Бальные залы Марса. Главы из романа. Осень 4

       





          RUN RUN RUN



          You gotta run, run, run, run, run
          Take a drag or two
          Run, run, run, run, run
          Gipsy Death and you

            Lou Reed (The Velvet Underground) "Run Run Run"
               


               
          Стараясь не терять Константина из вида, я медленно пересчитывал ногами ступени, двигаясь по возможности синхронно вместе с белым, словно вспененным, потоком. Сотни халатов и колпаков самых разных фасонов текли каскадами сверху вниз сразу по трём лестницам, закручиваясь водоворотом у раздевалки, и снова разделялись на белые речки и ручейки. На всех пяти этажах одна за другой отворялись двери учебных комнат, выпуская на свободу очередную партию будущих докторов, ошалевших и даже слегка взъерошенных после трёх часов дотошного исследования латинской грамматики, трёхэтажных химических формул, мохнатой микробной плесени в чашках Петри, скоплений больных и здоровых клеток в искрящемся поле микроскопа и, безусловно, тех самых пресловутых мертвецов, что так будоражили воображение людей, никогда не ступавших на порог нашего института - мертвецов целёхоньких и распиленных на части, вымоченных в формалине и сваренных в кипятке; мастерски выпотрошенных, лишённых кожи, с тщательно препарированными мышцами, сосудами и нервами; превращённых в скелеты и просто разобранных на составные части в виде груды жёлтых костей и кучки засушенных внутренних органов.
          Шум и гвалт носились под высокими потолками по тёмным вонючим коридорам вслед за потоками студентов. До лекции оставалось чуть меньше часа, и народ разбегался, куда глаза глядят. Курильщики - а какой нормальный доктор не курит? - сразу бросались в места, пригодные для курения, разминая на бегу сигареты и папиросы. Те, кому было совсем невтерпёж, набивались в окрашенные жёлтым смолистым налётом мужские туалеты, откуда под звон сверлящих унитазные чаши струй, словно из паровозных труб валили по коридорам клубы ядовитого сизого выхлопа. Другие, нарочно делая крюк, поднимались на дальнюю чёрную лестницу, где курить можно было с гораздо большим комфортом, причём, не только табак. Да, пожалуй, и не только курить. Любители свежего воздуха выкатывались на крыльцо и смолили одну за одной на глазах изумлённых прохожих, взирающих, как над скоплением белых медицинских халатов атомным грибом возносится в небо дымная туча.
 
          Иногородние, сжимая в потных кулаках заранее приготовленные "пятнашки", бросались наперегонки к междугороднему телефону-автомату - пообщаться с родными и близкими всего за пятнадцать копеек в минуту. Часть халатов занимала привычно места в вестибюле, где возобновлял свою работу восточный базар, стихший на время занятий. Кто-то заныривал в буфет первого этажа за дежурным стаканом томатного сока с коржиком или песочным кольцом, осыпанным мелкими осколками арахиса. Находились даже психи, которые в перерыве посещали библиотеку.
          Самый большой поток халатов, однако, устремлялся в подвал, где устроена была столовая самообслуживания, известная среди студентов под грубым названием "Рыгаловка". Институтский подвал поделён был на две равные части. Столовая занимала левую часть подземелья, а в правой находилось то самое, страшное трупохранилище, откуда вечно тянул формалиновый шлейф, окутанный мертвенным холодом. Злые языки поговаривали, что между двумя частями подвала существует тайный проход, через который по ночам на кухню доставляют со второй половины неучтённое мясо, кости и субпродукты.

          Как бы там ни было, несмотря на отталкивающее прозвище и зловещего свойства легенды, подвальная столовая оставалась для студентов самым доступным предприятием общепита, где можно было в перерыве набить не слишком разборчивое брюхо за символическую, в общем-то, плату. И потому штурмовые отряды белых халатов каждый день бесстрашно бросались в пелену вязкого макаронно-котлетного пара, смешанного с дымом чайных котлов, где плескался чёрный, словно смола напиток, доведённый до такого оттенка с помощью обычной пищевой соды. Белохалатная толпа с подносами в руках буквально в драку штурмовала длинный никелированный прилавок, уставленный тарелками с нехитрой снедью в ассортименте из двух-трёх дежурных блюд, сезонного огуречного салата с плевком водянистой сметаны, чайно-компотными стаканами и нарезанными повдоль тоненькими ломтиками хлеба.
          Неразбериха была такая, что многим удавалось оказаться у кассы без очереди, а отдельные нечистоплотные граждане, пользуясь суматохой, напротив, не доходили до кассы вовсе, ухитряясь в нужный момент затеряться среди колченогих квадратных столов, над которыми вместе с миазмами скверно сготовленной пищи в спёртой, прогретой жаром кухонных плит, атмосфере, плавали чавканье, хлюпанье, бульканье и стук алюминия о фаянс.
В другие дни я и сам не прочь был закинуть в голодно урчащий живот лепёшку полухлебной котлеты с порцией серых рожек или с кислым шлепком картофельного пюре. Но зачем сегодня давиться столовской снедью? Скоро у нас в руках будет целая куча денег. Хватит на выпивку и на любую закуску.

          На втором этаже в потоке студентов, вытекающем к лестнице с кафедры гистологии, взгляд мой сразу выхватил пышную гриву Хипа. Достав из кармана измятый колпак, я помахал ему издалека и заорал, стараясь перекрыть многоголосый гул толпы :
          - Витё-ё-ёк, мы здесь!
Хип усиленно заработал локтями, расталкивая толпу, и оказался рядом в одну секунду.
          - Здорово, чуваки! С праздником! Бухать идём?
          - Какой базар, чувак? Не на лекцию же идти, в рот бы ей малина! Сейчас штаны откатим, и тогда уж набухаемся конкретно.
          - Штаны-ы? Откуда у вас штаны? Вы чё, в натуре, уже набухались?
          - Да вот, прикинь, Костян с утра притаранил. Ты лучше попробуй въехать в такое - я успел до начала занятий найти на этот порток покупателя!
          - Страшно! Представляю, что за штаны мог притащить Костян. Бомбанул, наверно, бича на Шестой платформе? Или нет, сейчас угадаю - это брюки от знаменитого костюма? Того, что Костя заблевал на Новый год..
          - Ты гонишь. Порток, по натуре, убийственный - настоящий Big Stone..
          По пути к вестибюлю я успел поведать Хипу краткую историю нашего торгового предприятия. Как ожидалось, тот пришёл в совершенный восторг. Ещё бы - двадцать рублей не валяются на дороге. Определённо, день обещал быть интересным..


          Швеца мы нашли точно там, где оставили утром - у киоска Союзпечати. Казалось, все эти три часа он не двигался с места, подпирая широкой спиной колонну, словно приклеенный. Рядом переминался с ноги на ногу совсем ещё юный паренёк - по виду похожий больше на школьника, одетый в синюю японскую куртку, из ворота которой торчал алый шарф крупной вязки, обмотанный вокруг шеи. Весь он был какой-то домашний, пухлый, с круглыми румяными щеками, не осквернёнными прикосновением бритвенных лезвий. Светлые, коротко подстриженные волосики расчёсаны на аккуратный пробор. Это и есть покупатель? Да быть того не может.
          - Гарик, это и есть покупатель? - спросил я, не пряча даже  недоверия в голосе.
Швец утвердительно кивнул и неторопливо развёл ладони-подушки в стороны - действуйте, мол, пацаны. Вам теперь, как говорится, и карты в руки. Мне трудно было представить, что этот юнец с пушистым лицом семиклассника в состоянии что-то купить. Но других покупателей ждать было неоткуда. Да и не стал бы, пожалуй, Швец напрасно морочить нам голову.

          Привычным уже движением я приоткрыл пакет и сунул его под нос пионеру без галстука :
          - Сам зацени, чувак. Портки чисто конкретные. Непосредственно Биг Стоун. Мэйд ин Ю Эс Эй. На пуговицах. Новьё. Муха не сидела. Такие за двадцать пять на балке токо так отлетают. Чисто для тебя - двадцать три..
           Слова эти я произнёс насколько возможно лениво, не разжимая почти зубов - так, что звуки выходили вялыми и бесцветными. А что? Получилось ничуть не хуже, чем у Густава. Именно с такой интонацией и должен  разговаривать настоящий фарцовщик. Мне уже не на шутку понравилось торговать штанами. Прикольное, однако, занятие. Пятнадцать минут, не напрягаясь - и куча башлей в кармане. Как говорится, не мешки таскать..
          - Цивильный порток, - хрипло добавил Швец, не меняясь в лице и глядя куда-то поверх наших голов.               
          - Ух, ты! Ну, точняк - настоящие Биг Стоун! - воскликнул радостно белобрысый парнишка, - Я давно про них мечтал. Три воскресенья подряд на балку гоняю, да только найти так и не сумел - говорят, такие редко привозят.. 
          Парень покрутил между пальцами верхнюю пуговицу, громко шмыгнул носом и спросил :
           - А какой сайз?
           - Тридцать второй. Как раз на тебя, - показал я цифры на лэйбе, - Чисто непосредственно твой размер..

          Чтобы подчеркнуть полную для меня обыденность происходящего, я нарочно не смотрел в сторону покупателя, а вместо того провожал глазами обтянутые белыми халатами упругие задницы проплывающих мимо студенток,
          - Ну да. Размер точно мой, - снова шмыгнул юноша носом, - Но примерить всё-таки нужно. Вдруг не налезут, или ещё чего..
          Каким-то потерянным взором окинул он вестибюль, задержавшись больше, чем то было нужно, на висящем под потолком матовом плафоне, обрамлённом по круглому краю в кольцо из жёлтого металла с завитушками, и задумчиво добавил :
           - Деньги-то всё-же не маленькие..
           - Какой базар? Померяешь, ясное дело, - не выдержал Хип, нетерпеливо чесавший уже щетинистый подбородок. Ему, похоже, просто зверски хотелось бухнуть, - нет, в натуре, чё мы тут титьки мнём? Пацаны, погнали на чёрную лестницу. Там и примеришь без всякого палива. Сделаем дело - и разбежимся.
          И Витя сделал шаг в сторону правого крыла коридора, который заканчивался выходом на ту самую лестницу, что называлась "чёрной". Она проходила через все этажи по торцу институтского здания. Хип знал, о чём говорил. Лучшего места для примерки штанов не найти было во всём институте.


          Если кому-то просто из любопытства приходило в голову забраться по упомянутой лестнице до самого верха, то в конце пути любопытный попадал на глухую площадку пятого этажа, куда выходила маленькая задняя дверь одного из лекционных залов. Очевидно, лестница была устроена на случай пожара. Но поскольку пожары случаются далеко не каждый день, дверь в лекционный зал всегда была заперта на ключ. Ни разу я не видел, чтобы этой дорогой пользовались сотрудники. И находчивые студенты использовали полузаброшенное помещение по своему усмотрению. На верхних этажах чёрная лестница была прокурена страшным образом. Многолетний дым оседал на стенах, скапливался под высоченным потолком и выпадал коричневыми разводами в ядовитый смолистый осадок поверх некогда белой извёстки. Тупиковая площадка, куда выходила навечно закрытая дверь лекционного зала, представляла собою настоящую помойку. Пол был усеян смятыми сигаретными окурками, горками пепла, засохшими и засыхающими плевками, папиросными гильзами в жёлтых разводах, сложенными особым образом для курения дури, окаменевшими несъедобными частями пирожков из институтского буфета и просто разнообразным бумажным мусором, хрустевшим и шелестевшим всякий раз под ногами. Не знаю, отчего уж так повелось, но уборщица посещала этот забытый Богом и преподавателями уголок института исключительно по настроению. То есть, на моей памяти, ни разу.
          Однажды некто - думается, даже не из нужды - ведь туалеты были в соседнем крыле, а просто весёлой шутки ради насрал в углу огроменную кучу в виде свёрнутой спиралью толстой колбасы и бросил сверху смятый обрывок газеты "Труд", омерзительно измазанный коричневым. Так вот, представьте себе только - эта страшная колбаса под газетным обрывком засыхала, испуская чудовищную вонь, месяца четыре, не меньше, пока не засохла совсем уже в камень. Не удивлюсь нисколько, если этот мрачный кусок говна, покрытый паутиной и пылью десятилетий, до сих пор торчит в замусоренном углу древним чёрным курганом.
          Для полноты этой гнусной картины на площадке среди отбросов не хватало, пожалуй, шприцов со сгустками чёрной крови и растянутых презервативов. Но в ту счастливую довирусную эпоху, когда самым грозным диагнозом венеролога был вполне безобидный триппер, презервативами никто почти не пользовался. А выбросить после укола шприц не могло бы даже прийти в голову - ведь время жизни шприца измерялось обычно годами. Только в одном из углов среди пыльного войлока мерцала тонкая игла для подкожных инъекций - тупая, как стальная проволока, от долгого употребления. И даже слегка изогнутая. Стоит ли говорить, что выбеленные известью стены как нельзя лучше подходили для народного творчества и были покрыты на два метра от пола рисунками и надписями в стихах и прозе, по большей части абсолютно непристойного содержания. К этой части оформления я и сам приложил немало усердия в свободное время. И уж, конечно, лучшего места для примерки чего бы то ни было, в стенах института найти было просто невозможно.

         
           Пухлый юноша, однако, совсем не пришёл в восторг от идеи посетить предложенную примерочную. Он отступил на шаг, быстро окинул нас напряжённым и даже немного испуганным взглядом, будто ожидая подвоха, и озабоченно выдохнул :
           - Не-е, туда я не пойду. Нет-нет - там я не буду мерять, - и даже замотал головой, как испуганная лошадь.
          Мы дружно рассмеялись. Чувачок-то, оказывается, зассал.
           - Да ты не бойся, кент! - ободряюще бросил ему Костян - Никто тебя тут не кинет. Мы нормальные пацаны. Не ссы, никуда твои башли не денутся.
             Но тот упрямо тряхнул светлым чубчиком и, уставившись в пол,  заговорил быстро и нервно, шмыгая носом через каждое слово :
           - Так это - денег-то у меня с собой всё равно нет. Да и не боюсь я ничего, не в этом дело. Чего мне бояться? Штаны мне эти нужны. Давно хотел такие - Биг Стоун. Только деньги-то.. деньги все у мамки. Она дома сейчас сидит, она в отпуске. Мамка деньги сразу отдаст, только ей же надо сперва на штаны посмотреть. Точно ли джинсы фирменные, и всё такое. Переживает она за меня - вдруг обманет кто.. Вот деньги с собой и не даёт. Она сейчас дома ждёт. Тут рядом совсем, за углом.

         Однако, это звучало не так уж и глупо. Уверен, моя собственная мамка на месте той мамки тоже проявила бы интерес - что представляет собою вещь, за которую предполагалось отдать двести тридцать рублей. Впрочем, у моей матери денег таких не водилось. А если бы вдруг и завелись, навряд ли бы мне удалось её убедить, что даже самые распрекрасные в мире брюки могут стоить полторы зарплаты. А вот у парнишки, смотри-ка, мамка в таких вопросах шарит неплохо. Одно не пойму - штаны теперь нужно доставить на дом? Об этом Швец ничего не говорил.

          - Я не понял. Нам домой к нему идти, что ли? - заглянул я вопросительно в бесстрастное лицо Гарика.
          - Ну, а чё? Сгоняйте с парнишкой до хаты. А я вас тут подожду, - голубые пуговицы уставились на меня в упор без признаков выражения и даже как будто не мигая..
Парнишка, в свою очередь, повернулся к Швецу и, громко шмыгнув носом, тоже спросил :
           - Мне их домой к себе вести, или как?            
           - Это свои пацаны. Я их знаю. Всё будет чики-мони, - Швец сомкнул бесцветные губы и не открывал больше рта. Похоже, он посчитал, что сказал достаточно.
           - Базаров нет, Гарик. В натуре, всё будет ништяк, - подхватил я, стараясь попадать ему в тон небрежными интонациями и лёгкой осиплостью голоса.
           Швец молча кивнул, отвернулся и зашелестел пачкой "Родопи". Засунув между бледных губ сигарету, он оторвался наконец от колонны и медленно поплыл через вестибюль, не отрывая почти от пола подошв и побрякивая на ходу в кармане спичками. Нижним краем плаща он зацепил на ходу скомканный тетрадный листок, да так и тащил его дальше по цементному полу до самой входной двери. 
 


     *****

      

             Розовощёкий юноша скатился по ступенькам крыльца с такой скоростью, словно уходил от погони, и быстрым прыгающим шагом вчистил по Фридриха Энгельса. Не снижая заданного темпа, он обогнул крыло массивного здания Высшей партийной школы, утыканного арками и колоннами в лучших традициях палаццо итальянского Возрождения, и продолжал нестись вдоль циклопического фасада под подпирающими крышу раскрытыми каменными книгами, на страницах которых можно было различить имена Ленина и Сталина. Покупатель ломился так, что мы еле за ним успевали, держась позади на расстоянии десятка шагов. Так мы пробежали уже целый квартал, перескочили трамвайные рельсы, но пацанёнок даже и не думал останавливаться, двигаясь по улице всё дальше смешным подпрыгивающим шагом и ловко обруливая лужи в жёлтых корабликах. Его яркая куртка скакала впереди голубым пятном среди редких прохожих. Парнишка даже ни разу не оглянулся назад, будто не сомневался - заветные штаны будут следовать за ним, как привязанные, хоть на край света. Солнце уже хорошо разогрело воздух, и по улице струилось драгоценное осеннее тепло, которое так жадно ловит в октябре всё тело, тоскующее в предчувствии долгой зимы.
          Нет, вы только посмотрите, как он несётся! Неужели действительно так не терпится переодеться в американские брюки? Должно быть, уже представляет себе, дебил, как будет козырно выглядеть в субботу на дискотеке среди таких же, как он сам, галимых крестов. У меня перед глазами мигом возникла картинка - в темноте душного спортзала через дубовые колонки глухо бухает любимый музон крестов - Boney M. Красно-синие всполохи цветомузыки высвечивают ярко накрашенных чувих в блестящих нарядах, лихо отплясывающих в кругу. А в самом центре этого круга извивается, притопывая, да прихлопывая, наш малец, затянутый в свежекупленные джинсы. Бабы с вожделением сверлят глазами лэйбу с подковой.. Нет, шутки шутками, а ведь в таких штанах он, в натуре, легко подснимет любую чувиху. А не дёшево ли, в таком случае, мы продаём штаны? Блин, надо было озвучивать цену двадцать пять..
         
          - Лёх, а, Лёх! - пыхтел на бегу Константин, - слушай, меня тут осенило по ходу - а ведь с двадцатником можно смело в кабак завалиться. Посидим, отдохнём как белые люди.
          - Ага. Скажи лучше - как грязные свиньи, - ответил ему Хип, - Что ты, сам не видел, какие уроды обычно по кабакам тусуются?
           - Да ладно, пацаны, чё тут такого? Днём же там нет никого. Зато в тепле. С утра дубак на улице был ещё тот..
          Мне самому ненавистен был душный воздух Кабановских питейных заведений, набитых обычно тупыми раскрашенными самками и ущербного вида командировочными с раскисшими от водки губами. Но вся эта публика подтянется только к вечеру. Нет, правда, а что нам мешает посидеть сейчас в пустом ресторане? Неплохая идея. Денег нам хватит с запасом. Всё равно на халяву достались. Я перевёл дыхание и заметил :
          - Витя, в натуре, а чё тут такого? В ресторанах сейчас, по натуре, пусто. Мы с этой скотской публикой даже не встретимся. Зато конкретно бухнём и конкретно похаваем. А потом догнаться можем и на природе, если захотим. Башлей-то у нас не мерено..
          Стоп! Я как-то совсем позабыл, что башли пока не у нас, а у неведомой мамки, в рот бы ей клубника. Да куда же ведёт нас долбаная синяя куртка?! И это у него называется "рядом"? Институт за спиной уже даже не виден. Может быть, на самом деле, это не покупатель, а дружинник без повязки? А что? Доведёт нас до Фоломеевской, сдаст в ментовку за спекуляцию джинсами и получит Почётную грамоту..
И тут наконец малой замедлил шаги, собираясь свернуть во двор, обернулся и мотнул головой, приглашая следовать за ним.

 

          Нет, серьёзно - я просто не верил своим глазам. Парнишка на самом деле живёт в Коммуне?! Вот это прикол! Вот это, мать твою, в натуре, самый настоящий прикол.. Так уж сложилось - за всю свою жизнь первый раз я встречал человека, живущего в загадочном доме Коммуны. В том самом, что причудливым каменным пауком растянулся на целый квартал между улицами Фоломеевской и Дзержинского. Что в нём, спросите, было загадочного? Всё, начиная с наружности. Редкий прохожий не возил в недоумении глазами по смелым линиям причудливой конструкции, напрасно ломая голову, для какой нужды и в какую эпоху это могло быть построено. По Фридриха Энгельса тянулся главный корпус, шесть раз изогнутый под прямым углом, словно поломанный, и оттого напоминающий более всего меха растянутой гармоники. Со стороны улицы Дзержинского угол строения загибался большим многоугольным выступом, усеянным огромными окнами. Ниже к выступу примыкал целый драматический театр со сценой и зрительным залом, составлявший, как ни странно, одно целое с диковинным домом.      
          Всё, абсолютно всё в этом доме было странным. Непривычным. Да не просто непривычным. Я бы даже сказал, нелогичным. Абсурдным с точки зрения типичного кабановского обывателя. Огромные прямоугольные окна, разделенные переплетами на ровные маленькие квадратики. А рядом с ними зачем-то вертикальные ряды крошечных балкончиков, пригодных по размерам разве что для собак и кошек. К зданию-гармошке вниз по Фоломеевской под неожиданно острым углом зигзагом молнии был пристроен ещё один длинный корпус, на котором, напротив, никаких балкончиков не было, зато на высоте второго и четвёртого этажей тянулись длинные открытые галереи, куда выходили сразу по несколько дверей.
          Снизу хорошо было видно, что сколоченные из широких досок полы галерей давно уж потемнели от времени и уличной сырости, а кое-где даже прогнулись, и любая прогулка по ненадёжным террасам могла закончиться плачевно. И точно - если присмотреться, снизу были заметны красные таблички, прибитые к стенам в нескольких местах. На табличках белели устрашающие надписи "Не выходить! Опасно для жизни!" Таблички, впрочем, жильцов не пугали нисколько - по всей длине галерей на длинных верёвках болтались простыни и подштанники, сверху слышался явственно топот ног и даже заливистый детский смех.

         Помнится, в школе пацаны не раз говорили, будто дом возводили сразу после войны силами пленных немцев, и если смотреть на него с большой высоты, силуэтом он якобы вторит фашистской свастике. Никто не задавался вопросом, каким это образом пленным немцам позволили выстроить в центре советского города свастику длиною в целый квартал. Да и то было ясно, не поднимаясь над крышей - хоть сверху смотри на дом, хоть сбоку - свастика точно никак не получится. Думаю, все понимали, что это просто легенда, но с удовольствием передавали её по цепочке тем, кто имел до того интерес. Я тоже пересказывал очевидный бред про свастику множество раз, пока уже сам не поверил в это. И что означало, в конце концов, странное слово "Коммуна"? Каждому дом был известен под этим названием, но происхождение его никто вразумительно объяснить не мог.

 
          Однако, более всего интерес к нестандартному дому подогревала история, что случилась минувшей зимой с хорошим, в общем-то, парнем по имени Гриша - школьным другом того самого Вадика Дрюкина, благодаря которому я стал счастливым обладателем упомянутых выше журнальных вырезок.             
          Гриша частенько заглядывал к Вадику в институт в свободное от работы время. Как и Вадик, он был неравнодушен к музыке и быстро вписался в круг институтских меломанов, где и случилось наше знакомство. Гриша оказался страстным поклонником Pink Floyd, и общий язык мы с ним нашли довольно легко. Частенько нам доводилось болтать в вестибюле после занятий, обсуждая те или иные альбомы прославленной группы. Пару раз мы даже менялись дисками. И однажды вместе слушали "Meddle" у Вадика дома. А процесс совместного прослушивания музыки, как известно, сближает людей сильнее, чем заурядное половое сношение.
          Хотя сам Гриша не пел и не играл на инструментах, внешность он тоже имел по-настоящему музыкальную. Стройная худая фигура. Тонкие черты лица, немного втянутые щёки, красиво очерченные узкие губы и чёрные, как уголь, глаза. А уж длинные волосы, закрученные крупными кольцами, были не просто черными, но отливали натуральной синевой. Та же синева лежала на бледных Гришиных щеках, придавая ему вид отстранённый и даже таинственный. Эдакая смесь Фредди Меркюри с Брайеном Мэем. Не знаю, как изменилась Гришина внешность с возрастом. После упомянутого мною случая место работы он поменял, и в институте нашем больше не появлялся. Однако рассказанная им невероятная история наделала в то время немало шума и долго передавалась из уст в уста, обрастая при этом самыми дикими подробностями. Здесь будет изложена версия, услышанная мною от самого Гриши. Уверен, что всё, изложенное здесь, абсолютная правда. Уже по той причине, что ни один человек, находясь в здравом уме, не станет сочинять про себя такое.




          *****

   


   ИСТОРИЯ ОФИЦИАНТА ГРИШИ, РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ



        Big man, pig man, ha ha, charade you are..
               
            R. Waters "Pigs (Three Different Ones)
               
               


           После окончания школы юный Григорий даже попыток не делал повысить уровень своего образования выше среднего. Довольно с него и десяти классов. Как любил говаривать Гришин папа, "расписаться в ведомости на зарплату образования у меня хватит". К тому же, не будучи дураком, Гриша давно подметил - те из его одноклассников, что учились на "хорошо" и "отлично", любили с умным видом рассуждать о выборе профессии и старательно готовились к поступлению в вузы - все эти вечно избегающие уроков физкультуры хилые "юноши, обдумывающие житьё," по большей части озабочены были только одним, но о-очень серьёзным вопросом -  имеется ли в том или ином институте военная кафедра. Оно и понятно - спасительная военка служила страховкой от предстоящего осеннего призыва в армию. Выходит, вопрос уклонения от воинской службы и есть самый главный для ближайшего Гришиного будущего? Выходит, что так. Ну, а коли так, то решать его нужно быстро и радикально - без лицемерной болтовни о мифическом призвании и лихорадки вступительных экзаменов с последующей отправкой в грязный голодный колхоз в виде награды за усердие. Вопрос нужно закрыть раз и навсегда, не растягивая его решение на долгие пять лет изнурительного учебного процесса. Способ должен быть простым и надёжным.
          Способ нашёлся. Помощь пришла в лице маминой сестры тёти Симы - известного в городе невропатолога с тридцатилетним стажем и учёной степенью. Тётя Сима изобрела юному Григорию чрезвычайно хитрую болезнь. Болезнь, диагностика которой была основана исключительно на жалобах самого пациента, но никак не проявлялась в объективных методах обследования. Страдание это вполне могло быть следствием старой травмы головы. Или перенесённой в детстве инфекции. Болезнь могла быть даже обусловлена генетически. Но, как бы там ни было, по странному совпадению коварный недуг был абсолютно несовместим со службой в рядах Советской Армии. Бесстыже глядя в подслеповатые глаза седовласого терапевта призывной комиссии, Гриша, не жалея красок, живописал терзавшие его годами симптомы и синдромы. И что вы думаете? Немедленно получил направление на всестороннее обследование в стационаре, откуда вышел через неделю с подробным заключением на нескольких листах, усыпанных с обеих сторон непонятными медицинскими терминами. Однако, несостоявшийся боец и не думал вникать в занимающий четыре строчки диагноз, записанный вульгарной медицинской латынью. Его любопытство вполне удовлетворено было одной короткой фразой на простом и понятном  русском :
             "Негоден к военной службе в мирное время"

          Не опасаясь больше ни осенних, ни весенних призывов, по протекции папиного брата дяди Яши - крупного деятеля в системе общественного питания, Гриша спокойно устроился на исключительно блатное место в знаменитый Пивной Бар на улице Малинина - в ту пору единственное в нашем городе общедоступное заведение подобного рода. Экзотическое слово "бар" звучало на заграничный манер и приятно кружило голову, отсылая невольно к атмосфере гэдээровских вестернов с участием утыканного перьями Гойко Митича и фривольных французских комедий, что частенько крутили по соседству в кинотеатре "Гигант". В любое время года и при любой погоде - даже под снегом, градом и проливным дождём - у дощатой двери, грубо раскрашенной под морёный дуб, терпеливо переминались с ноги на ногу не меньше двух десятков граждан, желающих отведать пива в оригинальной обстановке. Каждый божий день с раннего утра и до самого закрытия заведения под висящим на чёрных железных цепях пузатым бочонком томилась тихая покорная очередь.
          Когда входная дверь наконец отворялась с протяжным скрипом, выпуская на улицу порцию кислых пивных миазмов, заходившие в тёмный проём счастливчики с трудом переставляли затёкшие в двухчасовом ожидании ноги. Попадая внутрь после добровольной изнурительной вахты, они устраивались поудобнее на длинных лавках за липкими столами, срубленными из толстых досок, расправляли гудящие конечности и что есть силы пытались ощутить себя хозяевами жизни. Хотя бы на пару часов. Теперь посетители с полным правом могли наслаждаться зрелищем изысканного интерьера, представленным деревянными панелями на стенах в ожогах паяльной лампы, подвешенными на цепях светильниками в кованых железных абажурах и мутными кривыми зеркалами над настоящей барной стойкой, за которой, впрочем, никто никогда не сидел из-за отсутствия присущего настоящему бару ассортимента. Для полного антуража присутствовала даже иностранная музыка - в тусклом полумраке из подвешенных к стенам колонок от проигрывателя Вега-106 гулко ухали запиленные пластинки из серии "Мелодии и ритмы зарубежной эстрады".
          Сама же выпивка и подаваемая к ней закуска мало чем отличались от ассортимента сороковой столовки на улице Карбышева, где подавали такое же в меру разбавленное Жигулёвское с обязательной мелко нарезанной сельдью и тонкими бутербродами в нагрузку. Впрочем, одно серьёзное отличие было налицо. И оно не касалось меню. В Пивбаре водились настоящие официанты. Именно они принимали заказы и разносили потом по столам накрытые белыми шапками гранёные кружки и тарелочки с нехитрой снедью. В ряды официантов влился теперь и наш герой. Зарплата была, если честно, так себе, но никто из коллег на зарплату не жаловался. Да особо на неё и не рассчитывал. Поскольку каждая вторая компания разливала под столами в пивные кружки принесённую за пазухой водку, дело заканчивалось обычно объяснениями в вечной любви и щедрыми чаевыми.
          С работой Гриша, что называется, подружился. Буквально с первого дня. Потому что в первый же день в карманах его белой спецовки зашелестели купюры. И этот чарующий шелест лился на Гришину душу волшебной музыкой - почти наравне с любимыми Пинками. Работёнка, что там говорить, оказалась не пыльная. К тому же, как-никак, в самом центре города. Даже белая куртка официанта была лишь немного короче тех врачебных халатов, что надевал в институт школьный друг Вадик. Посмотреть со стороны - право, чем не доктор?



     *****



          Однажды вечером, незадолго до закрытия, с улицы вошли трое мужиков, сразу обративших на себя Гришино внимание. Да, это были настоящие мужики, а не какие-то там пацаны, чуваки или парни. Грише они показались конкретно взрослыми, если не сказать старыми - пожалуй, им уже стукнуло лет по сорок. А то и все пятьдесят. Даже в мутном полумраке питейного заведения сразу бросалось в глаза - под импортными дублёнками все трое были разодеты в убийственные джинсовые наряды. Факт этот с трудом вязался в Гришиной голове с почтенным возрастом посетителей и их аккуратными короткими стрижками. Один из них, самый общительный, был и вовсе обрит налысо. Да так гладко, что голова его рефлектором отражала приглушённый свет чугунных канделябров.
   По весёлым свежим лицам видно было, что ни в какой очереди они не стояли. Строгий обычно швейцар, согнувшись в почтительном поклоне,  провёл их прямо к резервному столу, посреди которого стояла картонная табличка с надписью "Спецобслуживание".
          Закуску мужики послушно приобрели, дабы не нарушать установленного порядка. Но к селёдке даже не притронулись, с аппетитом разгрызая принесённую с собой жирную вяленую корюшку со шкуркой золотистого оттенка, источающую умопомрачительный аромат. Из-за соседнего стола, где успевшие принять на грудь граждане кусали без особого аппетита худые бутерброды с подсохшими пластинками сыра, в сторону расфуфыренных мужиков летели откровенно завистливые взгляды и доносились тяжёлые вздохи.
          - Угощайтесь, ребята! - и на соседний стол, брошенные щедрой рукой лысого, посыпались золотистые рыбки с раздутыми от икры животами. Ребята чуть не перекрестились на мерцающую в полумраке лысину и, не сговариваясь, подняли кружки с пиво-водочной смесью за здоровье благодетеля.

     Вот уже в третий раз поставил Гриша на блатной стол запотевшие кружки под белоснежными пенными шапками.
          - Выпьешь с нами пивка? - вдруг предложил дружелюбно лысый. - Я угощаю. Да ты не стесняйся. Я могу себе это позволить - человек я не бедный.
          - Да я не стесняюсь. Честно, - и Гриша действительно не стеснялся. Лысый располагал к себе с первого взгляда. Вёл он себя совсем не заносчиво. Грише было лестно, что такого серьёзного вида дядька, одетый с ног до головы во всё фирменное, предлагает пацану присоединиться к их конкретно взрослой компании. Конечно, он бы выпил с ними пива в другое время. Само собой! Но во время работы? Нет, это невозможно.
          - Спасибо, я бы выпил. Только сейчас никак не могу. Нет, правда, я б с удовольствием. Просто нам нельзя на работе.
          - Так это вообще не проблема. Значит, выпьем после работы. Тебе осталось-то полчаса, - и лысый отодвинул джинсовую манжету, обнажая запястье с массивными часами Orient.
    Каждая третья компания предлагала Грише совместную выпивку, и он привык не обращать на это внимания. Но разговор вдруг принял неожиданный оборот. Отхлебнув из кружки холодного "Жигулёвского", Лысый заметил :
         - Поверь, у меня удобнее будет. Я тут рядом живу - через дорогу. Пиво у вас ещё туда-сюда, пить можно. Как говорится, третий сорт - не брак. Но музыка какая-то совсем несерьёзная играет.
       С этим трудно было не согласиться. Музыка была не просто несерьёзная. Это вообще была никакая не музыка. В колонках, противно пшикая, дудели и завывали какие-то поляки, изображая то ли горячий джаз, то ли холодный блюз, то ли хер вообще поймёшь чего. Возможно, в Польше это и называется музыкой. Но для Гришиных ушей, привыкших к серьёзному музону, это звучало натуральным говном.
          - Согласен. Дрянь музыка. Только это не от меня зависит, - и Гриша пожал плечами, - Я даже предлагал из дома нормальную принести. Но мне сказали, чтобы лишний раз не высовывался.
          - Это я понимаю. В жизни обычное дело. Я же и говорю, ко мне пойдём. Так ты, выходит, старик, музыкой всерьёз интересуешься?
           - Я-то?! Конечно. Я-то, понятное дело.. А вы.. то есть.. - озадаченный официант с трудом подбирал слова, - в смысле, и вы, что ли, тоже?


           Гриша немного был сбит с толку и, вместе с тем, заинтригован. Непросто было поверить, что мужчина возраста его отца, даже разодетый с ног до головы в Levi Strauss, вот так запросто разговаривает с ним о музыке. Может быть, всё-таки, они имеют в виду разную музыку? Ведь лысый и его друзья вполне могли тащиться, скажем, от популярного в народе Высоцкого. Или от подпольного ансамбля "Одесситы" с полублатным репертуаром, который в положительном смысле сводил с ума Гришиного папу. По возрасту как раз подходяще.
          - К Пинкам как относишься? Уважаешь? - не дал усомниться бритоголовый в правильности своих предпочтений, - с цветомузыкой слушал когда-нибудь?
           - Н-нет. То есть, да! В смысле, конечно, уважаю! Даже не то, чтобы уважаю.. Блин, да я же их обожаю просто! Моя любимая группа. Только с цветомузыкой не слушал, нет. Вы ведь Пинк Флойд имеете в виду? Точно? Да я же.. Да они..
           - Друг мой, Григорий, а ты знаешь ещё каких-то Пинков? Я тебе говорю, ты сегодня просто улетишь, - и лысый вытер клочья пены с губ аккуратным клетчатым платком.
           - А кто вам Пинк Флойд записывал? - промолвил Гриша просто для того, чтобы не молчать, - хорошее качество в Кабановске трудно найти.
            - Гриня, о чём ты? Записей я не держу, хотя имею магнитофон. И даже не один. Дорогой мой, я предпочитаю слушать диски. Исключительно на вертушке Technics. С одноимённым усилителем. Через акустику Kenwood. Годится такой расклад?
 
       Волшебное слово "диски" не оставляло места для сомнений. И не просто какие-то левые диски с порожняковыми Аббой или Смоки - отрадой николаевских крестов. Взрослый серьёзный мужик звал в гости послушать Pink Floyd. ПИНК ФЛОЙД. Да ещё и с цветомузыкой. Не разыгрывают ли его? Может, это прикол такой? Гриша даже поперхнулся, откашлялся и, не веря до конца, что через дорогу вот так запросто могут лежать вожделенные диски, на всякий случай спросил :
         - А что за Пинки у вас дома? Dark Side есть?
         - А как же, - ответил лысый, отрывая с хрустом голову очередной маслянистой корюшке и снимая ловким движением с рыбки тонкую блестящую шкурку.
         - Есть и Dark Side, и Wish You Were Here, и Atom Heart Mother. И Meddle имеется. И Nice Pear. Ну, Meddle, правда, чуть поскрипывает между вещами, а остальные, как говорится, с нуля. Animals я только позавчера распечатал. Ты Animals, кстати, уже слушал?
          - Animals?! - Гриша поперхнулся и поставил со стуком назад на чёрный стол собранные уже в обе руки пустые кружки, - Это самый последний, что ли? Нет, не слушал. Подождите, он же только в этом году вышел! Так он у вас тоже есть? Вот это ништя-як! А что там на конверте? А можно будет потом записать? Я ленту принесу. Ну, если вы не против, конечно..

          - Да скоро ты сам увидишь, что там на конверте. Ещё устанешь конверты разглядывать. У меня, знаешь ли, коллекция большая. Там кроме Пинков добра хватает. Есть и Deep Purple, и Led Zeppelin. Black Sabbath. Grand Funk. Nazareth. А есть такое, что, думаю, ты и не слышал. Записать, говоришь? Да запросто. Меломаны должны помогать друг другу. У меня бобинник Акаи. Лента есть. Японская. Sony. Да не волнуйся ты так. Когда сможешь, отдашь. Собирайся, а мы пока покурим на улице, - и лысый, улыбнувшись по-доброму, достал из кармана пиджака Levi's красно-белую пачку Marlboro. - Да, кстати, меня Павлом зовут. И вообще, предлагаю перейти на "ты".  Мы же одинаковые, - и с этими словами Павел, обнажив в широкой улыбке не тронутые кариесом зубы, протянул Грише крепкую сухую ладонь с аккуратно подстриженными, как у хирурга, ногтями. Не веря ещё до конца в такую удачу, Гриша трепетно пожал протянутую руку. Ему показалось вдруг, что с этой встречи начнётся новая, пока ещё неведомая, но обязательно прекрасная жизнь.

          На улице было уже совсем темно. Мороз приятно пощипывал щёки и мочки ушей. Лёгкий снежок крутился вокруг фонарей стайками белых мошек. Жёлтые фары редких машин на поворотах плавно скользили лучами по стенам домов и лицам прохожих под тёплыми шапками. Заграничные сапоги лысого и его молчаливых друзей с хрустом печатали в свежем снегу цепочки узорчатых следов. На дорогу ушло не больше пяти минут. Внезапно над головой причудливой ломаной линией вырос силуэт гигантского здания, и предупредительный Павел, поворачивая в длинную и чёрную, как зимняя ночь, подворотню, подсказал Грише на ходу :
          - Нам сюда, старик. Не проскочи..
          Из подворотни вынырнули в тихий, почему-то треугольный, безлюдный двор в штабелях пустых ящиков, скверно освещённый одной лишь тусклой оранжевой лампочкой на покосившемся деревянном столбе. Тут же нырнули в подъезд, где света не было вовсе, и долго шатались потом в кромешной тьме то вверх, то отчего-то снова куда-то вниз по тёмным лестницам и коридорам. И вплоть до самой квартиры Лысый заботливо придерживал юного приятеля за рукав, чтобы тот нечаянно не сбился с дороги. Саму эту дорогу Гриша не раз пытался потом припомнить, но уже на следующий день обнаружил в памяти на этом месте провал, словно кто в голове нарочно поставил заслонку. Или всё оттого, что выпил в тот вечер лишнего?
 


     *****



          Что было, то было - надрались в тот вечер, как говорили в старину, до положения риз. Уж чего-чего, а выпивки в шикарно обставленной трёхкомнатной квартире хватало с избытком. Бутылки с разноцветными этикетками, толстые и тонкие, теснились за стеклом югославской стенки. Бутылки стояли в портативном баре из лакированного дерева. На кухне, в шкафчиках для посуды. В холодильнике. На журнальном столике. И даже в ванной комнате, выложенной до потолка чёрной импортной плиткой, на стеклянной полочке возле зеркала вместе с зубными щётками  и станком для бритья стояла закупоренная длинной пробкой ополовиненная бутылка сладкого токайского вина.

          Хозяин не скупился на выпивку и закуску. Расположились в просторной гостиной у антикварного круглого стола на массивной ножке, окружённой когтистыми львиными лапами. Пили экспортную водку "Столичная". Смаковали настоящий французский коньяк из фигурной бутылки с надписью Camus, разливая пахучую янтарную благодать не куда попало, а в особые пузатые рюмки. А когда закончили французский, хозяин тут же достал армянский. Да не те, знакомые каждому хотя бы заочно "три звездочки", а напиток больших начальников "Ахтамар" из серии КС. Закусывали деликатесными консервами из обитателей моря - на большом хрустальном блюде, вынутые из жестяных банок, разложены были камчатские крабы, кальмары и невиданный моллюск трубач. Рядом плавали в масле сардины и шпроты. В отдельной вазочке пучилась красная горка икры. Из мясного на столе присутствовали нежная розовая ветчина и твёрдая палка московского сервелата, которую сразу изрезали на тоненькие кружочки и уничтожили всю до последней крошки.
          В глаза сами собой так и лезли приметы какой-то вопиющей, разнузданной роскоши. На кухне стоял невиданный высокий холодильник зелёного цвета с чёрной наклейкой в иероглифах, откуда Павел вынимал, посмеиваясь, всю эту дефицитную снедь. Тут же помещались два картонных ящика, из которых один доверху наполнен был апельсинами, а другой мандаринами. Недоступные рядовым гражданам цитрусовые носили отсюда в гостиную небольшим тазиком и грызли весь вечер наподобие семечек, усеивая стол оранжевыми лепестками.
          Пол был устлан яркими коврами с толстым ворсом. На коврах помещалась импортная, без всякого сомнения, мебель. Импортные люстры под потолком. Импортные напитки. Да было ли в этом доме хоть что-то советское? Гриша не удивлялся уже тому, что телевизор в квартире Павла называется Toshiba и передачи показывает в цветном изображении. Но не японский цветной телевизор нанёс сокрушительный удар по хрупкой картине мира в голове вчерашнего школьника. У одной из стен на специально изготовленных стеллажах с высоко расставленными полками рядами стояли диски. Десятки.. Нет, пожалуй, сотни дисков. Они стояли плотными рядами, словно книги в библиотеке. Да разве бывает столько дисков в одном-то месте? Григорий на негнущихся ногах придвинулся к полкам и, замерев, скользил застывшим взглядом по корешкам конвертов, читая названия групп и концертов. Deep Purple, Led Zeppelin, Yes, Black Sabbath, Uriah Heep.. Ух, ты! Это что же, тот самый знаменитый Jimi Hendrix, лучше которого никто не играл на гитаре? Вот бы послушать.. А такое сразу и не разберёшь - Big Brother & the Holding Company. Интересно, кто они такие.. 

          Неслышно ступая по мягкому ворсу ковра, подошёл Павел. Приобнял по-отечески, похлопал ободряюще по плечу.
          - Что, старик? Небось, глаза разбежались? Понимаю.. Сам такой же фанатик. Не крути ты так головой, а то ещё закружится. Да ладно - шучу, шучу.. Невозможно объять необъятное. Ты ж не последний раз у меня в гостях. Успеешь ещё и наглядеться, и наслушаться. Садись-ка за стол, наливай, да пей. А я пока наших любимых Пинков поставлю, как и обещал.

          Почётное место в гостиной занимала аппаратура, удобно устроенная в особой тумбочке. Сверху помещалась изящная тонкая вертушка с откидной прозрачной крышкой. От чёрного усилителя с блестящими ручками и двумя стрелочными индикаторами тянулись провода в углы комнаты, где на специальных низких подставках стояли акустические колонки высотой до пояса, забранные спереди витой металлической решёткой, поделённой на ромбы. Цветомузыка в виде круглых разноцветных фар закреплена была на штативах с двух сторон в метре над колонками. Элегантным движением вытянул Павел с полки чёрный конверт, на котором чистый белый луч пронзал призму, разделяясь чистыми красками радуги. Состояние диска смело можно было назвать идеальным. Не слышно было ни шороха, ни скрипа, пока в колонках не зазвучали знакомые до боли удары сердца. Круглые фары сверкнули красным. В состоянии, близком к экстазу, Гриша опрокинул полную рюмку, не дожидаясь товарищей по застолью. И тут же наполнил её до краёв из ближайшей бутылки.

         
          Рот у радушного хозяина не закрывался даже на минуту. Уже в пивбаре Грише стало ясно - конечно, именно лысый Павел являлся душой этой маленькой компании. Он и говорил-то почти всё время один. Друзья его, как оно видно, красноречием не отличались. Морщинистый дядька в очках с большой бородавкой на левом ухе по большей части лишь разливал спиртное, да поддакивал лысому, приговаривая : "Истину говоришь, Лукич.. Золотые слова.." Второй же спутник Павла - черноволосый низкорослый мужичок, облачённый в шикарный голубой комбинезон Lee Cooper - звали его как будто Георгий - и вовсе не произнёс ни слова за весь этот вечер.
          - Друг мой, Гриша! - бархатным тембром артиста Василия Ланового вещал хозяин квартиры, - Я по природе своей гедонист и от жизни привык получать наслаждение. А жизнь, как известно, даётся нам только раз. И не глупо ли тратить долгие годы на выяснение её причины и смысла? Наслаждайся! Живи на полную катушку! И знаешь, что я тебе скажу, старик.. Как ты только ты начинаешь в этом направлении мыслить, жизнь тут же сама выдаёт тебе подсказку. Вручает ключ. Ставит на путь, которым следует идти.. Пове-ерь, я знаю, о чём говорю.         
          - Да я в-вообще-то тоже так с-считаю, - вставил Гриша не вполне послушным от обилия напитков языком, разрывая на части красный марокканский апельсин. Сладкий липкий сок бежал по пальцам, капал с подбородка и пачкал рубашку, уже испачканную до того трубачом и крабом.

          - Молодец, Григорий. Так держать! Людей я вижу издалека и, сдаётся мне, ты сделан из того же теста, что и я сам. Не давай только сбить себя с толку. Твоё место отнюдь не в этом убогом заведении с разбавленным пивом и самодовольным дураком-директором. Определённо, ты достоин лучшего. Каждый цвет имеет много оттенков. Конечно, ты можешь однажды поверить тем, кто внушает тебе идею убогой, примитивной действительности как единственно возможного бытия, и потом всю жизнь смотреть одно и то же чёрно-белое кино с примитивным сюжетом. А можешь раскрыть для себя всю палитру удивительных красок. Превратить своё моно в стерео. Войти в узкий круг людей, избранных судьбой для другой, лучшей участи, понимаешь?
          - П-пон-нимаю! - с чувством вскричал Гриша. - Пав-вел! Друг! К-как я т-тебя поним-маю! Я з-знал.. Я же всег-гда это знал!
          И в ту минуту он точно верил, что понимает. И якобы знал уже раньше об особом своём назначении. А сегодняшняя встреча, вне всяких сомнений, уготована была заранее Судьбой. Нет, подымай выше - самим Богом..
          - Вот и отлично. У тебя налито? В таком случае, как говорят в Японии - кампай!
          - Кампай! - выкрикнул Гриша с неподдельным восторгом. В голове его крутилась разноцветная карусель - диски, джинсы, апельсины, дальние страны, крабы, икра, автомобили, ананасы, виски "Белая лошадь" и красавицы с распущенными волосами в одних кружевных комбинашках.. И всё это непременно под убийственную музыку. Вроде той, что пульсировала сейчас в жарком воздухе гостиной под мигание цветных фонарей. Dark Side успел уже отзвучать, Павел сменил пластинку, и теперь колдовская гитара Гилмора через решётки акустических систем колола электрической иглой тающее Гришино сердце - первая часть Shine On You Crazy Diamond уверенно накручивала обороты.
          - Не возражаешь, если выключим свет? - наклонился Павел к осоловевшему вконец официанту, - в темноте, увидишь сам, цветомузыка намного лучше доходит.
          Тот хотел было ответить утвердительно, только язык завернулся куда-то вбок, и вместо "ништяк" вышло смешное нелепое "н-ны-ы.." Григорий икнул и выставил перед собой большой палец. Свет погас. Квартира понеслась стремительно по кругу хороводом красно-сине-зелёных огней, закручиваясь постепенно тугой спиралью. И в эту спираль втянулась незаметно уставшая Гришина голова. Крутанулась раз-другой, дёрнулась, подскочила вдруг резко до самого потолка и растворилась тут же в мягком коричневом омуте под исцеляющий бас Уотерса, обволакивающий исколотое гитарой сердце..



     *****



          Гриша обнаружил себя лежащим на толстом ковре в лилово-коричневом мраке, озаряемом вспышками цветомузыки. Низкие частоты колебали доски пола под его головой. И вместе с колебанием пола в голове колыхался вязкий дурман, поднимая противные волны тошноты. С немалым трудом вспомнил незадачливый официант, где находится, и как сюда попал. Что-то высыхало на щеке и противно стягивало кожу. Гриша провел по лицу дрожащей ладонью. Из угла открытого рта бежала, как оказалось, слюна и набежала уже на ковре целую лужицу. Вот же гадость. Чем-то нужно было утереться и собираться домой. И что о нём только подумают новые друзья?! Угораздило же так набухаться. Да, действительно - что они подумают? Скорее всего, подумают, что Гриша просто свинья. Неблагодарная грязная свинья..
          Нет, так не пойдёт. Надо непременно извиниться. Сейчас. Сейчас он только немного придёт в себя и всё объяснит. Пошарив руками вокруг, он наткнулся сначала на округлую твёрдость пустой бутылки. Пальцы машинально оттолкнули бутылку и шарили дальше, пока наконец не нащупали что-то мягкое, вроде свёрнутой одежды или белья. Чёрт, что это? Голова гудела не хуже японских колонок. Со стоном подтянул Григорий к лицу жёсткую довольно ткань, провёл ею по мокрой щеке, легонько царапая чем-то кожу, и в очередной вспышке с удивлением разглядел на джинсовой материи лэйбу с надписью Lee Cooper. Что тут вообще происходит..   
 В динамиках ревело вступление к очередной вещи. Ревело зловеще и восторженно. Рваные гитарные аккорды ударяли в тоскливый вой органа, словно пытались вырваться на свободу из-за блестящих решёток с надписью Kenwood.

          - Big man, pig man, ha ha, charade you are! - взорвалась японская акустика холодным пламенем сильного дерзкого вокала. Гриша подтянулся, скорчился и, превозмогая подступившую тошноту, ухитрился сесть и огляделся вокруг. В красно-синих сполохах цветомузыки на разложенном диване заметно было какое-то движение. Непослушное пьяное сознание в темноте с трудом фиксировало очертания предметов, не разбирая пока значения и смысла происходящего.  И вместе с колонками вслед за натиском голоса ярко пыхнули синим и зелёным круглые стеклянные глаза в диковинном цветомузыкальном устройстве. И в этом нечаянном сине-зелёном свете Гриша внезапно увидел.
          То, что он увидел, враз подняло волосы на голове, расправляя жёсткие кудри, и парализовало дрожащее тело нахлынувшим ледяным страхом. Черноволосый молчаливый мужичок в одной только майке лежал на спине, задрав к высокому потолку расставленные в стороны волосатые ноги. А между его мохнатых ляжек расположился абсолютно голый лысый гедонист и двигал мускулистой жопой так быстро и резко, словно долбил отбойным молотком неподатливую корку асфальта. Протрезвел Гриша мгновенно. Куда только делся вязкий алкогольный дурман?!  То ли во рту мгновенно пересохло, то ли именно сейчас ощутил он эту сухость, но язык проехал по нёбу со скрипом, словно крупная наждачная бумага. Гриша попытался судорожно сглотнуть слюну, но глотка дёрнулась и застыла в спазме. Неважно. Потом. Слюна потом. Всё потом. Тело, не ожидая даже команды головы, рухнуло на пол и распласталось на ковре, словно пытаясь через него просочиться. Проворными движениями змеи в считанные секунды бесшумно выполз Гриша в коридор и встал на колени у входной двери. Где-то на невидимой вешалке висела купленная в этом году новая куртка, в рукава которой вставлены были шапка и шарф. Но обнаружить одежду и даже саму вешалку в темноте было никак невозможно, а включить свет равносильно было самоубийству.


          Гришу трясло всё сильнее, словно в лихорадке. Ослабевшая челюсть безвольно повисла, и в наступившей между песнями тишине стало слышно, как дробно клацают зубы. Ватными от страха руками нашарил он дверные запоры. Замков оказалось два. Конструкция верхнего на ощупь показалась знакомой. Такие замки назывались английскими. Нужно было только повернуть круглую ручку с ребристым, как у монеты, краем направо, и язычок замка послушно следовал за движениями ручки. Так. Получилось. Туда-сюда. Хорошо, с этим замком всё ясно. Но ниже громоздилась широкая панель с какими-то кнопками и защёлками. Трясущимися руками пытался двигать Гриша на панели то, что должно было двигаться, и нажимать всё то, что могло нажиматься. Но кнопки с защёлками будто заклинило. Липкий страх волнами катился по телу, заставляя цепенеть и без того непослушные пальцы. 
          - С-су-ук-ка-а! А где же долбаный Гриша? Пацан-то свинтил! Просрали целку, уроды?! - раздались вдруг резкие злобные крики из комнаты с широким диваном, заглушая трагические звуки последнего диска Pink Floyd, который впоследствии планировалось записать на магнитную ленту Sony. Это был знакомый голос гостеприимного Павла, в котором не осталось больше ничего дружелюбного.
          "Шма Исраэль : Адонай Элохейну, Адонай Эхад.." - огненным зигзагом пронеслось в голове - память о покойной прабабушке. Каждый вечер, пока была жива, она читала то ли молитву, то ли заклинание у кроватки маленького Гриши. По малолетству ему запомнились лишь эти первые слова, смысла которых прабабушка объяснить не успела. И тут случилось невероятное - руки сами, не слушая напуганного до смерти хозяина, уверенно дёрнули три незримых задвижки поочерёдно и, лязгнув какой-то пружиной, открыли проклятую дверь буквально в одно мгновение. В какой стороне выход, Гриша не помнил, но это и не потребовалось - ноги сами стремительно мчались по коридорам. То вниз, то прямо, то почему-то снова вверх. Не прошло и минуты, как он оказался во дворе под ледяными январскими звёздами. Почему-то совсем с другой стороны дома. И даже на другой улице. Только на воздухе, ощутив через носки снежный холод, он сообразил, что вместе с курткой в квартире проповедника сладкой жизни остались ещё и ботинки. Тоже, к слову сказать, почти что новые. Окоченевшие ноги вывели парня к остановке такси на Фоломеевской. Присыпанные лёгким снегом, под табличкой с большой буквой "Т" дежурили две свободные машины. Потушив зелёный огонёк, кремовая Волга с шашечками умчала Гришу в родной Авиагородок, где папа, не задавая лишних вопросов, заплатил таксисту двойной тариф.
На следующий день Гриша приехал на работу к открытию и написал заявление об увольнении. Отрабатывать положенные по закону две недели никто его не заставлял. Не прошло и часа, как на Гришино место приняли нового официанта - юного, старательного и аккуратного. Такого, как и сам Гриша.



          
     *****




                UMMAGAMMA




         
           Подталкивая друг друга локтями и давясь от истерического смеха, мы завернули в узкий, вытянутый кишкой, двор, окружённый высоченными стенами. Высокими настолько, что солнце померкло, спрятавшись за плоскими крышами.
          - Нет, ты понял?! Их-хи-хи-хи-хи.. Это же, блин, Коммуна!
          - Да чё бы я не понял? Это же здесь Гриню чуть было не продырявили! Ах-ха-ха-ха!
          - Чуть было?! А ты уверен, что всего лишь "чуть было"? А, может быть, не "чуть было", а "чуть-чуть было"? Ха-ха-ха-ха..
          - Ага! На полфёдора! Ах-ха-ха! - хохотал уже во весь голос Хип.
          - Тихо, пацан услышит!
          - Да и пусть слышит, в рот ему печенье. А тебе не кажется, что он сам из этих..
          - Блин, в натуре - как мы сразу не догадались?! - подхватил Костя, - Вид у него точно какой-то прилизанный, как у бабы.. Может, его тут, в натуре, долбят в очко по-соседски. А мы с ним, прикиньте, за руку здоровались..
          - Тихо, дебилы! Услышит - залупится..
          - Лёха, ты лучше посмотри, куда он нас ведёт! Они чё, в натуре, домой по этой лестнице ходят?! Сразу видно - пленные эсэсовцы строили..

          Длинная деревянная лестница с перилами пристроена была прямо к розовому фасаду и доходила аж до второго этажа, делая по дороге два изгиба. И только на втором этаже под деревянным же козырьком темнела двустворчатая входная дверь. Высота потолков в Коммуне, похоже, была серьёзная - в моём собственном доме, к примеру, при такой длине лестницы дверь пришлась бы ещё на этаж выше. Но как эти долбаные коммунары попадают к себе на первый этаж? Загадка. На первом этаже никаких дверей не было вовсе. Одни только окна.
          - А что, ваш дом действительно пленные немцы строили? - крикнул я громко в синюю спину. Как говорится, для разговора. Только сейчас до меня дошло, что мы ведь так и не познакомились. Как-то неловко вышло, честное слово - я даже не знаю имени покупателя джинсов..
          - Чувак, а правду говорят, что у вас тут гомосеки живут? - крикнул из-за моей спины Хип.
      Я показал ему кулак, но парнишка, словно ничего и не слышал, резво скакал по скрипучим ступенькам вверх. Лестница скрипела и даже ощутимо раскачивалась под нашими ногами. Наклон был настолько крутой, а ступеньки такие высокие, что на лестницу приходилось не подниматься, но натурально восходить, как восходят альпинисты на гору. Некрашеные перила блестели и были такими гладкими, что выскальзывали из ладоней. Сколько тысяч рук, интересно, полировали эти перила? И сколько лет? Сколько лет вообще этому дому и какой вредитель придумал подниматься в подъезд на второй этаж по фасаду?! Если здание действительно строили пленные немцы, то такая лестница без шуток напоминала нераскрытую диверсию врага. Сделать её более опасной для жизни можно было только заминировав. Не могу поверить, чтобы за тридцать лет хотя бы десяток-другой жильцов не поломали себе конечности, головы и шеи об эти страшные ступени.
          - Психоделия.. - буркнул Хип за моей спиной, стуча по ступенькам каблуками.
           - Ага, - поддакнул Костя - АММАГАММА какая-то, в натуре.. Прикиньте, пацаны, чё за веселье здесь творится зимой. Особенно по темноте.
          - Особенно, если хорошенько обоссать эту лестницу на морозе  - добавил Хип, и я уже сам заржал, не в силах сдерживать смех.
           - Особенно, когда за тобой гонится банда озверевших гомосеков - тут же выпалил я следом, и мы от хохота точно чуть не скатились вниз по ступенькам.
           - Зато лететь будешь с такой скоростью, что никакие гомосеки не догонят!
           - Только вот беда - жопа всё равно пострадает! А-ха-ха-ха-ха!!!
           - Пусть лучше жопа пострадает снаружи, чем изнутри!
      Костя, перегнувшись вдвое, повис на перилах и содрогался от хохота всем телом, не в силах остановиться. Перила опасно раскачивались.
              - Витё-ёк, хва-атит, я уже не могу! Щас точно с лестницы навернусь. Да ещё и обоссусь по ходу.. Прекрати-и!
               
         И тут меня коснулось присутствие странного. На первой площадке подозрительной лестницы мы поравнялись с большим квадратным окном в коричневой раме. Смотри-ка, ещё одна дикость - любой, кто проходит по лестнице, может свободно заглядывать в окна чьей-то квартиры. Я тоже не удержался от искушения, устремив машинально взгляд сквозь пыльное стекло, и обомлел. Внутри квартиры между стеклом и глухо задёрнутыми шторами, по котором разбросан был схематичный рисунок зелёной пальмы с кокосами, на широком подоконнике стояла удивительной красоты невероятная ваза. Ничего подобного мне видеть не доводилось.
          Ваза была больше полуметра в высоту. Китайская? Может быть. Я не мог этого знать. Она покоилась на основании размером с чайное блюдце, слегка сужалась в нижней трети, расширялась затем кверху, будто перевёрнутая тыква-горлянка  и вновь сужалась шарообразной округлостью, переходя в широкое горло, выполненное в виде вертикального бортика, на котором лежала плоская круглая крышка. Именно крышка и бросилась мне в глаза прежде всего. Поверх неё сидела большая коричневая лягушка в выпуклых светлых крапинках, настолько похожая на настоящую, что я было поднял руку, собираясь потрогать её через оконное стекло. Глазурь на спине масляно блестела, словно настоящая слизь на спине живого земноводного.
          Сама ваза и крышка были светло-серого цвета  с лёгким голубым отливом, сплошь покрытые сеткой глубоких трещин. На блестящей серой поверхности застыли рельефные изображения диковинных тварей. Прямо напротив меня извивалась огромная выпуклая многоножка глубокого синего цвета с золотыми лапками. Несмотря на диковинную окраску, не вполне типичную для такого рода насекомых, она, как и лягушка, выглядела совершенно живой. Так и хотелось потрогать её кобальтовый панцирь. Слева наполовину виден был гигантский синий паук с широко расставленными ногами.
          Я понимал, что на невидимой для моего взора половине вазы оставалось место по крайней мере ещё для двух подобных чудовищ. Стало вдруг дико интересно, что за существа обитают на обратной стороне удивительного сосуда. Однако, заглянуть на другую сторону вазы оказалось ничуть не легче, чем увидеть тёмную сторону Луны. Я прижался к пыльному стеклу щекой, ощутив приятный холодок и вытянув для лучшего обзора шею, но, кроме  лазурной многоножки и половинки паука, так и не увидел ничего нового. Ваза совершенно завладела моим вниманием, и на какой-то миг я совершенно забыл, как оказался здесь и с какой целью. Все поднялись уже до самого верха под тёмный дощатый козырёк, и только я один не отлипал от окна, притянутый видом необычного сосуда.

          Но тут молчавший всю дорогу покупатель штанов наморщил лоб, словно решал в уме непростую задачу, обернулся почему-то в мою сторону и, глядя с верхней площадки, негромко сказал :
           - Давайте, со мной пойдёт кто-то один, а остальные пока на улице подождут. А то это.. мамка.. Ну, вы понимаете. Она у меня такая, - и малый потёр ладонью дверную ручку.
          И хотя от входной двери я стоял дальше всех, парнишка смотрел выжидательно на меня. Ну, да, конечно - у меня же в руке пакет со штанами! Всю дорогу я тащил дурацкую Костину авоську, и парень, конечно, уверен, что джинсы мои.          
           - Лёха, сходи уже с ним, в натуре, до хаты - ты ведь знаешь, как оно там, да чего.. - просительно сказал Костя. Заметно было, что и Хипу идея понравилась - он успел уже сунуть в рот сигарету и чиркал теперь спичкой по коробку. Хип вообще обычно помногу курил и охотно пользовался любой возможностью подымить.
          - Правильно, Лёха, сходи, а мы тут пока покурим.
           Я и не думал спорить. Ситуация была мне на руку. Что скрывать - на самом деле я упивался фактом, что Костя доверил мне продажу штанов старшего брата, и славой ни с кем делиться не собирался. До этой минуты я прекрасно справлялся с ролью фарцовщика, и начатое дело собирался довести до конца. Причём, планировал сделать это как можно эффектней. Перед глазами живо возникла картинка - я выхожу из подъезда и небрежно вручаю Костяну пачку купюр. Он смотрит на меня с восторгом и благодарностью, а я бросаю эдак небрежно : "Будут ещё штаны - обращайся.." Нет, серьёзно - День рождения Джона проходит конкретно по приколу.



     *****



             Изнутри дом выглядел не менее странно. Никаких квартир в подъезде не оказалось. Пришлось забираться вверх ещё на два лестничных марша, и только тогда мы оказались на тесной квадратной площадке, куда выходила всего лишь одна высокая двустворчатая дверь, выкрашенная синей масляной краской - потускневшей от времени и местами облупившейся. Напротив двери в стене светилось окно с широким подоконником, и через треснутое стекло в разводах грязи виден был узкий двор с бесконечными рядами таких же немытых окон и кусок голубого неба над плоской крышей. С высоченного потолка под тяжестью пыли свисала серая слоистая вуаль многолетней паутины. Мне было известно - в подобных зданиях старой постройки бывают квартиры большие и даже огромные - с высокими потолками и просторными комнатами. За этой дверью точно скрывалась огромная - ведь других квартир на площадке не было. Похоже, отец паренька какой-то большой начальник. Недаром в этой семье могут себе позволить покупать пионерам джинсы.
               
          Я поискал глазами коврик, чтобы вытереть ноги. Но никакого коврика перед дверью не оказалось. Странное дело - парнишка совсем не спешил заходить в квартиру. Вместо этого он расстегнул замок на своей голубой куртке, размотал зачем-то красный шарф, а потом.. я глазам своим не поверил, увидев, что сделал этот чудак потом - он распахнул куртку пошире и дёрнул правой рукой ремень на брюках, освобождая пряжку! Вот это было на самом деле смешно. Я с трудом уже сдерживал хохот. Вы только на него поглядите - ну, просто дуб дубом. Он что, собрался примерять штаны в коридоре - под дверью собственной квартиры?! Да таких на улицу нельзя отпускать без намордника. Жаль, пацаны не видят. Ну, ничего, сейчас расскажу им - они обоссутся от смеха. Пожалуй, на месте его мамаши я тоже не дал бы ему с собой никакие деньги. Да я бы вообще ему джинсы носить не позволил. Ведь у такого придурка непременно их кто-нибудь заберёт. Нет, серьёзно - его же разденут среди бела дня. И побежит белобрысый пухляк в трусах по Фридриха Энгельса с криком "Ма-а-а-м-ма-а-а!" Я живо представил эту картину, и не в силах больше сдерживаться, коротко прыснул.
          Юноша пугливо зыркнул на меня через левое плечо и потянул свои чёрные брюки вниз, обнажая пухлые, розовые ляжки - ну, точно, как у свиньи - и оттопыренную круглую жопу, затянутую в аккуратные белоснежные трусы. Они совсем не похожи были на те цветастые ситцевые "семейники" до середины бедра, что носил обычно я сам. Фирменные, что ли? Да, похоже на то. Наверно, джапанские. У нас такие точно не шьют. Видать, маманя и вправду башлей не жалеет на своё инфантильное чадо. На нём ведь и куртка не из дешёвых. Ого! Смотри-ка! Парень скинул ботинки, быстро стянул брюки и остался на грязном полу в одних лишь носках - таких же белых и чистых, под вид трусов, да ещё без единой дырочки. А вот из моих частенько торчали наружу пальцы. Да я гляжу, у него и брюки.. Стоп! Это же вовсе не брюки, но совершенно новые джинсы из мелкого чёрного вельвета с хорошо различимой вблизи знакомой лэйбой Levi Strauss. Да куда этому чёрту столько штанов?!

           Пацанёнок, похоже, совсем позабыл, что примерка должна проходить в присутствии мамки. Нет, серьёзно - почему мы не заходим в квартиру? Может, он хочет сделать мамаше сюрприз? Наденет сейчас новые джинсы и завалится домой, как ни в чём не бывало. Смотри, мол, маманя, какой я уматный чувак! Весь такой самостоятельный. Вот, можно сказать, прикупил новые джинсы. Теперь только деньги, мать, гони. Да побыстрее! Видишь, пацаны ждут. Ну, и ладно - какое мне дело? Дуракам закон не писан. Пожав плечами, я вытащил штаны из пакета, освободил от газетной бумаги и сунул ему в руки. Не разворачивая сложенных джинсов, белобрысый вывернул голову таким образом, словно хотел получше изучить потолок. А потом произнёс куда-то вверх громко и отчётливо, чуть не по слогам :

          - А ка-кой сайз?

Я бросил на него полный искреннего сочувствия взгляд. Ну, это надо же! Парнишка натурально нездоров. Удивительно будет, если штаны он не наденет вместо жопы на голову. Пятнадцати минут не прошло, как он задавал уже этот вопрос! В институте. И что вообще за нужда спрашивать размер, если ты разделся для примерки?! Так меряй уже, блин, наконец! Вот ведь ущербное созданье. Впрочем, это сейчас мне кажется, что в тот момент я что-либо думал. На самом деле ничего подумать я не успел.    

          Одновременно с вопросом про сайз откуда-то с высоты вниз по лестнице  метнулась вихрем тёмная широкоплечая фигура, одетая в длинную коричневую куртку с капюшоном. Капюшон был надвинут на голову и затянут таким образом, что в тёмном его провале совсем терялись черты лица, и наружу торчал один только свекольного цвета толстый нос, переломленный горбинкой - такой длинный, что в капюшоне просто не поместился. В два прыжка неизвестный в капюшоне оказался возле нас и прямо на бегу, не замахиваясь, молча зарядил кулаком в розовую щёку кучерявого парнишки.

          - БАЦ!

          - Ой-ёй-ёй-ёй-ёй! - заскулил белобрысый пацан, схватившись руками за лицо, и я машинально отметил, что джинсов в его руках уже не было. Магическим образом штаны успели перекочевать к длинноносому и торчали теперь у него подмышкой. Не посмотрев даже в мою сторону, тот дёрнул быстрым движением ручку двери, на удивление оказавшейся не запертой, и заскочил прямо в квартиру светловолосого парнишки, с грохотом захлопнув за собой высокую створку.

          Что это было?! Шутка? Зачем носатый урод забежал в чужую квартиру с моими штанами? Или эта квартира ему не чужая? За неимением лучших версий в голове засветилось бредовое : Свекольный Нос - это старший брат белобрысого. Должно быть, он сильно огорчился, что ему не купили джинсов, а младшему берут уже вторую пару. Вот и решил качнуть права.. Стоп! А если это не брат, а папаша ?! Как всякий матёрый коммунист или даже партийный работник, батя сурово осуждает преклонение перед американским образом жизни. А уж всякие там джинсы попросту ненавидит. Вот и решил наказать своего балбеса за политическую близорукость. Подкараулил на лестнице и.. Короче - пошутили, и хватит. 
          - Чувак, я не понял?! Кто это? - только и нашёлся я спросить, повернувшись к подбитому покупателю. Тот согнулся чуть не вдвое, оперевшись рукой на пыльный подоконник, и, закрывая свободной рукой пострадавшее место, в ответ лишь стонал протяжно и жалобно :
          - Ой, гла-аз мой! Гла-аз!
      Хотя мне было прекрасно видно - удар пришёлся гораздо ближе к уху. Пухлая задница в белых трусах мелко дрожала, придавая этой сцене вид одновременно комичный и жалкий.
          - Что глаз?! Какой, на хер, глаз?! - вскричал я, совершенно сбитый с толку, - Зачем он унёс мои штаны?! Пусть отдаст!
      Махнув на скулящего придурка рукой, я рванул на себя дверь, просунул голову в квартиру и обомлел.



     *****



          За пару лет до описанных здесь событий мне случилось прочитать рассказ. Рассказ начинался с того, как один мужик зашёл позвонить в телефонную будку. Будка стояла на самой обычной улице и ничем не отличалась от настоящей. Вот только когда мужик из неё вышел, то оказался на чужой планете под ярко-лиловым небом, окружённый со всех сторон разумными кустами сирени. Не важно, что там случилось дальше с главным героем. Но я теперь точно знал, что именно он испытал, выйдя из будки наружу.
          Не было за синей дверью никакой квартиры. Ни большой, ни огромной. На меня смотрела пустота длинного коридора с высоченным потолком. Настолько длинного, что конец его своими близорукими глазами я не мог рассмотреть отчётливо. Доски пола, сужаясь в перспективе, убегали от моих ног и упирались в далёкую стену напротив. Такую далёкую, что она казалось плывущей в лёгкой дымке. В стене виднелась закрытая синяя дверь, похожая на ту, что была за моей спиной. Вся правая сторона коридора светилась большими квадратными окнами в синих рамах, расчерченными тонким переплётом на квадратики поменьше. Окна убегали в линейную перспективу вместе с досками пола, словно в учебном пособии по рисованию для начинающих. Под окнами стояли одинаково покрашенные синим основательного вида сундуки, запертые на висячие замки всевозможных размеров и формы.
          В левой стене тянулся длинный ряд одинаковых синих дверей. Через каждые три двери в стене зияли пустые дверные проёмы. Но куда они ведут, с моего места было не видно. Что это всё значит? Коридоров такой длины не было даже в институте. Да точно ли это жилой дом? Что, если пухляк привёл нас в какое-то учреждение? Ну, скажем, к мамке на работу. И тут наконец в моей голове с запозданием стукнуло очевидное : "Не было никакой мамки.. Не было.." Так вот оно что! Ах, ты..

           Я развернулся с громким криком : "Чё за херня?!" и выбросил руку со скрюченными пальцами вперёд - схватить малолетнего выродка прямо за ноздри, как это ловко делал Жерар Депардье в фильме "Невезучие". Но мой блестящий манёвр, к несчастью, пропал даром - по причине полного отсутствия каких-либо ноздрей. Площадка перед дверью оказалась пустой. Простоватый покупатель штанов Big Stone испарился, как был - в белых трусах и носках того же цвета. Сделал ноги, не забыв прихватить, впрочем, с собою туфли и чёрные вельветовые Levi's. Неважно. С ним разберёмся потом. Мне нужно срочно вернуть штаны. Во что бы то ни стало. Красноносый не мог далеко уйти. Нет сомнения, он прячется за одной из синих дверей. Или затаился в пустом проёме. За углом. Позвать пацанов? Нет, за это время урод убежит далеко. Попробую сам. Если поймаю гада, буду орать, что есть силы.
          Приняв решение, быстрым шагом я двинул по коридору, толкая и дёргая все двери подряд за одинаковые железные ручки. Три первые оказались заперты. Там его быть не может - ведь я не слышал, как щёлкал замок. Дальше в стене открылся один из пустых проёмов - отделанных по краю синими наличниками, но без дверей. Не здесь ли прячется гад в капюшоне? Я быстро метнулся за угол, ожидая застать громилу врасплох. В проёме оказалась маленькая дощатая площадка между синих стен, от которой брали начало две крашеное в синее лестницы. Обе деревянные и крутые - точно как та, что тянулась на улице по фасаду. Одна уходила вверх под углом градусов семьдесят. Вторая под тем же стремительным углом падала вниз. Не понимая толком, куда иду и зачем, я вскарабкался вверх по скрипучим ступеням и оказался ещё на одной крохотной площадке с очередной синей дверью. На филёнке висела выпачканная по краю синим металлическая цифра 6. И рядом с ней буковка "а" из того же металла. Квартира 6-а?! Это же просто бред. Не бывает таких квартир. Дёрнув на всякий случай ручку, я спустился на уровень длинного коридора, осмотрелся по сторонам, не обнаружив никакого движения, и повернул на лестницу, ведущую вниз. Как ожидалось, внизу был тупик. И синяя дверь. С неожиданным номером 14.

          Очевидно, в каждом проёме прячутся две такие же, ведущие в разных направлениях лестницы. В коридоре таких проёмов четыре.. или нет, даже пять. И между ними ещё полтора десятка синих дверей. Вероятно, так устроены все этажи. Но если за каждой синей дверью находится квартира, где они все помещаются?! Одна вставляется в другую? Но этого же просто не может быть. Что за чертовщина тут творится? Двери.. двери..          
          В журнале "Наука и жизнь" напечатали однажды гравюры голландца Маурица Эшера. С помощью хитрой игры света и тени тот создавал диковинные оптические иллюзии. Двухмерное переплеталось в его работах с трёхмерным, чёрное с белым, верх легко менялся с низом. Мне нравилось подолгу бродить глазами в лабиринтах графических образов, дивясь неистощимой фантазии художника. Но меньше всего ожидал я попасть в одну из его гравюр. Уж не иллюзия ли в самом деле этот бесконечный коридор с вереницей синих дверей и уходящими в тупики лестницами? Что эти двери скрывают? Новые лестницы, коридоры и двери?
          Мне представилось вдруг, что дом окутан зловещей тайной. В неразберихе коридоров и лестниц скрыта своя, безумная логика. Уж не продал ли дьяволу душу его архитектор, получив из мохнатых лап повелителя тьмы чертежи, изготовленные в самом аду? Возможно, это не просто здание. Или даже не здание вообще. Что, если все эти стены нужны лишь затем, чтобы спрятать загадочный древний механизм? До поры, до времени это устройство дремлет. Пока не появится тот, кто его запустит. Но как это сделать? В нужном порядке нажать номера на дверях? Или пройти через все этажи, строго следуя заданному маршруту? Ну, вы понимаете - шаг вперёд, два назад, лестница вниз, двенадцать шагов по коридору налево.. Стоит только попасть в нужную точку, как пространство дома оживёт, наполнится движением и дыханием - по лестницам и коридорам вопреки здравому смыслу и законам физики начнут туда и сюда перетекать возникающие из ниоткуда таинственные жильцы - квартиранты других измерений и прошлых эпох. И вместе с ними перетечёт в параллельный мир отвратительный Свекольный Нос со штанами Big Stone подмышкой, пряча кривую улыбку в тени капюшона. И оказаться он может потом, где угодно. Где угодно..


          Номера на дверях. Почему они идут не по порядку? Вот дверь под номером 1-а, но на следующей уже поблёскивают цифры 22. Почему двадцать два?! Почему не девять или, к примеру, сто восемь? Не понимаю.. Я потянул на себя железную ручку, и дверь легко распахнулась, оказавшись не запертой. Мои глаза уже были готовы увидеть другой коридор, а то и новую лестницу, но за дверью не оказалось даже прихожей. Сразу за порогом открылась большая квадратная комната с таким же большим и квадратным, почти во всю стену, окном, задёрнутом голубыми шторами из плотной ткани. Между шторами оставалась щель шириной с ладонь, откуда на середину комнаты падал узкий луч света. Из мебели я приметил только тумбочку наподобие больничной, на которой стоял керамический цветочный горшок с волнистыми краями, откуда рос разлапистый колючий алоэ на толстом стебле. В стене по правую руку от меня была неплотно прикрытая дверь. Естественно, синяя. Пол почти целиком закрывал бордовый ковёр с потёртым ворсом.
          Посередине ковра в луче света сидел на корточках совершенно седой дедушка с восточным - вроде бы китайским - лицом в пижаме с бледными лиловыми полосками, наподобие тех, что выдают пациентам в больницах. Само по себе это не было так уж и странно - пижама, да и пижама, но перед дедушкой на ковре валялись детские игрушки. В его правой руке была зажата красная машинка, которую он возил туда-сюда по блёклым цветочным узорам. На меня он не обратил ни малейшего внимания. С силой прижимая колёсики к полу, дедушка бормотал себе под нос, коверкая по-детски слова : 
          - Вз-з-з-з! Би-би! Масына, масына! Ты зе позалная масына, да? Мы с тобой поедем на поза-ал! Вз-з-з-з! Би-би!

          - Это мой сын, - услышал я приятный женский голос с лёгким иностранным акцентом. Голова моя невольно дёрнулась. На пороге соседней комнаты стояла высокая черноволосая дама в халате до самого пола, расписанном крупными малиновыми цветами. Восточными чертами лица она была схожа с седовласым дедушкой. 
          - Здравствуйте, - не выдумал я сказать ничего умнее. Впрочем, если женщину мой визит и озадачил, она ничем не выдала своего удивления и продолжала с бесстрастным спокойным лицом :
          - То есть, он был моим сыном. Раньше. Господь доверил его мне. На время. Но он давно уже ангел. Ангел..
Волосы женщины, собранные в высокую причёску, были чёрными и блестящими, словно смолистый вар, который кипел обычно на стройках в железных бочках. Волосы сидевшего на ковре были абсолютно седыми и поблёскивали серебром в солнечном свете, льющемся между занавесок. 
          - Извините, вы сказали - это ваш сын? - переспросил я, намеренно пропустив непонятное про ангела. Без шуток, легче было поверить, что именно женщина приходится дочерью седовласому старцу.
Но она молча кивнула. Неловко было спрашивать, сколько ей лет. И я поступил иначе :
          - Сколько же ему лет?
          - Пятьдесят.
Пятьдесят? Он выглядел куда старше.
          - И весь уже седой? - зачем-то задал я дурацкий вопрос, вместо того, чтобы просто удалиться из комнаты. Но она отвечала легко и спокойно, словно мы давно были знакомы, соскальзывая порой на мягкий акцент :
          - Иосиф поседел ещё в детстве. В тюрьме его сильно били по голове, и он заболел менингитом. Иосиф должен был умереть. Ведь в тюрьме никого не лечат. Но он выжил и стал ангелом. Господь послал мне такое чудо.
          - Простите, ваш сын ребёнком сидел в тюрьме?! А что он такого сделал? Дети же в тюрьмах не сидят..
          - Он ничего не сделал. Его забрали вместе с мужем. Мужа расстреляли почти сразу. А Иосиф стал ангелом. Великая благодать..
          - Бз-з-з! Стоп, масына! - доносилось с ковра.
Я ничего уже не понимал. Расстреляли мужа? Какая-то жуть. Кем же был её муж - убийцей, бандитом, фальшивомонетчиком? Но спрашивать дальше я не решился. Вполне возможно, бабуля просто слегка не в себе. Пожалуй, пора уходить. За спиной черноволосой возникло движение. Из-за её плеча высунулась молодая кудрявая женщина с добрым русским лицом и тихим голосом произнесла :
          - Сестра Мария, вы уже рассказали страннику о святой истине?
И не дожидаясь ответа, пересекла комнату, направляясь в мою сторону. В её протянутой руке светилась книга карманного формата в мягкой обложке.
          - Возьмите, юноша. Я знаю - вам это очень нужно..
          - Мне? Вы уверены?
Книга была напечатана мелким шрифтом и без картинок. На белой обложке значилось :
           Елена Уайт. "Великая борьба".
Имя не говорило мне ничего. Как и название. Но не успел я спросить, о какой же истине сказано в белой книге, меня натурально словно ударило током. Да что я тут делаю?! Меня же на улице ждут пацаны!
          - Спасибо! Простите! Мне нужно идти! - кричал я уже на бегу, запихнув машинально книжку в глубокий карман своей старой куртки. 

          
          Костя с Хипом, как оказалось, уже спустились во двор и развлекались, пиная друг другу картонную коробку из-под обуви. Какое-то время я наблюдал за ними с чудо-крыльца высотой в два этажа, слушая звонкий  стук ботинок о картон. Тын-нь! Бум! Тен-нь! Бом! Тут мне пришла на ум чудо-ваза в пыльном окне, и я заскрипел ступеньками, спускаясь площадкой ниже. Хотелось ещё поглазеть на облитых глазурью диковинных тварей. Но, странное дело -  вазы в окне уже не было. На подоконнике с изумлением я увидел керамический цветочный горшок с волнистыми краями, откуда торчал разлапистый колючий алоэ на толстом стебле. Куда подевалась ваза?! И этот горшок.. Такой знакомый.. Ну, конечно! Но как? Ведь этот алоэ в глиняной кадке я приметил в комнате с дедушкой-ангелом. И стоял он на тумбочке. Не на окне. Впрочем, о чём это я? Квартира адептов Елены Уайт вообще на другом этаже. Даже в другой части здания. Кто-то успел принести и поставить дурацкий горшок в окно? Бред. Что происходит в долбаном доме?!

          - Эй, чуваки! Вы видели вазу? Костя и Хип оставили коробку в покое, переглянулись и выжидательно смотрели на меня снизу вверх, задрав головы.
          - Говорю, вы вазу в окне не видели? Большую, китайскую.          
          - Ты гонишь! Какая там, на хер, ваза? Продал штаны? Тащи уже башли сюда и пойдём бухать! - заорал Хип.
          Башли! Ах ты ж, сука - башли.. Совсем забыл. Ну, прошу пардону, пацаны. Башлей сегодня, увы, не предвидится. Да, согласен - со штанами, конечно, неладно вышло. С другой стороны - штаны не мои. Ничего я не потерял. И ничего никому не должен. Можно подумать, Костин брат покупал их за деньги. Сам бомбанул кого-то на балке в Находке. Подумаешь, блин, штаны. И вообще - вот какого хера ему от меня надо?! Навязался этот Костик на мою голову со своими штанами. Прилип, как банный лист к жопе. Продай, мол, штаны, да продай. Возьми вот, падла, и сам продай! Ишь ты, бля - битломан недоделанный с Шестой платформы. Точно говорят - куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй. День рождения Джона ему подавай..
          - Лёха, случилось чего? - озабоченно крикнул Костя, следя напряжённо за мимикой моего лица.
Ф-фу.. Пожалуй, пора. Дальше тянуть некуда. Я набрал побольше воздуха, словно собирался нырнуть с головой..
          - Пацаны, тут, короче, такое дело..



          *****



          Костя бежал по длинному коридору, громко стуча кулаками в синие двери :
          - Открывайте, суки! Открывайте, гниды! Кто тут ответственный по району?! Предъява будет за беспредел! Выходите, твари! Побазарим за всю ерунду!
          Ему вторил Хип, усмотревший в случившемся отличный повод для веселья :
            - Открывайте, гомосеки! Мы сейчас вам жопы разорвём на немецкий крест!
          Не дождавшись ответа, Костик резко тормознул перед дверью под номером 7-в и так шандарахнул с размаху ботинком по синей филёнке, что дверь ответила громким треском, левый наличник отскочил от коробки и повис, болтаясь на гвозде, а на пол перед порогом свалился приличных размеров кусок штукатурки. Призыв, похоже, наконец был услышан. Открылась не только ушибленная дверь, но и соседняя с ней - под номером 4. Из первой квартиры высунулось испуганное женское лицо, над которым болтались пластмассовые бигуди. Из другой на порог быстро вышел плотный мужчина лет сорока в чистой милицейской форме, перетянутой ремнём и кожаной портупеей. На погонах две звезды среднего размера - подполковник. Едрёна вошь! Я знал, что для мента подполковник - это высокое звание и чуть было не отдал ему честь.          
          - Что такое?! Отчего шум? Кто выражался? - спросил страж порядка отрывисто и громко.          
          - Максим Петрович, задержи хулиганов. Дверь вот чуть не высадили. Щепка, смотри, отлетела. Матерятся ещё, твари поганые, - зашлёпала губами голова в бигудях.          
          - Всем стоять! Предъявите документы, - и милицейский начальник выбросил вперёд правую ладонь.

          Мне показалось, что всё ещё можно уладить. Нужно лишь объяснить, что мы вовсе не хулиганы, а потерпевшие. Жертвы ограбления. Ведь если подумать, мент оказался очень даже кстати. Кто его знает - а вдруг по горячим следам он сможет найти эту парочку выродков. Он же тут живёт - значит, всех знает. Понятное дело, никто не любит иметь с ментами дела, но ради Кости я даже был готов написать заявление. Серьёзно, у меня сверкнула надежда, что мы ещё сможем вернуть утраченные Big Stone.
          - Да тут такое дело вышло, товарищ подполковник, - начал я уважительным тоном, давая понять, что всегда в ладах с законом и его представителями, - нас только что ограбили двое преступников. Судя по всему, из местных. Мы как раз направлялись сейчас в милицию. Могу сообщить приметы..
          - Документы, - словно не слыша, сухо повторил перетянутый портупеей мент, переступив с ноги на ногу. Жёлтые пуговицы на форме блеснули, поймав солнечный луч из окна коридора.
          - Документы? У меня только студенческий, - и я уже щёлкнул замком портфеля. 
          - Та-ак.. Студенты, значит, - не сводя с меня внимательного взгляда, холодно заметил подполковник, - И какого именно института?
          - Папа, это они меня избили, - раздалось из-под руки мента. И в коридор высунулось розовое пухлое рыло с белобрысой чёлкой. Левая рука малолетнего выродка до сих пор прикрывала с понтом ушибленный глаз, а указательный палец правой был вытянут в нашу сторону, - они ещё джинсы с меня хотели снять, да я убежал. Убить грозили..
          - Что-о-о?! Так вот ты где, мудила! - вскричал я в бешенстве, - да тебя, в натуре, сука, убить мало!

        Одним быстрым движением мент молча шагнул на середину коридора, перегородив нам путь к отступлению. Ярким пятном мелькнула на левом боку оранжевая кобура. Я резко толкнул Хипа локтём в рёбра так, что тот ойкнул, и быстрым шагом начал уходить по коридору в ту сторону, где маячила вторая дверь. Только бы она оказалась открытой. Только бы открытой.. Хип с Костей тут же двинули следом. Повернув голову вполоборота, краем глаза я поймал какое-то быстрое недоброе движение сверху вниз - правая рука мента ловко нырнула в кобуру. Бля-я-я.. Это происходит на самом деле?! Никогда прежде не доводилось мне видеть настоящего пистолета. Разве что в телевизоре. И всё же тот самый, хорошо знакомый по фильмам, чёрный силуэт в руке подполковника я распознал с первого взгляда. И, словно в фильме, в уши ударил свирепый крик за спиной :
          - Руки!
          - Валим! - взвизгнул Костян, и мы рванули с бешеной скоростью, ввинчиваясь между створками. Б-ба-бах! - громыхнуло за нашими спинами. Невольно я пригнулся, втянув голову в плечи, но вмиг догадался - это всего лишь хлопнула синяя дверь. Я не успел подумать, куда бежать. Да в этом и не было нужды - ноги сами бешено неслись по коридорам. То вниз, то прямо, то почему-то снова вверх, то вбок. Голова будто отключилась. И какое-то время ноги жили отдельно. Они продолжали нестись, когда мы выскочили во двор - совсем из другого подъезда и на другую улицу. Уверенно вчистили через чёрную подворотню. Словно зная, как уходить от погони, ноги перескочили внезапно зелёный дощатый забор и жарили дальше по грязным пустым огородам в мокрых пирамидах картофельной ботвы. Через целый квартал деревянных домов и домишек до самых трамвайных путей. Бежали мы, помнится, не по прямой, но, скорей, по неровной дуге, забирая зачем-то всё время налево к бульвару. Говорят, такое бывает, если одна нога короче другой. А может, ноги просто сбивали со следа погоню? Раза три, а то и четыре, под ботинками снова мелькали доски заборов. Помню ещё хриплый яростный лай собак, звон стекла и чей-то негодующий вопль "Хватай уродов!", когда Костян с разбегу влетел в оконную раму на укрытом в зиму парнике. Но погони за нами не было. Ни выстрелов. Ни свиста. Ни милицейской сирены. Ничего такого. И только у самой площади Ильича обнаружилось, что неизвестно где и когда от нас оторвался Хип.



     *****



          Впервые на моей памяти квадратный вестибюль института был абсолютно пуст. Ни тебе спортсменов, ни пьяниц. Ни покупателей, ни продавцов. Пропали куда-то все меломаны и потребители дури. Никто не шарил по карманам в пустой раздевалке. Исчезла толстая бабка из киоска "Союзпечать". Просочилась через чёрную дыру в другую галактику. Ускользнула вместе со всеми газетами и журналами, не оставив даже привычной таблички ОБЕД. И, конечно, не было тут никакого Швеца. Он тоже исчез. Свалил. Слинял. Сделал ноги. Не дожидаясь обещанного червонца. Потому что отлично знал - никакого червонца никто ему не принесёт. И только леденящий душу смрад пропитанных формалином трупов продолжал бороться в спёртом воздухе с тёплыми миазмами распаренных котлет и настоявшегося свекольника.
          Я одиноко торчал на углу опустевшего крыльца, уперевшись застывшим взглядом в пустую чашу фонтана, и курил уже третью сигарету, прикуривая одну от другой. Костя ушёл на трамвай, не прощаясь, и липкая горечь обиды тянулась за ним в остывающем воздухе. Город накрыла плотная сизая мгла, в которой спряталось яркое голубое небо, растворились сияющие облака и потерялось даже само ослепительное октябрьское солнце. Над землёй ощутимо тянуло холодом. Перед глазами текли в пустоту коридоры и лестницы. Синие двери летали по кругу, шуршали веером и складывались в колоду, словно игральные карты. А в пыльном окне блестела золотом лап гигантская многоножка в облитом кобальтом панцире. Предчувствие близких морозов и глубокого снега наполняло израненную душу неизбывной тоской. 



     Продолжение - Осень 5