Толик уже четвёртый год рвал жилы на строительстве собственного дома. Ради материализации желания он бросил пить горькую, да, и то сказать, его четверо детей, старшему скоро исполнится двенадцать лет, вырастают в доме родителей Толяна — как его окликают на улице. Пожилые родители, не выдерживая неудобств связанного с растущей семьёй сына, вынуждены скитаться на съёмных квартирах, а матушку уже унесли на погост не из родного дома вперёд ногами.
Толя никогда не слыл отчаянным и сорванцом. Он старался ладить с более физически сильными соплеменниками, предпочитая тесное общение с ними даже в ущерб предполагаемым экономическим преференциям от людей самостоятельных, с независимой жизненной позицией и материально значительно более обеспеченных, чем его быковатые друзья.
Дружки Толи никогда не питали тёплых и трепетных чувств крутившемуся возле них мужичонке. Это он держал их за друзей, они же использовали Толю на побегушках, промеж собой называя шестёркой. Ребята, чувствуя свою полную безнаказанность, норовили попользоваться тем, на что право единоличного пользования закреплено за каждым мужчиной законом, религией и нормами морали, сложившимися в обществе.
Однажды Толя стал невольным свидетелем того, как лучший «друг» домогался его жены. Рогоносец прятался за камнями до конца процесса приставания и обнаружил себя только тогда, когда, разгорячённые, жена и «друг» привели себя в порядок, отряхнув одежду от прилипшей к ней пыли и травы. Выйдя из-за камня, Толя устроил сцену ревности, нанося смачные удары по лицу жены. «Друг» стал оттаскивать ревнивца от женщины, убеждая, что между ними ничего не было. И Толя поверил, он вдруг стал извиняться перед уже дважды, за последние полчаса, униженной женой и «другом», заискивающе заглядывая в глаза обоим, за преступное подозрение их в смертном грехе. Жена, вытирая с лица кровь, принимала те извинения неохотно, а «друг» простил почти сразу, надев на лицо маску искренней обиды за оскорбляющее честь обвинение.
Позже, когда Толя комментировал этот случай в кругу приятелей, в присутствии «друга», он подавал себя как отважного человека, бесстрашно ринувшегося в бой за поруганную честь на превосходящие силы противника. Приятели, посвящённые в суть события не хуже, чем его участники, согласно кивали головами в подтверждение силы характера настоящего мужика.
Совсем недавно свою мужественность Толян подтвердил вновь, а в глазах соседей и приятелей его авторитет «вознёсся до небес». Тот «друг», чьи забавы с женой Толи ещё недавно обсуждались обществом, как-то, слегка нетрезвый, забрёл на объект строящегося дома. Кипевшая до того работа, вдруг замерла. Неизвестно почему, но пьяного человека в коллективе, боятся на рефлекторном уровне, не весь коллектив, но большинство его. Помогавшие в строительстве мужики, разбрелись по углам всем своим видом выказывая, что им нет никакого дела до происходящего, хотя сердце каждого замирало при мысли, что они могут привлечь внимание подвыпившего. Толян с родственником залезли в машину, якобы перекурить.
Вооружённый тяжёлым ломом, загнутым на конце, орёл помойный блудил по стройплощадке в поисках собеседника. Когда он наткнулся на перекуривающих в машине, возмущению его не было границ. Как смели те два прыща уединиться без разрешения человека жаждущего общения. Процедура выдавливания прыщей была долгой, но безуспешной. Не помогало даже то, что пьяный сильно долбил по крыше автомобиля крючком лома. Страх затаившихся, подавлял их чувство собственности, хотя природа сделала его довольно развитым — чтобы стимулировать поступательное развитие общества.
***
Однажды, я поймал зайца петлей. Подхожу, а он ещё живой — удавку заломило на изгибе, и она не перекрыла кислород косому. Трусишка встретил меня весьма недружелюбно. Он подскакивал, сдерживаемый потаском, норовя зацепить меня когтями задних лап. Глаза его, краснйе от злости, выражали решимость. Наверно, победить он не собирался, но дорого продать свою жизнь, входило в его намерения. Это был заяц и у меня хватило мужества не спасовать перед его натиском, добил палкой по голове. Я тогда подумал, окажись на месте зайца волк, рысь или другой хищник, осмелился бы кто-то добить его вот так вот без оружия. У всего живого на планете чувство самосохранения развито сильно, оно способно подавить даже собственный страх. Маленький зверёк, загони его в угол, способен на подвиг. Человек нет. Вернее, не всякий человек способен на подвиг.
Страх, это очень сильное чувство, данное всему живому в качестве инстинкта самосохранения. Поэтому, естественно поведение живого существа, когда оно бежит сломя голову от надвигающейся опасности. Но, когда страх сковывает движения и, такое высокоорганизованное животное, как человек, - способный влиять на собеседника не только контактными способами, но и методом убеждения, жертвует своим достоинством без малейшего ущерба для противника, это уже не страх, это трусость.