МОЙ ДРУГ ВОВКА СОКОЛОВ
Моё знакомство с деревней началось, пожалуй, с того самого плотника дяди Коли. Это был невысокий добродушный мужичок, большая залысина, нос картошкой. Любил пошутить, особенно под хмельком. Коронным номером был у него рассказ о том, как он пешком шел в деревню из Питера. Был он фронтовик, на войне ему пробило живот, из дырки грыжей выпирала стенка желудка. Наверное, можно было сделать несложную операцию, но дядя Коля предпочёл не связываться с медициной и носил матерчатый бандаж.
Как опытный плотник, он поначалу считался у Алексея вроде как наставником, но скоро по достоинству оценил способности брата и взял с нас только половинную стоимость работы по строительству дома. С его сыном Вовкой, на два года постарше меня, мы стали друзьями. В тесной дружбе с ним прошло всё моё завальское детство.
Вовка Соколов! Бодрое, весёлое имя друга детства. Когда мы переехали в Завал, я учился в четвёртом классе, а Вовка в шестом. В таком возрасте два года - немалая разница, но нашей дружбе это ничуть не мешало. Конечно, я был у Вовки ведомым, беспрекословно признавая его авторитет не только как старшего, но и как новичок в деревне. Утром я шёл к нему, еще не зная, чем будем заниматься, но уже с уверенностью, что день проведём вместе.
Семья Соколовых была из трёх человек. Родители – плотник Николай Григорьевич и мать тётя Катя были колхозниками. Был у Вовки ещё старший брат Михаил, но он давно жил в Ленинграде. Сойдясь на почве нашей переселенческой эпопеи, мы стали дружить домами. Иногда вечером наши родители собирались за столом за рюмашкой. Мы с Вовкой, слегка отведав сладкого ликёра, шли гулять по деревне, и мне грела душу мысль, что мою маму ценят и уважают хорошие люди, которые могут всегда помочь, если надо…
Среди деревенских мальчишек и девчонок популярнее Вовки Соколова не было. В Завале всё сводилось к нему – дружеские связи и знакомства, ребячьи занятия и развлечения. Он никогда не стремился быть в деревне каким-то коноводом, но всегда получалось, что находился в центре событий. Соперничать в Завале с ним мог разве что Аркашка. Но тот был старше Вовки, и если и была у него популярность среди деревенской ребятни, то скорее отрицательная. Аркашка иногда развлекался тем, что сотворив тебе какую-нибудь мелкую пакость, посмеивался, глядя на то, как ты бессильно злишься. У Вовки этого не было, что называется, в натуре.
Он во всём был на голову выше меня. Был намного сильнее физически. При нашей разнице в годах это вроде бы естественно. Но я почему-то считал Вовку феноменальным силачом. Почему – не знаю. Каких-то «подвигов силы» с его стороны не помню. Хотя однажды летом в купальный сезон, он подхватил на руки москвичку Таню и пронёс её от дома до реки метров, наверное, полтораста. Таня была в восторге! «Ну и сила, ну и сила!» – повторяла она, прижимаясь к вовкиной груди. А я, втайне вздыхая по ней, страстно желал в тот миг быть на месте Вовки.
В школе его знали как одного из лучших спортсменов. «Соколова как будто ветром по лыжне несёт», - говорили учителя, наблюдая на лыжных соревнованиях за его лёгким бегом. Летом он был недосягаем на стометровке. Всегда первенствовал и в наших развлечениях на реке, играя в волейбол или плавая. Нельзя было не залюбоваться, глядя на его мускулистую загорелую фигуру, когда он, разбежавшись, ухал с крутого берега почти на середину реки.
Вовка был типичным деревенским подростком - шустрым, толковым. По сравнению с ним я был размазней, что нередко проявлялось в нашей ребячьей жизни. Но друг мой относился к этому снисходительно. «Учись, мотыга, пока я жив» - было любимой Вовкиной присказкой, когда я в очередной раз попадал впросак. Но всё-таки сорви-головой его назвать было нельзя. И мне думается, что если бы Вовка и в дальнейшем придерживался во всём умеренности и здравого смысла, как в юности, его жизнь сложилась бы удачнее.
Эти качества, кстати, у деревенских подростков встречаются нечасто. Наш старший приятель Аркашка был, к примеру, другим. Он порой раздражал неумеренной амбициозностью и притязанием на лидерство. Быстро настраивал против себя любую компанию. Был не чужд и авантюрных замашек. Помню, как в престольный праздник в соседнем Ожегине во время вечерней гулянки он предложил мне разжиться чужими яблоками.
Обойдя дома с тыла и раздвинув тычинник в заборе, мы пролезли в чей-то сад. Здесь было почти тихо, шум гуляющей улицы доносился приглушённо. Я начал срывать крупные плоды с нижних веток яблонь, а Аркашка полез на дерево. И тут в сгущавшихся сумерках я увидел крадущуюся между стволов фигуру. Хозяин! Я рванул к проделанному нами лазу, слыша за спиной хриплые матюги. Не знаю, как убежал из сада Аркашка, но пьяный хозяин, как потом говорили, долго ходил по улице, стараясь опознать яблочных грабителей.
Вовка научил меня ловить рыбу на донки, которые у нас называются кабалками, и связывать из лески эти нехитрые снасти. Мы ставили их на реке весной, когда только сходил лёд. Самыми волнующими были моменты, когда приходило время проверять кабалки. Длинное удилище, с привязанной к нему леской с крючками закреплено на берегу. И вот, замирая от предвкушения удачи, медленно поднимаешь его, вытягивая из воды леску… Ещё крючки не показались из воды, а ты уже по дрожанию удилища чувствуешь – есть! И вот он, незабываемый миг восторга, ради которого рыбак и живёт. На всех шести-семи крючках трепыхается рыба, серебряcь чешуёй! Такая ловля захватывала даже меня, равнодушного к рыбалке, и я не раз возвращался с реки с ведёрком, полным плотвы и подъязков.
Во время весеннего разлива Вёкса затапливала луга от деревни до дальнего бора, и вся эта обширная территория превращалась в сплошное водное пространство. У Соколовых стаскивали с повети лодку, и начинались наши водные путешествия. В пасмурные ветреные дни в дощаные борта судёнышка плескались волны, обдавая нас холодными брызгами, и мы, воображая себя суровыми мореходами, боролись со стихией. А каким блаженством было в тихую, теплую погоду, сидя в лодке посреди водного простора и разоблачившись до пояса, подставлять ласковому солнышку побледневшее за зиму тело!
В первые годы после переезда в Завал из «сухопутного» Берелева многое для меня было в новинку. Несложную науку управления лодкой я осваивал под Вовкиным руководством. Он заставлял меня - то грести, то сажал на корму с рулевым веслом. Когда лодка садилась на мель, Вовка, удивляясь моей нерасторопности, кричал: «Куда правишь, мотыга!».
Безуспешно пытался научиться у него свисту. Свистеть он умел так, что с ближайших деревьев срывались вороны. Делал он это даже без всякого закладывания пальцев в рот, как некоторые, а как-то по-особому растягивая и утончая верхнюю губу и подводя к ней нижнюю. Глядя на мои напрасные старания, выносил приговор: «Ничего не выйдет. У тебя верхняя губа слишком толстая». Тогда я пошёл другим путём – наловчился так пронзительно визжать, что от свиста это отличить было невозможно.
Вспоминая сегодня детские годы, удивляюсь. Разделяя с Вовкой ребяческие досуги, что-то перенимая у него, я всё-таки умудрялся сохранять внутреннюю самостоятельность. Влияние его на меня, если и было, то ограниченным. Он, к примеру, с детства курил, уже почти не стесняясь родителей. Ко мне эта дурная привычка не пристала.
Кроме наших общих интересов, у меня были и свои, которые мой друг не разделял. Главный мой интерес, наверное, был книжный. О моей любви к чтению и об отношении к книгам буду говорить отдельно. Вычитанное из книг давало направление мыслям, иногда чем-то особенно интересным я даже делился с Вовкой, пересказывая содержание.
С учёбой в школе у него были трудности, к наукам голова его была плохо приспособлена. Может быть поэтому, зная о моих умственных интересах и моём книгочействе, Вовка их ценил. Как-то, помню, по его просьбе я написал за него домашнее сочинение по «Капитанской дочке». И написал вполне прилично, разобравшись в отношениях Гринёва-Швабрина и верно оценив отношение автора к Пугачеву. За сочинение Вовке поставили «четвёрку», а я удостоился от него похвалы.
Он даже поддерживал некоторые мои способности. Был у меня период в ранней юности, когда я возомнил себя певцом. В этом заблуждении меня утвердил Вовка. Как-то, помню, мы с ним возвращались откуда-то на телеге. Заканчивался тёплый летний день, на горизонте розовел закат. Нас потянуло на лирику, и мы затянули известную песню «Там вдали за рекой». Вовка вдруг замолк и сказал: «А ты вообще-то хорошо поёшь». Этой скупой похвалы оказалось достаточно, чтобы во мне взыграло дремлющее честолюбие. Я начал выступать с песнями на школьных вечерах, обо мне уже вспоминали в праздничных застольях взрослые, уговаривая показать свой талант. Однако всё это быстро мне надоело, и певческая слава моя сошла на нет.
С Вовкой так или иначе связаны и другие моменты моего детства. Его племянница Лариса из Ленинграда, гостившая у них летом, вызвала у меня едва ли не самую сильную мальчишескую влюблённость. Она была примерно моего возраста, хорошенькая полненькая девочка, на которую уже поглядывали и ребята постарше. Я испытал к ней целую гамму чувств - от желания обратить на себя её внимание какой-нибудь выходкой, даже грубой, до грустного томления возле неё и понимания безнадёжности своего влечения. Лариса догадывалась о моих страданиях, они были слишком заметны, однако ответных чувств я, деревенский мальчишка, у неё не вызывал. Разумеется, мы были ещё детьми, и всё-таки эти неразделённые переживания стоили мне многих печальных минут.
Освоение велосипеда тоже связано с домом Соколовых. Вместе с Ларисой приезжал её младший брат Лёшка. У него был детский двухколёсный велосипед, на котором я и учился кататься. Происходило это по утрам, когда приходилось ждать Вовку на улице. Пока он завтракал, я от нечего делать осёдлывал стоящий у крыльца Лёшкин велик. Со временем научился держать на нём равновесие, преодолевая порядочное расстояние. А кончилось всё тем, что осенью мама купила мне уже настоящий взрослый велосипед, на котором я стал ездить в школу.
Дальнейшее вспоминается с грустью. Нашей дружбе с Вовкой Соколовым не суждено было продолжиться, хотя мы всё так же жили рядом. Но пора ребячества заканчивалась, мы вступали в иной возраст, становились старше и наши пути стали расходиться. Уже не детская жизнь требовала от каждого ответа на вопросы - кем быть, каким быть. Со мной, по крайней мере на ближайшее время, было ясно - надо было заканчивать восьмилетку. Но Вовка на эти вопросы, я видел, вразумительно ответить не мог.
Из-за неприязни к учёбе в восьмой класс он не пошёл. Уехал в Ленинград, к старшему брату Михаилу, в своё время окончившему ФЗУ и работающему на каком-то транспортном предприятии. Это лето мы впервые проводили врозь. Осенью Вовка вернулся - устроиться в городе ему почему-то не удалось. Стал он каким-то притихшим, неуверенным в себе. Никогда раньше не видел его таким и, наверное, с этой поездки он стал терять в моих глазах. Уже не хотелось смотреть на него снизу вверх, как раньше, отношение к нему было скорее, как к равному. За лето я окреп, повзрослел и собирался в выпускной класс, а Вовке похвастать было нечем. Его юношеское превосходство безвозвратно ушло в прошлое.
Дальнейшая жизнь развела нас ещё больше. Вовка стал работать в колхозе, и его послали учиться на механизатора на шестимесячные курсы в далёкий Батайск. Судя по всему, эта первая длительная отлучка из родного дома, стала для него своеобразным рубежом. Вернулся он во многом другим, изменившись, к моему сожалению, не в лучшую сторону.
Нетрудно было догадаться, да он и сам рассказывал, в какой компании пришлось ему полгода осваивать профессию механизатора. Собранные со всей страны сокурсники не отличались ни культурой, ни нравами. Не имевший внутренней устойчивости Вовка, конечно, не мог не попасть под их влияние. Нахватался плоского юмора, усвоил какую-то зубоскальную манеру общения. А самое печальное - пристрастился к выпивке. Алкоголиком стать не успел, но притягательной силе спиртного сопротивлялся слабо. Обнаружилось это после того, как он вернулся и стал работать в колхозе уже квалифицированным специалистом.
Можно сказать, того Вовки, которого знал, с которым дружил, больше не было. Убеждался в этом в моменты общения с ним, всё более редкие. В голове у него была сплошная техника, особенно хорошо он почему-то усвоил марки автомашин, щеголяя этим в разговоре. Как сейчас вижу его, азартно описывающего какое-то происшествие на дороге:
- …И тут вылетает из-за поворота сто тридцатый! Ка-а-к врежет ему прямо в лоб!
Вот эти-то «сто тридцатые» и развели нас окончательно. Мои интересы простирались совсем в другом направлении. Дальнейшая судьба моего бывшего друга – армия, потом не совсем трезвая колхозная жизнь и, наконец, женитьба на приезжей учительнице и переезд из деревни в пригород Ленинграда – прошла, по сути, мимо меня. Я шёл своей дорогой.
…Никогда не понимал людей, навсегда порвавших с малой родиной и не стремившихся хотя бы раз побывать в тех местах, откуда начинал жить. Для меня это – всё равно, что вырвать из книги жизни первые, самые важные и самые лучшие страницы. Может быть, Вовка считал начало своей жизни неудачным, и не хотел его вспоминать – не знаю. Но в родной Завал он больше не возвращался никогда, дом их после смерти родителей заселили другие.
Смутные сведения о его жизни доходили до деревни скупо. Он работал трактористом в пригородном совхозе. Довольно часто выпивал, что и привело к роковому концу. После работы выпили в каптёрке. Собутыльники ушли, а он, оставшись один, прилёг на топчан и уснул. Промасленная спецовка упала на раскалённый обогреватель, задымила и вспыхнула. Как показала экспертиза, Вовка смертельно отравился дымом ещё до того, как огонь добрался до топчана…
Судьба Вовки Соколова, к сожалению, не исключение среди деревенской молодёжи моего поколения. Убеждаешься в этом, бродя по сельскому кладбищу. Много знакомых имён – тот отравился спиртным, этого задавил трактор, другой разбился на машине… Как будто злой рок тяготеет над российским селом, как будто кто его приговорил. Даже выбравшись в город и обосновавшись там, некоторые не могут избавиться от этой печати обречённости. Аркашка, к примеру, женился и переехал жить в Галич. Через несколько лет во время пьянки родственник жены проткнул ему ножом печень, а «скорая», приехала слишком поздно…
Впрочем, осветить болезненную тему умирания деревни я собираюсь в другой главе.
Назад к Главе 7:
http://www.proza.ru/2018/11/18/1501
Далее к Главе 9:
http://www.proza.ru/2018/11/18/1513