Августовский непогожий день подходил к завершению...
Небо грозилось к вечеру разреветься не на шутку, с утра пугая редкими каплями да резким ветром, который все чаще приносил с собой желтеющую листву да запах прелого леса, чернеющего вдали остроконечным гребнем.
"...Худенькая черноглазая девчушка в стареньком, стиранном-перестиранном платьишке торопливо переступала по узким штакетинам маленькими ножками в драных резиновых ботах, пытаясь убежать от гнавшегося за ней Федьки, рослого и вихрастого парнишки лет десяти. Боты скользили, норовя скинуть свою хозяйку в сырую траву у заборчика, но Зинка, проворно ступая на следующий спуск или подъём деревянной волны, успевала вскользь глянуть назад, оценивая расстояние между ней и её соперником.
— Вот убьётесь — зададут вам батьки по заднице!— истошно вопила вечно недовольная, крикливая старуха из-за ручья, на высоком склоне которого возвышалась церковь. А Зинка с двоюродным братом Федькой в очередной раз тренировались на интерес: кто дольше пройдет, не упадёт и не оступится, уверенно - шустро шагая по штакетнику волнообразного забора, который окружал по периметру здание старой церкви. В церкви нынче находился магазин, и покупатели, привыкшие к виду детишек на заборе, редко окрикивали их, разве что своих замечали и гоняли с ограды. Ходить по штакетнику от столбика к столбику детям безумно нравилось, и за долгие вечера они до того нашпиговались, что тянули на рекорд. Рекордом считалось обойти всю изгородь кругом и ни разу не упасть. Зина постарше на год, и у неё, лёгонькой, почти воздушной, получалось лучше, но и крепенький Федька, похожий на невысокого мужичка, не отставал.
Бывало, насобирывалась целая ватага ребятишек, школьников и дошколят, и устраивались соревнования: если зимой, то мала беда — в снег бухнуться, а уж летом редко когда не бежала детвора домой с синяками да шишками, набитыми на самом заборе и под ним. Но упорства не занимать: дотемна скачут по штакетинам, забывая о времени и о погоде, лишь бы обогнуть всю церковь да не соскользнуть мимо. Редко кому удавалась эта затея, и считалось высшим счастьем для прошедших по всему забору без промаха вначале загадать заветное желание, которое обязательно — в это истово верилось! — исполнится. "
— Зин, а давай еще кружочек, пока не стемнело, — подначивал меня Федька, и я без раздумий соглашалась, потому как домой идти не хотелось...
А что дома? Тогда я уже в состоянии была посмотреть на родителей со стороны, сравнить их с другими, и сравнение было зачастую не в пользу самых дорогих мне людей, и оттого было больно маленькому сердечку в груди, и откуда-то подступали горючие слёзы, но никому не хотелось их показывать, и сжимались зубы... Папка — грубый хромой мужик, потерявший ногу, когда на мотовозе работал в лесу, вечно пьяный, злой и матерящийся, — поносил маму, молчаливую и неласковую, которую так изматывали его пьянки, что она даже огрызалась редко на его оскорбительные выкрики и привычно копошилась по хозяйству.
— Зинка, где тебя черти носят в такую темень? На, похлебай да живо спать. К Дашке ложись, не ко мне! — шептала мама, суетливо плеснув в миску рыбного супа.
— Что, кошка сухобокая, корова неподоённая, явилась!? — подвыпивший отец громко заорал на меня из комнаты, перемежая и без того грубые слова матом, — еще раз увижу на заборе — башку самолично оторву! Вишь, взяла моду зря обутку рвать!
"Зинку сморило быстро, глазки-смородинки смыкались сами собой, да ещё прижалась к широкой Дашкиной спине, пригрелась и забылась безмятежным детским сном...
Встала рано... Вышла на угор к церковке, в надежде увидеть там Федьку или кого из местной ребятни, но утро хмурилось и у заборчика никого не было. Вдали бренчало грузными колокольцами уходящее на туманные луга стадо, изредка протяжно мычало и ревело, но вмиг затихало под свистом резвого пастушьего кнута.
К магазину подтянулась баба Параня и уселась на широкое крыльцо со ступеньками на три стороны, чтобы первой дождаться нерасторопную продавщицу...
Соседка, бабушка Оля, визгливо донимала дедушку, отчётливо доносились её крики сквозь открытое оконце, смешиваясь с тявканьем деревенских собак.
Зинуля подошла к заборчику и про себя загадала:
— Если обойду, то папа пить не будет!
Быстро скинула боты, легонько вскочила на столбик и ступила худенькими босыми ножками на штакетины. Один пролёт, другой, третий... Шажочки мелкие-мелкие, неторопливые... Ноги скользят по влажным от утренней сырости досочкам, тычут в голые пятки штакетины, но девчушка упорно шагает вперёд, держит равновесие, покачивая руками, планирует над заборчиком. Шла, шла да и обошла вокруг церкви, спрыгнула с последнего столбика, откуда начинала, прислушалась — тишина...
Баба Параня одобрительно покачала головой:
— Ну ты, девка, ну даешь! Не оборвалась ведь ни разику! Я уж не смею и голоса подать, чтобы не сбить тебя!
А Зинка, довольнёхонькая, домой прибежала, тихонько пробралась в комнату, попутно заметив отца, работающего спозаранку у верстака в своей мастерской и что-то посвистывающего себе под нос, — видно, в настроении, — да мать, хлопочущую у печи, юркнула в постель, где еще сладко посапывала сестра-погодок, и заснула.
...Проснулась от тишины в доме. Светило солнце. Лучик-проныра, пробравшийся в комнату сквозь густую рябиновую поросль за окном, пригрелся в Зинкиной ладошке. Старшей сестры Даши рядом не было, как, впрочем, не слышно было никого из домашних. Вышла в кухню — самовар на столе, ещё горячий, и шаньги испечены, как на светлый праздник .
— Зинушка, ты дома разве? Гляжу: палки-то у дверей не стоит! Думала, быват, поставить забыли... — старуха пристально взглянула на внучку, вышедшую ей навстречу.
— Ты сёдне кабыть кака-то не така? Не заболела ли? — запричитала баба Оля, грузно вваливаясь в кухоньку, переступая через высокий порог больными ногами, кряхтя и охая.
— Нет, бабушка, у меня всё хорошо! Баба Оля, а где все?
— Как где, — за Пинегу на лодке в лес уехали. А ты почто дома?
— Да меня и не звали, — заоправдывалась девочка, наливая чаю себе и бабушке и ломая ароматную мягкую шаньгу.
А день за окном разыгрался такой красивый и тёплый, и огромное чувство радости охватило Зинку, и эту тихую радость она так боялась расплескать! Проводив бабу Олю, она тщательно вытерла пыль во всех углах, вымыла полы и выхлопала половики. Пустую банку, выкатившуюся из-под шкафа в кухне, вымыла до блеска, налила холодной колодезной водицы, за которой сама и сбегала, вытянув бадейку худенькими ручонками. В банку воткнула пучок полевых ромашек, давно уже облюбованных ею возле забора у церкви. И как дома-то стало весело и нарядно, — то ли от того, что маленькая хозяюшка сама создала такую красоту и порядок, то ли просто хорошо и светло было на душе, аж петь хотелось! Так хлопотала Зиночка по дому целый день...
К вечеру приехали родители с сестрой, весёлые, довольные удачной поездкой. Полные корзины грибов да ягод навезли, да ещё короб в придачу! Отец улыбается, сухобокой кошкой да коровой неподоённой Зинку не называет. Мама в хорошем настроении, похвалила дочку за наведённый порядок в доме, картошку пожарила, которую Зинка предусмотрительно начистила к их возвращению, а к чаю достала любимые Зиночкины конфеты "Белочка". Федька в гости заглянул, и его за стол посадили. А самое-то главное — папка трезвый и даже не канючил у мамы рубль на красненькую, пока магазин не закрылся!
После ужина Федька предложил Зиночке:
— Пойдем к забору, потренируемся?
А она в ответ твёрдо:
— Нет, Федя, не пойду больше."
После этого случая отец целый месяц не пил и такой нам отдых дал от своих пьянок! А на штакетник я больше не ползала. И к чему мой рассказ? А к тому, что с тех пор я усвоила: если очень-очень-очень хочешь, исполняются желания - то...