Пьеса-буффонада в одном Акте с Трубой и Пулеметом.
Действующие лица.
Повелеваев – руководящая элита. Видный мужчина, обладатель когда-то орлиного, а ныне усталого взора и хорошо пошитых брюк, которые все полагают Штанами Всевластия. Подчиненные называют его Шеф. Полагает идеалом императора Александра III, хотя его окружение носится с портретами Николая II, что как бы символизирует.
Подносилов – менее руководящая элита. Обладатель хорошего здоровья и жажды жизни, о чем свидетельствуют горящие глаза, три подбородка и внушительный живот. Умеет достигать желаемого - ладони повышенной хватательности и прилипчивости размером с лопаты для уборки снега как одна из причин успеха.
Усердный – очень усердный, но не очень умный попаданец в руководящую элиту. Неизбежная часть руководящей элиты.
Сидоров – владелец заводов, газет, пароходов. Никто точно так не знает, кто он такой, и откуда берётся на голову всех остальных.
Богдан Сорян – очень смелый и успешный на родительские деньги молодой человек. Считает себя пупом Земли, а Не тот народ (да и Человеков - тоже) за быдло, и не стесняется об этом смело говорить.
Отличников – подрастающая смена руководящей элиты. Отобран, обучен, натренирован, натаскан и морально подготовлен к великим свершениям. Любит тусить с Молодыми и Успешными. Грешен йогой, Хаббардом и комплексом отличника. Совсем даже не считает Не тот народ за быдло. Считает его не в меру расплодившейся и никому не нужной биомассой, которую надо отрегулировать процентов на 90.
Молодые и Успешные - молодые, весёлые, сытые, уху евшие люди с прекрасными лицами, непонятными родом занятий и источниками доходов. Точнее – непонятно с какого перепуга такое щщастье. Очень приятные люди как правило с хорошей родословной, среди которых однако присутствуют и самозванцы со следами доширака на одежде - босяки, живущие от зарплаты до зарплаты и покупающие статусные ништяки в кредит. У всех в руках - портреты Илона Маска, бизнес-тренеров, лайф-коучей и проповедников за всё хорошее против всего плохого. Во время действия хаотично перемещаются по сцене, временами выстраиваясь в очередь за новым айфоном, или просто собираясь в стадо… в стайку, и начиная весело прыгать, неразборчиво кричать и заходиться в экстазе от собственных же криков, размахивать портретами и молча замирать на время в позе рассерженной хохлушки. На обратной стороне плакатов, с которыми не так давно точно также прыгали и скакали их предки, можно разглядеть полустёртые светлые лики Кашперовского, Чумака и Мавроди.
Хор мальчиков. Интеллектуальная элита. Рукопожатная, рукожопая и неполживая. Люди с ещё более прекрасными лицами (как правило - седовласые, седобородые и в очках, хотя попадаются историки и аналитики с необсохшим на губах молоком) в пиджаках, с галстуками-бантами и бабочками, но в коротких шортах, гольфах и сандалиях. Хрустят французской булкой, ругают Большевиков и Не тот народ, отважно критикуют руководящую элиту, обвиняя её в узурпации власти и недостаточной либеральности. Временами кричат друг другу «мы здесь власть», многозначительно перемигиваются и напоминают о революции, назначенной на 31 ноября.
Аргентский – режиссёр, актер, писатель, немного композитор. Очень, очень талантлив.
Гитаревич – непрогнутый, но крепко ушибленный проклятым совком и томом Солженицина музыкант. Невозможно талантлив.
Маленькие Лебеди, они же Извращенцев, Склянский, Дранский, Табуретбаев и Вахтанг Камикадзе – крупные, творчески раскрепощенные молодые люди в стрингах, туфлях на высоком каблуке и кожаной сбруе. Талантливы – до неприличия.
Забулдыгин – пожалуй, самая сложная, трагическая, и требующая недюжинного таланта роль. Помимо прописанных по ходу действия сидения на стуле, извлечения звуков из Трубы-геликона и произнесения текста, исполняющий роль актер, руководствуясь своим видением происходящего в обречённой хамской стране должен изображать художника в творческой стадии опьянения, периодически прикладываться к бутылке односолодового Glenlivet 12-ти летней выдержки, кричать «Хамы!», изображать рвотные позывы в сторону зала (выражая таким образом полное неприятие коммуно-советской действительности творческой интеллигенцией) и заводить тёрки со зрителями, по мнению которых он трубит недостаточно громко. В частности - предлагая им выйти потрубить вместо него.
Разрушайтис – олицетворение успешных наций, освободившихся от русского гнёта и вступивших в европейскую семью. На нём дорогой европейский костюм, сильно заношенный предыдущими хозяевами и парадные пра-пра-прадедовские деревянные башмаки. На голове, как символ национально-освободительной борьбы – кепи с длинным козырьком, украшенное молниями и черепом с костями. Держится чуть обособленно от всех остальных. Сильно тормозит, начинает исполнять свою партию с очень большим опозданием.
Самоопределенский – олицетворение ещё неуспешных наций, освободившихся от русского гнёта, но пока никуда как следует не вступивших, а лишь вляпавшихся. Вышиванка с газырями, шаровары и шлепанцы без задников, но с носками; на голове – казахский борык из-под которого свисают роскошные накладные пейсы.
Эха Московская – рослая и массивная дама в белом балахоне, с копной всклокоченных волос и большой сумой с надписью «На нашу и вашу свободу». Очень переживает за нераскаянное состояние Русского народа, и потому предлагает всеобщее его покаяние перед всеми и за всё, с последующей самоликвидацией и самоукладкой в братские могилы. Очень переживает за благополучие соседей России и потому предлагает отдать кому по кусочку этой самой России, а кому и по половине. Одни полагают её просто дурой, другие – хитрой и бессовестной прохиндейкой. Сама себя она искренне полагает Совестью Нации, не уточняя – какой именно.
Винтажина Дворовая и Бенедектина Мухосранская – высший свет, непонятно – ещё этот, или уже тот. Дворовая - в майке, шортах, накаченных сиськах и губах модного фасона «жопа гамадрила». Мухосранская - в элитной шляпке и платье от кутюр из роскошной ткани с фееричным кроем. Вышивка, драпировка, украшения - невозможно оторвать взгляд.
Человеки – специально обученная прислуга элиты, с преданным выражением лица и белоснежными полотенцами с надписями «чего изволите» и «кушать подано» на согнутой в локте руке.
Не тот народ – сброд, быдло, ватники, нищеброды, степняки, хамы и лентяи. Не ценит, не понимает, не умеет зарабатывать, добиваться успеха и радоваться жизни. Не соображает, чего от него хотят заработавшие, добившиеся и успешные. Его постоянно - то много, то мало. Он не хочет спокойно подыхать, когда его много. И шустро размножаться - когда его мало, а он вдруг нужен. Пахать «за жрат» - он тоже не хочет. Не тот, одним словом. Мечтает о субботней баньке с веничком «за жизнь» и Вагоне большевиков. Умеет обращаться с Пулеметом. Вообще непозволительно много чего умеет, чем бесстыдно пользуется. Безмолвствует. Почти безмолвствует, за исключением азартных выкриков во время совершения Акта.
Голос – непонятно чей и непонятно откуда, усталый, временами раздраженный и не сулящий ничего хорошего.
Дух Солженицына.
Дух Маккейна.
Артефакты: Штаны Всевластия, Труба-геликон, Пулемет, Вагон Большевиков, Мешок с баблом и Корзина с Ништяками.
Действие первое, оно же последнее, хотя - периодическое.
Сцена, украшенная лозунгами «Страшно далеки они от народа… и страшно недалёки», «Жопа – близко», «После нас – хоть погром» и плакатом с изображением обаятельного полярного лиса с подписью «Снова с вами! Уже скоро и прямо здесь!» На сцену выходит Забулдыгин с бутылкой в руке, и трубой, как у Карабаса-Барабаса.
Забулдыгин (садится на стул, извлекает пароходный звук из трубы, кричит в зал): Чего пришли? Эта пьеса очень сложная. Вы всё равно не догоните. В Самаре меня не догнали. Хамы! (снова извлекает звук из трубы, прикладывается к бутылке)
Играют «Как упоительны в России вечера», и на сцену выпархивает Хор мальчиков с французскими булками в руках, следом, с радостными криками – Молодые и Успешные с портретами. Человеки накрывают фуршетный столик. Остальные общаются, смеются, кружатся в танце, скандируют нелепицы. Кто-то кричит «Мы здесь власть!». «Вечера» сменяются «Патриотической песней» Глинки. Человеки – пинками и заклинаниями на арамейском разгоняют тусовку по углам и сами замирают позади столика. На сцену степенно вышагивает Повелеваев в Штанах всевластия. За ним следует Подносилов, в руках которого - Мешок с баблом и Корзина с Ништяками. Далее - Усердный и Отличников несут кресло внушительных размеров, но плетёное из тростника. Сразу к фуршетному столику проходит Сидоров, под ручку с Мухосранской и Дворовой. Над ними всеми, осеняя их крылами свободы, плешью и бородой, со свистом пролетает Дух Солженицына.
Идут, держась за руки Самоопределенский и Разрушайтис. Опережая их, по сцене, спотыкаясь и пошатываясь, пробегает Дух Маккейна с надетым вокруг талии картонным макетом НАТОвского истребителя. Символизируя, таким образом, готовность пожилых демократий обеспечить безопасность демократий начинающих и неусыпную свою об них заботу. Оркестр в это время исполняет попурри из национальных гимнов, непринужденно перемежая их «Розамундой» и «С копейкой и полтиной».
Повелеваев останавливается. Усердный ставит ему кресло.
Повелеваев (садясь): Это хорошо, что уже можно сесть. Голова раскалывается. А ещё вчера, понимаешь, у тебя, Подносилов, в гостях пребывая, ногу зашиб, когда об ведро с «ролексами» споткнулся. Хорошо, что на твои личные мешки с баблом упал, а то ведь и убиться мог. Осиротели бы тут без меня всей страной.
Подносилов: Стараюсь, Шеф. В меру набиваю, чтоб мягко падать было.
Повелеваев: Молодцы вы у меня, молодцы.
Усердный (приложив руку к сердцу): Всей душой, Шеф! Лет ми спик фром май харт ин инглиш…
Повелеваев останавливает его жестом, но тут за сценой вдруг раздаётся рёв мотора и визг тормозов. Выходит Богдан Сорян.
Богдан Сорян: Двести двадцать! В городе! По встречной! Задом! Через три сплошных! Без прав! Кто так может, а? Ты можешь? (тычет пальцем в зал) А ты? Никто не может.
Показывает залу средний палец, смачно плюёт. Подходит к столику, берет бутылку вина, отвешивает затрещину Человеку, уходит. Повелеваев вопросительно смотрит на Подносилова:
- Это что сейчас было?
- Это? Это дети наши самоутверждаются.
- Во как… Может, машину отнять, а то он того, грохнет ещё кого-нибудь
- Ерунда. Бабла отвалим – заткнутся. А когда машины отнимаешь - они страдать начинают. От невозможности к росту и свершениям. А заняться – нечем. Быдлу всякому проще – пошёл да в дворники нанялся. Или на стройку мусор таскать. Вакансий дворников много, а вакансий какого-нибудь генерального директора, замминистра или начальника департамента – мало. Надо бы их побольше сделать, а то безработица среди детей наших – жуткая. У них от этого депрессии и душевная пустота. От безысходности этой они у Лошадеевой на даче собираются и с нашей тиранией борются. Дуру эту, Московскую слушают и тупеют всем стадом в состояние полена. Ещё туда Кировлесов приходит… ну, этот, который у Сидорова не пригодился из-за глупости, а мы его прогнали из-за его же жадности. Воду мутит...
Усердный (напяливает на голову фуражку с гербом несуществующего яхт-клуба): А вот я на дуэль этого Кировлесова! Как адмирал яхт-гвардии! Сделаю из него отбивную по-флотски! Чтоб остальным всем неповадно было!
Подносилов (заходясь смехом): Адмирал, твою налево. Его, можно сказать, на помойке нашли, отмыли, очистили от очисток, подняться дали, так из него уже и спесь дворянская попёрла.
Усердный(с треском рвет рубаху, и демонстрирует тельняшку в серобуромалиновую полоску): Я боевой адмирал-фельдмаршал!
Повелеваев: Не ссорьтесь. (Усердному) Уймись, дурак!
Усердный: Ну и пусть дурак. Зато преданный! Я в порыве верноподданнических чувств такого, понимаешь, наворотить могу! Такого… хоть кукурузы за полярным кругом насадить, хоть пустыню ледоколами распахать, хоть стадион на полмиллиона забабахать в степи, где столько вместе с сусликами не наберёшь. Всё могу!
Повелеваев: Можешь, верю…(достаёт из нагрудного кармана портрет предположительно Государя Императора Александра III, смотрит на него) Чего больше – пользы от их преданности, или вреда от их глупости? Подсказали б, Александр Александрович.
Голос: А ты сына его спроси, Николая Александровича. Он подскажет. Дневники его почитай. Ему в Ипатьевском подвале Откровение было, хотя доходить и раньше начало.
Повелеваев (морщится, отгоняет наваждение взмахом руки и смотрит на Подносилова с Усердным): Так. Не пора ли нам совещание провести. По делам нашим… скорбным.
Подносилов открывает рот, чтобы выразить согласие, но тут, внезапно, творческая элита начинает громко выяснять, кто круче – Рембрант или Павленский. Получается, что Павленский, так как Рембрант ничего не поджигал, яйца к мостовой не приколачивал и во французской тюряге не озвездюливался, но шум стоит невыносимый.
Повелеваев: Это что ещё за гвалт?
Подносилов: Это элита наша творческая.
Повелеваев: Я вижу, что не шахтёры. Чего шумят-то?
Подносилов: Педерасты, Шеф…
Творческая интеллигенция также внезапно смолкает, но уже Хор мальчиков начинает возмущаться, делать неприличные жесты и кричать про тиранию, сатрапов и «мы здесь власть».
Повелеваев: Ну, кто бы сомневался, этим тоже надо громко о себе покричать, иначе не заметят. (не вставая, поворачивается в их сторону, усталым голосом) Ты, там, мурло в очках и бороде! (Мальчики переглядываются, пытаясь понять к кому именно обращаются. Начинают прятаться друг за другом. Повелеваев указывает на одного из них.) Ты забыл, при чьём чутком руководстве библиотеку институтскую спалили? Историк... на нары захотелось?
Подносилов: Не надо с ними так, Шеф. Это же интеллигенция наша. Западники. Историки с географией, газетчики, аналитики, публицисты, блогеры. Офисное всякое опять же. Идейных дураков и нищебродов, кстати, тоже немало. То ли мозг нации, то ли… в общем, сами понимаете… но может пригодиться. Мы ж за европейский путь развития, а они там всей своей Еврожопой, только и топят за наших альтернативно одарённых, пока они к ним не приезжают, и не начинают номера откалывать. Тогда они сами же их пакуют и мочат. (презрительно усмехается) Сейчас мы недовольство снимем.
Берёт Корзину с Ништяками, раздает мальчикам свежие французские булки. Мальчики начинают радостно хрустеть, ругая уже большевиков и громко презирая Не тот народ:
- А вы знаете, что в Сталинское время как-то раз репрессировали полторы тысячи миллионов человек. По 100 тысяч человек в месяц, и так 15 месяцев. Статистикой подтверждено.
- Чудовищно! Это же полтора миллиарда!
- Да-да. Вот сколько народу большевикам от царской России досталось. А в СССР под его конец меньше трёхсот миллионов было. Всех извели.
- Лучших! Лучших извели! Один сброд остался. Шариковы. Сволочи и хамы.
- Да-а-а-а… а давайте ещё - кто громче похрустит!
- Давайте. За время царства Николая Второго в России построили семь линкоров и стопятьсот броненосцев. А за время правления Сталина – ни одного. Ни одного, господа! Это факт. Это я вам как профессор профессору.
- Сталин хуже Гитлера. Однозначно. Это я вам как Вексельман Зингельшухеру.
- Трупами в войну закидали! Это я вам как военный аналитик и ветеран World of Tanks.
- Да-а-а-а… довелись большевики до ручки.
Хрустят дальше.
Повелеваев: Однако… без этого всего работалось бы спокойнее. Итак! Что там у нас?
Подносилов: У нас построение Дивного Нового Мира. Задача выполняется успешно и в соответствии с утверждённым Планом имени всех вас и нас. Всё по плану, всё путём.
Сидоров (кричит прямо от столика): Дивный Новый Мир - это хорошо. Главное, чтоб в него народу много не попало. А то Ништяков на всех не хватит.
Повелеваев: А их и так уже не осталось. Что-то продали, что-то ещё накопать не успели, что-то кончилось. Сколько-то просто проипали. Не считал, честно скажу. Там цифры страшные какие-то. Собираемость налогов тоже не улучшается – уворачиваются, как могут. Суки жадные. А у меня детям скоро на клубные вечеринки хватать не будет.
Мухосранская (внезапно громко): Вчера я была на светском рауте. Это прекрасно. Такие люди, такие лица. Жизнь прекрасна! (еще громче и кокетливо глядя в сторону Подносилова) Только вот деньги кончились.
Подносилов (посылая ей воздушный поцелуй): О! Вспомнил кстати. И бабло закончилось.
Повелеваев: Как кончилось?
Подносилов (трясёт пустым Мешком): Тупо кончилось. Реально, Шеф. Денег тоже нет.
Повелеваев: Как нет?
Подносилов: Никак нет. Бизнес-джет заправить нечем, а мне на нём ещё собак с женой на выставку везти.
Самоопределенский: Ох, яка сумна новина! Ви таки тоже это слышали? (толкает в бок Разрушайтиса и танцует гопак, похожий на семь-сорок) Деньги у них кончились. Всё скоро кончится! Всё!!! Сгинут наши вороженьки. Ох, запануем. Ох, и проедусь я на «абрамсе» по Тверской!
Хор мальчиков:
- «Абрамсы»! «Абрамсы» на Тверской, господа!
- На Тверской? Дождались! Пороть и вешать! Вешать и пороть!
- Списки, господа! Готовим списки для люстраций и расстрелов!
- Уже прямо на Тверской? Наконец-то! Давно уж списки заготовлены. Ух, сейчас начнём!
- Нет, пока ещё под Тверью, но скоро будут здесь!
- Уж скорее бы, истомились душеньки.
От избытка чувств начинают обниматься и рыдать на плечах друг друга.
Повелеваев (сидя с задумчивым видом): Мда… где взять деньги, и куда же они в натуре деваются? Не постигаю… Подносилов! Может, тебя на бабло потрясти, а?
Подносилов: Меня нельзя трясти. У меня жена, дети. И от Мухосранской дети.
Повелеваев: Да ты что! И у меня с ней тоже.
Вместе: Вот шлюха. (Закуривают)
Повелеваев: А как думаешь, Соряна она от кого родила? От тебя, или от меня?
Подносилов: От Сидорова. Он тогда Соряном был. Ну, выгодно тогда Соряном было быть. У них масть пёрла. До этого – не пересчитать кем побывал. Теперь вот Сидоров.
Повелеваев: А почему Сидоров?
Подносилов: В Ивановых уже все кому не лень перекрестились.
Повелеваев: Да-а-а-а… это сколько же ему лет?
Подносилов: У него нет лет, Шеф. Капитал и финансы есть, а фамилии, отчества, Отечества и лет – нет. Он Вечный. И вездесучий. Думал, вы сами знаете.
Повелеваев: Конечно, знаю. Просто тебя хотел проверить. Да-а-а-а. Настрогали деток. А если ещё и Дворовая рожать начнёт? Не прокормим.
Подносилов: Прокормим! (истово рвёт рубаху на груди) Страну заложим-перезаложим, с молотка пустим, а прокормим! Наши дети – это святое!
Повелеваев: Согласен. Должно ж хоть что-то святое остаться. Кстати… не пора ли дать слово нашей молодёжи? Отличников!
Отличников (отбегая от толпы Молодых и Успешных с портретом бородатого йога в руках): Здесь, Шеф!
Повелеваев: Чего это у тебя?
Отличников: Это? Ничего… (ставит портрет за кресло) А вообще - чакры продувает хорошо! Особенно сахасрару, верхнюю коронную.
Повелаеваев: Да? Смотри, чтоб мозг не выдуло. Через верхнюю коронную. Итак, ситуёвина такая - доходы падают, социальная напряженность растёт.
Отличников: Ну, по поводу социальной напряженности сразу есть идея – устроить праздник. А чтоб гулялось веселее – открыть ещё больше всяких там ломбардов и кредитных лавочек.
Повелеваев: Хорошая идея. Кредиты и ломбарды, это Сидорова стихия. А вот праздник…Усердный! Замути какой-нить праздник для народа.
Усердный: Яволь, Шеф! Сейчас замундиалим! Лет ми спик фром май харт ин инглиш…
Повелеваев: Не продолжай. Иди отсюда. Организовывай. (Усердный убегает, Повелеваев ожидающе смотрит на Отличникова) Ну? Расходную часть усугубили из последних сил. Дальше делать что будем? С доходной?
Отличников: Что там у нас с Общаком на старость?
Подносилов (шаркая ножкой): Ну… что-то есть… пока ещё…
Отличников: Понятно… Хорошо! (хлопает в ладоши) Взять прямо сейчас, что ещё осталваось на старость. А саму старость – отодвинуть. В смысле - пенсионный возраст повысить. В интересах трудящихся - с целью укрепления их здоровья, повышения продолжительности жизни и торжества социальной справедливости как таковой. (видя вокруг озадаченные лица - поясняет «для тупых»,) Движение – жизнь. Чем дольше шустро двигаются – тем дольше живут. А чтобы шустро двигаться и не останавливаться – заботятся о здоровье и меньше болеют.
Подносилов: Так может тогда сразу нахер все эти пенсии? Вместе с бесплатной медициной? Как пережиток изуверской советской власти. Пусть здоровье укрепляют.
Отличников: Сразу – нельзя. Они тогда бессмертными станут. Пошутил.
Подносилов (смеётся): Шутник, а? А что ты там про социальную справедливость загнул?
Отличников: Всё просто - кто не работает, тот не ест!
Всеобщая тишина. Их рук Дворовой падает фужер с шампанским. Мухосранская падает в обморок вся целиком. Все вдруг замирают. Хор мальчиков перестаёт хрустеть, начинает перешёптываться:
- Заклятие… он произнёс заклятие. Древнее Заклятие Социальной Справедливости…
- С таким трудом преодолённое Избранными…
- Неужели снова?..
- Только «абрамсы», господа, только вешать и пороть…
Отличников (протирает очки): Вы меня неправильно поняли! Это они сами так говорили. Быдло с ватниками. Биомасса всякая. Когда социализм свой строили. Вот пусть и получают обратку по полной программе.
Дворовая: Ну, малец даёт, а!? Шлагбаумом тебя по голове! А, я уж в рожу ему примерилась вцепиться. (тычет ногой Мухосранскую) Вставай, дура, это не про нас.
Мухосранская (поднимаясь с помощью Человеков, в полубессознании): Уютное кафе на улицах с плетёной мебелью, где красное вино из местных погребов больших Шато... Валить, валить отсюда…
Повелеваев (облегченно смеётся): Я уж тоже подумал было… а, ты молодец, правильно тему чуешь. Нельзя нам трогать Скромное Обаяние Капитализма, понимаешь. Мы его заслужили. Пашешь, понимаешь, пашешь, как краб на галерах… Усердный?
Усердный (подскакивая): Яволь!
Повелеваев: Хватай мешок и наполняй по разработанному плану. (Усердный убегает с пустым мешком, Повелеваев с интересом смотрит на Отличникова) А, ты молодец. Молодец. Что хочешь?
Отличников: (преданно глядя на Шефа) Штаны дадите поносить?
Повелеваев: Подожди. Молодой ещё. Подрасти, окрепни. Наносишься ещё. Придёт твоё время. (Подносилов хватается за голову, отходит к столику и накатывает фужер водки) А, пока возьми себе пожрать в Корзине с Ништяками.
Отличников: Я не за жрать! (губы его дрожат) Я за идею! Я - за Дивный Новый мир! (замирает с гордо поднятой головой)
Подносилов (выпивает ещё водки): Да что же это, а? Вот же дал Бог начальника.
Сидоров (подходит к нему, элегантно кушая икру золотой ложечкой из баснословно дорогой икорницы): Что там опять у нас?
Подносилов: Ничего. Как обычно всё – мундиалим потихоньку. На остатках былой роскоши. Понимаешь – я для него… туда принеси, отсюда отнеси. Сделай то, сделай это. Я тут вкалываю, не щадя живота своего. Он уже треснет скоро у меня. А он… а он… Смену он себе выращивает! А я, что? Хер на побегушках? Подожди… не всё мне Подносиловым быть. Сам-то он забыл уже, как Подбегаловым работал.
Сидоров: Ой, таки скажу тебе, брат Подносилов. Фамилию поменять – это как два пальца об асфальт. Куда сложнее с тем, что у тебя в трусах. Тут даже крестик не помогает.
Подносилов: Ах, ты ж мурло лихоимское. Ты то, что у меня на пузе и в трусах – не трогай! Не трогай веру мою! Я не только грешу, я и каюсь. Каюсь! А не икаюсь! Я ворую и исповедуюсь. Потом опять ворую, и снова исповедуюсь. Я не только поместье в Наглии прикупил, как ты. Я здесь храм отгрохал. Я на один только паркет месяц пилил как проклятый всё, чем порулить приходилось. Меня - в рай без очереди пустить должны!
Сидоров: Я побольше твоего заносил куда надо, шлемазл. Грешники выгодны – они больше праведников заносят. Меня не то, что в рай без очереди, у меня там пальто принять должны с поклоном.
Плюют друг в друга. Сидоров уходит к светским львицам. Приносилов - к Забулдыгину, отхлёбывает у него вискаря, заводит разговор по душам. Хор мальчиков тем временем с умилением и надеждой смотрит на Отличникова, который с важным видом наследника престола стоит у кресла с Повелеваевым:
- Вы слышали про Дивный Новый Мир?
- Конечно, конечно! Наш человек!
- Растёт, растёт новое поколение, подающее надежды! О, Дивный Новый Мир…
- Да! Да! Уж поскорее бы он настал!
- Но возьмут ли нас туда?
- Безусловно! Кого же, если не нас? Не нас, неустанно боровшихся с коммунизмом и совком, во имя этого самого Нового Дивного Мира?
- Да! Да! Все эти наши марши, протесты! Первые робкие посиделки в тесных хрущевских кухнях. Не зря, не зря…
- А, наша неустанная борьба с ватниками, господа… как сейчас помню – зайдёшь в интернет и эдак вот виртуальным сапогом по морде сталиниста!
- Да, да! Заслужили! Мы заслужили быть там как равные среди равных.
- Выше поднимай! Как равные среди первых! Только мы, только совесть и неполживость войдёт в Дивный Новый Мир. Никаких ватников и степняков! Благолепие и чистота. Одни сплошные интеллигентные лица, благородство в чистом виде…
- Пир духа, господа… пир духа…
Кто-то начинает петь «Оду Радости», виртуальный борец со сталинистами рыдает от избытка чувств. Его сосед вдруг брезгливо смотрит на него:
- Знаете, любезный, да вы босяк и неудачник, как я посмотрю. (достаёт из карманов ключи от «бентли» и шмат балыка, вертит ими перед носом оппонента) И скажу вам честно – мне, успешному владельцу миллиардного состояния и преуспевающего либерального ресурса, бороться с коммунизмом в одном ряду с вами сразу позади вас ещё туда-сюда… но в Дивном Новом Мире таким как вы голожопым утыркам делать нечего. Хватит с вас и сраного Подмирья. (прячет ключи, жрёт балык, давясь и чавкая)
Его неуспешный сосед смотрит на свой огрызок булки и начинает рыдать сильнее прежнего, но уже от обиды. Его отводят, утешая, что все там будут. Непременно. Кто-то раньше, кто-то позже.
Голос: Господи! Да сколько ж можно смотреть на это всё? Сие невыносимо, Господи! Дай мне сил долбаться дальше с дураками. Укрепи и наставь… (слышен звук, будто кто-то налил стакан и залпом его хлобыстнул, занюхал рукавом, отдышался) Так… укрепляю, наставляю, иди долбайся дальше. Иду. Уже пришёл, уже долбаюсь…
Сверху раздаются грохот отбойного молотка и шум падающих кирпичей. На сцене все в лёгком охудении и непонимании.
Мухосранская: А, давайте танцевать и веселиться!
Снова звучат «Вечера», на сцене Мухосранская и Дворовая танцуют с Сидоровым и Отличниковым, остальные выпивают, закусывают, хрустят французской булкой и общаются по интересам. Зрители в зале обмахиваются веерами, разговаривают по-французски, чистят воблу, пускают по рядам принесённые чекушки. Какое-то время спустя действие продолжается.
Забулдыгин (извлекает звук из трубы, кричит в зал): Что притихли, хамы!
Подносилов (размахивая бутылкой и обнимая Забулдыгина): Эх, Забулдыгин, душенька твоя пропащая. Хочешь, я тебе тайну страшную открою? Там наверху, в забытом и заложенном камнями коридоре, за кучей старых вёдер, на стене - ящик вроде пожарного. А в нём – серп и молот. Сталин и Берия закладку эту делали. Сами. По завету Ильича. Опломбировано всё, и надпись трафаретом – «вскрыть, когда кончатся Бабло и Ништяки». Как вскроют – так и Труба нам всем придёт… Все загудим. Вот те крест. (крестится бутылкой, прикладывается к ней, напевает) Я помню тот Ванинский порт, и крик парохода угрюмый... (вытирает рукавом слёзы) Кого молотом в темечко, а кого серпом по яйцам. Не только лишь все успеют добежать до самолётов…мало кто успеет это сделать.
Забулдыгин: Да ну. Свистишь. (отнимает у него бутылку, прикладывается как следует, извлекает пароходный гудок из Трубы).
Отличников (разгорячённый после общения с Дворовой, снова подходит к Повелеваеву): Шеф! Разрешите обратиться! Есть ещё идея за доходы. Накинуть на НДС пару процентов. Ведь, что такое пара процентов?
Повелеваев: Вообще ни о чем! Так ведь, Сидоров? Что нам скажет наш финансовый капитал и эффективный бизнес?
Сидоров: Согласен. Два процента все переживут, немного почесавшись. Ну, что такое два процента? Однозначно надо поднимать. Действовать надо, Отечество в опасности!
Повелеваев: Где у нас Усердный? Праздник организовывает и остатки общака трясёт?
Усердный (весь в мыле): Здесь, Шеф! Всё по плану. Лет ми спик…
Повелеваев: Стоп! Тут дополнение к программе действий выработали. По ещё большему пополнению бюджета. Уходим в профицит. Исполняй!
Усердный снова убегает, прихватив заодно пустую Корзину, а Сидоров подходит к Повелеваеву, наклоняется поближе.
Сидоров: Но, есть один нюанс за два процента… таки мой эффективный крупный бизнес сейчас вообще в тяжелейшем положении. Которое, вы же сами и создали…
Повелеваев: Э! Минуточку. Создал его не я, а они… (показывает рукой в сторону Забугорья) Ты же помнишь – мы хотели, чтоб как равные со всем Забугорьем. А они хотели, чтоб мы просто сдохли, и все Ништяки просто так им оставили.
Сидоров: Да-да! А, ты рванул тельняшку и сказал – хер вам, сами скоро передохнете! Денег пустых нарисовали, и дикарей из Жопостана привезли…
Повелеваев: Да брось, ты. Брось! Ты ведь сам видел, что в Наглии с Бонжурией творится. Одни воспоминания скоро останутся, да поместья наши и детей наших...
Сидоров: Вот и оставь это всё мне. Воспоминания с поместьями. Мне! А сам усрись с ними хоть до второго пришествия.
Голос: Вы что там шушукаетесь, а? Олухи! Бездари! Огузки! Огрызки! Дармоеды! Пришествия давно не видели?
Сидоров: Нет, нет! Мы ничего. Мы тут о своём.
Голос: Да вы совсем там охудели. Я реально устал от вашей тупости! Второгодники херовы!
Повелеваев: Нет, нет! У нас всё по плану, всё путём. (встает и хватает Сидорова за лацканы): Ох, ты же и морда олигархова… Ты, что же это, а? Ручку верни…
Сидоров (придушенно, борясь с Повелеваевым): Не верни, а верните. (шёпотом, с опаской глядя наверх) Слабоват ты ручки с меня требовать. Да и прошли те времена, олигархов у нас теперь нет. Есть эффективные патриоты-собственники. (освобождается, пыхтя поправляет галстук) В общем так. От налогов меня надо освободить. Вообще. Года на два. Лучше – на пять. Понял? Потом – на пятьдесят. А остальным - поднимайте на свои два процента. Лучше – сразу на пять... или на пятьдесят. Вообще всё нахер отнимайте! У них там идеи, скрепы всякие, а у меня убытки одни. Компенсируйте.
Повелеваев (садится в кресло, устало смотрит в пол): Отличников! Скажи чего-нибудь.
Отличников (преданно глядя на Сидорова и тоже поправляя галстук): Крупному бизнесу надо создавать условия. Он основа основ. Нас так в ВШЭ и Гарварде учили. Если не будет крупного бизнеса, то вообще не будет никакого бизнеса. И Дивного Нового Мира – тоже. В связи с тяжелым положением, вызванным политической ситуацией…
Сидоров (отдышавшись): Выкусил? Так-то вот. Нельзя меня трогать. Я есть Капитал в чистом его виде. У тебя людишки тыщщами на улицах подыхать начнут, если я с утреца бутерброд икоркой не намажу, и в обед на Канары не смотаюсь…
Отличников (как бы извиняясь): И вообще, какой смысл увеличивать налоги тем, кто их всё равно не платит? (Сидоров ржёт) Кто платит – с тех и драть… главное – прижать их как следует. Так, чтоб и дальше платили. Опять же, не раскрыт ещё потенциал, не введены налоги на воздух, на осадки, на топтание земли, на отходы жизнедеятельности…
Повелеваев: Так, пошёл вон. Налоговую систему и без тебя есть, кому совершенствовать. Нам бы хоть кого, чтоб в экономике соображал… но, против нас при этом ничего не имел…
Как бы разряжая обстановку звучит бодрый марш, на сцену выходит Усердный, следом Человеки втаскивают ванну-джакузи, накрытые столы и огромный Мешок. Усердный подходит к Шефу с Корзиной, полной Ништяков. Усталый, но довольный.
Усердный: Я тут праздник организовал. Вот – жакузя с шампанским, с девками купаться. Отдохнуть от трудов тяжких государственных. По-простецки, по народному. Ну, там ещё бухла, закуски, девок собсно, музыкантов всяких…Яхта у подъезда, если что…
Повелеваев (устало): Ты дурак. Я имел в виду для народа праздник.
Усердный: Ну, так мы и есть народ. Быдлу я мячей футбольных прикупил, пусть здоровье укрепляют. (щёлкает пальцами, в зал летят футбольные мячи) Оно им понадобиться. А? (подмигивает Отличникову) А потом – ещё с хоккеем что-нибудь замутим.
Самоопределенцев (мечтательно): Это таки да. Я вам скажу за футбольный мяч такое, что он даже безногому АТОшнику в инвалидной коляске здоровья добавит и радость принесет. Проверено на свидомых с незалежными.
Разрушайтис (точно проснувшись): Правильно. Самое главное полностью декоммунизироваться и избавиться от советского наследия. Атомные станции закрыть, заводы спилить, книги на языке оккупанта сжечь, кирзовые сапоги и портянки выбросить на свалку истории. (нежно смотрит на свои деревянные башмаки)
Усердный: Я… это… Шеф! Праздник праздником… а дело – делом. Бабло, короче, собрано! Ништяки – тоже. Строго по предписанию и в соответствии с последними нашими установками на дальнейшее развитие экономики! (Человеки подносят огромный, туго набитый мешок, кладут его к ногам Повелеваева) Вырвал-таки, из жадных рук. Обложил их всех – как мог. Тяжело, Шеф. Народ безмолвствует, но чуйка чует, что звереет, будто мы не об них заботимся. Одними помидорами не отделаемся…
Повелеваев: Отставить панику. У нас есть План. (поглаживая Мешок) У нас есть деньги. Много денег! (взмахом руки подзывает Подносилова и Сидорова) Поручаю распорядиться бюджетом со всей ответственностью и максимальной пользой для государства. Возможно, это наш последний шанс.
Подносилов и Сидоров (переглянувшись, хором): Будет исполнено, Шеф!
Берут Мешок, уносят его за кресло,
Усердный: Зарплату бы поднять, Шеф. Сгораем на работе. И на борьбу с коррупцией деньжат подкинуть!
Голос: Веревок не подкинуть вам на борьбу с коррупцией? И местов на кладбище?
Усердный мелко крестится и со словами «чур, меня, чур…» убегает, прихватив Корзину с Ништяками, за кресло вслед за Сидоровым и Подносиловым. Оттуда раздаются голоса:
- До хрена всего, опять живем! Куда тырить… в смысле – куда вкладывать будем?
-Эх-х-х-х! В трежеря не велели более, ну да ладно! В долг дадим босякам каким-нибудь под проценты. Проценты мне сейчас, долги всем остальным потом. Не впервой, спишете. Ещё Ништяков всяких понастроим, понакопаем и продадим ниже себестоимости. Прибыли нет, но обороты... За них премии, бонусы выписать…
- А правильно ли мы делаем?
- Ты что? С эффективным управленцем поспорить хочешь? Я воровал… в смысле - управлял, когда ты кошек мучил по подвалам! Всё, что нам выгодно – правильно.
- Точно! Давай бабло.
- Давай пилу.
- Погнали! Вперде, Роисся!
- Эта музыка будет вечной!!!
Раздаётся оглушительный визг пилорамы. На сцене там и тут - в воздух взлетают фонтаны купюр. Все на сцене беззаботны, веселы и счастливы. Местами, где деньги долетают до зрителей – начинается их братание с актёрами при ловле бабла, переходящее в лёгкий мордобой при его дележе. Апофигей… апофеоз либеральной экономики и торжество демократии. Трэш, угар, чад кутежа. Музыка. «Москва, звонят колокола», «Bad romance» и «California Dreamin» одновременно. Плюс пилорама. Возгласы:
- У такого государства стыдно не украсть!
- У кого нет миллиарда – может идти в жопу!
- Действительно, ну, вымрет тридцать миллионов. Ну, не вписались в рынок.
- Правильно! И сделать платным въезд в столицы всем неуспешным босякам! Успешных людей должны окружать успешные люди с прекрасными лицами! Запретить всякой швали рожи свои средь благородной публики совать!
- И никто им ничего не должен! Государство не просило вас рожать.
- А я бы вообще запретила эту страну.
- Мы здесь власть!
На первый план выходит миллиардер из Хора мальчиков с бутылкой шампанского в одной руке и Молодой и Успешной в другой:
- Как упоительны! В России!! Вечера!!!
Льёт шампанское на сцену. Забулдыгин извлекает звук из трубы. Продолжением его доносится приближающийся вой. На сцене появляется воющая Эха Московская:
- Покайтесь перед мировым сообществом! Гаагский трибунал всё видит!
Веселье смолкает. Все сосредоточенно собирают разбросанные по сцене деньги и набивают ими карманы, одновременно поддакивая Эхе, и сочувственно кивая головами. Эха подходит к сидящему в кресле Повелеваеву, тычет в него пальцем:
- Дни сочтены твои тиран! Сметёт тебя гнев рукопожатных и неполживых. Назначена уже расправы дата. Последним вертолётом убежишь в Корею к Ким Сунь Выну. Но это – после, а сейчас пришла к тебе я за зарплатой…
- Что-что?..
- Что «что»? Бабло давай! Сатрап кровавый!
Повелеваев делает озадаченное лицо и непроизвольные движения руками, очевидно, пытаясь понять – кто именно сошел с ума. К нему подбегает Подносилов. С вновь донельзя отощавшим мешком и неприлично раздутыми карманами. Поясняет Шефу:
- Мы купили 66% этой неполживой и взяли остатки на денежное довольствие.
- У кого купили?
- У неё самой.
- Зачем? Она же гадости про нас говорит! Вы что реально с ума совсем посходили?
- Ну, это сейчас мировая практика. И, пока она говорит про нас гадости - другие не будут нам их делать. Всё в трындёж и глупости уходит. Весь гнев народный, так сказать. За это ей и платим. (возвращает ему мешок) Надо, Шеф, надо.
- Во как… ну ладно тогда. (встаёт, протягивает купюры Московской)
Эха Московская (завывает): Не прикоснусь к деньгам тирана! Не оскверню своей руки! Тьфу, тьфу на вас гонители свободы. Бросай сюда, тиран и жадина. (деньги падают в суму, и она уходит) Покайтесь, ватники! Довели до самоубийства законно избранного рейхсканцлера! Дотянулся проклятый Сталин…
Аргентский: И нам на искусство деньжат подкинуть не мешало бы. Искусство, да будет вам известно, требует денег. Персонально и целенаправленно. Помимо прочих гешефтов. Оно ведь, творческая интеллигенция должна всю эту страну, забесплатно презирать и ненавидеть? Не скупитесь. Мы отработаем.(кричит Лебедям) Работаем, звери кокаиновые!
Маленькие лебеди несколько раз проносятся по сцене в «танце маленьких лебедей» грохоча каблуками и поворачиваясь к зрителям то передом, то задом.
Аргентский: А? Таланты ведь! Вот ведь оно – искусство настоящее. Ещё Гитаревича надо на корпоратив какой-нибудь поиграть пригласить, а мне можно и просто так дать. И побольше. Я тут самый талантливый. Смотри! Похож на хама, а? Сейчас я ещё добавлю быдлячести в своё интеллигентное и одухотворённое лицо… вот! (делает ещё более гадкую рожу, вытаскивает из кармана пол-литра водки и выпивает в один присест) Ну? Кто лучше меня Не тот народ изобразит, а? Ик…а ещё я могу насрать прямо на сцене. Ну, или комедию про блокадный Ленинград забацать…Ик…
Повелеваев: Не надо. И так уже насрали со своим творчеством по самое не могу. Дышать нечем. (лезет в мешок) Нате, держите… тут и тебе…и педерастам твоим от искусства… и лабуху этому…
Гитаревич (пересчитывая купюры, толкает в бок Аргентского): А Забулдыгин?
Аргентский (тоже пересчитывая): Кто такой Забулдыгин? У меня семья в Канадщине. У них потребности. Какой может быть в этот момент Забулдыгин?! Я не знаю никакого Забулдыгина! Хочешь, его вместо тебя пригласят на трубе поиграть, или стишки почитать?
Гитаревич: Не хочу.
Аргентский: Вот и нехер тогда.
Забулдыгин: Вот падлы. Как есть - падлы. (вытирает слёзы, прикладывается к вискарю, извлекает звук из Трубы)
Повелеваев (с отеческой улыбкой глядя на Забулдыгина): Да ладно, талантищще, не убивайся так. И тебе на вискарь найдется. (суёт руку в мешок, и больше ничего там не находит, отчего искренне удивляется) Опять всё пусто. Да что ж это за ёбтвоюмать…
Подносилов: Теперь точно всё. Труба. Ни бабла, ни ништяков…
Где-то наверху слышен перестук колес, сменяющийся скрежетом и лязгом тормозящего поезда. Хор мальчиков (испуганными голосами):
- Приехали…
- Вагон Большевико-о-о-ов!
- Да что же это господа-товарищи! Неужели снова хамы на людей... простите, брат на брата пойдёт?!
- А у меня, знаете ли, партбилет по сию пору не до конца сожжен! Слава КПСС!
Повелеваев (неуверенно): Чего орёте, придурки? Это по чердаку кто-то шарится.
Действительно – слышно, как наверху кто-то двигается, по всей видимости – в темноте, на ощупь. Возможно – не совсем трезвый. Раздаётся грохот пустых вёдер.
Голос: Какая (Забулдыгин извлекает пароходный гудок из трубы) тут вёдер понаставила! Огузки. Объедки. Огрызки. Я сейчас нашарюсь… ох, нашарюсь. Так… вот он. Пломба. Где мои плоскогубцы?
Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны ... Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву… то есть – нет… как грохочут сапоги. Немая сцена. Все в ужасе.
Подносилов (подходя к Повелеваеву): А ну сымай штаны! Доповелевался!
Повелеваев (поднимаясь из кресла, неуверенно): Ты, что, бунтовать вздумал? Да я тебя сейчас под шконку загоню! Я тебя посокращаю нахер на три четверти, а твоих дружбанов-попильщиков на зону укатаю, и все ваши заначки конфискую – сразу половина проблем решена будет! А на вторую (указывает на Сидорова) – вот эту рожу охудевшую со всем его приплодом бестолковым растрясу!
Подносилов и Сидоров вместе бросаются на Повелеваева, все трое опрокидывают кресло и, схватившись друг за друга, топчутся по сцене с топотом и сопением, отчего напоминают сильно нетрезвых и катастрофически непрофессиональных грузчиков, пытающихся перенести тяжелый комод. Оттанцовывают таким манером за сцену, откуда продолжают доноситься звуки борьбы за светлое будущее. Всеобщее смятение. Внезапно и сразу на сцене и в зале появляется Народ с Пулеметом. Он везде. Он мрачен и безмолвствует. Забулдыгин извлекает звук колоссальной силы, причем не из Трубы. Стул под ним начинает дымиться. Ужас, паника. Народ совершает Акт над всеми остальными участниками пьесы и частью зрителей в ложах и партере. Бессмысленный и беспощадный. Со сцены и из зала слышны выкрики:
- К оружию, господа…ой, простите, хватит, я совсем не то имел в виду…
- К чемоданам, господа!!! По заграницам!
- Хер вам, а не заграница! Что имею – то и введу!
- Охрана! Спасите!
- За что?!
- За шею!
- Ой, вей! Пропала Россия Макаревича и Шендеровича!
- Мы так не договаривались!
- Не ипёт! Уплочено!
Раздаются вопли светских львиц. Из толпы вдруг вырывается растрёпанный Подносилов с брюками Повелеваева в руках.
Подносилов (воздев Штаны над головой): Спокойно, люди православные! Иншаллах! Штаны Всевластия у меня! Сейчас я их одену, и всё снова будет как в старое доброе время! Меня – в цари, Мухосранскую – в царицы! Дворовую имейте, как хотите. Дворянство поимевшим – учреждается сию минуту!
Сидоров (подбегает к нему, хватается за брючину и кричит, подпрыгивая и срываясь на визг): Не смей, не смей шлемазл! Эти Штаны только для Избранных! Да здравствует демократическая республика и демографическая яма!
Каждый тянет Штаны на себя. Они с гнилым треском рвутся. Подносилова и Сидорова хватают, топят в джакузи с шампанским. По сцене бежит совершенно голый и лысый Самоопределенский с веревкой на шее. Его ловят за верёвку, сильно дёргают, роняют и тащат волоком, приговаривая «ось тобі, сука, зараз буде незалежність і свідомість». Забулдыгину надевают на голову Трубу и сталкивают в оркестровую яму. Из ямы доносится крик «Хамы!». За сценой слышен нарастающий рев мотора машины Богдана Соряна, который прерывается страшным грохотом. Секунду спустя раздается рык танкового дизеля, скрежет гусениц и сминаемого ими металла и пластика. Средь общего хаоса на первый план выходит Разрушайтис.
Разрушайтис (на мотив марша из «Звёздных войн): Мы вступили в ЕС и НАТо, нас тепер-р-р-р не догонит никто…
Об него с треском ломают дымящийся стул, потом долго и старательно лупят, вспоминая два миллиона Петровских ефимков, 80 тысяч латышских стрелков и какую-то «чухну белоглазую». Бросают в яму то, что осталось. Грохот деревянных башмаков, и крик Забулдыгина «Хамы!» Свет гаснет. Становится тихо. Пауза. Свет снова разгорается, но лишь «вполнакала». Издалека доносятся пулемётные очереди. На опустевшей сцене валяются разорванные брюки, скомканное колесо от «ламборджини», перевёрнутое кресло, пустые Мешок и Корзина, майка Дворовой, шорты кого-то из Хора мальчиков, разбитые айфоны и кусок французской булки. Ползает кто-то из Человеков, охая и потирая задницу. Из джакузи свисает волосатая нога в носке. Над джакузи – покачивается плакат с портретом лайф-коуча с переразвитыми челюстями, очевидно воткнутый куда-то кому-то ничком лежащему позади ванны. Портрет наполовину содран, и из-под его остатков торчит бородатое мурло Гришки Распутина. За фуршетным столом со сдвинутыми в угол остатками выпивки и закуски стоят два непонятно откуда взявшихся человека: один - в длиннополой шинели, второй – в костюме и пенсне на носу. Негромко напевая «мы вдвоем с конем», они колдуют с верёвками и мылом, в результате чего получаются эшафотные петли. Каждая снабжается именным ярлычком, после чего делается отметка в списке, который имеет мало общего с тем, что готовили седобородые дети в коротких штанишках, но край которого свисает со стола на пол. В процессе они накидывают сорокеты, не чокаясь и поминая великих экономистов, эффективных собственников, депутатов, чиновников, успешных и рукопожатных людей с прекрасными лицами. Над зрителями порхают шляпка Мухосранской и крупные хлопья чёрного пепла, символизирующие очередной всеобщий гембель. В зал падают обугленные по краям обрывки старинной бумаги, на которых можно прочесть старославянским шрифтом: «Пессимистическія трагедія. Пьеса-буффонада въ одномъ Акте съ Трубой и Пулеметомъ. Действующія лица. Повелеваевъ…»
Голос: Погуляли? Допрыгались? Мало было в прошлый раз? Дебилы, бл…
ЗАНАВЕС
Все расходятся. Ненадолго, потому что в дверях всем раздают разнообразные повестки.