И З Д О М А …
Ах, если б можно было всю жизнь прожить в родном гнезде! Где родился, там и пригодился. Только пословица эта не для тех, кто мечтает. А как можно не мечтать в юности? Были смутные мечты и у меня. Ведь столько возможностей, казалось, таил в себе этот мир, который только начинал передо мной открываться.
Помню последнюю весну перед окончанием восьмилетней школы. Я сижу на крыше нашего дома, куда залез по просьбе мамы, чтобы почистить дымоход. Дело сделано, но мне не хочется слезать с верхотуры. Сижу на лестнице на скате крыши, гляжу на деревню с высоты птичьего полёта и читаю книгу Злобина «Степан Разин». Уже почти по-летнему тепло, я в одной рубашке, внизу поют петухи, меня пьянит весенний воздух, хочется лететь над деревней, я чувствую себя таким же сильным, способным на большие дела, как и герой книги…
А потом вспоминается лето уже после выпускных экзаменов в школе. Я лежу на нашей повети, тщетно пытаясь заснуть. На улице за бревенчатыми стенами избы, шумит престольный праздник, но мне не до веселья. Болит распухшее горло. Ангина вцепилась в меня мёртвой хваткой и ничто не помогает – ни теплое питье, ни таблетки, ни парная баня.
Уже отосланы документы в Костромской химико-механический техникум, и мне пришёл вызов на приемные экзамены. И вот эта ангина, мешающая готовиться и ставящая под сомнения мои планы и так весьма зыбкие…
В школе я только в четвертом классе был хорошистом, и меня на новогодней Ёлке премировали пеналом. Потом съехал с Олимпа и уже до конца восьмого класса на него не забирался. Не знаю, как возникла у нас с мамой дерзкая мысль поступать в тот же техникум, который закончили три лучших выпускника школы, в том числе сын директорши. Надоумила меня, конечно, мама, почему-то в меня верившая.
Но вообще-то идея попахивала авантюрой. Помню скептический взгляд нашего математика Алексея Матвеевича, когда в ответ на его вопрос о моих планах я сказал ему о техникуме. Это с моей-то «любовью» к математике! Однако по иронии судьбы его дочь Галя, отличница, поехавшая поступать туда же, как раз и оказалась единственной, не выдержавшей экзамены. А поехала нас в Кострому целая компания – кроме меня, троечника, ехали пытать счастья три наши девушки, отличницы и хорошистки.
Первый экзамен – диктант меня не пугал, среди одноклассников в русском языке я считался докой. Написал на «четверку». Проскочил как-то и письменный экзамен по математике. А вот на устном…
В билете было дано сложное алгебраическое выражение, которое предлагалось упростить. Ничего похожего нам на уроках математики в школе не давали. Я был просто ошарашен. Вторым вопросом было доказательство простейшей теоремы, но в голове у меня уже начался полный сумбур…
До сих пор помню моего экзаменатора, к которому я вышел, уже обречённо понимая, что авантюра с техникумом провалилась. Кажется, фамилия его была Криницкий. С розовой лысиной, пожилой, добродушный на вид. Видимо, сразу поняв, с кем имеет дело, он взял инициативу в свои руки. В ответ на моё мычание быстро преобразовал смутившее меня выражение, спросив только:
- А вот так - что, разве нельзя было?
- Можно, конечно, - пролепетал я, уже уловив, что меня вытягивают. И действительно, по второму вопросу мой спаситель даже не стал спрашивать. Вздохнув, молча пододвинул к себе мой экзаменационный лист. «Тройка»! Наверное, в тот год в техникуме был недобор абитуриентов. С минимальным количеством баллов я был принят на теплотехническое отделение.
Должен сказать, что добрые преподаватели мне попадались за время учёбы не раз. Добрыми я называю тех, кто, поняв меня, сразу без лишних мытарств ставили мне «трояк», вполне справедливо полагая, что никакая переэкзаменовка не сделает меня подкованней, а только добавит нам обоим хлопот. Понимаю, что звучит это кощунственно. Но думаю, что если осваиваешь интересные для себя дисциплины и делаешь это с удовольствием, то в «добрых» преподавателях нужды нет. Пусть эти слова послужат хотя бы слабым оправданием для меня.
Помню, как сдавал экзамены по высшей математике, которая до сих пор для меня – как китайская грамота. Преподаватель, Геннадий Иванович, в течение всего курса меня среди учащихся, похоже, просто не замечал. И вот – экзамены…
Взяв билет, я понуро сел в дальнем углу аудитории. На дифференциальное уравнение в билете боялся даже смотреть. Ответил последний человек, остались мы вдвоём с преподавателем… Я со страхом смотрел на его красное, утомлённое лицо, надеясь на чудо. Подошёл к столу, протянул билет. Геннадий Иванович, конечно, сразу всё понял. Взяв карандаш, быстро расправился с уравнением и устало откинулся на спинку стула, как будто задремал. Потом, словно вспомнив про меня, вдруг вскинулся:
- Ну, что стоишь, возьми стакан, принеси мне воды!
Трясущимися руками я схватил стакан и побежал в туалет. Боже мой, да если бы он послал меня не за водой, а за водкой, я бы сбегал с радостью. Когда вернулся, зачетная книжка с желанным «трояком» уже ждала меня на столе. Я даже не осмелился поблагодарить своего спасителя. А ведь это был экзамен за весь полуторагодичный курс математики и, если бы преподаватель «пошёл на принцип», мне просто пришлось бы уходить из техникума. И вот на зимние каникулы в деревню я уехал с заполненной зачёткой…
* * *
«Как почую запах шпал – я пропал», - сказал известный поэт о своей тяге к странствиям. У меня запах шпал вызывал совсем другие чувства – тревоги, сиротливости, ощущение чего-то чужого, неумолимо-безжалостного, железного. Как мне не хотелось уезжать в юности из родного дома! Отрывался я от деревни с грустной болью и не сразу. Болезненная эта процедура была растянута на все годы учебы в Костроме.
На воскресенье иногда приезжал домой. Но эти приезды только растравляли душу и были очень хлопотными из-за непростой дороги. Такими тоскливыми были зимние вечера дома, последние часы перед уходом на станцию. Лежишь на теплой печке, слушаешь какую-то передачу по радио. За окнами - темень, завывает вьюга, и я знаю, что, скоро надо подниматься и идти в эту темень, снежную круговерть, мороз. А до станции около десяти километров. Потом - очередь в кассу со слабой надеждой на билет в единственный плацкартный вагон. Но плацкарта почти никогда не доставалась - она вся раскупалась ещё на предыдущих станциях. А это значит – полчаса езды до Галича в общем вагоне и - бессонная ночь на вокзале в ожидании утреннего поезда до Костромы. В техникум являешься с опозданием, и потом весь день клюёшь носом на лекциях…
Какими они были эти три с половиной года учёбы? Были они разными. С одной стороны, годы студенческого братства, серьёзного увлечения спортом. Но с точки зрения духовного роста они, к великому сожалению, мне едва ли что прибавили. Какие бы всходы в душе дали эти годы, если бы заниматься не чуждыми мне техническими науками, а гуманитарными. Помню, с какой жадностью впитывал установочные лекции по литературе уже много лет спустя, на заочном отделении факультета журналистики МГУ. А если бы такая благодать снизошла на меня в юные годы?
Я не прочёл за то время ни одной художественной книги. И это в такую пору, когда юная душа, как губка впитывает в себя то, что ей сродни, когда человек растёт и становиться тем, кем ему и надлежит быть всю дальнейшую жизнь. А я сушил себя техническим науками, тратил силы на то, чтобы успеть, не отстать, не обрасти «хвостами» и не оказаться за бортом.
А угроза такая была. Ведь далеко не все преподаватели были «добрыми». Кажется, на втором курсе я споткнулся на непосильной для себя дисциплине «Детали машин». В институтах такой курс называется сопроматом («Сопротивление материалов»). Наука непростая, не зря бытовала среди студентов поговорка: сопромат сдал – можешь жениться. Я ездил пересдавать зачет раза три уже из деревни, в летние каникулы и всё безуспешно. Преподаватель - чудаковатый старик, седой, прямой и величественный, как камергер, непонятно для чего терзал меня, перед каждой моей жалкой попыткой отпуская фразу: «Ну-с, молодой человек, останний раз мы с вами встречаемся…»
Меня вполне могли отчислить, но уже в начале нового учебного года старику, видимо, надоело со мной возиться, и зачёт я у него выстрадал. С облегчением вздохнула и мама, с тревогой следившая за моими тщетными потугами.
Уже на третьем курсе другой старик, преподаватель «Тепловых двигателей», которого, наверное, за твёрдость характера прозвали Колуном, скорей по какому-то недоразумению поставил мне «неуд» за семестр, и я слетел со стипендии до конца обучения. Чувство обиды памятно мне до сих пор – ведь двадцать рублей в месяц для меня с мамой были весьма значимой суммой. И вот теперь мама должна была содержать меня только на свои деньги …
Техническим наукам сопротивлялось всё моё существо, приходилось ломать себя, принуждать. Выкручивался зубрёжкой, тянулся за товарищами, но дипломный проект сделал вполне самостоятельно и благополучно защитил. Заветные «корочки» были в кармане, хотя специалист из меня получился, конечно, аховый.
Назад к Главе 8:
http://www.proza.ru/2018/11/18/1507
Далее к Главе 10:
http://www.proza.ru/2018/11/18/1517