Орфей неприкаянный. Гл. Твоё ромашковое детство

Альберт Светлов
Из главы "Твоё ромашковое детство"

Тайм–аут в виде больничного пришёлся мне весьма кстати. На работе ситуация опять пошла вразнос, и требовалось безотлагательно спокойно обдумать её, отлежаться. Катализатором негативных реакций вдруг выступила Мыльникова. Её класс изначально не слишком блистал особыми успехами в учёбе, но она не спешила принимать данный факт, а в середине третьей четверти внезапно сподобилась озаботиться низкими показателями по моему предмету. Надо отметить, до того момента я неоднократно пытался обратиться к ней за помощью в обуздании наглеющих спиногрызов, но взаимностью она мне не отвечала, отказывалась слушать претензии, с искоркой мудрости в зрачках, посмеивалась. Иногда она снисходила до беседы, но упрямо гнула свою линию, не давала говорить, обрывала, и безоговорочно вставала на сторону нарушителей дисциплины.
В завершении одного из споров Мыльникова напрямую заявила следующее:
–Беспокоить родителей из списка, что вы принесли, я не намерена.
Она, интонационно выделив финальную четверть фразы, аккуратно свернула поданный ей листочек пополам и медленно, со зловещим треском разорвала его на две части, затем ещё, и получившиеся клочки бросила в стоящую у стены мусорную корзину. Сделав это, продолжила характерным бесцветным негромким голосом.
–И беседовать с ними не планирую. Я вообще считаю, в кризисе виноваты вы, и только вы, Сергей Васильевич. Вы предъявляете неоправданно высокие требования к знанию предмета, необъективно, предвзято выставляете оценки. На занятиях у вас беспорядок, и в шуме вы вините детей. А что вы предприняли для улучшения дисциплины? Чем развлекли учеников. Я уверена, неудовлетворительные отметки ставить нельзя, и если учащийся ответил хоть что-то, то можно поставить и «тройку».
 –Но позвольте, Игнатия Владиславовна, вы полагаете, ваш восьмой класс…
–Я, полагаю, Сергей Васильевич, – Мыльникова поправила очки и вздохнула, видимо, поражаясь проявляемым мною тупости и упрямству, – выразилась достаточно чётко, и в дальнейшем не вижу смысла обсуждать десять раз однажды сказанное. Подумайте о моих словах и пересмотрите взгляды. Пока не поздно.
Химичка и математичка, присутствовавшие в учительской при сцене объяснения, притворно листали прессу, но я ощущал, с каким напряжённым любопытством они вслушиваются в пикировку, предвкушая обсуждение услышанного за чашкой кофе в лаборантской физика.
Нелицеприятный диалог проходил на фоне подготовки школы к лицензированию. В ожидании аттестационной комиссии помещения драили, меняли треснувшие стёкла, неработающие лампы вывинчивали, вкручивали новые, протирали пыль с подоконников, шкафов и рам. В комнату отдыха, где отродясь не стояло ничего комфортнее пары расшатанных парт и четырёх жёстких стульев, приволокли два глубоких мягких малиновых кресла, журнальный столик на колёсиках, и стопки газет и журналов. На пустых тумбочках расставили горшки с обалдевшими и скрючившимися от холода цветочками.
Осчастливившее нас благолепие после утихания страстей пропало столь же внезапно, как и появилось, олицетворяя собой элементарную, привычную показуху. Вскорости завуч порадовала коллектив известием о прохождении первого этапа аттестации, и объявила о необходимости каждому педагогу, и отдельно методическим объединениям, подготовить и сдать отчёты за три года работы. Основной груз бумагомарания пришлось разгребать мне, ибо Грачёва не работала, ухаживая за мужем, а с других взять было совершенно нечего. Оттого я вяло воспринял очередное кромсание опостылевшего графика, и без прежнего азарта пытался выцепить Раёву, которая, завидев меня, смешно, по–утиному переваливаясь с боку на бок, поспешно скрывалась то в столовой, то в директорской, прекрасно понимая, по какой причине я стараюсь её отыскать. Короче говоря, похабное расписание уроков править она не стала.
Уместно будет процитировать парочку отрывков из дневника, дающих красочную картину повседневного труда рядового учителя.

Из дневника Сергея Максимова.
27 февраля.
…Завершив занятие, спустился к гардеробу. Проводилось оно, на мою беду, в кабинете химии, где работает Кашкина. Не защёлкнул его …, а впустил туда подошедших ребятишек. И вдруг возле канцелярии догоняет Кашкина собственной персоной, и принимается начальственным тоном выговаривать: «Сергей Васильевич, что происходит? Я не обязана протирать за вами доску. Вы не в курсе, что должны запереть замок и снести ключи на вахту? Кто вам позволил учащихся без позволения запустить?» Привычный к кашкинской манере общения с коллегами, я, отвернулся и, изображая отсутствие интереса к  её воплям, двинулся дальше, и тут она мне вслед заорала визгливо пуще прежнего: «Эй ты! Я не с тобой, что ли, разговариваю, Максимов? Ты оглох? И дверь в следующий раз закрывай, я сказала! Ты понял?» Я тихо облез! Скрипя зубами от ярости, и проклиная белый свет, я взбежал на второй этаж, убрал … надписи,… ученичков выгнал в коридор, аудиторию захлопнул, брелок забросил вахтёрше. Ругаться с особой, прославившейся своим на редкость паскудным и склочным нутром, не хотелось. Я не обладаю ни богатым запасом матерных выражений, ни мощным голосом.

28 февраля.
…Неприятности начались с первого же часа: 10«В» оказался почти в полном составе к контрольной не готов, поэтому листок сдала только Радченко. Придётся ставить соответствующие оценки и остальным. Раздолбаи прекрасно знали, что у них сегодня проверочная, но не удосужились подготовиться. Вместо попытки, хотя бы, списать, они нарисовали на меня карикатуру и бросили её на учительский стол. Самое забавное не в этом, а в том, что правильные-то ответы я диктовал на прошлых лекциях. Оглоеды, их, однако, … не фиксировали, а бесились, точно обитатели Бедлама. Ладно, будут устно исправлять. Некоторые до сих пор в библиотеке учебники не получили, а ведь скоро четверть закончится…
… На 6-м уроке, в классе Мыльниковой, было ещё хуже. Бармалеи снова … не выучили термины, а я даже вопросы не сменил, использовал субботние. Но накатали отвратительно.
После этого эпизода настроение совсем уж упало. Никак не исчезает ощущение, словно я осуществляю бесполезную, никому не нужную деятельность. Детям ни хрена не надо, они ни к чему не стремятся. Всё, что бы я ни делал, – зря, впустую.