёт о жизни и смерти.
…В учебном городке жизнь текла довольно разнообразно. Основное время у нас занимали теоретические занятия, а после обеда - самоподготовка. Частыми были строевые занятия на плацу. Проводились лыжные кроссы в полной экипировке. Выезжали один раз на стрельбище, где за меткую стрельбу из карабина я получил благодарность - единственную за два года службы. Потом начались выходы на учебный аэродром в трёх километрах от части.
Наступил март, уже ощущались едва заметные признаки весны, и согревала мысль, что скоро – выпуск, разъедемся по стране и, значит, впереди что-то новое, неизведанное. А где-то далеко лежала в сугробах наша деревня, о которой часто вспоминалось среди суровых армейских будней. Сидя на холодном дюралевом корпусе вертолёта, засмотришься на печную трубу ближайшего здания. И что-то родное, деревенское увидится в этих облупленных красных кирпичах, всплывут в памяти есенинские строки: «Что он видел, верблюд кирпичный…»
Жизнь в жестких рамках дисциплины не очень-то располагала к лирике и всё же…На утреннем разводе на плацу, увидишь, как вдали, за казармами и учебными корпусами, за соснами парка разливается холодный пожар зари… И такой охватит прилив восторга, неясных надежд и предчувствий, желания выразить это словами. Или вечером, когда выведут роту на прогулку и скомандуют – «Запе-вай!», так выплеснешься в песне, что шагающий рядом Генка Гусев ткнёт меня в бок и удивлённо скажет: «Ну, ты даёшь!»…
В дневник я записывал чувства и мысли, не связанные со службой. Мысль, которая мучила меня до призыва, о своей внутренней неопределённости, об отсутствии у меня какого-то порядка в голове почти с первых же дней, несмотря на все сложности солдатской жизни, опять стала меня допекать. Попробовал даже читать «Диалектику природы» Энгельса, взятую в гарнизонной библиотеке, но сразу понял – нет, не цепляет. Пришлось отложить решение проблемы до лучшего времени.
Пришла весна, курс нашей подготовки закончился. Ребята постепенно разъезжались, дошла очередь и до меня. Направили меня и несколько человек из других рот в Одесский военный округ.
Назад к Главе 19:
http://www.proza.ru/2018/11/18/1578
Далее к Главе 21:
http://www.proza.ru/2018/11/18/1588