Нам за всё придётся отвечать. Гл. 3

Валерий Слюньков
                =Тимашёв=



     На крыльце лётно-испытательной станции Тимашёв столкнулся  с бригадиром. Отвечая  на вопросительный взгляд, Копылов, торопливо поздоровавшись, сказал:               
 
   -Сейчас, командир, отвезу гидроаккумулятор в агрегатный, и сразу к вам.               
   
    -Что случилось?-  хмуро спросил Тимашёв.               
 
    -Вчера течь у штуцера обнаружили, подтянуть не получилось.               
 
    -А  где самолёт?
   
    -У дальних кассет сборочного, чтоб поближе цеховым ходить               
 
    -Да, вроде мелочи, но приятно-, невесело пошутил Тимашёв и прошёл в здание.

В кабинете на столе, как насмешка над оптимистическими планами, лежала  таблица полётов.  Похоже, горит  синим пламенем месячный план, а с ним – премиальные и прочие блага, получаемые заводом,  всем заводским народом.
  Завтра первое число, другой месяц.   Придя в своё время из строевой части  на должность начальника  заводской лётно—испытательной станции,  не мог понять,  кому был нужен этот «рубикон», первое число, перейдя который с недовыполненным планом, весь заводской коллектив  терял увесистую часть зарплаты. Не в счёт, что первого числа лётные испытания  машины  выполнялись.

Что называется, поезд уходил.  Иногда,  буквально считая по минутам оставшееся время на подготовку и на полёт , видел на стоянке этот, с таким трудом и спешке  облётанный самолёт неделями ожидающий  приезда приёмщиков, а потом и экипажа.               
И не он один задумывался об этом.  Незадолго до его прихода, принявший завод полковник Ташков, до этого изрядно «поварившийся» в системе авиаремонта , одним из первых приказов образовал  диспетчерский отдел, призванный не допуская штурмовщины, следить и помогать цехам и отделам строго по согласованным графикам  выдавать продукцию, завязанную в конце цепочки на сборочный цех. И  не сразу, но дело пошло, и задолго до окончания месяца на ЛИСе  работали с последним плановым самолётом.

…Но всё в прошлом, Если бы кто-то, ещё год назад сказал бы, что в стране начнётся  такое, его бы приняли за сумасшедшего. Но вот они реалии. Потихоньку пустела стоянка ремфонда.  Завод сначала заработал в полсилы, сократив вдвое выпуск машин из ремонта, а затем дошёл и до трети .
  Всё это породило массу проблем, и главная из них — работники, становящиеся «лишними». Первыми пошли под сокращение отделы и службы, без которых можно было обойтись, в том числе и диспетчеры. Но потом, с нервами и плачем,  дело дошло  до рабочих и мастеров. Завод вновь залихорадило.  Стали уходить хорошие, нужные специалисты
 И в  ЛИСе  нашлись желающие попытать счастья на стороне.  И  Тимашёв направился к  главе завода  полковнику Ташкову, желая как-то прояснить обстановку.                «Уходят?» - переспросил Ташков, и неожиданно добавил: «И правильно делают». Он  подвёл его к  графику  ремонта самолётов.
 «Видишь, нет подачи ремфонда, осталось на твоей стоянке ровно на  два  месяца работы завода. Что будет дальше? Не знаю . Похоже, в нашей системе авиаремонта, да, наверное, не только у нас, грядут большие перемены. Армия, вся её структура, будет меняться.  Военный, офицер должен нести службу, а разве, просто работа на заводе, от сих до сих, служба? И, вообще, дело идёт к тому, что потребность в таком количестве авиаремзаводов отпадает. Самолёты, их конструкторские и боевые возможности устаревают раньше,  чем кончается ресурс. Несколько заводов по стране уже стоят, и не просто, стоят, а ликвидированы. Скоро и к нам пожалует комиссия, решать и нашу судьбу. Как решат? Никто не знает. Так что, кто может, пусть уходят.  Как работать?  Будем выкручиваться  как-то»… .


… «Ладно. Будем выкручиваться». Тимашёв взялся за телефон.
.Лисовский руководитель  полётов  Вячеслав Сергеевич был на месте,  в небольшой комнате, выделенной для их нужд  в полковом  КДП*. Там  он  ожидал начала  полётов, хранил всякую документацию и когда прибывал дежурный инженер, обычно заместитель начальника ЛИС, вместе с ним поднимался в  помещение руководства полётами полка, отвечающими за  обстановку во всём прилегающем воздушном пространстве и умело, стараясь не мешать им , руководил  заводскими полётами.               

   
     –Здравствуй Сергеич! Как наши дела?               
 
      -Здравствуй Толя, Всё нормально. Заявка наша прошла, так что часиков с
      десяти можно начинать. Полк сегодня не летает, но  разведку погоды  уже
      сделали,  аэродром дежурит по перелётам.  А как наш-то самолёт? Готов?               
 
      -Как сказать? Есть заковыка. Но, надеюсь, успеем. Если что—переноси заявку
       на попозже. Буду держать в курсе. Хорошо?               

В трубке постояла, неприятно затягиваясь, тишина.               
 
      –Толя, я в твои дела ни-ни. Опять, похоже, минуты будете ловить, опять
      нарушать? Ладно, тебе решать, а что положено мне - сделаю. Что положено.—нажимая на последних словах, закончил Вячеслав Сергеевич.               

Он был в прошлом настоящим пилотягой, опытным, битым  войной, много повидавшим лётчиком. Когда –то, сдавая дела Тимашёву, прежний начальник ЛИС, уходивший с должности вместе с экипажем по причине смены заводом типа ремонтируемых самолётов, характеризуя РП*,  сказал: «Мудрый  и  справедливый дед.  Нарушать лётные законы, а он их знает до буковки, ни ради плана, ни  ради начальства, не будет, и ты его не ломай, бесполезно. Что? Нарушать не собираешься? Ты ещё не знаешь, куда попал. Советую - ни на какие упрощения не соглашайся.  Я постарше, и в котле этом поварился,  пойми правильно, а там - как хочешь».

Памятуя о том разговоре, первое время  был Тимашёв  непреклонным и пунктуальным, не поддавался на уговоры слетать на самолёте с не устранёнными по какой-то причине дефектами. «Ну, пойми ты! Это же мелочи. План дадим, и завтра же всё устраним. Завод, весь коллектив, ты, именно ты лишаешь премиальных». Конечно, в такие ситуации завод попадал крайне редко, но случалось.

 И однажды он не устоял. В один из последних дней месяца, когда вновь план повис на волоске, обнаружился дефект  в  противообледенительной системе самолёта. Стрелка указателя температуры воздуха, подаваемая на обогрев крыльев и стабилизатора замирала на полпути до нужной отметки, а времени  на поиск причины уже не было.
 И тогда, понимая, что Тимашёв откажется принимать самолёт для облёта, глава ремзавода полковник Ташков, которого он искренне уважал, в сердцах и с горечью сказал, что «наш ЛИС, это пятая колона».    И он, начальник ЛИС, всегда требовавший от подчинённых неукоснительного выполнения  своих обязанностей, не выдержал. Ладно, в конце концов — лето, погода — миллион на миллион. Слетаем.

 И тут впервые произошёл у него конфликт со своими лисовскими техниками, без подписей которых в контрольном листе нельзя было выпускать самолёт .  Радист и  спец по десантно-транспортному оборудованию, молча, поставили свои «визы», у них всё было нормально, а вот бригадир Копылов, представляющий службу «СД» - самолёт и двигатели, и  техник по «АО», авиационному оборудованию  в  системах, за которые они отвечали, и скрывался злополучный дефект, подписывать отказались. «Да вы что? - искренне удивился Тимашёв — разве она сейчас понадобится , эта противообледенительная система».

 «Командир,  что там на самом деле, надо выяснять. Я подписать  не могу.» - отрезал  Копылов, а «аошник» Ставров  просто  отстранил  протянутый ему контрольный лист и сказал:  «как только, так сразу».

 Ну что ж, не отменять же принятое решение, и подписи, виновато оглядываясь на подчинённых, поставили имеющие на это право инженеры ЛИС по соответствующим службам, в то время таковые ещё были, позже в связи с «оптимизацией» отправленные в строевые части.

А после облёта, через пару дней, попросил  бригадир  Тимашева подойти к этому самолёту и показал ему  за вскрытыми лючками мотогондолы оплавленную изоляцию жгута электропроводки, куда била струя  из  не соединённого по недосмотру и спешке патрубка отбора горячего воздуха. И Тимашев, собрав бригаду, изловчился, удивляясь собственному красноречию, выдать речь, которая, не роняя его авторитета, тем не менее, прозвучала осознанием собственной ошибки и обещанием не подставлять своих техников.
 
Всё это происходило до создания диспетчерского отдела,  после чего время «подвигов», казалось, ушло навсегда, но  вот опять завод, даже  работающий в треть силы,  всё чаще попадает в «цейтнот».
    Тимашев вновь взялся за телефон. По коридору прозвучали шаги, и в дверь заглянул Копылов.
   
   - Разрешите, командир?
 
   - Давай, заходи. – накручивая диск телефона, сказал Тимашев, указывая глазами на стул,- подожди минутку.               

Под грузным телом бригадира стул жалобно заскрипел, и Копылов, на быстрый взгляд Тимашёва,  развёл, извиняясь, руками.
В трубке зарокотал хорошо поставленный баритон
 
     - Майор Пилютин. .               
 
     - Тимашев. Утро доброе, хотя, похоже, не очень доброе. Что можете сказать по самолёту?               
 
      -Толя! Здравствуй дорогой! Сейчас бегу в агрегатный, там уже ищут замену
       этой чёртовой железяке, кстати, сломанной одним из твоих орлов. Как
       найдём, сразу заменим, это недолго. И ещё, кстати. Я  вчера здесь до ночи
       проторчал, попытался организовать всё до утра, но слесаря-испытателя с
       агрегатного дома не оказалось. Так что пока некоторые почивали,
       «инженегры» пахали. Учти. И учи  матчасти  своих технарей.
   
 Тимашева покоробил этот панибратский тон нового начальника производства, недавно переведённого из какой-то, выводимой  из-за границы части, и по причине крепкой руки «наверху», оказавшемся не в чистом поле, где приходилось обустраиваться его бывшим сослуживцем, а в городе, на неплохой должности и ,с решённым квартирным вопросом.  Раздражала бесцеремонная манера, наживаемая  годами дружеского общения меж собой людьми, имеющими какие-то общие дела и интересы, понимающие и доверяющие друг другу. А этот, с места в карьер, для всех друг и брат.
 
       -Послушайте, майор!—раздельно и твёрдо заговорил Тимашев - Со своими
       техниками  разберусь. Учтите, если сорвётся облёт, мало не будет всем. Но
        вам, как начальнику производства, сорвавшему  график, достанется полный
        набор.  Я вами не командую, но рекомендую пошевеливаться, и просьба—
        держите в курсе. Всё , отбой!

 Тимашев, поворачиваясь к бригадиру

        - Кто там у тебя отличился?

Копылов, что- то  решая про себя, помедлил и, видно решив, сказал:
 
        - Давай так, Анатолий Николаевич! Пока оставим это, будет время, попрошу
         вас позвать к нам на маленькое собрание Пилютина, и обговорим  наши
         дела. У нас к нему много вопросов.  А пока прошу поверить мне, не
         виноват Тамарин. А потом … разберёмся, кто виноват, может и я. С него
          какой спрос, взяли, считай, с улицы, новичок. Нельзя его было на минуту
         одного оставлять, тем более, рядом с этим майором. Не хочу наушничать за
         глаза, давай сделаем, как прошу.               

        - Ну что ж, попробую пригласить к нам Пилютина. Сам понимаешь,
         командовать им не могу, а он парень скользкий. Но ничего, сам не пойдёт,
         Ташков прикажет, кстати, и его позовём. Ты прав, действительно много
         чего надо обговорить.
 
   Тимашев внимательно посмотрел на Копылова, вид его не нравился.  Даже на прокопчённом солнцем, продублённом морозами и ветрами, лице авиатехника, рабочее место которого круглый год под открытым небом, проступала бледность, только нездорОво краснели лоб и щёки.  Какие- то воспалённые глаза, тем не менее, смотревшие как всегда на собеседника спокойно и прямо,  старательно прятали  накопившуюся  тяжёлую усталость. «Да, видно и этого укатали  нынешние горки» подумалось Тимашёву.
 
Его порой, удивляла  работоспособность этого, совсем не молодого, человека. Самолётная стоянка, растянувшаяся на добрый километр, причём, не в один ряд,за день исхаживалась бригадиром не раз, подтверждая местную пословицу «лиса» ноги кормят».

 Вспомнив, как выходил он утром из автобуса, хотел было расспросить, но раздумал. Знал , что вынужден Копылов подрабатывать,  что делать, такие времена. И обсуждать нет смысла. Этот в родню не лезет, то, что у него за заводским забором, всё только его.
 Когда- то, в первый год  службы Тимашёва на заводе, приводил Копылов с собой на работу сына, хорошего, уважительного парня  с сообразительными, интересующимися всем и вся глазами. И видно было, как отец  старается увлечь его своим делом, как радовался, когда сын стал курсантом лётки, как окончив её, стал летать, где - то на востоке.
  Но не выдержал, видно, парень тягот жизни в  далёком гарнизоне и  вернулся  домой  без  погон, с плохими, очень плохими документами, и стойкой  привычкой к спиртному. Отец,  попытался было через своих многочисленных  знакомых лётных начальников, которые часто соприкасались с ЛИС , знали и уважали  толкового бригадира, помочь сыну вернуться в армию, подходил с этим  и к Тимашёву, но время наступало непонятное. Армии не стали нужны  хорошие, опытные и заслуженные лётчики, куда тут соваться с такими, «пьяными» аттестациями с прежнего места службы…            

 Видно почувствовав во взгляде и затянувшейся  паузе сочувствие к себе, что он не выносил,  Копылов, резко выпрямившись, спросил:
    
     - Ну что, я пойду? Надо предполётную как-то начинать.
    
      - Давай, Валентин, и по возможности — помогайте цеховым, если потребуется.
       Сам понимаешь, не слетаем—будем крайним….
 
За стеной, что-то громко обсуждали между собой, уже подошедший  его экипаж, второй пилот, штурман, борттехник и радист. Итак, день начался, доктор, синоптик и пр. и в… полёт. И отогнав от себя, откуда - то возникшую вдруг тревогу, Тимашёв решительно поднялся и из коридора, окликнув экипаж,  отправился по привычному кругу.

        КДП - командно-диспечерский пункт.
         РП - руководитель полётов.
   
         Продолжение. Гл.4 http://www.proza.ru/2018/11/16/1548