Все захлопали радостно в ладоши, когда шасси самолета уверенно катились по гостеприимной мексиканской земле. Капитан через радио отрапортовал что-то по-английски, но всем и так было понятно, что они в Канкуне. Стюардессы суетились, готовясь к высадке пассажиров, а наиболее нетерпеливый народ прильнул к иллюминаторам, рассматривая невиданные панорамы. К самолету подъехал трап, дверь наконец-то открылась, и в салон пахнуло жарким дыханием страны кукурузы и текилы.
Старушка в розовой майке «Putin is my friend» вскочила задолго до приземления. Она явно куда-то опаздывала и заметно нервничала. Самолет прилетел на час позже, долго кружа над аэропортом ожидая своей очереди. Поэтому пожилую женщину не могли остановить ни уговоры стюардесс, ни даже преградивший ей путь единственный VIP-пассажир в блестящем костюме и со страусовыми перьями на голове, который по праву приобретенных билетов должен был сойти с воздушного корабля первым. Она так и не выпускала своего саквояжа, нахально отталкивая каждое препятствие с гиком и визгом охотившегося на белых индейца.
Ильяс Шутмудинович совсем не желал никого пропускать. Тем более, старушку в розовой майке. К ней он испытывал с первого взгляда какую-то острую антипатию и тоже не стеснялся в выражениях и действиях. Он отбрыкивался от наглой старушки даже ногами, норовя дать ей под дых, и даже хватался за ее ненавистную майку. Но все было бесполезно. Старушка явно шла первой к финишу. Тогда народный артист применил запрещенный прием и попытался потаскать соперницу за волосы с криками «Убью, с..ка!». Но та, как щитом орудуя саквояжем, все же отстояла свое право первой покинуть самолет, ловко нырнув прямо под бритыми ногами атланта.
— Куда, бл..! Это мой роллс-ройс…! — кричал ей поверженный народный артист, махая вслед каким-то растрепанным мочалом.
В этом мочале легко угадывался сорванный в неравной борьбе парик старушки.
— Я опаздываю на конгресс! Отвяжись! — показала ему неприличный жест внезапно облысевшая пассажирка. — Меня встречает делегация неоконов. А за парик ответишь! Мои адвокаты уже пишут заявление…
Артист со злости стал топтать парик ногами, как топчут повстанцы поверженный американский флаг. Ему ничего не оставалось, как довольствоваться вторым местом.
Старушка тем временем, потерпев неудачу с водителем Роллс-Ройса, тупой скотиной, как она его обозвала в конце прений, набросилась на такси, случайно оказавшееся на взлетно-посадочной полосе. Она на ходу запрыгнула на заднее сиденье и крикнула «Гони».
За ней вдогонку, все еще пытаясь реализовать реванш, умчался представительский Роллс-Ройс, увозящий Ильяса Шутмудиновича. Машину российскому артисту, очевидно, выделили организаторы его турне по Южной Америке.
Остальным пассажирам повезло меньше. Они еще стояли на трапе в клубах дыма и пыли, ожидая запаздывающий автобус-шаттл, как вдруг услышали звуки сирены.
К самолету стремительно приближалась скорая помощь в сопровождении полицейской машины. Всего этого Анатолий Петрович старался не слышать. Он стоял самым последним в очереди на трапе и прощался со стюардессой по имени Света.
— Ну-с, не поминайте лихом… — вздохнул он печально, с трудом отрываясь губами от протянутой ему для поцелуя прелестной ручки.
— А Вы что-то, Анатолий Петрович, не торопитесь вовсе… — заметила она, улыбаясь. — Спасибо, что выбрали нашу авиакомпанию.
— Многие же будут первые последними, и последние первыми, — сказал рядом с ними стоящий священник и перекрестился, с интересом вглядываясь, как из подъехавших машин выходят медики и полицейские.
— Ну что не движемся-то? Какой карантин? Какие сто долларов с человека? — кто-то громко возмущался на трапе. — Это у Вас карантин, а у нас нет.
Весь этот разговор передавался из ушей в уши, и, как по сломанному телефону, дошел до верхних рядов в виде зловещей информации, что выпускать никого без взятки не будут. Мол, дана команда на проверку всех прилетающих самолетов. Власти опасаются вспышки бубонной чумы.
— Твою мать, как бы не завернули!
— Весь отпуск в самолете куковать придется…
— Безобразие… Сколько можно нас обдирать?
— У них во всем русские виноваты!
Затем вверху стоящие пассажиры стали напирать на внизу стоящих, и, когда возмущение толпы достигло своего пика и уже готовы были бить медиков, желающих сделать поверхностный осмотр каждого, терпение у всех окончательно лопнуло, как мыльный пузырь. Ситуацию усугубил подъехавший автобус-шаттл. Несколько человек прорвали ряды медиков и кинулись занимать места. Началась давка.
— Everybody, go back to the plane, come on, (Все в самолет, пошевеливайтесь) — скомандовала полная негритянка в полицейской униформе, вытащив пистолет из кобуры и выстрелив для острастки пару раз в воздух.
На ней была традиционная мексиканская шляпа — сомбреро, которую она сдвинула на лоб, чтобы солнце не слепило ей глаза. Под ее ковбойские сапоги с железными пряжками упали две дымящиеся гильзы, а следом, с разницей в секунду, две подстреленные вороны.
«Ну что, голубчики, в Мексику захотели? — злорадно засмеялась старушка в хмельной голове Анатолия Петровича. — Хрен вам жирный, а не Мексика!»
Меткие выстрелы произвели впечатление. Толпа ринулась назад в самолет, а тех наиболее отважных, кто нырнул уже было в автобус, под руки выводили медики в масках и отправляли обратно на трап. Выглядело это со стороны как какой-то захват. Народ нервничал, матерился, но заметно редел. Наиболее ушлые сумели договориться с вооруженной чернокожей полицейской, которая, видимо, была тут за главного, и откупились сто долларовыми купюрами. Остальные же, не желающие расставаться с деньгами, заняли свои места согласно билетам и стали ждать объяснений. Больше всех у медработников вызвал подозрения мальчуган восьми лет, тот самый услужливый мальчик. Его лицо покрылось какой-то сыпью, и мама напрасно объясняла медикам, что сыночек просто-напросто переел конфет, а не болеет чумой. Ставка на выход мгновенно поднялась до тысячи долларов. Отток пассажиров заметно иссяк. Капитан самолета по радио сообщил, что связался с российским консулом и тот обещает прекратить произвол местных властей, но нужно немного подождать.
По коридору ходили медики в повязках, подозрительно присматривались к пассажирам и делали определенные записи в своих журналах. Полная чернокожая женщина с толстой пачкой долларов также расхаживала по салону. В ее непосредственную задачу входило соблюдение законов города Канкуна, и она была очень довольна. Это был самый богатый и покладистый самолет из всех, что она обдирала за последнее время. По большей части пассажиры были богатые и сговорчивые. Ее сопровождал напарник, типичный мексиканец — невысокого роста белый усатый мужчина в разноцветном пончо. Они перебрасывались между собой короткими фразами на испанском и громко посмеивались.
Их вдруг заинтересовал священник. Он сидел с зажмуренными глазами и перебирал четки, читая едва слышные молитвы.
— ;Dame eso! Contrabando? (Дай мне это! Контрабанда?) — потребовал строго полицейский с кобурой и протянул свою шершавую ладонь, требуя, чтобы священник снял и передал свой церковный символ. Серебро в Канкуне очень ценилось.
— Give your cross to him, please…, — перевела на английский чернокожая, но, видя недоумение на его лице, сказала на ломанном русском:
— Показать Ваша вещица, святой отец… Мы подозревать, что в ней спрятать героин.
— You have no right… I am an officer of the Central Intelligence Agency… (Вы не имеете права! Я офицер ЦРУ..) — вдруг поднялся с места поп, возмущаясь на чисто английском. — I’ve completed my mission and I’m returning to my people… (Я выполнил задание и возвращаюсь к своим людям).
— О чем это они лопочут? — удивился Анатолий Петрович, ничего не понимая из английского, наклонившись к Троцкому за ответом.
— Они требуют у него доказательств, что он агент ЦРУ. Кажется, его отпускают, — шепотом ответил Троцкий. — Да сядьте Вы на место! Не привлекайте внимания…
Тем временем, разговор между стражами порядка и священником-агентом происходил на повышенных тонах. В конце концов, священник разделся на глазах у изумленной публики, демонстрируя наколку на всю свою спину в виде трех букв CIA (ЦРУ) и свой обрезанный детородный орган. Это было очень убедительно.
— Bien, Senor. Yanqui… lo siento, puede irse… — вздохнула чернокожая полицейская, отпуская попа восвояси. (Хорошо, сеньор Янки, сожалею, можете быть свободны).
Ссориться с ЦРУ у мексиканских копов в планы не входило. Как только поп-агент покинул самолет, целуя свой крест, она обратилась к напарнику, едва сдерживаясь от смеха.
— No te preocupes, Alejandro. (Не переживай, Алехандро) … — Adem;s, el tuyo es mas grande. (Кроме того, у тебя больше).
— Me la sudo! (А мне по…), — отмахнулся тот, заметно разозлившись.
Уж очень Алехандро понравился серебреный крест священника, и он был готов дать свободу половине салона в обмен на эту церковную утварь.
Сейчас жадный взгляд мексиканца искал новую возможность быстрого обогащения. Эта возможность представилась сама собой.
— Не, ребята, так дело не пойдет. Сами пейте свою текилу, — не послушался дружеского совета Анатолий Петрович, громко выразив свой протест по поводу того, что лжепопа так легко отпустили. — У меня тоже есть кое-что для Вас!
Он закатил рукав по локоть, где был наколот якорь с годами службы и внизу надпись «Накуси-выкуси» и показал стражам порядка. Из чего они сделали справедливый вывод, что он им хамит.
— ;Qu; pasa, cabr;n? (В чем дело, козел?) — нахмурился мексиканец, который всегда требовал к себе уважительного отношения.
— Я кукарача, я кукарача, так ты меня обозвала. А я не плачу, а я не плачу, так ты сказала не со зла, — пропел Анатолий Петрович, явно издеваясь и крутя забавно над головой руками «фонарики».
Усы у мексиканца в пончо заметно наэлектрилизовались. Не было сомнений, что коп решил проучить выскочку.
;Qui;n demonios eres t;, t;o? (Мужик, ты кто такой, черт тебя дери?) — заорал Алехандро, требуя немедленного ответа.
Анатолий Петрович не знал испанского и уж тем более мексиканского жаргона, но интуитивно понял, что сейчас будут бить.
— Бессаме… бесамме мучоо…! — затянул наш герой душевно, игнорируя всем своим видом взбешенного копа.
— Ты кто есть кто? — пришла на помощь своему напарнику чернокожая, хватаясь за кобуру.
— Кто… кто… Конь в пальто! — выругался наш герой.
— No manches! (мексик. жарг. — не выноси мне мозг!) — и мексиканец, заметно нервничая, стал накручивать себе усы.
Он всегда так делал, когда дело пахло жаренным, а пахло оно достаточно часто, так что усы у него практически торчали в разные стороны. Он посмотрел вопросительно на свою чернокожую напарницу, и та засмеялась.
— Идти с нами! — на ломанном русском обратилась она к продолжающему петь «B;same mucho» русскому. — Я хотеть показать тебе, ковбой, как целуются мексиканцы. V;monos, amigos (Пошли, друзья).
Затем Анатолия Петровича под сочувствующие взгляды пассажиров и стюардесс провели уже в знакомую ему VIP-комнату, где на ковре еще валялось мокрое полотенце Ильяса Шутмудиновича.
Там для порядка мексиканцы вытащили дубинки и стали поучительно постукивать нашего героя по ребрам, затем усадили его на диван у иллюминатора, а сами сели напротив, закинув дерзко свои ноги на журнальный столик. Анатолий Петрович, почесывая свои зудящие бока, еще долго любовался чистотой подошв представителей власти Канкуна. В качестве моральной компенсации ему предложили отменную сигару, и все трое закурили, молча вглядываясь в глаза друг другу и смахивая пепел прямо на ковер. Затем приступили к допросу.