Самое сложное в таких рассказах найти ту точку,с которой можно начать повествование.
Все люди любят тайны, а порой люди придумывают их себе и это наполняет их серые будни особенным смыслом. Для детей, эта,едва уловимая паутина недомолвок, самая лучшая почва для выдумок,а ночь дополняет фантазии красками и звуками. Все свое короткое детство, которое Лара помнила, ей казалось, что не родня она им. Не то,что не дочь, а какая то совсем не их дочь.
Бессонница подкрадывалась к ней на цыпочках, и они вместе и выбиралась к зеркалу,всматривались в отражение,вздыхали,и скрипнув дубовой половицей, забирались холодными ногами в постель, размышлять. В ее кудрявой головке, где-то совсем в глубине, проявлялись нечеткие размытые картинки с запахом сена и трав. Потом, еще денек- другой,она маялась ощущениями, и забывала все, жила своими хлопотами дальше и недолюбливала школу. Чем старше она становилась, тем реже приходили неясные тревоги и сны, разве что только в самые жесткие моменты, каких- либо выяснений отношений. Чаще всего это было когда родители ругались из-за денег, но ей это было не оценить целиком,а жизнь без денег была какой-то ужасной и сразу голодной, в понимании ее детской головки. Странные, истерзанные и искаженные отношения в семье были нормой-недосказанный упрек матери и перекошенный рот отца. В дни громких скандалов, в ее голове лопалась миллионы красных точек, она сжималась от страха в комок и пыталась быстрее заснуть,но во сне летела в какие то овраги и просыпалась от ужаса падения, скрежета металла и звон стекла.Утром она, мокрая и истерзанная сном,с трудом смотрела на мать и отца.
За окном шел расцвет социализма, равенства, братства, по утрам детей будила «пионерская зорька» которая взахлеб врала про невероятные подвиги по сбору металлолома и макулатуры. Мир находился в расцвете застоя, уравниловка уровняла всех до среднестатистических желаний быть винтиками.
Скрежет поселился в ней и стал частью ее образа. Вы спросите как – можно его разглядеть? В свои тридцать лет она была уже старухой. Нет не внешними данными, а именно всем нутром. Скупо выдавливала она из себя жизненную смазку на один только этот день,который проживала сейчас. В прекрасные тридцать лет она продолжала носить детский свитер, эпохи затертого соцреализма, лоснящийся на локтях заплатками писаря, моды серых довоенных лет,и она, усаживаясь за стол, приступала к работе молча, натянув еще для верности нарукавники серого цвета. На ногах ее были разбухшие от времени и влаги неопределенного фасона то ли сапоги, то ли валенки. Мешок, который мнил себя юбкой, перекошено висел одним боком в пол.
Самое главное в ней была эта готовность выгрызать все и у всех, ради любой, даже крошечной выгоды, которой в принципе не посчитать ни взвесить,и это пугало и шокировало окружающих. Поиск мнимой выгоды занимал все пространство и время в ее голове, и по каждому пункту ей была нужна неоспоримая гарантия. Пожизненная. Жить экономно, словно складывая вдох и выдох, на потом, научила ее мать, женщина одержимая экономией.
Грубое лицо Марии было изрезано толстыми морщинами, они разрезали обветренные и обвисшие щеки на отдельные кусочки, брови были нарисованы таким изгибом, как обычно бывает у страшных трефовых дам, а ее огромное тело было наполненный грубым басом и тяжелой одышкой.Слишком крепкие, не женские, руки привыкли тягать тяжести,слишком хваткий взгляд пронизывал вас до кости и казалось,что она уже пересчитывает деньги в вашем кошельке.
Будучи с хорошим образованием Мария рано поняла,что ее не устраивает эта уравниловка в зарплате, и что максимальное рвение приносит ей лишь какую -то десятку,да ее еще нужно выбить у начальства. Ей не подходит. Муж ее человек умный и честный посмеивался над возмущениями жены,какой смысл,- все так живут.
Федор выбрал ее за невероятные зеленые глаза, за косу густую, Мария была хорошего, крепкого деревенского дома, где родители были работящие,зажиточные, уживчивые во все времена с любой властью. Свадьба была крепкая, деревенская,а ночи жаркие, молодые. короткие.
Жесткость в Марии набирала силу постепенно, словно прорастало в ней что то новое, неизвестное. Вот уже житейская мудрость перерастала в прижимистость и одержимость.Федор посмеивался и не предавал значения всему по отдельности и сообща.
- Давай пасеку заведем, отпускные сложим и заведем.
- Мария, а кто этим будет заниматься, да и куда девать этот мед, да и дело надо знать.
- Я буду,работать все время за зарплату не хочу, могу больше...
- Хорошо что я зарабатываю, иди иди медонось пчелка, смеялся он,с жаром обнимая горячие плечи.
Но она прониклась всеми, казалось бы незначительными, деталями. Пчелы ее не понимали, не слушали, жалили без промаху, но вытирая мокрое лицо, она продолжала подчинять себе мохнатый рой насекомых. Первый результат и первый скаченный мед, и вот они первые свои деньги. Вне профсоюза и табеля.
Мария развернулась не на шутку: стала растить пчелиные семьи, сама заказывала улики,сама все организовывала,только изредка муж помогал с тяжестями. Зимой ей становилось скучно и она искала себе занятость- не стесняясь торговала медом, не стесняясь продавала излишки с огорода, не путаясь в цифрах вела свою математику. Амбарной книгой в доме ведала только она. Муж посмеивался – купчиха ты моя, но уже имел весьма ограниченный допуск к ее бухгалтерии.
Через пару лет купила она себе плохонький «Жигуль», а тут как гром среди ясного неба- перестройка и можно кооперациею завести, а у нее ж готовность номер один. Она итак все это делает, первый кооператор страны, а ментов прикармливать будет не надо..
За окном шли года бездорожья и полного обвала и разрушения всего, что казалось незыблемым. Деньги сменяли разного рода бумаги, процветал бандитизм и беспредел. По телевизору объявили, что секс есть, что колдовство то же есть и дали людям сериалы про красивую жизнь, вместо хлеба. В дефиците было все – еда, вещи, порядочность, доброта.
Пасечное дело пошло веселее, но на работниках она экономила, взрослеющая дочь безропотно работала везде где пошлют, муж, подмятый в развернутую кооперацию, подсохнув в теле и в праве голоса, тягал все, но от ужаса происходящего в доме и пересчета всего и на все, стал тихонько выпивать, отводя душу. Дома ему становилось не по себе- от вывернутых карманов до выделенной порции скупого ужина.
Дом у них был дорогой, с любой точки зрения – от места до размера. От нареза земли до ставень, от высокого забора до дубового паркета. Но кем Федор был там теперь?? Пленник? Раб? Чернорабочий? Права голоса его, как и близости лишили быстро, едва только появились эти кооперативы. Мария мстила ему за непонимание. А он перестал понимать ее давно - к чему, откуда такая жадность? Откуда такая оборотистость до тошноты. Она никогда и ничего не делала просто так, с душой.
Если угощала- то подпорченным, если отдавала что кому- то только то,что продать не могла совсем, но ждала, ждала благодарности. Запасы в подвале были на годы, но все не для них, не для этого дня или праздника. Единственным исключением из жестких правил временами была сама Мария. Иногда приливало к ней тепло, она грубо смеялась и огромной рукой подвигала себе тарелку с едой. Улыбалась свершившемуся. Никто и не знал о чем речь. Дочь, потупив взгляд, молчала.
Муж давно посапывал в маленькой комнате, на двуспальной кровати раскинулось широкое тело хозяйки, которая храпела басом и казалось, что даже во сне следит, не подошел ли кто к холодильнику лишний раз.
Когда же лопнула и прорвалась эта сила? Он помнил этот день, но никогда не знал, что дочь видела это все,привычно подглядывая за родителями,выискивая ответы на свои внутренние вопросы. В их интимной жизни всегда были правила игры, Мария была не робкого десятка и темперамента у нее на троих бы хватило. Он тогда чуть хватил лишнего, и вроде все было ничего, но не вышло,осечка. И она разгоряченная ласками,осознав, что ничего не будет, пнула его ногой. С силой. Он упал. Просто на пол. И не стал подниматься.Так и проспал на полу. А утром она перешагнула его. И уже навсегда.
Лариса пошла пятнами и внутри себя скрипела – Тряпка, тряпка, ненавижу! слабак!А внутри ее, битым стеклом, осыпалась любовь к добродушному папке.
За окном бежали ручьи, весна была в разливе. Они были в том возрасте, золотых лет, когда в свободе можно было искать удовольствие и жить. Но Мария теперь была уже слишком самостоятельна, слишком по-своему богата. Не только загрубевшей красотой, но еще и умением делать деньги. Это была уже новая порода купечества. У народа появились деньги. Первые богачи лихо кутили в ресторанах. Челночники возили товар на себе. Мария тягала наравне с мужиками. Да с мужиками то же получалось.
Муж сжимался, попивал водочку, прятал какие- то копейки на сигареты и отдавая платежку жене выворачивал копейки из карманов. Дочь, совершенно подавленное и убежденное матерью существо, принимала женскую правду и считала ее с детства единственно возможной. Внутри у нее было стойкое убеждение катастрофы, что они где-то на грани голода,и ей в голову никогда не приходило угостить кого-то конфетой. Праздники у них отдавали фарсом и трагедией, нет конечно она тогда никаких этих слов не знала, но изобилие роскошных яств и ограничение, всегда растягивали поедание "праздника" до приграничного его качества.
Подрастая, Лара все больше презирала отца за слабость, ничтожность личности, за то, что из достижений - одна зарплата и премия и тут же жалела его, любила какой то другой, маленькой частью, особенно в дни нагоняв от матери.
Взрослея и наливаясь желанием она стыдилась своих красот, а черты лица у нее были необыкновенные, красота болгарской и турецкой крови -брови соболиные в разлет, скулы острые вверх, зеленые глаза в черной нити ресниц,губы красные, тонковатые, но с жемчугом белых зубов. Красота такая классическая, как в любые времена писали художники, как в любые времена влюблялись поэты.
Но поэт это голодранец, это не жених. Мать все время смотрела на богатых женихов, о самостоятельном выборе речь не шла, хотя и дочь ее присматривалось не к беднякам. Однако приличные богатые люди из толстой чиновничьей касты, или там прокурорские - чурались жлобоватую ловкую торгашку. Услуги от нее или там деньги в благодарность это одно, но о родстве и речи не могло идти. Торги затянулись до двадцати шести, а это уже было с любой точки зрения перебор. Перебрав все возможные варианты, мать решила, что пусть хоть работящий будет муж, все экономия, не нанимать чужих.
Свадьбы не было, так узкий вечер с тщательным отбором на пропуск в дом. Молодая была уже не молода и потому с трудом дышала в материнском свадебном платье, которое как не освежали, чуть отдавало желтизной.
Мария привычно следила за каждой съеденной ложкой, и лишь молодой жених плененный иллюзией богатого приданого и красотой зеленых глаз, питал наивность по поводу своего будущего.
Жизнь молодых быстро обрела колючие рамки, выкармливать тощего нищеброда Мария не собиралась, мягкостью или сексуальностью ее дочь не могла привязать Кольку. Коля хотел жить на широкую ногу, тем более видел достаток, но то, что в его кошельке будет шиш и холодность, от давно молодой невесты,- не ожидал, как и того, что подаренное на свадьбу уйдет в общий котел, о котором он и понятия не имел неделю назад. Мария жестко сказала, что все стоило денег и немалых.
- А сколько ты потратил? Даже кольца,и те за мой счет.
Шантажировать дочерью, быстро забрюхатевшей не получалось, а вкалывать по дому и приходилось за двоих, грузчика не нанимали, чернорабочего то же. Мать властно распоряжалась их временем, их сном, их едой. От такой удушливой жизни зятек стал попивать, да старался улизнуть из дома или задержаться где –то по делам. Роль домового батрака, которую он примерял, была для него – молодого и горячего чужда. Хотелось секса.Да- да, обычного секса. Который бывает лишь в двадцать лет. А жена, которая тут образовалась неожиданно быстро, с животом и токсикозом, ничего подобного не хотела. Как он женился он и сам не понял, но всего как- то стало мало, а желаний было слишком много. Да он по натуре не злой, и жил бы наверно даже,но крепкая хватка тещи откровенно пугала.
Жизнь быстро стала похожа на котел, в котором каждый плавился со своей скоростью, у каждого были свои ожоги и только Мария имела на все практичный взгляд.
После нескольких отличительных демаршей и громких попыток скандалить за невесть откуда объявившееся - "мое" Коля был выставлен за порог, без права на будущего ребенка. Все. Не оправдал доверия, для людей – понятно лентяй и подлец, а для дочери – не реви, ребенок будет,и чего тебе еще надо? Откуда ей было думать, что у дочери могут быть свои желания? Да и какие? Да и зачем? Хватит уже всего что было потрачено, да и расходов впереди еще вон сколько- роды,пеленки.
Для полного спокойствия по ночам- завели собак и обучили сторожить дом по периметру и рвать на части всех, кто сунется. Рванул было Николай с размякший от вина душой, да по незнанию через забор, но едва унес покусанную жопу и ноги в одном уцелевшем ботинке. Стопа ныла от укусов и прихрамывал он потом до конца жизни, до конца памяти. Мария своей предусмотрительностью гордилась и разливалась грубым смехом.
- Ишь чего удумал мерзавец! Дочь ему подавай!!! Я ее буду кормить, платить за роды и содержать,а он небось с леденцами к нам!!! Денег не даешь - нет и дочери!
Условия посещений новорожденной были простые, у всего была такса.
За окном студеным ветром дышала зима, хрустел снег под ногами. В карманах к половины людей гулял ветер, а у половины карманы стали набухать от денег. Богатели нынче быстро, быстро и сгорали Появились первые процентщики, и это были не банки. Это были люди у которых теперь было все- скупка валюты, подпольные предприятия, контрабанда. Стреляли. Преступный мир вошел в жизнь среднестатистического человека, и шансон звучал в многочисленных кафе.
В это время Мария развернулась в торговле будь здоров. Она возила торговать обноски внучки, обноски свои и дочери, она скупала продукты в деревнях перепродавала в городе, она закупала все и везде, отвозила, торговала высчитывала
И вот мы видим нашу героиню в свои тридцать старухой,а их уклад сформирован абсолютно крепко, намертво, благополучно. Изменилась только выдача конфет -по прежнему покупалось две конфеты или выдавалось только две, но одна была для Марии, а вторая - пополам дочери и внучке. Отца из списка вычеркнули.
Внучка Любочка, которая билась затравленным зверьком,боясь всего на свете и будучи не совсем здоровой с рождения, умела лучше всего одну только вещь на свете - безотказно улыбаться. Туповатой и открытой улыбкой. Светясь всем нутром простецкой отцовской крови. Лара понимала, что простота не красит, и ее пугал неглубокий ум дочери.Но другой, увы, не было.
О том, как у них с деньгами и где они, знала всегда лишь одна мать,но отец и дочь были убеждены, что с трудом сводят концы с концами и торговля покрывает лишь бензин и купленные в деревне по дешевке продукты,что и позволяют им выжить в это трудное время, тем более что на ребеночка ни алиментов, ни какой помощи, все стараниями одной Марии. Никто из семьи и не считал, что жить можно как- то иначе, или что они живут как- то плохо, конечно где- то в глубине души, у Лары мелькали тени сомнений, но все свои детские страхи она давно переросла, она понимала что в этом жестоком мире, что в этой борьбе за будущее теперь уже не ее личное,а Любочки, нужно экономить Противно конечно, но нет никакого другого выхода. Это глубокое убеждение непротивления Марии удивило бы любого стороннего человека, но уклад их купеческой семьи был незыблем. Мария продолжала накапливать.
Как случилось, что Лара опять собралась замуж ?
При всей ограниченности свобод, при все крепостнической занятости, при всей заношенной одежде? К дочери решил свататься ее давний знакомый по техникуму, парень внешне видный, красавец по всем показателям- от роста до лица,да косая сажень в плечах. До Лары он был женат несколько раз и все время неудачно, так как исповедовал мало кому понятные жизненные принципы. Терпеть жизнь с ним отказывались,что бывшие отличницы, что самые последние оторвы, потому все считали его малость придурковатым. Деньги всегда делают мужчину привлекательным и свободным в выборе женщине, поэтому одиноким он в принципе никогда и не был.
Он бы и не планировал разведенку Лару в свои спутницы жизни, но случайно встретив ее на рынке, его потянуло с силой палача к жертве. Все было аппетитно и ясно. Она.
Он знал, как обставить все. Дорогие и щедрые подарки, согласие на обязательно законный брак, готовность содержать и дочь и внучку, готовность делать руками. Мария чувствовала вот эту, возникшую ниоткуда,- золотую жилу. Опытным глазом она легко определила легкую придурковатость зятька, но это не мешало ему зарабатывать приличные деньги, и его намерения быть в доле по затратной части – окончательно пленили ее ростовщическую натуру и она дала согласие. Федор тяжело вздохнул.
Наполнить новую семью советами и контролем у матери не получалось, потому что все переехали к новому мужу в дом, и каждый, по своему облегченно, вздохнул.
Девочка Любочка была ребенком болезненным, и в умственном развитии знатно отставала, что было заметно любым, не медицинским, взглядом. Патологическая, унизительная жадность делали ее, ребенка Любочку, изгоем в любом детском обществе. Никто из детей детском саду и понятия не имел,что жвачку едят половину и когда надоело заворачивают в фантик на потом….
За окном было славное время легких денег, в стране появились деньги у всех. Резкий рост среднего класса, полные рестораны, первый Египет и Турция, - ну наконец-то страна шагала вперед. Быстро рождались фирмы, долги, проценты. Женская половина человечества стала носить меха и шляпы, было модно жить хорошо.
Молодожены жили сложной кардиограммой – от унизительной жадности,возведенной в степень хозяйственности, до болезненной щедрости с неоправданно дорогими покупками, но ребенок никогда не мог понять- можно ли есть вторую половинку жвачки, или нельзя.
Придурковатый молодожен имел своеобразный подход к сексу и элементы насилия доставляли ему особое удовольствие, Лара привычно покорялась, в принуждении и боли было ее естество, но синяки на лице все же были не приятны, приходилось оправдываться.
На самом деле ее никто не бил, скорее это была мертвая хватка минета, или отчасти принудительные игры, от которых, в принципе, каждый получал свое. Лара и сама удивлялась, как покорность, через боль, делает ощущения острыми и это было так притягательно, что долгое время она просто ни о чем и не думала. Наслаждение оно затягивает.
Любочка путалась под ногами и лукаво подглядывала за всем,и это возбуждало и ее,и отчима. Она была его Лолитой, за которой он подсматривал и которая возбуждала его. Мать боялась признаться увиденному, но ситуация уже сжималась в узел похоти и откровения. Веселые игры в купание или переодевание, ласки ко сну - стали буднями, необходимыми, как воздух, трогать зреющую девочку было так возбуждающее томно, и потом бежать к ее матери выпустить пар, зажав ее рот при болевом спазме вырывающегося крика насилия и удовольствия. Замкнутый круг сжимался, но во всем было волнение всех.
Лара качалась на волне удовольствия и открывшихся возможностях. Первый раз в жизни ее голос имел значение и она могла влиять на решения, кроме того она,как и всякий человек, приспосабливалась. Боль иногда была невыносимой, но она была платой за новые возможности – за хорошее пальто или ботинки, за вещи которых никогда не было, за голос, который никогда никто не слушал. Но не стоит забывать,что жизнь,которой она жила всегда, никуда не отступила и только лишь обрела новую форму и Лара вдруг стала потихоньку что-то прятать и откладывать. Она тайно выносила из дома то продукты, то деньги, но муж ее хорошо считал. Его игра в дурака была проста. Чем больше она утаскивала, тем больше было можно применять силу, или играть с девочкой. У всего своя цена. У жадности самая дорогая.
Иногда в нем просыпались демоны и он вводил ЧП в отдельно взятой семье- все переходили на хлеб и воду ради эксперимента, и можно было лишь боевые 100 грм водки. Неделями тянулись дни особой войны. Тогда в нем просыпалась особая жажда власти и секс становился повинностью, и игры были жестокие, хмельные, болезненные.Лара приспосабливалась, ждала амнистии и оттепели.
Девочка в такие дни манила невероятно, и он неотступно дышал ей в лицо перегаром, дожидался после школы и вел невнятные разговоры. Она,как юная Лолита, ощущала свою власть и огрызалась с матерью, зная,что он поддержит ее. Теперь она то же вела с ним игру, подсознательно. Она позволяла ему трогать ее ножки, играть в прятки в темных коридорах, он жадно хватал ее тельце, она весело смеялась. Он придерживал ее в объятиях чуть дольше и головокружение и желание вспыхивали моментально. Однажды он пришел в ванну без одежды. Любочка испугалась. Она никогда не видела голых мужчин. Он не владел собой, но не опустился до насилия. Это была их тайна, которую однажды и застала Лариса. Бомба не могла взорваться, ведь каждый знал на самом деле, что черты не существует. Но Лара бросилась с кулаками на дочь, на него, она задыхалась от ужаса, но не могла позволить этому быть и он бил ее по настоящему первый раз, за желание за возбуждение с силой, за рухнувший мир его страсти, он взял ее избитую с такой силой, что она не могла шевельнутся, и встать она не могла до утра. Утро ступало медленно, через следы драки и насилия,и лишь в детской комнате в горячих объятиях спала маленькая Лолита, улыбаясь сквозь познанное могущество всего лишь странных ласк.
Лара три дня не вставала с постели – не могла. Разбитые губы не позволяли ей ни говорить ни есть. Лицо искаженное отеками стало словно чужим. Любочка светилась улыбкой, муж дрожал над счастьем, которое нужно прятать и держать взаперти. Он чувствовал нутром, что Лара не примет этого, но ведь он не проникал в дочь, он даже не вредил ей физически,а жена отворачивалась к стене и молчала. Отец странного семейства терял голову от счастья наблюдая как девочка ест, как она моется в душе, как в кровати она все более изыскана в ласках.
На пятый день Лара на рассвете собрала нехитрые пожитки, сдернула с общей кровати Любочку зажав ей рот и выскочила на улицу в полную темноту.Она тянула ее всю дорогу практически на себе, она бежала с ней, как волчица, уволакивая подальше от охотника, она неслась через самые темные улицы и влетела в родительский двор задыхаясь от страха. И когда первая опасность была позади она затащила дочь в сарай, не будить же родителей, и лупила чем угодно, приговаривая за что.
Любочка упала без сознания.
-
С рассветом в доме воцарила мгла.
За эти несколько лет, что Лара была удачно замужем, в доме ничего не изменилось- мать ела поедом отца. За что? За все – за лишнюю спичку преувеличивая бедность; за кусок хлеба, на который он да – зарабатывает, но не так как нужно; за кусок колбасы, которую принес, но ест …
- Ты ведь ни копейки в дом не даешь лишней – все на сигареты изводишь, сдохнешь то же от них или от водки.
Почему они жили? Да потому, что как то было не принято перестать жить.
Он давно был домашним крепостным, давно был просто чернорабочим в доме, который построил сам. Был ли он счастлив? Только в те редки моменты, когда решал сложные, порой невозможные задачи и выполнял их блестяще. Специалист он был на вес золото и люди уважали в нем именно крепкие знание и благодарили как могли - кто деньгами, которые тот тщательно прятал: кто презентами, которые он то же оставлял для своей свободы - кофе и сигареты и только сладкое нес внучке.
В доме процветала повальная экономия всего и на всем, словно жили на краю нищеты, но в это же время семья ходила по дубовому паркету,мебель была лучшая, двери, ставни- все купеческое, но все это было как в упрек, все не в радость.
Как и когда возникает это подавление одного человека другим? Когда боль, унижение и удовольствие - просыпается все это в одном человеке одновременно и как он заражает другого ?
Откуда приходят эти воспаленные ночи? Когда унижение дня, осыпается в унижение близости и и удовольствие захлебывается в слезах. Как выгнута в страсти ее спина и дрожит от взрыва вселенная, но вытолкнув его из лона своего, она покрывается панцирем, экономя слова только что пережитого счастья. Постель его в дальнем углу- кровать из школьного лагеря с продавленным матрацем и будет ли завтра хоть минута той прежней Марии.
Он часто думал – зачем они живут? Хотел уловить минуту и поговорить, по душам, ведь раньше у нее была душа. Раньше и спали и целовались вместе. А может все от того, что детей нет. Своих. Мария простить себе не могла, что пустая. И Лару они то случайно взяли, после гибели его сестры. Потом и перессорились со всеми в деревне, чтоб никто никогда ничего не сказал. Лара так похожа на погибшую сестру. Иногда так же смотрит на него. Но любит мать. Да и Мария любит ее, жестко конечно, но по- настоящему. Она ж ее все же вырастила.
Мария бывало то же не спала ночами. Думала. Иногда просыпалась в ней та прежняя и ей так становилось себя жалко. Этих своих теперь огромных красных ручищ. Жаль было своей красоты, которая ушла, испарилась, словно не хотела жить с ее страшной натурой. Закипало в ней все, когда понимала, что не тот ей мужик был в жизни нужен. Когда уже было решено, что она бездетная и когда погибла мужнина сестра, а ребенок остался- внутри нее не было и сомнения. Конечно, они ее удочерят,да и как не любить-то? И семья у них получилась настоящая. Мария считала, что счастье бывает разным. Тогда, когда еще с пасек начинали, она все хотела лучшего, для всех. Вот тогда она много чего прошла и узнала. И роман у нее случился с одним большим человеком. Яркий, короткий. Он женат, она замужем, у каждого по семье по детям. И было то у них это всего пару раз, но так, что она это помнила. Как узнала она силу и ласку, и как понесла в животе плод этой нежности. Мир перевернулся в ее голове. Выскребла она своего ребеночка. Выкинула. Рвала себя на части от злости. Не простила. Никому не простила боль и кровь свою убитую. И мир ее перевернулся, ей было можно все, все перед ней виноваты. Сколько потом было этих мужиков разных, так для похоти, незаметных, но никогда больше не повторялось под ее сердцем жизнь. Бог дал ей один шанс, но она его сама изничтожила, но принять этого не смогла. Ненавидела.
И не было больше никакого счастья, зачем продолжаем вместе жить? Так он у меня половину всего оттяпает, ему ж по закону положено. А я все это заработала. Вот этими ручищами. Не бывать этому.И пусть он из себя добренького не стоит, просто в девках течет его кровь, и дальше мысли ее наливались ненавистью.
Шли годы и исчезло все совсем уже не было никакой близости, удовлетворения от ни унижения, исчезли колкие насмешки, уже ничего не держало их, а они жили. Хотя он и не жил, так отбывал наказание. Наказание за малодушие, за трусость, за молчание. И заболел он быстро. Жестоко. Жестко. Хотя, наверно, как все. Все сейчас умирают от рака. Приходишь с легкой болью или медкомиссией и гаснут глаза потому, что нет смысла тратить деньги. Мария на него тратить не станет, да и дочь вернулась из замужества покореженная. Молчит и она и внучка. Что то случилось но обе не говорят. Та понятно – дите не разумное, но Лара молчит и муж то их и не ищет и одежду не возвращает. Какое лечение, я то все равно умру, а им денег нужно – вещей то нет совсем. Им деньги нужнее. Главное, чтоб не больно.
Мария и не собиралась его лечить - нет смысла, одни затраты. Вон Лару и Любочку опять кормить и одевать надо Два рта плюс и если один в минус… все равно тяжело.
Решение и не обговаривали, просто посмотрели в глаза друг другу минуточку,
и поняли, каждый свое, без дискуссий и рассуждений.
Он молча сгорал, а она отступилась и не пилила его за пьянку.
Потом слег, но лежал не долго. Мария, при живом муже, проведя все предварительные расчеты, обошла кругом начальство ставя их в тупик требованием выплатить похоронные. Но для нее взгляды не имели значение.
- Не выживет же, правильно я говорю? А у меня потом времени не будет пороги околачивать…
И давали, подписывали, стыдились, прятали глаза, но выплачивали похоронные по еще живому человеку. Даже формально живому.И получив все до копейки она зашла сказать ему, что можно уже отходить. Разрешение, как причастие, и теперь уже ненужный тут совсем, он, первый раз за долгие годы согласился с женой и легко испустил последний выдох.
Люди шли через брезгливость, ведь быстрая молва про гробовые облетела всех моментально. Вдова продолжала смотреть в руки всем тем с кем работал ее муж, всем тем, кто мог еще что то дать,но люди не хотели.
Дочь ощутила ужас пустоты, когда не стало отца. Оказалось, что его она всегда тайно любила, что даже, когда в солидарность с матерью, молчала на ее стороне, у нее в душе жила любовь и ощущение этого родного человека. Теперь разрушено было все – и гармония молчаливого предательства и скамья бесконечных обвинений и возможность жить на любой грани мазохизма, потому что теперь Любочка была и дочерью и соперницей. Лара чувствовала удавку на своей шее от этой бесконечности унижения и удовольствия, от подчинения и боли, ничего не было по стыднее, этого.
Лолита переживала свою первую драму отношений с мужчиной, уже сейчас в этом возрасте девяти лет она пропиталась удовольствием от страха и возбуждением от возможного. Насилие окутывало ее пеленой нежности. Даже оплеухи матери приносили пульсацию в паху, ведь именно потом должно произойти главное, она видела это сама.
За окном шумела первая революция, люди уже познали вкус денег, свобод, мира. Люди стали ощущать себя иначе, их мысли еще не были политически продажны, их мысли были еще чисты. Свобод становилось все больше у одних, у других все меньше возможностей.
Пришлось быстро приспосабливаться под новую жизнь. Мария быстро переключилась в упреках и укорах на Лару и та прогибалась до своего дна постоянно, терпя лишения во имя того,чтоб дочь забыла все,что уже видела и все, что уже пережили. Лара пристально вглядывалась в ее глаза и пыталась понять есть ли в этой истории продолжение. Любочка, не блистая умом в средней школе, еле справляясь с переходом из класса в класс, еще несколько раз тайно прибегала к бывшему маминому мужу.
Конечно, он обещал ничего никому не говорить, и заманил ее к себе, но от страха Любочкино очарование таяло и не вызывало былых острых чувств, он быстро терял возбуждение и потерял интерес.
Любочка окунулась в летние каникулы в которых было полно работы по дому, да и строгая бабушка быстро доводила ее до иступленного возбуждения. Но Мария была привязана к внучке осколками женского тепла и подгребала ее спать в большую постель. Бабушка храпела страшно и ее грубое лицо стекленело, Любочка разливалась горячим жаром в паху и боялась дышать, набухала от страха едва шевеля ладошкой.
Неслось время и Любочка слишком быстро росла, слишком быстро взрослела, много ела, и наливалась плотью с открытой глуповатой улыбкой. Страх быстро сжимал ее внутренности, скидывал горячую волну в пах и она расплывалась дурацкой улыбкой. Никто не понимал откуда эта легкая придурковатость и подчинение кому не попадя, никто не могу уловить связи между удовольствием и испугом. Лара выбивалась из сил,пыталась вложить в нее будущее. Лара стремительно старела, за несколько лет растеряла всю свою привлекательность, поседевшие волосы были собраны в резинку, кожа ее обвисла, глаза потухли и вгрызаясь в черствый хлеб она не ощущала ничего кроме злости на этот мир, который теперь был во всем виноват перед ней. Она только теперь поняла, какую жизнь прожил ее отец, внутри нее скребло скрежетом унижение, но больше ничего не приносило ей радости. Каждый прожитый день был днем затрат в которых она корила себя за не сэкономленный хлеб, или протертый носок.
Любочка с трудом заканчивала школу, нужно было думать куда ее устроить, ее аттестат был только для училища, но этот факт невозможно было признать.
Но у Любочки была привлекательна другим и умело этим пользовалась. Высокая по своей природе с тонким лицом и невероятными зелеными глазами матери. Тонкий нос и детские ямочки, длинная в теле и с тонкими ногами, все это было трогательно в коротких юбочках и прыгало в такт походке пшеничными хвостиками. И однажды, вот такой богатый и очень взрослый папик, приметил ее на улице. Жертве всегда нужен палач. Она села к нему в машину, она играла с огнем чувствуя жар в паху, она манила его приоткрытым ртом и он принял ее игру. Он дарил ей конфеты и игрушки. Он рассматривал ее девичьи прелести через тонкие футболочки. Быстро подступало лето и она двигалась тонкими ногами в шортиках. Папик подъехал и она привычно прыгнула в его машину. Он больше не боялся ее несовершеннолетия, он знал свою жертву, как инструмент на которой можно играть вдохновенно и трепетно. У него уже был дом, на отшибе и все приготовлено. Она несмело вглядывалась в скудную обстановку, она знала что игра достигла главного момента. Он даже разрешил ей сделать глоток вина и принялся играть с ней в прятки, и даже когда уже словил ее в постели все так же бережно щекотал пяточки подбираясь к почти детскому нижнему белью. Он готов был грызть ее зубами, но дрожал только от невероятного удовольствия. Любочка не боялась, она сгорала в неге. Их игры стали регулярными и в одну из встреч он разорвал ее девственность под ее восторженный крик. Интерес был исчерпан. Он испарился из ее жизни так же внезапно, как и появился, но девочка грустила не долго, так как все менялось очень быстро выпускные экзамены, вечер, и теперь уже летний зной и поступление, которое с треском провалено. Но в ней никакого огорчения. Ведь все ее внимание на другом – молодой и очень молчаливый, сильный как животное, работник чинил их сарай.
Женская семья жила все тем же укладом жесткой экономии, все тем же придирчивым тоном Марии принимались решения и управлялось их маленькое княжество. Скандалили они редко, так как протест в принципе был исключен. Лара работала везде, где можно, но ее права были самые ничтожные – отдать денег и ничего не требовать и не ждать. ЕЕ одежда была старой и заношенной, лицо сухим и густая волна побелевших волос связана в тугой хвост, на вид ей можно было дать лет 60, при ее скромных 45. Выживание давалось ей с трудом, понимания не было ни с матерью ни с дочерью. Каждый вил из нее свои веревки и она, абсолютно раздраженная на все остальное человечество, угождала им всеми своими силами. Она ненавидела свою жизнь, но не жалела себя, она экономила свои слезы и свою боль, возможно что они ей еще пригодится. И Боль которая жила в ней, была двигателем внутреннего сгорания.
Работников они нанимали каждую весну, чтобы поддерживать свое огромное хозяйство, только женских рук не хватало, и все стоило денег, которых было бесконечно жаль. Нынче латали сарай- чинили крышу и лили от мостки. Отец и сын. Болгары, крепкие коренастые и при этом жадные до работы, девок, вина и денег. Молодой заглядывался на Любочку, Лара это чувствовала, но никогда не видела их даже рядом. Его широкая спина и шея покрыты грязью и потом. Глаза на выкате черные, как смола, губы жадные, Лара нутром чуяла в нем зверя. А с виду был приветливый и тихий.
Он впился в Любочку красными губами, как стемнело, он держал ее тонкую шею и умирал от желания и она умело провела его через адский костер возбуждения. Любочка забросила все, каждый вечер она ждала с трепетом тонкой лани, на ее шее пульсировала голубая жилка и он ломал ее на деревянной лавке и оба были счастливы от познания.
Живот у нее появился к осени, неожиданно выкатился кругляком. Мать и бабка аж присели – откуда? Любочка растирала слезы и говорила невнятное оправдание про один раз тогда еще летом, боялась, что ругать будут. Любочка была с виду еще совсем девочка,нос нелепым круглым животом, в котором жил какой-то ребенок, которого она не хотела и не любила уже сейчас. До того,как мать и бабушка увидели ее пузо, она осознав перемены, всячески пыталась избавиться от ребенка сама, она поднимала тяжести, прыгала , парилась, думала даже проткнуть его спицей, но побоялась за себя. Пришлось принять неизбежное. Ее главный палач выкатывался в мир округлым животом позора перед всеми соседями. Желающих смеяться и шипеть в лицо было предостаточно, девочка боялась беременности и отношения людей и все больше, плакала и ненавидела дитя в себе.
Терпи,- говорила Лара и кусала губы, отворачивалась и шла к себе.
Новая жизнь набирала обороты, но кольцо жестокости сжималось все крепче.
Обычная история внешне благополучной семьи,когда у каждой участницы была своя горькая не испитая чаша. Наслаждение и удовольствие переходили грани разумного, каждый брошенный камень жалости распускал по судьбе тысячи кругов унижений. Каждая из них по настоящему боялась будущего и у каждой не было никого близкого.
За окном отшумела еще одна революция, страна входила в годы войны, невероятно дорогих денег и невозможных людских испытаний.
Лара тихонько выла глядя в зимнее окно, новости были наводнены кровью, и ей казалось, что теперь в общей жестокости им не выжить, и ребеночек им всем ни к чему. Малыш ничего еще не знал о любви, бесконечно чувствовал ненависть,и она была ему родня...
Маленький палач отсчитывал время до рождения.