НА ПУТИ В МАЧУ-ПИКЧУ
Если вы услышите, что аборигены чуть не поджарили вторгшихся в их пределы туристов и гигантский питон проглотил заблудившегося в джунглях путешественника, можете не сомневаться - речь идет об израильтянах. Аборигены не сильны в географии, но одно они уяснили четко: самая большая страна в мире - Израиль. А что им еще прикажете думать, если ли только в их деревушке постоянно гостит не менее десятка израильтян, причем каждые три дня - новые, да в соседних племенах столько же. Каким же в самом деле должно быть население страны, представителей которой можно встретить в любом уголке земного шара?
Молодые израильтяне путешествуют, обычно до армии или после. Потому что другого шанса может и не быть: надо учиться, делать карьеру, создавать семью. Те же, кто учился, сделал карьеру и создал семью, путешествуют более респектабельно - хорошая гостиница, арендованный автомобиль, яхта. Мечтать о полном "отрыве" в пределах месячного отпуска просто смешно.
Чем объяснить страсть молодых израильтян к экзотическим путешествиям? Бегством от клаустрофобии, создаваемой границами маленькой страны? Но Израиль по богатству ландшафтов и разнообразию климата впору приравнять к нескольким государствам: на Хермоне - снег, в Эйлате - пик курортного сезона, на юге - ливни и наводнения, на севере - ясно и солнечно. Потребностью в острых ощущениях? - но эта страна никогда не жила спокойно. Желанию погрузить свои подошвы в историческую пыль ушедших веков? - но какая еще земля может похвастаться столь древней историей? на долю какого еще государства выпадало столько войн и переделов территории за относительно короткий период?
Что интересно: большинство молодых израильтян путешествуют на свои, а не на родительские деньги. Полгода вкалывают в каком-нибудь кафе или на бензоколонке, полгода тратят заработанное в путешествиях по миру. Что забавно: вместо глагола "путешествовать"они употребляют глагол "гулять" - "я гулял по Чили", "мои друзья гуляют сейчас в джунглях Эквадора". Словно речь идет о прогулке в соседний супермаркет. Окружающие же зовут их "тармилаим", что в буквальном переводе означает "рюкзачники». Что непостижимо: отправляются в путешествие в одиночку, возвращаются - в компании десятка израильских сверстников, с которыми до того знакомы не были: в маленьком Израиле не пересекались, а в большой Южной Америке пересеклись. Что трогательно: из джунглей Эквадора они пишут письма маме чаще, чем звонили ей по телефону, живя с ней в одном городе. Что закономерно: сколько бы они ни бродили по миру, неизбежно наступает момент, когда они "устают спать на камнях" и возвращаются домой. К сожалению, не все. Часть навсегда оседает в буддийских храмах, садится на иглу и выпадает из реального измерении, гибнет в джунглях, в перестрелках враждующих племен, тонет в бурных реках, срывается в пропасть. К счастью, таких не много.
Илья Гендельман гулял по миру полтора года. Для этого ему пришлось продать свой роскошный мотоцикл, а в конце путешествия задержаться на пять месяцев у рыбаков на Аляске, чтобы заработать денег на учебу в университете. Лицо человека, проведшего пять лет в спецназе израильской армии, не отмечено печатью суровости. Напротив - смеющиеся глаза, открытая, располагающая улыбка. Светлые, чуть вьющиеся волосы до плеч, белая футболка с надписью "USA" во всю ширину груди. Косая сажень в плечах и рубцы от шрамов - следы изнурительных армейских тренировок.
В их семье страсть к путешествиям в крови. Старший Гандельман - инженер-кораблестроитель, в прошлом - морской офицер, по восемь месяцев в году - в плавании. Плюс - семейные путешествия. Илья побывал с родителями в Японии, на Ямайке, в Гонконге. С детства надышался воздухом свободы.
Ограбление по-венесуэльски
Отбор вещей, которые Илья собирался взять с собой в Южную Америку, был супержестким: когда все было готово, оказалось, что поклажа весит всего 17 килограммов. В армии ему приходилось таскать гораздо больше - от 30 до 60. Илья готовился к путешествию так, словно ему предстояла боевая операция, и у грабителей не было никаких шансов его обокрасть (герметичные карманы с копиями документов, многочисленные тайнички для запасных денег на случай ЧП, специальный потайной карман для ножа, гитарная струна в качестве крепления для сумочки, чтобы ее невозможно было срезать). Уже в Эквадоре он разыскал местного портняжку и заказал ему непромокаемые чехлы на все свое снаряжение, включая наручные часы!
И все же его один раз ограбили. Правда, ограбление было странным и с грабителем Илья расстался чуть ли не по-приятельски. Дело было в Венесуэле. Илья сидел с девушкой на улице: подошел некто с "розочкой" (отбитое горлышко бутылки) и потребовал денег. Илья дал ему пять долларов - расстались вполне мирно, даже обменялись парой фраз. Понятно, что израильтянин, отслуживший в спецназе после пяти лет службы в спецназе, способен в доли секунды уложить грабителя на месте, но Илья не стал этого делать. Вид у грабителя был жалкий. Он мог случайно поцарапать стеклом девушку. К тому же история могла закончиться в полицейском участке. Зачем портить себе кайф путешествия? У него специально были отложены на подобные случаи небольшие суммы - от двух до пяти долларов. Если правильно мыслить и соответственно поступать, можно избежать ненужных проблем.
В Эквадоре большинство местных жителей упорно не желали общаться по-английски. И эту проблему Илья решил для себя так: в течение двух месяцев он сидел на одном месте и брал уроки испанского, после чего продолжил путешествие по Южной Америке. На знаменитый бразильский карнавал он прибыл, уже свободно болтая на испанском. Илья узнавал «своих» за километр - по виду, манере, сумкам, одежде, ботинкам, сандалиям, цепочкам. Даже когда не было явных признаков, он чуял своих соотечественников за версту и ни разу не ошибся: подходил ближе и слышал иврит.
…Мир так велик, что затеряться в нем совсем несложно. В группе путешествовать легче и безопаснее, но утомительнее. В одиночку - сложнее, но зато ощущения свободы больше: все решаешь сам, ни от кого не зависишь. Но для собственной безопасности стоит отмечаться в консульствах на пути следования (никто к этому не обязывает - дало добровольное), чтобы в cлучае чего можно было установить место последней остановки и облегчить поиски.
По Южной Америке израильтяне путешествуют в основном автобусами (это очень дешево во всех странах Южной Америки, за исключением Чили), реже - поездами и самолетами местных авиалиний. Залезть в джунгли совсем несложно: существует масса мелких компаний, организующих туда экскурсии, и всегда можно нанять проводника. Маршруты израильтян в Южной Америке (как и на Дальнем Востоке) более-менее известны: большинство «рюкзачников» проходят через Эквадор, Чили, Боливию, Венесуэлу, стараясь попасть в Бразилию к началу знаменитого карнавала. По пути следования обычно оставляются записки тем, кто идет следом (даже если они друг друга в глаза не видели): "обязательно побывайте там-то - восхитительные места", "в таком-то ресторане можно поесть вкусно и дешево, а в такой-то лучше не соваться: дорого и невкусно", "к такому-то проводнику не обращайтесь: обманет!", "такое-то место небезопасно: случаются перестрелки". Молодые израильтяне предпочитают Южную Америку, Индию и Дальний Восток не только ради экзотики. На деньги, которые уходят у туриста в Европе в течение дня, в Индии можно прожить месяц. Как они мирятся с многомесячными путешествиями своих «половинок» по миру? Оказывается, пары, зная о том, сколько соблазнов таит в себе подобное путешествие, договариваются «на берегу», что за каждым из партнеров остается право на свободу. А значит, впоследствии нет никакой потребности в оправданиях и лжи.
Пятеро в одной хижине
Джунгли - это большой лес, но деревья в нем не такие, как в обычном лесу: каждое борется за место под солнцем, вытягиваясь вверх, потому что внизу - слишком тесно. Стволы здесь - не широкие, а тонкие и невероятно длинные. Солнце с трудом пробивается сквозь непроходимую чащу ветвей и лиан. В джунглях всегда влажно, полно москитов, под ногами хлюпает грязь. Израильтяне путешествуют по джунглям в "кану" - специальных лодках, выдолбленных из дерева, а спят в небольших кабинках, подвешенных над землей, закрывшись сеткой от москитов.
Именно в такой поход отправился и наш герой - вниз по реке до границы Эквадора с Перу. Граница эта никогда не была спокойной: в своих территориальных спорах две страны дошли до абсурда - на карте, купленной в Эквадоре, граница проходит по территории Перу, а на карте, купленной в Перу - ровно наоборот. Здесь безопаснее путешествовать в группе. Итак, они отплыли на двух "кану" в сопровождении пары индейцев и проводника. Одно "кану" было готовым, второе пришлось заказывать. Индейцы плохо выдолбили "кану", оно оказалось слишком тяжелым - полтонны весом; его пришлось спускать на воду в течение суток силами десятка человек (два индейца по дороге сбежали). В довершение всего с наступлением сумерек утопили в реке сапоги. Илья тут же нырнул за ними, шаря по дну, в то время как проводник стоял на берегу и повторял загадочное слово "боа". Когда выяснилось, что "боа» - название гигантского питона – боа-костриктора, который днем спит на дне реки, а ночью отправляется на охоту, норовя проглотить все живое на своем пути, израильтяне прекратили поиски сапог: кому охота потревожить сон "боа"? Попутно получили представление о ментальности местных жителей: "Я тебя предупредил о "боа", а ты поступай как знаешь". Местные жители никогда не говорили им «нет», предпочитая уклончивое "приходи завтра», что означало: "Я не хочу или не могу этого сделать, оставь меня в покое". Неискушенные израильтяне понимали их буквально: "завтра - так завтра". Приходили утром, будили индейцев, чтобы спускать на воду "кану", а те по дороге сбегали. Постепенно путешественники постигали премудрости местной ментальности: спрашивая о чем-то аборигена, они уже не спрашивали его: "То-то и то-то находится ТАМ?". Потому что уже знали: ответ в любом случае будет утвердительным, а потому надо формулировать вопрос точно: "ГДЕ находится то-то и то-то?"
Вместо двух недель путешествие пришлось прервать через неделю: на границе постреливали, да и местные племена проявляли нервозность, угрожая убить каждого белого, который вторгнется в их пределы. А тут еще одна неприятность: проводник отказывался вернуть оставшиеся деньги, уверяя, что он их истратил на экипировку экспедиции. Проверили: так и есть. Проводник накупил зачем-то массу совершенно ненужных вещей - хирургические ножницы, скальпели, иглы. Израильтяне не сдавались: "Продай "кану" и снаряжение и верни нам деньги, а до тех пор, пока ты этого не сделаешь, мы будем жить не в гостинице, а у тебя в хижине". И пятеро девушек и парней оккупировали скромное жилище проводника (надо сказать, что на аппетит они тоже не жаловались). Через три дня участники экспедиции убедились, что проводник их - не вор и не лжец, а обыкновенный «шлимазл»*: ему не удалось продать ни "кану", ни снаряжение. Почертыхавшись, они оставили его в покое и двинулись дальше, в Перу.
Случались в пути и забавные происшествия. В одном городке не удалось снять гостиницу: все было занято, и только в публичном доме нашлась свободная комната, что, впрочем, израильтян нисколько не смутило - забились в нее всей группой, расстелили спальные мешки и прекрасно выспались. Да и чего бояться, если в группе есть обладательница "черного пояса" каратэ.
Полет над пропастью
Экзотики в Южной Америке хоть отбавляй.. Чего стоит один только праздник, который эквадорцы отмечают раз в году вместе с мертвыми на кладбище, куда они приходят с утра, нарядившись, с выпивкой и едой; или - поездка на крыше поезда - дозволенная, между прочим: в самом вагоне "едет" груз, а пассажиры - на крыше (в автобусах вместе с людьми путешествуют куры, свиньи, козы - иногда в багажном отсеке, иногда прямо в салоне); или - катание на санках с песчаных гор, скатывание на попе с бразильских водопадов, вид прыгающих эквадорских китов, великолепные бразильские пляжи и ночные дискотеки "нон-стоп".
В Эквадоре в головокружительную 100-метровую бездну с моста прыгают, обвязавшись специальным резиновым креплением, одни израильтяне: аттракцион называется "банджо" и стоит 50 долларов. А местные жители и туристы из других стран ходят поглазеть на потрясающее представление "безбашенных" израильтян - бесплатно. Илья спрыгнул с моста дважды.
Отправляясь в Южную Америку, надо знать очень много всяких тонкостей, чтобы избежать опасностей. Например, поднимаясь на возвышенности в Эквадоре или забираясь в горы в Перу, надо обязательно делать продолжительные привалы, иначе - из-за перепадов давления - дело кончится головной болью и рвотой, если не хуже. В Бразилии в песке обитают маленькие червячки, похожие на колючки. Они внедряются в кожу ноги и тут же выводят в ней яйца. Если их вовремя не выкурить сигаретным дымом, которого они не выносят, ногу раздует. Далеко не во всех местах Южной Америки можно пить простую воду: вместе с водой можно проглотить амеб, после чего живот раздует, температура подскочит и начнутся сильные боли. Говорят, что от амеб помогает избавиться обыкновенный чеснок, но лучше все же обратиться в больницу. И еще в местных краях нужно уяснить себе несколько простых правил: ничего не носить в накладных карманах, не класть маленьких сумок на землю, не наклоняться за оброненной кем-то монетой (прием известный: в этот момент у вас уводят сумку), не выходить на бразильские улицы в дни карнавала с ценными вещами (опытные люди специально обзаводятся на такой случай разовыми фотокамерами). Если в Эквадоре воришки не проявляют особой активности, то в Перу они гораздо изобретательнее.
В Бразилии миллионы бездомных детей. 13-летних девочек запросто можно принять за опытных женщин: они промышляют проституцией чуть ли не с 10 лет. Эти девочки готовы уцепиться за любой шанс, чтобы забеременеть от заезжего туриста и, шантажируя его и запугивая полицией, вырваться таким образом в другую жизнь.
Слабых такое путешествие может сломать. Рассказывают о парне, который в Израиле сигареты в рот не брал, а в Южной Америке, где наркотики дешевы и продаются на каждом углу, вдруг круто подсел "на иглу". Впрочем, слабым, подверженным запретным соблазнам, одинаково опасно находиться где бы то ни было. Они могут вылететь из реальности и у себя дома.
На Аляске
Суровая природа, пустынный каменистый берег и затерянная среди валунов одинокая палатка… В ней Илья провел несколько ночей, добираясь до острова на Аляске. Какой же выдержкой нужно обладать, чтобы отважиться на подобное!
Илья подался к рыбакам на Аляску в поисках заработка. Он добрался до маленького рыбацкого городка Кодьяк и первые пять дней жил в приюте для бездомных. Единственным неудобством для бывшего спецназовца было то, что после десяти вечера из приюта никого не выпускали. Зато впускали туда всех - от алкоголиков и бомжей до туристов, испытывавших временные трудности. Обитатели приюта спали в одной большой комнате, бесплатно получали еду, могли постирать и высушить в машине свои вещи, принять душ.
Природа на Аляске была неописуемой, народ дружелюбен и открыт. Среди рыбацких траулеров в порту свободно сновали морские львы, клянча рыбу. Учитывая, что рыбаки живут долей от добычи, нужно было подыскать корабль со стабильным уловом и вызвать доверие у капитана. Илья ходил и расспрашивал местных. Про один корабль говорили: «эти - бездельники, ничего не заработаешь»; про другой: «эти с именем, попробуй, может, и возьмут». Неожиданно ему повезло. Илья переехал на корабль. После долгих месяцев прогулки и развлечений пришлось вкалывать по 20 часов в сутки и нормально отсыпаться раз в три дня. На первом корабле поначалу все было прекрасно, но постепенно Илья понял, что хозяин - немножко психопат, а его жена - немножко алкоголичка. Тем не менее, когда он собрался уволиться, с ним аккуратно рассчитались и даже порекомендовали его капитану большого сейнера "Северное сияние".
Всего он провел на Аляске четыре с половиной месяца, выполняя самую тяжелую работу. Перебрать и отсортировать вручную 20 тонн рыбы - это не шутка! Кроме того, Илья чинил сети, готовил для команды еду, поднимал гидравлической лебедкой сети с уловом. Когда же сезон закончился и пора было ехать домой, ему неожиданно засчитали не пять положенных новичку процентов от улова, а семь, как опытному рыбаку.
Проведя вдали от дома полтора года, бывший спецназовец устал гулять по миру, искать новые гостиницы, место, где можно постирать, отдохнуть. Когда путешествие - праздник, - это здорово, когда начинает превращаться в рутину - оно начинает утомлять.
«Еврейские мамы»
Ну а как же родители переносят такую длительную разлуку, понимая, что их дитя в любую минуту может залезть в пасть к крокодилу или удаву. Неужели "еврейские мамы", зная все это, могут спать спокойно? Во-первых, израильские дети, несмотря на все свое стремление к независимости вдали от дома очень скучают по нему и регулярно звонят маме, находя телефон даже в самых глухих местах. Если путешествуют группой, то из экономии звонят по очереди: каждый раз родителям нового члена группы, а те уже передают остальным родителям по эстафете (посылки из тех же соображений экономии присылаются в один дом, откуда потом развозятся по разным адресам). Нередко родители путешествующих вместе детей начинают дружить домами. А сами путешественники, вернувшись, снимают вместе квартиры.
Ну а что касается «еврейских мам»… Геня Гендельман, мама Ильи относится к этому так: «Наши дети из поколения, которому дан шанс, у них иной образ мышления, они, в отличие от большинства из нас, готовы потратить нелегким трудом заработанные единственные 10 тысяч на НЕТРИВИАЛЬНОЕ путешествие по миру. Конечно, и их волнует вопрос будущего устройства: семья, карьера, квартира, но после суровой армейской жизни так велика потребность вздохнуть полной грудью! Таков их выбор. И кстати, у этого явления есть еще один плюс. Подобное путешествие - прекрасный способ до конца "перерезать пуповину": обрести независимость и начать самостоятельную жизнь».
* «шлимазл» (идиш) - растяпа, неудачник
СУП ИЗ БЕГЕМОТОВ
Жить на дереве, плавать в «супе» из бегемотов, испугать крокодила, сварить кофе на вулкане, выстроить юрту в раскаленной пустыне... Наверное, Дани Орлович родился с этим «вирусом» в крови – страстью к экзотическим путешествиям. Его отправляют в летний лагерь, и пока другие дети дружно топают на реку, он убегает в лес. Там интереснее: можно разглядывать обросший мохом валун и прячущихся в нем жучков. А можно выточить стеклышком кораблик из скорлупки и пустить его вниз по ручью. Другие дети зависают у телевизора, а он строит себе в лесу домик «с видом на Кинерет». Через двадцать лет Дани соберет с друзьями в пустыне Негев настоящую монгольскую юрту. Ну и, конечно, у себя в доме все – начиная от оригинальной мебели и кончая супер-компактными ящиками для инструментов - он мастерит из дерева сам.
«Стрижка» для реки
...Отслужив в израильском спецназе, Дани собирается поехать в Монголию, оттуда махнуть в Китай, добраться до Тибета – интересно же, как там люди живут? - но неожиданно увлекается рафтингом (сплавом по бурным рекам) и открывает для себя совсем другие маршруты. Это сейчас рафтинг - вид экстремального спорта, но так было не всегда. Начиналось все с экспедиций, когда люди были вынуждены сплавляться по бурным рекам, обходя непроходимые леса и отвесные прибрежные скалы. Во время службы в спецназе у Дани тоже было немало экстремальных ситуаций... Приходилось выходить на боевую операцию предельно напряженным, буквально на грани стресса. На сплаве совершенно другой экстрим. Тут и максимальная собранность и чувство эйфории...
Итак, он учится сплаву на Иордане - летом река спокойная, а зимой становится супер-дикой, со сложными порогами и трудными спусками. Идеальные условия для обучения экстремалов! Каждый год до начала сезона Дани вместе с другими спускается к Иордану и «подстригает» берега реки специальными ножницами: если не убрать лишние ветки, сплавляться очень опасно.
Крокодилы тоже боятся…
...После окончания курса рафтинга Дани успевает поработать на Иордане инструктором, потом летит в качестве стажера в Эфиопию, где переносит малярию. Впрочем, первый сплав по рекам Эфиопии запоминается не только малярией, но и встречей с трехметровым крокодилом. Дани решает сплавать на противоположный берег реки – издали тот выглядит более подходящим для стоянки. В десяти метрах от берега он вдруг замечает ползущего по отмели огромного крокодила, который смотрит на него немигающими глазами. Дани быстро разворачивается – отплыв на приличное расстояние, решает оглянуться и видит, что крокодил тоже в воде, но не преследует. Как будто тоже испугался: заметив что-то незнакомое, решил отсидеться в воде.
Кофе на вулкане
…После начала Второй Ливанской войны жизнь на севере замирает, Дани едет в Тель-Авив и тут вдруг получает по электронной почте письмо от одного шотландца, с которым познакомился на Иордане. В нем - приглашение поработать в Мексике. Ничего удивительного: хорошие инструкторы рафтинга в любой стране пользуются спросом!
Дани покупает со своим другом – рыжим Ави - билет до Мексики сроком на три месяца и летит в Латинскую Америку, совершенно обалдевший от счастья. Еще бы: новая река – это «новый адреналин». Реки такие непредсказуемые. Пока не научишься их читать...А тут еще такая экзотика.
Парни не знают ни слова по-испански: к счастью, в Мексико-сити их встречают прямо в аэропорту и сажают на автобус, который на протяжении четырех часов везет их к реке.
Два с половиной месяца пролетают как миг. Теперь они асы – им любая река нипочем. И в планах – восемь новых рек. Но что-то не складывается, и приятели решают погулять по Гватемале, а оттуда податься в Гондурас.
В Гватемалу они едут по горной дороге в автобусе, который здесь называют «индюшатником» - тут и люди, и зверье, и птица. На одном из поворотов автобус зависает над пропастью, двое израильтян и американских туристов с перепугу выскакивают, местные сидят не шелохнувшись - привыкли. Водитель с помощником выравнивают крен, и автобус продолжает путь.
В путешествиях по стране друзья добираются до бодрствующего вулкана: из-под земли выходит горячий пар, а далеко внизу, под валунами, видны ручейки огненно-красной лавы. Парни выбирают одну из горячих расщелин, ставят на нее турку с кофе, а на десерт плавят маршмеллу*. Местные смотрят на них, как на сумасшедших.
В Гватемале пути приятелей расходятся – рыжий Ави едет с новым другом - южноафриканцем гулять по Коста-Рике, а Дани с канадской девчонкой продолжает путь в Гондурас, добирается до южной границы, где видит огромное количество частных яхт. Почему бы не наняться на одну из них матросом и не пройти океан? Дани развешивает в гавани объявления, договаривается с одним яхтоволадельцем, но накануне отплытия тот вдруг меняет свое решение. Делать нечего. Парочка переходит границу и отправляется в район островов, знаменитых не только коралловыми рифами, но и самым дешевым на Карибах курсом дайвинга. По дороге к ним присоединяется парень из Италии.
Крабовая река
У троицы немудреный план: добраться пароходом до острова, поучиться дайвингу и вернуться назад. Они находят для ночлега дешевую гостиницу в Ле Сейбе, а наутро Дани неожиданно сворачивает с намеченного маршрута. Снимая в банкомате деньги, он вдруг слышит, как незнакомая девчонка говорит кому-то, что собирается заняться рафтингом в джунглях, в местечке «Джангл Лондж» - в получасе езды от города. Ему тут же хочется туда. Тем более, что все снаряжение – каску и спасательный жилет – он возит с собой еще с Мексики.
Вернувшись в гостиницу, Дани сообщает своим новым друзьям, что подъедет к ним на остров немного позже и начинает искать «Джангл Лодж», о котором упоминала девчонка. Спрашивает у местных, ему показывают, в каком направлении идти. Дани покидает пределы города, доходит до моста: внизу струится прозрачная река под названием Крабовая, женщины полощут белье, на берегу играют дети. Он углубляется в джунгли, минует маленькие хижины и оказывается у красивейшего водопада высотой не менее полутора сотен метров. Добравшись до «Джангл лодж», Дани не может отделаться от ощущения, что все это ему снится: деревянный домик, нависающий над рекой, индейцы, поящие из бутылочки маленького муравъеда... Опомнившись, он спрашивает насчет работы, ему отвечают, что бос в городе и приедет к вечеру.
На работу его берут сразу. У Оскара (так зовут боса) работают одни индейцы, и «белый» не помешает, ведь сюда едет столько туристов из Европы и Америки. Что же касается местных инструкторов, то среди них есть даже 16-летние парни, которые рафтингу не учились: выросшие у реки, они чувствуют ее, как никто.
Оскар тоже из местных - служил командиром в гондурасской армии, потом открыл на реке бизнес, использовав для этого старую базу рафтинга, выстроенную когда-то экстремалами из Германии. Оскар – личность колоритная, мачо местного образца. На рафтинг к нему едут, в основном американцы. Утром они сплавляются по реке, а вечером Оскар устраивает для них развлечение: легкие наркотики, трансовая музыка и купание голышом в природных бассейнах, образованных бурлящей водой в гранитной породе. Джунгли, река, светящиеся букашки, индейцы – от все этой экзотики американские туристы уходят в полный «отрыв».
Днем индейцы развлекают туристов походом к термитам. Немного углубившись в джунгли, они бьют по термитнику палкой, или ногой, а туристы наблюдают, как оттуда выскакивают сначала «наблюдатели» маленького размера, за ними – отряд более крупных особей - «солдат» с мощными челюстями, и только после этого «рабочие» начинающие заделывать образовавшуюся брешь. Обитатели близлежащих термитников уже настолько привыкли к этим дурацким визитам, что «наблюдатели» из них вылезают уже какие-то вялые – «мол, а, это опять вы...». И инструкторы вынуждены углубляться дальше - к еще нетронутым термитникам, чтобы продемонстрировать выход эффектных «солдат».
Кроме Оскара в здешних краях обитает еще один колоритный тип, словно сошедший со страниц Жюль Верна - этакий чудак в круглых очочках, с лупой и сачком. Когда-то он прибыл в Ле-Сейбу из Америки, да так и остался здесь из-за страсти к насекомым. Гуляет по джунглям в сопровождении помощника - маленького индейца. По ночам старик растягивает на деревьях белую простыню, устанавливая внизу мощный фонарь. На свет устремляются тысячи насекомых.
Местный «Паганель» утверждает, что среди них есть бабочки, которые бодрствуют с девяти вечера до полуночи, а потом их сменяют те, что порхают до четырех утра. Ему приходилось встречать здесь редкую разновидность бабочек, у которых на крылышках можно разглядеть буквы алфавита и цифры. Подобные особи очень ценятся коллекционерами. Старичок собирает с простыни только особенных бабочек, которых у него в коллекции нет, или тех, что можно обменять. Выбрав себе насекомое, он умертвляет его шприцем с цианидом и накалывает на иголку. В самодельном музее «Панагеля» - более 50 тысяч насекомых – бабочек, жуков, скорпионов. И для каждой страны и региона – отдельная витрина.
Бегство из «Джангл лодж»
...Три красивейших острова – Утила, Гуанаха и Роатан, ради которых Дани стремился в Гондурас, совсем близко. Здесь встречаются предки пиратов - они тоже называют себя «пиратами», говорят на малопонятном архаическом английском и отличаются грубыми повадками. Среди них есть рыжие, темнокожие, какие угодно, и все носят испанские или английские имена.
Прожив на Крабовой реке два с половиной месяца, Дани получает от Оскара заказ – сплавиться с двумя девушками на остров Утила. Он получает за сплав 500 лемпир – около 40 долларов - и предложение поработать в пабе на Утиле. Дани чувствует себя богачом - ведь его счет в банке давно пуст. Он остается на острове. Теперь ему предстоит заработать денег на билет до Израиля – старый давно пропал.
Дом на дереве
...Дани показывают, как сбивать коктейли, и он начинает работать в пабе. На Утилу приезжают в основном туристы – учатся дайвингу. У Дани денег на курс денег нет, и в свободное время он просто уходит на мелководье, где может любоваться рифами сколько угодно, плавая с маской и трубкой. Дела его идут неплохо. Куплен велосипед, местные пираты уже ходят в его друзьях. К тому же появляется еще одна работа. Дани живет здесь уже несколько месяцев, совершенно потеряв счет времени. Вдали от цивилизации он наслаждается абсолютной свободой. У него появляются новые друзья из Германии: парень зарабатывает на жизнь украшениями из ракушек, которые мастерит сам и продает их туристам, а девушка трудится в том же баре, что и Дани. И вдруг обстоятельства складываются так, что все трое переезжают из гостиницы в дом на дереве, выстроенный одним норвежцем.
Дом трехярусный, а дерево, на котором он прикреплен, растет на самой высокой точке острова. Норвежец строил его для своей семьи, но после рождения ребенка семья вынуждена перебраться в город: на дереве нет житься от москитов. После набега местных пиратов на опустевшее жилище, норвежец предлагает девушке из паба пожить в его доме на дереве бесплатно, надеясь, что свет в окнах отпугнет грабителей. Ей там одной страшновато: кругом безлюдно, простираются плантации папайи... Она зовет с собой друзей, и троица переезжает из гостиницы на дерево.
Первый ярус диковинного дома – с туалетом, душем и кладовкой - находится на расстоянии трех метров от земли, из него ведет люк на второй ярус – в гостиную. На третьем ярусе – спальня со стеклянной крышей и балкон, с которого открывался вид даже на соседний остров.
В какой-то момент Дани сознает, насколько прекрасно он тут устроился: бесплатное жилье, дайвинг и две работы: одна в пабе, а вторая в бистро, да еще любые напитки по протекции. Деньги копятся, заводятся новые друзья. Дани бесплатно водит новичков, пасующих перед погружениями с аквалангом, на «свой» мелкий риф, где они плавают с маской и трубкой, а друзья-пираты безо всякой мзды возят его на другие, более мелкие острова. На одном из них он обнаруживает потомков беглых рабов, которых завезли сюда из Африки сотни лет назад. Те едят только рыбу и кукурузу, а их дети целыми днями играют на берегу в ракушки.
Среди друзей-пиратов есть полусумасшедший Уэб с хриплым, прокуренным голосом. Однажды его ловят за незаконную ловлю лобстеров и предъявляют ультиматум: «Либо пойдешь в тюрьму, либо станешь нашим инспектором и будешь ловить других браконьеров». Уэб в тюрьму не хочет: каждое утро нарезает круги вокруг острова на моторной лодке, распугивая браконьеров. «Что за жизнь! – жалуется он Дани. – Я же сам пират, а теперь вынужден ловить пиратов...»
Возвращение
...У Дани уже 500 долларов, а он все еще находился в бесконечном путешествии без какого-то определенного плана. Плыть на Каймановы острова к австралийке, с которой продолжает общаться по телефону? Но за два с половиной месяца романтические страсти поутихли, а, кроме того, остров, где она обосновалась, считается престижным, попасть туда еще можно - с документом от полиции, подтверждающим, что ты не бандит (мама уже прислала его Дани из Израиля), но получить там разрешение на работу – не менее сложно, чем в Америке. И что ему там делать без работы и денег?
Как будто что-то отводит Дани от Каймановых островов – то билета нет, то подходящего рейса... И он возвращается в Мексику, откуда начал свой путь, разыскивает там своего первого босса - тот как раз открывает для рафтинга новую реку на границе с Гватемалой. Испанский у Дани за пять месяцев скитаний уже приличный, и он с удовольствием общается с местными. Еще восемь месяцев работы в Мексике на разных реках, участие в строительстве парка экстрима, где «омегу» приходится прокладывать над лагуной, кишащей крокодилами....и много разных приключений. Но! У всякого путешествия рано или поздно бывает конец. К тому же деньги на билет до Израиля уже есть. Дани возвращается домой и сразу едет на реку Иордан. После столь длительных скитаний по джунглям и островам ему приходится заново привыкать к цивилизации.
«Суп» из бегемотов
...Однажды компания «Наарот», в которой работает Дани, начинает осваивать турецкие реки, а они, в отличие от Иордана полноводные, стремительные и очень холодные. Выражаясь профессиональным языком – высшей категории сложности.
На таких реках Дани работать еще не приходилось. К тому же он плохо переносит холод, после того, как переболел малярией в Эфиопии и лихорадкой денге на Утиле. Но как назло, в первой же турецкой экспедиции его лодка переворачивается и Дани приходится плыть полтора километра в ледяной воде! Спасатели вытаскивают его из воды уже едва живого.
После того, как отношения Израиля с Турцией осложняются, народ перестает туда ездить, и компания начинает осваивать реки Танзании. Самая большая из них – Руфиджи, длиной 600 километров, расположена в заповеднике, верхняя часть которого облюбована чудаковатыми охотниками их Европы, мечтающими завалить слона, чтобы добыть его хобот, а нижняя считается раем для фотографов. Низовья реки "кишат" бегемотами.
Экспедиция предстоит тяжелая. Во-первых, нужно добыть кучу разрешений для сплава в заповеднике. Во-вторых, по Руфиджи уже лет пятнадцать никто не сплавлялся – придется открывать реку заново.
...Спуск к реке занимает целый день. У группы – три лодки. Кроме инструкторов и любителей экстрима, в экспедиции участвуют два местных проводника, вооруженных автоматом «калашников».
Река широченная, в некоторых местах разливается до километра. Посередине острова. Дождей в этом году было мало...Огромное количество отмелей, и вода почти не движется. Но главная беда – бегемоты, их здесь тысячи, они везде – вокруг лодок, на дне. Путешественникам приходится плыть зигзагами в этом «супе» из бегемотов, чтобы избежать с ними столкновения. Большинство смертей в Африке – не от крокодилов, а именно от бегемотов, которые охраняют свою территорию и мгновенно атакуют всякого, кто на нее вторгается. Бегемот способен переломить своими зубами человека как спичку.
Восемь дней на веслах - по 30 километров до заката солнца... Да еще против ветра. На третий день Дани ощущает снизу удар – находившийся под водой бегемот начинает всплывать. Все налегают на весла и стараются максимально сблизить между собой три лодки, чтобы бегемоты не оказались между ними. Первая спокойно проходит над идущим по дну бегемотом, вторая проезжается по его спине, а третью встревоженный зверь мгновенно атакует, выбрасывая людей в воду и терзая лодку челюстями. К счастью, обходится без пострадавших. Вот только поврежденную посудину приходится потом чинить целый день…
* «маршмела» - сладости, которые плавят на огне
ЖЕНЩИНА И МОТОЦИКЛ
Всякий раз, когда очередная девушка ставила Эрана Лавона перед выбором - «или я, или он», Эран отвечал решительно и не колеблясь: "Конечно, он, дорогая». Потому что с ним не могла сравниться ни одна из его подружек. Мотоцикл удивительно сочетал в себе все качества, которые мужчина мечтает видеть в женщине. Эта машина - настоящая красавица, вызывающая зависть и восхищение других мужчин и при этом остающаяся тебе верной, в меру безумная и абсолютно надежная... Она привносит в твою жизнь момент риска, будит адреналин в крови, чутко отзывается на каждое твое движение, дарит ни с чем не сравнимое ощущение собственной силы и независимости. На дороге и в городе ты король - все пробки тебе нипочем, ты ловко маневрируешь в любых заторах, пробираешься в самые узкие закоулки, легко находишь место парковки.
Объем двигателя выдает характер ездока: если на 50 кубиках ты способен вести размеренный мелкогородской образ жизни, то 500 кубиков указывают на твою недюжинную силу, жажду приключений, любовь к риску и авантюрам, потому что удержать в руках такую махину - не каждому под силу. Первое (и единственное) условие приобретения серьезного мотоцикла с двигателем кубиков на 500 - это любовь с первого взгляда. Потому что привыкнуть к такому зверю невозможно - в него можно только влюбиться - окончательно и бесповоротно. Иные, проехав сотню метров на мощном мотоцикле, не сядут на него больше до конца дней, помня о пережитом шоке; другие, едва почувствовав бешеный порыв ветра в лицо и мощь рвущегося на простор железного коня, никогда не променяют его на "консервную банку", как они презрительно именуют автомобиль. Машина обеспечивает удобство и комфорт, а для мотоциклиста весь смысл в реальном ощущении дороги.
Что касается женщин... Круто, когда твой мужчина приезжает за тобой в смокинге на «кадиллаке", но еще круче, если он возникает перед тобой как смерч, затянутый в кожу, на «харли дэвидсоне», непостижимо мощном и сияющем, как рождественская елка.
Большие мотоциклы - это совершенно особая каста, в отличие от тустусов*, которых в Израиле немерено. Они всегда были и остаются редкостью, потому что очень дороги, требуют в управлении изрядной силы и суперреакции. О владельцах больших мотоциклов можно без натяжки сказать - настоящие мужчины. Владелец «харли дэвидсона" просто не может не быть отчаянным парнем - он реально рискует и жизнью и отношениями: не каждая девушка решится сесть на заднее сиденье такого зверя и промчаться по шоссе со скоростью - не для полицейского протокола сказано - 200 км в час.
Ну вот мы и вернулись к теме, с которой начали: женщина и мотоцикл. Герой мой - красивый, сильный и мужественный - обретается в холостяках до 30 лет. И когда на 31 году его жизни друзья говорят ему: "Есть девушка - точно для тебя", Эран только хмыкает, представляя себе неоднократно прокрученный сюжет и сакраментальную фразу в конце: "Или я, или он» Однако на сей раз судьба неожиданно преподносит сюрприз. Лара оказывается действительно отважной девушкой, объехавшей на своем мотоцикле всю Америку и Европу. Она способна говорить о характере своей машины часами, потому что не раз собственноручно чинила ее, разбирая до винтика. То, что оба, и Эран и Лара, как вдруг выясняется, работают в театре (он - в Израиле, актером, она - в Америке, осветителем), уже не имеет значения.
Свадебное путешествие растягивается на несколько лет, начавшись в Америке, продолжившись в Израиле и завершившись в Европе, - все эти земли молодые супруги объезжают, разумеется, на мотоциклах. И если поначалу американка Лара недоуменно вскидывает брови, когда при любой остановке в пути израильтяне тут же кидаются к ним с вопросом: "Что случилось?" (в Америке от застрявших на обочине мотоковбоев все бегут куда подальше), то скоро ей это начинает жутко нравиться. "Надо же, какие теплые, сердечные люди!" - говорит она своему мужу-израильтянину.
Поскольку рассказ наш - о сильной страсти, хронология не важна, и мы отправляемся в свободный полет, подобно нашему герою, не фиксируясь на датах и именах. Его воспоминания, связанные с дорогой, настолько остры и до осязаемости реальны, что я уже не разберу, с кем это было - с ним или со мной. Вкус лесной малины на губах; исцарапанные ветками руки; дождь, барабанящий по крыше случайного укрытия в горах; ветер, пропитанный запахом свежескошенной травы; белесый туман, стелющийся над стылым озерцом, - все это наплывает и из моего детства. Разница только в скорости - я путешествую на дедовском ржавом велосипеде, ловко вихляя телом, как все мальцы, не доросшие до седла двухколесной машины; Эран - на мотоцикле: сначала в коляске, заботливо укрытый родителями кожаным фартуком, потом - в седле собственной «хонды". Мы оба испытываем несравненное чувство управления рулем, когда напряженные мышцы уже дают о себе знать, но сам процесс езды с меняющимся пейзажем так упоителен, запахи луга, леса и реки так остры, что крутишь и крутишь педали (или жмешь на стартер), пока силы уже не оставят тебя вконец и ты не рухнешь где-нибудь навзничь на поляне или у подножия стога, впитывая глазами синь небес с плывущими облаками.
Эран едет из Риги в Карпаты, ему всего семь лет, но он до сих пор помнит дождь, заставший семейство в горах... Помнит случайное укрытие, отчаянную барабанную дробь дождевых капель по крыше. Затем в памяти воскресает Синай. Будучи жителем Ямита, Эран сутками колесит на своей «хонде» по синайской пустыне, обнаруживая в ней все новые и новые уголки. Перебравшись в центр страны, он открывает для себя водопады, образуемые ливнями, и после каждого затяжного дождя мчится на север или на юг - полюбоваться необыкновенным зрелищем падающей воды. После одной такой поездки, промокнув насквозь и пролежав в постели восемь суток, он, тем не менее, своих безумных поездок не оставит.
...Родители Эрана теперь предпочитают путешествовать по миру на машине, "для души" отец завел себе маленький спортивный самолет. А Эран остается верен той машине, которая однажды вошла в его жизнь в детстве и осталась навсегда. Правда, теперь таких машин у Эрана уже двадцать, далеко не все из них "на ходу", а кое-какие пристроены у друзей и родителей. Зато он в любой момент может прийти и полюбоваться на свои сокровища.
...Если внутри города езда на мотоцикле сулит невообразимое удобство (учитывая постоянные пробки), то путешествие на нем за пределами страны тут же превращается в нелегкую работу. Мотоциклист уподобляется улитке, везущей на себе свой домик (день пути требует хорошего ночного отдыха), а мотоцикл напоминает прилично нагруженного верблюда. Плюс еще одно неудобство: отправляясь осматривать раритеты местного музея, ты непременно должен позаботиться о том, кто постережет твой передвижной домик. Хорошо, если путешествуешь в компании, а если вдвоем? Приходится осматривать достопримечательности в одиночку, поочередно неся вахту.
Но что мы все о неудобствах! Разве могут они затмить преимущества путешествия на мотоцикле, когда мир открывается тебе не через ограниченное пространство автомобильного окна, а просто лежит у тебя под ногами, обнимает со всех сторон, тревожит запахами, овевает ветром, обдает солеными морскими брызгами.
По сравнению с автомобильным путешествие на мотоцикле - гораздо более естественное, считает Экран. Наблюдать за происходящим из окна машины - все равно что видеть театральную постановку по телевидению. Вроде бы те же актеры и декорации, но нет запаха кулис, запаха театра... Накручивая километры в Альпах, он добирается с женой до самых отдаленных лугов - на мотоцикле это не проблема. Поесть малину с куста, как в детстве - разве такое забудешь?
...Однажды под вечер, в пустынном месте среди альпийских снегов у Эрана глохнет мотоцикл. Поочередно растирая озябшие руки, он вместе в Ларой разбирает мотор и собирает снова, после чего супруги добираются до места, где кров и тепло. Путешествия на мотоциклах всегда сулят необычные встречи - с такими же одержимыми путниками. Если, около маленькой швейцарской или французской (география значения не имеет) гостиницы выстроился десяток больших мотоциклов с поклажей, в пабе или баре непременно обнаружится веселая интернациональная команда крепких мускулистых мужчин и поджарых спортивных женщин, которые встретились здесь сегодня впервые, а общаются так, будто проехали вместе не одну тысячу миль. Утром они оседлают своих железных коней и отправятся в разные стороны. Первыми отчалят немцы (эти встают с петухами и выезжают на трассу в шесть утра), за ними, часов в восемь, потянутся итальянцы и французы. Израильтяне встанут позже всех и тронутся в путь не раньше полудня,
Эран и Лара - опытные путешественники, с ходу отличат на европейских посиделках подлинную историю от "мотоциклетной байки", "чайника" от "ветерана". Что объединяет весь этот интернационал, случайно собравшийся на перепутье в баре, так это жажда общения с подобными себе и немедленная, на уровне рефлекса, готовность помочь, если в том есть нужда. Что их отличает? Разумеется, ментальность. Немцы, готовые выложить в течение вечера 200 "баксов" за пиво, ни за что не возьмут каюту на пароме, а будут - из экономии - коротать ночь на палубе в спальных мешках. Мотоциклы немцев - самые выдраенные, самые сияющие. Наиболее импульсивные и безалаберные в этой разношерстной компании итальянцы. Французы тоже достаточно темпераментны, но гораздо уравновешеннее своих южных соседей. Швейцарцы на их фоне выглядят чересчур предупредительными и аккуратными. Англичане-мотоциклисты либо настоящие душки, либо совершенно неконтактные. Противоположность последним - теплые и общительные, правда, немного жадноватые шотландцы. На израильтян у остальных всегда одна и та же реакция: «не может быть! это же так далеко!» Обычно все вопросы европейцев заканчиваются после демонстрации израильского паспорта. Разве что спросят про христианские места, совершенно не заботясь о том, что задают вопрос иудею.
И снова отвлечемся от географии: в какой бы точке мира мотоэкстремалы ни пересеклись и какими бы разными они ни были, между ними всегда существует незримая связь и находятся общие темы. О моделях мотоциклов, их устройстве, собственных патентах на починку и не обозначенных на карте маршрутах мотоковбои готовы говорить часами, сутками, а иные - всю жизнь.
В израильские клубы мотоциклистов одни приходят ради атмосферы, другие - в поиске спутников для очередного путешествия, третьи - обсудить технические новинки. Клубы, впрочем, довольно разные. В одних собираются поклонники классических мотоциклов, изготовленных не позднее 1967 года. В молодежные, рокерские клубы ходят потусоваться и для понта. В универсальных собираются любителей всех мастей. Эран предпочитает путешествовать на итальянском мотоцикле "Мотогуци" (мощном, недорогом и довольно редком), но имеет в свей коллекции и машину 1952 года выпуска, а потому охотно, да и по праву посещает два клуба: для всех (ради атмосферы) и для "любителей классических мотоциклов», где можно поучаствовать в профессиональных беседах. Далеко не со всеми из своих друзей он может говорить о том, как собрать из двух мотоциклов один. Им это быстро наскучит. Для этого существует клуб. Конечно, туда заглядывают и случайные люди, для которых мотоцикл - не призвание, не образ жизни, а предмет фасона, дань моде. Такие были (и остаются) во все времена. А потому когда Эрана спрашивают, стоит ли покупать мотоцикл, он отвечает: «Заводи мотоцикл только в случае, если не представляешь себе жизни без него». Сам Эран именно из таких: даже если его мотоцикл уже не на ходу и обречен стоять во дворе, он будет получать удовольствие от одного его вида! Эта эмоциональная связь с машиной, которую любишь, она существует. Если его мотоцикл с ходу одолел сложное дорожное препятствие, Эран мысленно говорит ему: "Молодец! Надо же, сумел!" Когда он видит в городе один из своих прежних мотоциклов, сразу замечает все перемены, произошедшие с ним, - отремонтирован тот или запущен.
...Из окон проезжающих машин они кажутся такими маленькими, несерьезными. Но подумайте, какая сила требуется, чтобы удержать мотоцикл в равновесии, какой ловкостью должен обладать ездок, легко маневрирующий между неповоротливыми автобусами и семитрейлерами! На самом деле из-за того, что мотоциклист так мал и не всегда заметен на большой и оживленной трассе, ему приходится думать сразу за всех участников движения, обладать повышенным чувством опасности. (Эран Лавон: «Что такое для меня мотоцикл? Экшн? Безусловно. Но не это главное. Ничто не дает тебе такого чувства свободы, как мотоцикл. Ты едешь, куда хочешь, проникая в любые места. Тебе не нужны долгие сборы - минута, и ты в седле. И никакие пробки, никакое бездорожье не способны остановить твое стремительное движение»).
* «тустус» - мотороллер
ПЕСНЬ ПУСТЫНИ
...Если бы дело происходило в пустыне, Алик наверняка прислал бы мне верблюда с надежным проводником-бедуином, но поскольку встречу назначили в Иерусалиме, пришлось обойтись автобусом и такси. Мне было поставлено условие - никаких фотокорреспондентов. Позже я поняла, почему. Разговор о пустыне не терпит суетности, поз и вспышек фотокамеры. Негромкая медитативная музыка, крепкий, по-мужски заваренный чай, крупно нарезанные ломти хлеба - все предельно просто и не мешает монологу. А поскольку монолог самодостаточен, мне остается лишь максимально точно зафиксировать то, что нашептала Алику Литваку израильская пустыня.
Монолог
- Крутизна маршрута не есть функция физического движения, - не спеша начинает он, потягивая чай, - она достигается разными способами. Я ежедневно добиваюсь (неважно на какой экскурсии) аутентичного общения с землей. Иногда это трех- или пятидневное движение по пустыне. На однодневных турах оно компенсируется потоком слов. Но цель я всякий раз преследую одну – привести человека к самому себе. В конце ХХ века я оказался в привилегированной позиции, и моя привилегия состоит в том, что я, в отличие от многих других, господин своего времени и никуда не спешу. И у меня есть возможность - неважно, на какой срок и в какой географической точке - ввести человека особое медитативное состояние. Потому что пустынны - это самая большая Синагога, самая большая Церковь, самая большая Мечеть.
В пустыне происходит возвращение человека к некоему ритму, который им утерян в конце XX столетия. У нас есть все, кроме одного - времени. Кстати, не благодаря ли этому обстоятельству появилась необходимость в экскурсоводах и экскурсиях? В прошлом веке, когда паломник прибывал в эту землю, у него была масса времени - от нескольких месяцев до нескольких лет: он нанимал надежного проводника (далиля) и шел этой земле. И это описано во всех дневниках путешественников конца прошлого века. Моя задача: в кратчайший срок ввести своих спутников в такую вневременную историческую медитацию, которая приведет их к одному - ко встрече с собой. И я говорю не об истории материальной культуры, а об истории духа, пытаясь подняться к его вершинам.
Пустыня прошла через всю мою жизнь - начиная от армии и до "релакса" у ночных костров бедуинов. И потому я знаю совершенно четко, что крутизна маршрута в пустыне определяется не тяжестью переходов и не количеством пролитого тобой пота, а качеством духовного очищения, которого ты в ней достиг. Мне неважно, кто идет вслед за мной по пустыне: иудей, мусульманин, христианин... Иудаизм, христианство, ислам - это по сути три тропы человечества к Едино¬му, нерасчленяемый поток человеческой мысли от начала земной эпопеи и до ее конца.
Пустыня и Иерусалим неразрывно связаны: они суть этой земли. И потому в пустыне я могу говорить об Иерусалиме, а в Иерусалиме - о пустыне, и всякий раз речь будет идти все о том же - о величии духа. Иудейская пустыня всегда была генератором духовности града Иерусалима, в нее на протяжении веков уходили люди, которые хотели найти для себя более интенсивную форму общения с Предвечным.
Иудей у Стены плача, христианин у Гроба Господня, мусульманин на Храмовой горе молятся и плачут об одном и том же - о себе: в рамках той или иной религиозной культуры происходит общение человека с самим собой. Ничто не меняется. Две тысячи лет назад римские легионеры своим присутствием успокаивали тысячи иудейских паломников, несших на Храмовую гору свое покаяние, сегодня эта же гора собирает тысячи мусульманских паломников, и в рамках изменившейся ситуации государственно-политическая структура, которая образовалась в этом регионе 51 год назад, и ее административная длань - "мишмар ха-гвуль" успокаивает тысячи мусульманских паломников, которые несут свое покаяние на ту же гору.
Историю Иерусалима определяют не фазы политических изменений, а нечто неизмеримо большее. С момента разрушения материального храма начинается история Храма иного – храма книги, храма идеи, храма духовного поиска. Все неспроста…
Религиозно-этнические конфликты в Израиле дошли до кульминации: Иерусалим поделен стенами, и за каждой стеной свой абсурд и своя норма. В пустыне таких стен нет. Это почти идеал, и неважно, кто в нее попадает - иудей, христианин, мусульманин, буддист. Встретив в пустыне человека, его нельзя не окликнуть и не услышать ответное приветствие.
Мы идем по пустыне от водоема к водоему, от колодца к колодцу, мы внедряемся в это движение, сразу вырывающее нас из той привычной рутины, в которой мы пребываем. На протяжении многих лет я водил по пустыне протестантских теологов из Германии, и мне нравилось наблюдать, как они постепенно входят в состояние физического и духовного очищения. Они начинают день с молитвы и чтения главы из ТАНАХа, описывающей движение сынов Израиля по пустыне, затем сами начинают движение, которое продолжается три-четыре часа - до ближайшего водного источника. В первый день группа смердит, как стадо коз: солнце и пески работают по принципу хорошей сауны, и из людей выходят все шлаки, поэтому мы обходимся в пустыне самым минимальным. Грубая лепешка, которую бедуин творит на твоих глазах из ничего, чашка крепкого чая воспринимаются в раскаленный полдень как верх блаженства. По сути мы повторяем движение древних евреев к тому космодрому духа - Храмовой горе в Иерусалиме, где приземлился Ковчег Завета.
Скудость материи возмещается глубиной духа - это суть пустыни, и она одинакова и в песках Иудеи, и в песках Синая. Пустыня на протяжении веков была местом, куда отшельник удалялся в поисках духовной пищи. Первое, что понимает человек в пустыне, - это то, как он мал по сравнению с вечностью. Здесь исчезают все позы, здесь не нужны слова. Мы просто идем по пескам от водоема к водоему, находя для отдыха тень, потея, впитывая в себя безмолвие пустыни. Так в конце прошлого века далиль вел паломника от Яффского порта до нужного места. Он был охранником и проводником. Все его снаряжение состояло из винтовки, сабли и коня.
...Понять до конца, что есть молитва, - это услышать в четыре утра около песчаного плато протяжное "аллаа уакбар", увидеть развевающуюся куфию бедуинского шейха под огромной луной. Житель пустыни бедуин, который на протяжении веков живет здесь в своем размеренном ритме, - самое социальное, самое клановое существо из всех, кого я знаю в этом мире. Любой бедуинский праздник - это праздник не отдельного стойбища, а всего племени, и личность здесь обретает правильные пропорции.
18 дней - самое длинное путешествие по Синаю, в которое я отправляюсь с группой туристов. Я веду их вместе с бедуинским племенем: тут присутствуют шейх, его семья, старики, дети, верблюды. Бедуины живут рядом с группой, они - наши проводники по пустыне, не порывающие со своим привычным бытом. Недавние предки этих бедуинов промышляли разбоем - паломники прошлого века описывают путешествие по Иудейской пустыне от Иерусалима до реки Иордан как очень опасное. Обычно паломники шли по этому участку пути большими группами под охраной сопровождавших их янычар. Те же, кто путешествовал малыми группками, часто становились жертвами разбойных нападений.
...Поначалу бедуинский быт производит на современного человека странное впечатление: маленькие колышки, на которых натянуты тряпки, загончики с козами, огромные лепешки, испеченные на костре. Но постепенно житель города начинает понимать, какое чудо представляет из себя эта духовная теплица, эта цитадель пустынников, первозданно сохранившаяся в Синае. И моя функция - дать возможность гостю пустыни плавно и быстро соскочить с поезда рутинной жизни и помочь ему очиститься. Именно поэтому путешествие по пустыне становится для путников одним из самых ярких жизненных впечатлений.
После передачи Синая Египту здешнее побережье стало приобретать все более курортные черты: строятся новые гостиницы, туризм превращается в бизнес для бедуинской молодежи, которая развлекает приезжих. Это уже не те бедуины. Настоящие синайские бедуины, не потерявшие своего лица и достоинства, живут вдали от курортной зоны. Я отправляюсь к ним раз в полгода. И в течение недели, что я там нахожусь, я предпочитаю не встречать ни египетских полисменов, ни представителей туристского сервиса. Я сажусь на джип или прошу верблюдов у шейха Ахмеда и отправляюсь в глубь пустыни, чтобы побыть среди синайских гор и песчаников, наедине с собой. В пустыне понимаешь, как мал ты сам и как беспредельна окружающая тебя вечность. И обостряющееся здесь ощущение скоротечности земного пути наполняет жизнь иным смыслом.
Пустыня - совсем не мертвое место, как может показаться на первый взгляд. На самом деле ее жизнь необычайно богата. Просто надо знать время и место. Оживает пустыня в предвечерние часы, когда все живое выходит из скалистых укрытий, выползает из песчаных нор и устремляется к водопою. Здесь в любое время года можно найти прохладный источник и укрытие от жары.
Зимой по пустыне мчатся мощные дождевые потоки, сметающие все на своем пути и прокладывающие новые русла. На исходе зимы пустыня цветет, и это необычайное зрелище.
Пустыня может убить, если ты отправился в нее налегке и не зная дороги, а может омолодить тебя на несколько лет. Ночевки под открытым небом в горных ущельях наполняют путников необычайной энергией, а сухой и жаркий климат выводит из человеческого тела вместе с потом все шлаки, которые в нем накопились за годы.
Змеи и скорпионы в пустыне - если вы не потревожили их покой - не опасны и никогда не нападут первыми. Осмотрительность и осторожность - два простых правила, которыми не стоит пренебрегать, отправляясь в пустыню.
Пустыня спасает от равнодушия больших городов с их искусственной жизнью. Среди бескрайних и кажущихся безжизненными ландшафтов время как бы замедляет свой ход. Пустыня лечит от суетности и одаряет новым мироощущением.
ДВОЕ НА ОСТРОВЕ, НЕ СЧИТАЯ КРЫС
А вот так это все и было: отвезли их на необитаемый остров и оставили одних. В отличие от Робинзона, у них с собой были: электронные средства связи, включая Интернет; питьевая вода, мешок риса, оливковое масло, приправы; кухонная посуда; рабочие инструменты; ловушки для рыбы; сменная одежда, спальники и три книжки, включая Танах*. Кое-Кома казалось, что они не выдержат там и трех недель, однако, тель-авивцы прожили на необитаемом острове целых три месяца, как и было задумано. Правда, выживание было нелегким - чтобы не умереть от голода, супругам пришлось есть крыс.
История эта началась три года назад, когда на объявление географического журнала «Маса ахер» («Иной маршрут») откликнулось более сотни молодых израильтян, желающих поучаствовать в современной робинзонаде. В результате жесткого конкурса в финал вышли 17 пар, которых затем испытывали на выживаемость в течение двух суток. Победителями стали молодые супруги из Тель-Авива - Адам и Мири Вая, продемонстрировавшие недюжинную изобретательность и выносливость в экстремальных ситуациях, разыгрывавшихся на тренировочном полигоне вблизи Кинерета*. Накануне отправки на остров супруги прошли специальный месячный курс, где их учили снимать камерой (впоследствии из 65 часов съемки будет смонтирован двухчасовой фильм).
Они и отправились в Занзибар, а оттуда - на необитаемый остров, расположенный в Индийском океане.
Этот остров, в отличие от других, отвечал главным критериям эксперимента по выживанию: расположен всего в 60-ти километрах от Занзибара - в случае нештатной ситуации можно добраться на моторной лодке в течение часа; здесь произрастают три вида плодовых деревьев, вдоль побережья тянется риф, населенный морскими обитателями, и имеется полуразрушенный маяк, воздвигнутый в прошлые века английскими колонизаторами - идеальная вышка для установки радиоантены. Чем не земной рай для новоявленных Адама и Евы?
Однако, в реальности все оказалось гораздо хуже. Во-первых, остров кишел крысами. Они совершенно не боялись людей, забираясь на спящих, оставляя на их теле следы укусов; грызли все, к чему имели доступ, в том числе - электронное оборудование, канистры с питьевой водой (10 литров драгоценной воды ушло в песок, радио было безнадежно испорчено); а кроме того, постоянно опережали людей, первыми снимая урожая с плодовых деревьев. В-вторых, риф дважды в неделю регулярно очищался местными рыбаками, прибывавшими сюда под утро, очевидно, из Занзибара (однажды рыбаки прихватили с собой так же ловушки израильтян, после чего тем пришлось плести новые). Во-третьих, вблизи от острова постоянно проплывали пиратские суда, так что обнаруживать свое присутствие на острове было небезопасно, и потому - никаких костров с наступлением темноты, а тьма тут стояла почище египетской. В-четвертых, Занзибар все же не зря называют страной «третьего мира»: несмотря на наличие всех правительственных разрешений на проведение эксперимента, на шестые сутки пребывания на острове израильтяне были арестованы иммиграционной службой, доставлены в Занзибар, где провели в заключении пятеро суток, причем, документы и все оборудование у них было конфисковано (тут кстати будет упомянуть, что израильского консульства в Занзибаре нет, все переговоры инициаторов проекта по выживанию шли напрямую с главой этой страны). Подоплека инцидента со стражами порядка была чисто денежная - выжать из израильтян лишние сотни долларов под любым предлогом: «Виза оформлена неправильно, на изготовление правильной уйдет много времени, но можно ускорить процесс, правда, это обойдется значительно дороже». После получения требуемой суммы, супругов снова доставили на остров, вернув документы и оборудование.
Главной целью эксперимента было - выявить, насколько современные, живущие в большом и шумном городе, люди, способны адаптироваться в условиях одиночества и оторванности от цивилизации, и какие изменения при этом претерпевают их супружеские взаимоотношения. В реальности же дело приняло совсем иной оборот: участникам эксперимента пришлось выживать не столько в психологическом плане, сколько в физическом. Все их мысли и действия сосредоточились на одном - добыче еды, которой в иные дни не было вовсе, либо было очень мало. Такого поворота руководители проекта никак не ожидали и на второй месяц пребывания героев на острове даже вынуждены были предпринять некий не планировавшийся ранее шаг: они отправили островитянам интернет-сообщение о том, что на остров тайно доставлен клад, который следует искать по ориентирам. В обнаруженном супругами кладе были шоколад, изюм, орехи, сгущенка и прочие лакомства. Прикончив эти припасы в течение суток, Адам и Мири вдруг заскучали по дому, по цивилизации, приметы которой они обнаружили в гуманитарной помощи. И это испытание было не менее тяжким, чем все предыдущие. Благодаря Интернету их одиночество было довольно публичным: супруги получали письма не только из Израиля, но и из других стран. «Зеленые» обвиняли их в истреблении морских гадов и крыс, кто-то давал ценные или дурацкие советы, а кто-то с возмущением писал: «Вам, что, не хватает трудностей в Израиле? Почему вы ищете их на необитаемом острове?»
До острова они были обычной парой, каких в Израиле тысячи. И вдруг оказались в таком месте, где не было ничего из привычных вещей, никого, кроме их двоих, а главное - никаких обязанностей, кроме одной - просто существовать, фиксируя это на пленку и подтверждая ежедневно по радиосвязи, что они живы. Для Адама самым тяжелым моментом было вернуться с рифа пустым, без добычи, и сказать об этом Мири. В фильме есть сцена, когда Адам, который вот уже несколько дней подряд возвращается с рифа без добычи, говорит в камеру: «Я очень голоден. Мы с Мири все время хотим есть и думаем только о еде. Я должен хоть что-то добыть. Меня ужасно бесит, когда я наблюдаю из укрытия, как местные рыбаки вытаскивают из ям на рифе огромных осьминогов, и только я часами кружу по рифу и - ничего, пусто - ни одного моллюска. Мы участвуем в проекте «Назад к природе», а природа смеется над нами. Больно видеть, как каждое животное на острове что-то добывает, ест и наслаждается, и только мы, люди, не способны себя прокормить». Мири ловила себя на том, что у нее обострились все чувства. Она начинала жутко скучать по Адаму, даже если он уходил всего на два часа, чтобы добыть еду, и волновалась за него так, словно он может не вернуться. Ей было невыносимо видеть, как Адам ослаб от голода, как мучается по ночам оттого, что не может заснуть с пустым желудком. Она решилась есть крыс только из-за того, чтобы поддержать мужа - вместе им было легче перейти этот психологический рубеж. Крысу надо было еще поймать (они очень умные), снять шкуру, выпотрошить. Зато после того, как супруги съели крыс, у них заметно прибавилось сил.
Только на третий месяц робинзоады участникам эксперимента удалось полностью адаптироваться к жизни на острове, научившись добывать пищу в необходимом для поддержания организма количестве: Адам ориентировался на рифе уже не хуже местных рыбаков, безошибочно находя норы, где прячутся осьминоги, знал, в какие часы и в каких местах можно рассчитывать на удачную рабалку. Кроме этого, супруги приобрели еще массу полезных навыков, научившись определять места, где нет комаров, где океанская вода теплее и больше подходит для купаний. Они выстроили из жердей домик; сплели из листьев пальмы ловушки для ловли рыбы и раков; сшили матрасы, набив их листьями; соорудили гамак; разбили небольшой огород, посеяв на нем семена помидоров, перцев и огурцов. А в конце своего пребывания на острове даже пробовали приучить крошечного крысенка, обнаруженного в ведре, присвоив ему имя Хульди («Крыска»).
…Вернувшись с острова, супруги смонтировали фильм под названием «Двое на не обитаемом острове» и написали книгу о своей робинзонаде. При том, что они прожили в городе много лет, а на острове всего три месяца, именно этот короткий период определил всю их дальнейшую жизнь. Адам и Мири решили покинуть Тель-Авив и поселились в деревне Мицпе-Амука, расположенной в Верхней Галилеее - тихом, пасторальном месте. Иногда они возвращаются на свой необитаемый остров, но только во снах.
…Заключительные кадры из фильма «Двое на необитаемом острове»: на горизонте две лодки. Они приближаются. Сегодня Мири и Адам покидают остров. Следующий кадр: трогательная встреча с теми, кто за ними приехал. Затем крупно - профиль Мири, уже сидящей в лодке. Она горько плачет, не скрывая слез. Адам реагирует в момент расставания с островом чисто по-мужски: он прыгает с борта лодки прямо в одежде и плывет в океане рядом с лодкой. Лица его мы не видим.
***
В эксперимент по выживанию было вложено 150 тысяч долларов, спонсированных крупными израильскими фирмами. Мири и Адам - студенты. Адам изучает еврейскую философию в открытом университете, Мири, обладательница первой степени по криминологии, учится на педагога. Адам, закончивший в свое время школу французской кухни в Лондоне, имеет собственный бизнес - «кейтеринг»*, Мири преподает в школе английский язык. Познакомились они еще до армии - в одном из ресторанов Цфата, где Адам работал мойщиком посуды, а Мири - официанткой. Затем Адам участвовал в составе спецподразделения в боевых операциях в Ливане, в то время как Мири проходила службу на одной из северных военных баз в районе Голан. После армии супруги около двух лет прожили за границей - сначала в Каире, затем - в Лондоне, где учились и одновременно работали, немало поездили по Европе и Америке, пока на глаза Адаму не попалось объявление журнала «Маса Ахер»…
* Танах - священное писание иудаизма
* Кинерет - Тибериадское озеро на севере Израиля
* кейтеринг - приготовление блюд для обслуживания мероприятий
МОРЕ НАЧИНВАЕТСЯ С СУШИ
Всю жизнь я мечтала жить у моря - и в конце концов живу возле него и мечтаю уже о яхте. Яхта для меня - не предмет роскоши, а возможность «уйти в отрыв», стать гражданином мира и обрести полную свободу. Вокруг одной только Европы ходит под парусом порядка 70 000 таких «граждан» и «гражданок». Почему бы не стать 70 001-й? Чем размереннее и рутиннее жизнь, тем острее желание «сняться с якоря».
Для начала я спускаюсь в собственные «трюмы», извлекая из архива все, что понаписала о яхтсменах за последние годы. Как назло все истории - про яхтокрушения. Попробуй тут вдохновись: одного спасали у берегов Хайфы наши ребята из израильских ВВС («волны достигали метров восьми, если бы открытый люк накрыло волной, мы бы сразу пошли ко дну»); вторых чуть не унесло в Бейрут - и это с израильскими паспортами на борту («над судном уже кружил вертолет ливанской береговой охраны»); третьи вообще умудрились затесаться между двумя смерчами "торнадо" («два гигантских водяных столба подошли сзади и начали бешено раскручивать, поднимать и опускать яхту. Море вскипело. Сильным ударом волн друг о друга у яхты обломило нос, один из якорей начал бить снизу в днище. В образовавшуюся пробоину хлынула вода. Мачта зашаталась, ее переломило как спичку»). Ну чем не ужасное китайское проклятие: пусть исполнится твое самое заветное желание! - которое взяло да и сбылось. Мечтали люди о яхте, строили ее годами, копили деньги для путешествия - и на тебе, приплыли!
И все-таки сдаваться не хочется. Во-первых, убеждаю я себя, есть масса людей, которые просто живут в какой-нибудь «марине» на собственной яхте, а если и выходят в море, то только в хорошую погоду и недалеко. Во-вторых, если взять тех же мариманов- дальнобойщиков - что-то же было у них хорошее до яхтокрушения? Ради чего-то все это затевалось?! Ну вот, пожалуйста: «Перед ними открылся большой мир, которого они никогда еще не видели. Путешествие день ото дня становилось все более увлекательным. Они прошли побережье Турции, Болгарии, Греции, побывали на разных островах. Потом стали делать более длительные остановки. На Крите осели почти на два года. Дети между тем тоже времени не теряли. Дочка выучила за шесть лет плавания несколько языков. Сын почти в каждой стране, где семья останавливалась на довольно большой срок, находил своих сверстников-музыкантов и организовывал с ними ансамбль». - Это когда путешествует семья.
А вот свидетельство морехода-одиночки: «Это было замечательно. Мне помогали все - от пограничников до «касталийцев» (так я называю тех, для которых морские путешествия стали образом жизни). За четыре года я встретил в портах людей со всего мира. Живут они в разных морях. У большинства из них - яхта вроде родины».
Кроме того, кстати вспоминаю я, мне рассказывали об одной шведской семье, которая покинув родину 12 лет назад, трижды обошла на яхте земной шар и домой не спешит. Рассказывали и о двух семидесятилетних дамах, не первый год путешествующих вдвоем на яхте. Но самый колоритный рассказ из всех, услышанных мною, - о том, как три года назад в ашкелонскую «марину» забрело маленькое самодельное суденышко под символическим названием «Скиталец». На нем шли (не плыли, а именно шли, потому как с морскими терминами надо держать ухо востро: если вы спросите морехода, куда он плывет, он тут же срежет вас на лету: плавает говно, а моряк ходит)…. Так вот, на судне шли из Таганрога куда глаза глядят муж, беременная жена и двое детей трех и пяти лет от роду. Денег у экипажа «Скитальца» к моменту прибытия в Израиль уже не было, а из еды оставались лишь гречка и чай, который отец семейства использовал так же и в качестве табака. Ашкелонские яхтсмены помогли скитальцам чем могли, снабдив их в дальнейший путь продуктами, горючим и теплой одеждой. Кстати, это очень характерно для яхтсменов - так во всяком случае говорили мне все, кого я встретила за последние годы в разных «маринах» - помогать друг другу, и особенно тем, кто потерпел крушение или просто поиздержался.
Теперь, наверное, стоит обратить внимание и на то, как становятся яхтсменами. Что это за личности? И что предшествует - для некоторых из них - этому бегству из социума и переходу в категорию «гражданина мира»? Среди героев моих прошлых очерков о мариманах: Александр Берман, Владимир Гершовский, Михаил Ашкенази, Леонид Михалкин.
Москвич Александр Берман до 1966-го года работал в закрытом институте, ушел из «ящика» по принципиальным соображениям - не хотел работать на войну. Колесил по стране: Белое море, Колыма, Коми АССР, Арктика, Кавказ. Был лесником, геодезистом, альпинистом, специалистом по лавинам, спасателем, горнолыжным инструктором, тренером по виндсерфингу, занимался исследованиями на научной станции МГУ на Кавказе. Издал четыре книжки о путешествиях. Мастер спорта по туризму. Знает, как: построить снежную хижину- иглу , ходить по канату и танцевать на проволоке. В Германии учил ходить по канату физически неполноценных детей, в Париже - стариков. Его ключевая фраза: «Когда человек изучает что-то новое для себя - он не стареет».
Владимир Гершовский вырос на море, на суднах ходил уже с 17 лет. Много лет работал в симферопольском яхтклубе и мечтал о собственном судне. В Израиль репатриировался на яхте, которую сам же и построил. На этой же яхте едва не потерпел крушение в 2000-м году, возвращаясь с Кипра. В настоящее время, как мне сказали яхтсмены, восстанавливает свою поврежденную яхту.
Михаил Ашкенази всю жизнь прожил в Крыму, в Ялте. Пять лет служил во флоте. И после армии все время выходил в море. Сохранил хорошую спортивную форму, невзирая на свой преклонный возраст. В 2000-м году 70-летний Ашкенази - в составе экипажа Гершовского - в течение нескольких дней боролся со страшным штормом. В 2002-м раздобыл корпус старой яхты, полгода трудился над ним во дворе дома, а несколько дней назад - спустил восстановленное судно на воду и совершил на нем первую морскую прогулку вдоль израильского побережья.
Яхта киевлянина ювелира-моделиста Леонида Михалкина считалась в начале 1990-х в числе лучших в Украине. В 1993-м году семья вынуждена была спасаться от «рэкетиров». В Израиль репатриировались на яхте, но путь этот занял без малого шесть лет. Яхта по сути была для семьи плавучим домом - у каждого своя каюта, плюс - кухня, салон со столом на восемь мест, телевизор, видео, и - мастерская Леонида, где он продолжал работать и во время путешествия. После встречи с «торнадо», семья была спасена австралийским судном, а полуразрушенную яхту отнесло в Сирию, где она находится до сих пор. В 2001-м году Леонид, к тому времени уже проживавший с семьей в Ашкелоне, приступил к постройке нового судна - легкой прогулочной яхты для средиземноморских путешествий.
Как видим, среди яхтсменов - не только бывшие моряки, но и люди в прошлом исключительно сухопутные. Если театр начинается с вешалки, то уж море - определенно с суши. Так с чего же начать, чтобы стать мореходом, когда тебе уже далеко за 20-30-40-50?
…Давид Шкиллер никогда не жил у моря, он жил им, зачитываясь Жюлем Верном, а позднее - Туром Хейердалом и изучая журналы «Катера и яхты», регулярно получаемые по подписке. По роду своей работы он вроде бы был ближе к небу (авиационно-техническое училище, спутниковые системы связи), но тянуло его почему-то в море. Накануне выхода на пенсию мечта стала обретать реальные контуры. Давид нашел старую, поврежденную яхту (бывалые люди подсказали, где она лежит), купил недорого (прежний владелец не знал, что с ней делать) и сам ее восстанавливал (бывалые люди показали, как) аж в течение двух лет. К тому времени он перебрался из Иерусалима в мошав, купив там домик и подготовив рабочую площадку для восстановления яхты. Паралельно ездил два раза в неделю в Тель-Авив, на курсы, где изучал береговую навигацию, морское дело, правила расхождения судов и прочие премудрости.
В 1996 году яхта была готова, и Давид перевез ее в ашкелонскую «марину». Теперь ему предстояло пройти еще один курс - практический, чтобы получить разрешение на управление судном. Это заняло два месяца: новичков учили причаливать к пирсу бортом, носом и кормой, управлять парусами, ориентироваться по береговой полосе, пользоваться якорем, читать карту, а главное - спасать упавшего за борт. Когда управляешь парусной лодкой, это не так-то просто. Согласно правилам, надо сначала отойти, развернуться и снова подойти к человеку таким образом, чтобы его не ударило бортом. Самое сложное на парусном судне в таком случае - остановиться в нужном месте.
Экзаменатор был суровый - пересдавали по 3-4 раза. А вопросики были довольно каверзные. Например, на вопрос «вы подошли к Кипру, знаете, что там скалистое дно, видимость - ноль, сплошной туман. Ваши действия?» никто не нашел правильного ответа, хотя он был довольно прост: «Идти назад. Потому что в данных обстоятельствах, по крайней мере, хотя бы этот путь вам уже известен - вы его прошли». Потом был еще один экзамен - на умение оказывать первую медицинскую помощь пострадавшим. И только после этого новички получили разрешение на управление судном в прибрежных водах (на иврите - «ришайон» ). Для получения же международного «ришайона» еще предстояло наплавать 72 часа за границей - в составе экипажа, имеющего опыт дальних плаваний.
Имея на руках обычный «ришайон», уже можно было отправляться в страховую компанию (без страховки в море ходят только безумцы). В отличие от автомобильной страховки, которую, как мы знаем, можно оформить и по телефону посредством кредитной карточки, назвав модель машины и год ее выпуска, с судовой страховкой дело обстоит совсем иначе. Прежде чем вытащить полис, страховой агент облазит всю яхту, дотошно проверив наличие всех необходимых систем и их исправность.
Оказывается, держать яхту - дело довольно накладное. Давид утверждает, что содержание сравнительно небольшой яхты длиной девять метров, обходится ему порядка 2 тысяч долларов в год (страховка судна, стоянка в «марине», техосмотр, профилактическая чистка киля и прочие расходы). Те же, кто выходит в дальние плавания, обязаны иметь еще и спасательный ботик стоимостью две тысячи долларов (впрочем, его можно взять и в аренду). А вот топливо на яхте, в отличие от автомобиля, составляет совсем небольшую статью расходов. Яхта чаще идет под парусом, к тому же бак заправлен не бензином, а дешевой соляркой.
Советы начинающим - от бывшего новичка Давида Шкиллера, который в 1997 оказался первым русским яхтсменом в ашкелонской «марине» (с тех пор «нашего» полка здесь прибыло): осваивать яхту, пока еще есть порох в пороховницах, поскольку управление парусной лодкой требует определенной выносливости; определиться, для чего нужно судно - для дальних путешествий, или ближних, или для того, чтобы просто жить на нем в «марине». Для прибрежных вод хороша легкая прогулочная яхточка до семи метров длиной, для дальних путешествий - не менее 10 метров длины, хотя…как утверждают бывалые мореходы, «для моря все лодки малы». А для жизни в «марине» подойдет и старая, но достаточно вместительная, а главное, комфортная яхта. Затевать авантюру с яхтой лучше «самоделкиным» - на все руки мастерам. Потому что строительство и ремонт яхты обходятся очень дорого. И последнее: по израильским правилам, даже на небольшой прогулочной яхте в момент выхода в море должны находиться не менее двух человек, иначе - неминуемый штраф со всеми вытекающими… А у вас он есть, этот второй?
….Обещанной Давидом прогулки на сей раз, увы, не получилось: при выходе из «марины» его «Кассандра» села на мель, образовавшуюся после недавнего шторма. «Только бы не повредить киль», - забеспокоился Давид. Воображение быстро дорисовало нам свороченный киль и воду, хлынувшую в образовашуюся пробоину. Хоть и недалеко от берега, но очень уж…мокро. Лучше от греха подальше - назад, к причалу. Тем более, что… «у нас с собой было». Мы причалили и отправились в гости к бывалым мореходам, путешествующим по морям-по волнам уже пятый год: их яхта гораздо вместительнее. По пути заметили, что на пустынной, как нам показалось поначалу, «марине», вовсю кипит жизнь. Просто владельцы яхт больше находятся внутри - что-то ремонтируют, подкрашивают, и лишь изредка выныривают наружу. Вот и мы нырнули внутрь - часа на четыре. За трапезой и возлияниями время летело незаметно, однако, не без пользы. Например, нам удалось выяснить, что уснуть на яхте, стоящей на приколе, довольно трудно - уж очень скрипят канаты. А во время путешествия и вовсе не уснешь: некогда спать - надо управлять яхтой. Меня очень воодушевило предложение провести ближайший летний отпуск в плавании к турецким берегам, а заодно написать совместными усилиями прямо в пути увлекательную книгу морских путешествий. От подобного предложения отказался бы только полный идиот. Лично я согласилась. Как знать, может этот еще один шажок на пути к мечте, и будем тем самым, решающим, когда уже не захочется отступать.
ПУТЕШЕСТВИЕ ВО СНАХ И НАЯВУ
Кто из нас не зачитывался в детстве приключенческими книжками, не воображал себя капитаном парусника, бороздящего океаны, или отважным путешественником, пробирающемся сквозь джунгли. Мы вырастали, и мечты о дальних странствиях вытеснялись другими вещами. Правда, не у всех…И эта история об одном из тех, кто не изменил своей детской мечте.
Михаил Добрусин увлекается книгами о путешествиях и даже хранит у себя переписку с Туром Хейредалом*, но будучи в СССР «невыездным», впервые оказывается за границей в 1990-м году, репатриировавшись в Израиль и занимаясь здесь психиатрической судмедэкспертизой. Вскоре Михаил отваживается совершить с коллегой-психиатром восхождение на высоту 6 300 метров в Непале и связывается по Интернету с одной английской группой. Подготовка к броску в Непал занимает год. Он тренируется, бегая вверх и вниз по лестнице десятиэтажного дома, затем отправляется в Италию - «походить» по снежным склонам. Из-за американской трагедии и отмены многих рейсов израильтяне прибывают в Непал с большим опозданием - группа уже на маршруте - но все же получают проводников-шерпов, яков и необходимое снаряжение, начиная восхождение шестой категории сложности на Айленг-пик. Вернувшись в Израиль, мой герой понимает, что если одолел, не будучи альпинистом, такую высоту, то вполне сможет совершить и другие экстремальные путешествия.
Следующий бросок он предпринимает к берегам Антарктиды, мечтая обогнуть мыс Горн. Михаил списывается через Интернет с одним голландцем, который возит на своей яхте туристов в те края, и спрашивает его: «Может ли человек, не имеющий никакого опыта, принять участие в вашей экспедиции? Что для этого нужно?» - «Чувство юмора», – отвечает тот. Добрусин тут же пишет голландцу: «У меня оно есть». Ответ не замедляет себя ждать: «Приезжай». И израильский психиатр отправляется к берегам Патагонии.
Капитан - человек необыкновенный, владеет многими языками и водит суда к берегам Антарктиды на протяжении двадцати с лишним лет. Экипаж в составе восьми человек отправляется в район, где за месяц до этого бесследно исчезла немецкая яхта с семью путешественниками на борту, оснащенная спутниковой связью и всеми спасательными средствами. Маршрут крайне опасен для парусных судов: здесь дуют очень сильные ветра, бурное море, и совершенно непредсказуемые погодные условия. И только раз в году образуется небольшое «окно» (5-6 дней), когда можно проскочить злополучное место под парусами. Мой герой прибывает в самую крайнюю точку на границе Чили и Южной Аргентины, где проживает небольшая колония из пяти десятков человек и нет никакого транспортного сообщения: здесь можно увидеть только военные суда, принадлежащие Чили и Аргентине - страны никак не могут договориться, по какому из тысячи небольших островов у них проходит северная граница.
Яхта благополучно огибает мыс Горн и возвращается обратно. На обратном пути к экипажу присоединяются двое молодых израильтян, намеревающиеся добраться на яхте до ближайшего большого порта в Аргентине. Как они оказались в этом богом забытом месте, где нет никакого регулярного сообщения и даже посадочной площадки для вертолетов - остается загадкой.
Острова любви
…Одна из международных конференций по проблемам психиатрии проходит в Сиднее, и Добрусин решает попутно достичь берегов Папу-Новой Гвинеи, где проживает множество небольших племен. В одном из них, обитающем на острове Киривины (у него есть и другое название – «Острова любви») даже сохранился матриархат: племя живет первобытно-общинным строем, женщины владеют землей, содержат мужчин, имущество наследуется по женской линии, причем, самыми ценными вещами считаются юбки из специально обработанного тростника, которые передаются от матери к дочери, затем – к внучке и далее. В начале прошлого века на Киривинах жил и работал польский этнограф - психолог Роберт Малиновский, ученик и соратник Фрейда: его труд «Sexual Life Of Savages» («Cексуальная жизнь первобытных племен») является настольной книгой западных психологов. Израильский психиатр задается целью попасть на Киривины, в места, еще в недавнем прошлом известные каннибализмом. В самолете попутчик рассказывает Михаилу, что последнего белого в Папу-Гвинее съели перед второй мировой войной: от миссионера осталась одна ступня в ботинке, да и то потому, что аборигенам не удалось его расшнуровать. Но если отвлечься от шуток, Добрусину удается побывать в «фамильном склепе» одного из местных племен. Женщина с кольцами в носу и ушах разрешает иностранцу за пять долларов войти в пещеру, где хранятся останки ее сородичей. Глядя на крепких молодцов из ее окружения и свежие черепа в пещере, он уже готов поверить во все эти каннибальские истории, которые так любят рассказывать европейцы, поселившиеся в Папуа-Новой Гвинее. Но больше всего его поражает, что учителя местных школ до сих пор упоминают имя Миклухо-Маклая, прибывшего некогда к этим берегам.
Папуа-Новая Гвинея – уникальное место. Множество племен живут здесь замкнутыми группами и до сих пор занимаются натуральным обменом. Например, племя, живущее на берегу, имеет лодки и занимается ловлей рыбы, которую обменивает на растительную пищу и насекомых с племенем, живущим в лесу.
Теперь о том, как израильскому психиатру удалось добраться до «Островов любви». С 1940-х годов здесь сохранилась узкая полоска бетона, которую выстроили американцы, находившиеся тогда в состоянии войны с Японией. С тех пор она не реставрировалась. Это и есть местный аэродром, принимающий маленькие самолеты. Добрусин попадает сюда в пик туристического бум: до него здесь побывало уже целых двадцать человек! Раньше островами интересовались исключительно этнографы, туристы пожаловали сюда гораздо позже. Гостиниц здесь нет, и приезжие договариваются с какой-либо семьей, что будут жить в их бунгало. По прибытии на остров Добрусина ожидает сюрприз. Его встречает на аэродроме пожилой английский джентльмен на джипе и везет в свое бунгало. Он настоящий лорд, живет на острове со времен второй мировой войны и успел похоронить здесь свою жену. В свои 80 с лишним лет этот человек в прекрасной физической форме, выглядит великолепно и обладает глобальным имперским мышлением и колониальными замашками. Фактически управляя островом, он принимает здесь залетных птиц - туристов. Для аборигенов англичанин - и царь и бог. Владеет фабрикой, двумя магазинами с колониальными товарами, держит три катера, имеет средства спутниковой связи и Интернет. Что же касается племени, то оно живет своей внутренней жизнью, придерживаясь матриархальных традиций, и его общение с «мистером Твистером», как Михаил именует про себя англичанина, ограничивается сугубо административными рамками и экономической выгодой. При том, что уже 14 лет Папуа-Новая Гвинея считается независимым от Австралии государством, здесь есть своя сеть образования и здравоохранения, но нужно видеть их больницы, напоминающие бараки и с кроватями без матрасов. Европейцы дают аборигенам современные вещи, с которыми они обращаются, как дети, бросая использованные ртутные батарейки в бак с питьевой водой или ручей, из которого берут воду.
…Михаил предпочитает отправляться в неизведанные края в составе небольших групп из 6-7 человек, куда входят представители разных профессий: учителя, социальные работники, врачи, биологи, путешествующие по системе «экологического туризма». В обмен на профессиональные советы группа получает сопровождение в труднодоступные для туристов места. Благодаря «экологическому туризму» Добрусину удается посетить в Лаосе и Камбодже районы, прежде закрытые для иностранцев из-за напряженной ситуации, а во Вьетнаме познакомиться с племенем, живущем в пещерах. Следующий его бросок - на Шпицберген.
Затерянный мир: в одиннадцати километрах от прошлого
Похоже, что в ожидании нового ледникового периода или атомной войны человечество проводит генеральную репетицию по своему выживанию на Шпицбергене – в царстве вечной мерзлоты. Во всяком случае здесь уже заложено «хранилище апокалипсиса» - самый крупный банк семян растений земли, который позволит восстановить культуры, уничтоженные во время крупных катастроф. Изменилось и население Шпицбергена, еще в недалеком прошлом – вотчины геологоразведчиков и шахтеров. Сегодня здесь, кроме всех прочих, можно встретить даже таиландцев, занятых в гостиничном бизнесе. Еще немного, и Шпицберген превратится в туристический рай. Во всяком случае, так утверждает мой герой - израильский психиатр Михаил Добрусин.
На Шпицбергене осталось два крупных поселка: российский и норвежский, и их разделяет всего одиннадцать километров. Кажется, рукой подать. Но на самом деле между ними пролегает целая временная пропасть. Норвежский Лонгиербиен весь устремлен в будущее, он выглядит маленьким праздником в царстве вечного льда: выкрашенные в яркие цвета дома, переливающиеся вывески баров и ресторанов, гостиницы, супермаркеты. Современный европейский город с населением 3 500 жителей на фоне ледяных гор. Российский Баренцбург совсем другой. Время здесь застыло: жизнь обитателей похожа на существование в некой герметичной капсуле, которую здесь когда-то обронили и забыли за ней вернуться. Старые кирпичные дома советского образца, деревянные тротуары, электростанция, работающая на местном угле, от которой весь снег в округе черный.
Российские поселки (кроме Баренцбурга есть еще и Пирамида, но шахтеры ее давно оставили) пережили свой экономический расцвет в 1970-е годы. Шпицберген считался тогда престижным местом. Помимо романтики и экзотики, здесь были совершенно фантастические по тем временам условия: тройные оклады, большие отпуска, год стажа приравнивался к трем. К тому же вполне цивилизованная жизнь: дома с отоплением, спорткомплекс с бассейном, дворец культуры с залом на две тысячи мест. Неудивительно, что многие рвались на Шпицберген… Попасть сюда было крайне сложно из-за специального допуска и очень жесткого отбора. Добрусину, например, не удалось. Он, тогда еще студент медицинского института, мечтал поработать на Шпицбергене, подавал заявление в трест Арктикауголь, но его не взяли. Свою мечту он осуществит только спустя сорок лет уже в качестве израильского туриста.
После развала СССР структуры, обеспечивавшие жизнь шахтеров на Шпицбергене, постепенно пришли в упадок. Потребности в каменном угле были уже не те, и о поселках начали забывать. Раньше здесь часто менялся состав: одни «контрактники» уезжали, другие приезжали на их место, было налажено бесперебойное снабжение жителей всем необходимым. Последние 15 лет в Баренцбург никто не едет. А тем, кто здесь застрял, уже просто некуда возвращаться. Они поддерживают старые шахты в рабочем состоянии в надежде, что те еще понадобятся. За счет чего же выживают 450 обитателей Баренцбурга, у которых практически нет связи не только с большим материком, но даже с соседями из норвежского поселка? Оказывается, существуют еще какие-то крайне скудные дотации от некогда мощного треста Арктикауголь. Кроме того, баренцбуржцы получили два небольших заказа из Польши и одной из скандинавских стран на 20 000 тонн угля, что обеспечат им небольшой заработок. Для сравнения: в советское время население Баренцбурга достигало 3000 человек, а добыча угля составляла 700 000 тонн в год.
…Поселок Баренцбург виден еще с моря, он расположен довольно высоко. Дорбрусин прибывает туда на корабле, поднимается по деревянной лестнице наверх и сразу оказывается в затерянном времени. Странное впечатление производит это место... Плакат с изображением рабочего и колхозницы из 1960-х годов, обветшавшие четырехэтажные кирпичные постройки и единственное на весь поселок кафе-стекляшка советского образца. Все массивное, угрюмое, покрытое угольной пылью. Из труб развалюхи-электростанции валит дым, в воздухе - запах гари. Неподалеку от Баренцбурга тлеют отработанные отвалы, распространяя запах тухлых яиц из-за высокого содержания серы в местном угле.
Пару раз в неделю баренцбуржцы устраивают для туристов концерт. Невеселое это зрелище: на сцене огромного зала, выстроенного в форме амфитеатра и рассчитанного на две тысячи человек, перед несколькими десятками зрителей выступают пять артистов художественной самодеятельности с традиционным набором из «подмосковных вечеров» и «калинки-малинки» под балалайку, гитару и барабан. В сувенирном киоске торгуют матрешками, буденовками и ушанками.
Бродя по Баренцбургу, Михаил замечает на окнах железные короба. Оказывается, это местные холодильники, в которых жители хранят продукты. Трубы коммуникаций, снабжающих дома теплом и водой, покоятся в расползающихся от времени деревянных коробах, лежащих на земле. И вот что интересно: при всей своей заброшенности в Баренцбурге есть российский консул и имеется действующая церквушка. Второй русский поселок под названием Пирамида, уже оставленный жителями, производит еще более тягостное впечатление: Дорусина не покидает ощущение, что он попал в «зону», описанную братьями Стругацкими. Здесь нет ничего, кроме остовов домов с зияющими провалами оконных проемов и старых заброшенных шахт с проржавевшими трубами и шестеренками. Рассказывают, что это пустынное место в свое время облюбовал один чудак, прибывший на Шпицберген из Восточной Германии. Он прожил в вымершем поселке целых два года, обитая в одном из заброшенных домов и завозя себе продукты на снегоходе. После двух лет одиночества перебрался к норвежцам в Лонгиербиен.
…Норвежский поселок на фоне Баренцбурга выглядит настоящим раем. Яркие цвета, неоновые витрины. Все новое, сверкающее. Коммуникации упрятаны под деревянные «юбки», закрывающие нижнюю часть домов. Даже насосные подстанции смотрятся как оранжереи, заключенные в стеклянные кубы, внутри которых проглядывает зеленая растительность. Место, вполне пригодное для нормальной, современной жизни: школа, интернет-колледж и университет, пять супермаркетов, больница, гостиницы, бары, рестораны, аэропорт. Местный краеведческий музей полон посетителей: здесь представлена вся история Шпицбергена, собраны уникальнейшие экспонаты. В Лонгиербиене процветает беспошлинная торговля, в продаже всегда есть свежие овощи, фрукты, живые цветы. Спиртное здесь стоит копейки, но отпускается строго по карточкам. Если выпил свою норму (пару бутылок водки и ящик пива) за два дня – жди следующего месяца и новых карточек. Здесь уважают спорт: каждый год проходит лыжный марафон, гонки на снегоходах, собачьих упряжках. Природа фантастическая. Таких красивых ледников и гор, как на Шпицбергене, не увидишь нигде. Неудивительно, что туризм в Лонгиербиене развивается семимильными шагами. Сюда прибывают даже большие океанские лайнеры. Вокруг Шпицбергена ходит небольшой круизный ледокол, на котором можно достичь 80-й параллели.
…На Шпицбергене с XVI-ХVII веков сохранились могилы моряков, некогда нашедших свою смерть в районе вечной мерзлоты; остов немецкой метеостанции времен первой мировой войны; скелеты морских животных, туши которых разделывали на берегу рыбаки, промышлявшие в этих краях. Промысла здесь давно нет: Шпицберген объявлен заповедником. Дикие северные олени подходят к человеку на расстояние 20-30 метров, можно увидеть песцов, на которых разрешено охотиться местным жителям, понаблюдать за лежбищами моржей и тюленей, играми резвящихся в море котиков. Шпицберген - родина белых медведей, они приходят сюда рожать, после чего разбредаются по всей Арктике. Добрусину удается даже снять их с расстояния 50-80 метров. Они здесь неагрессивные, но жутко любопытные. Просто надо знать, как себя с ними вести. Белый медведь может быть опасен: атакует очень быстро, поэтому путешествия в одиночку здесь запрещены, за пределы поселка выходят только в сопровождении инструктора, вооруженного крупнокалиберной винтовкой и сигнальными ракетами. Стрелять в медведя разрешается лишь в одном случае – самозащиты, иначе дело может закончиться крупным штрафом и даже тюрьмой. Для сравнения: в конце XIX – начале XX веков охотники убивали до 700 белых медведей в год. Растительность на Шпицбергене скудная: мох и лишайники.
Что же касается прочих особенностей этого места, то следует отметить несколько вещей: несмотря на то, что официально Шпицберген принадлежит Норвегии, архипелаг открыт для граждан людей страны. Сюда может приехать любой, безо всякой визы, и остаться здесь жить и работать. Это обусловлено историческими событиями: до начала прошлого века архипелаг оставался «ничейной территорией», а в 1921 году, согласно Парижскому договору, Шпицберген отошел к Норвегии, сохранив при этом особый статус, дающий право любому государству заниматься здесь экономической и научной деятельностью. В международном научном поселке Нью-Алесунде каждое из 20 зданий по сути представляет собой исследовательскую станцию той, или иной страны. Летом здесь работает до 150 ученых, а на зиму остается не более 30 человек. Кстати, именно отсюда в свое время уходил на полюс Амундсен, взлетал дирижабль Нобиле…
В Лонгиербиен едут в основном молодые, хорошо образованные люди – экологи, биологи, геологи - которые считают это место престижным, поскольку у них есть шанс стать помощником губернатора (рейнджером) и получить под свой контроль часть территории, где они занимаются исследовательской, природоохранной деятельностью и развитием туризма. Пожилым здесь делать нечего, и не только из-за сурового климата: на Шпицбергене нет никаких структур, обеспечивающих социальную защиту людям преклонного возраста (пенсии, льготы). То же касается и безработных: пособий по безработице на Шпицбергене не существует.
Добрусин проводит на Шпицбергене 16 дней, причем 12 из них – живет в палатках на побережье, откуда совершает пешие походы, поднимаясь в горы и на ледники. Погода удивительная: солнечно, от пяти до семи градусов тепла. Редкость для Шпицбергена, если учесть, что 290 дней в году он окутан туманом, а температура воздуха в течение полугода держится в пределах минус сорока градусов.
* Тур Хейердал - известный путешественник
НОЧНЫЕ ПРОГУЛКИ. МЕРТВОЕ МОРЕ
Без преувеличения можно сказать, что самое экзотическое в Израиле – это Мертвое море. Самая низкая точка на земле – раз. Море, в котором невозможно утонуть – два. Ну и, конечно же, знаменитая история про Содом и Гоморру, связанная с этим самым местом – три.
Летом Мертвое море превращается в настоящую сковородку - и это знает каждый, кто там побывал. Пока вы бежите босиком по раскаленному песку к воде - в ваши ступни впиваются сотни пчелиных жал. Вместо долгожданной прохлады вас ожидает теплый маслянистый рассол, в который невозможно толком погрузиться. Сверху немилосердно печет солнце. В довершение ко всему даже пресная вода в пляжном душе - и та горячая. Сколько можно выдержать на такой сковородке? От силы час. Именно с таким ощущением я и уезжала всякий раз от Мертвого моря. «Да кто же ездит на Мертвое море днем? - говорят бывалые люди. - Туда нужно ездить только ночью!»
Сказано - сделано. И вот мы мчимся по безлюдной ночной дороге, оставляя за спиной Иерусалим. Стрелки часов приближаются к 12. Изредка на обочине мелькнет быстрая серая тень да высветится в свете фары чей-то красный глаз. Мой спутник жмет на тормоз - граница. Оказывается, мы уже лихо пролетели часть палестинской автономии и въезжаем в родные пределы. Солдаты вяло машут рукой - проезжайте!
Иудейские горы скрыты в ночной тьме, мы оставляем машину у гостиницы и начинаем спускаться вниз. Справа и слева вырастают причудливые пирамиды, сложенные ветрами из пыли и песка и доведенные до совершенства стремительными зимними потоками. Еще двадцать метров вниз - и наступает полное безмолвие. Ни звуков, ни огоньков, мы стоим на дне песчаной чаши, где время не просто замедлило свой бег - оно остановилось. Только мерцание звезд над головой создает иллюзию какого-то движения. В таком месте хорошо думается и хорошо молчится.
...И снова километры ночной дороги. По левой стороне тянется ограждение, за которым безмолвно простирается Мервое море. Оно действительно Мертвое: не вздыхает, не шелестит набегающими волнами, не дразнит запахами свежести и морских растений. И вдруг тьма разбивается брызгами переливающихся огоньков гостиничных комплексов: мы прибываем на место во втором часу ночи. На берегу пляшут языки костерка. В стороне темнеет полог палатки. Тишина ненадолго взрывается собачьи лаем.
Море подсвечено изнутри - входишь в него, чуть удаляешься от берега и вдруг зависаешь над бездной: ночное освещение и неподвижность воды создают иллюзию отсутствия каких-либо границ. Ты просто поплавок в вечности, приходящей ниоткуда и уходящей в никуда. И невозможно припомнить ощущение, которое могло бы сравниться с этим, - даже воспоминание о чужих прогулках по поверхности Луны, там, как известно, притяжение всего в шесть раз меньше земного.
...Оказывается, замерзнуть можно и на Мертвом море. Вода тепла, а ночной воздух свеж. Если бы не спасительный пресный душ... Да, да, да! - он и в три часа ночи здесь почти такой же горячий, как днем.
Где-то к четырем утра на пляже появляются любители ночных купаний - слева от нас притормаживает целый автобус. Доносится арабская речь, плеск воды, фырканье. А соседи справа как раз гасят костерок, привязывают собак и удаляются в палатку.
...Сон на Мертвом море, да еще после ночного купания, приходит мгновенно. Мертвый сон. И даже если он длится всего полтора-два часа, ощущение при пробуждении такое, словно ты прикрыл глаза на секунду. Между тем темная синева сменилась светлой бирюзой. Солнце еще не встало, но место его появления уже обозначилось. Цвета эти описать невозможно - они размыты, неярки, мягки. Но в том месте, где покажется солнце, все постепенно окрашивается желтым, затем красным, и вдруг из-за горы выкатывает ослепительный слиток чистого золота. И именно в этот момент из гостиниц валит народ. Идут с полотенцами на плечах, буднично переговариваясь, разбирая лежаки. Наступает день - и проза. Нам здесь больше делать нечего. Еще час - и все вокруг будет напоминать раскаленную сковородку.
Послушайте доброго совета - поезжайте на Мертвое море ночью...
НОЧНЫЕ ПРОГУЛКИ. ИЕРУСАЛИМ
Темную ночь любят разбойники, палачи и влюбленные, скажете вы и будете сто раз правы. А я добавлю: а также писатели - за точность и гениальную простоту ночных мыслей; художники - за резкость ночных теней и фантастические оттенки цветов; авантюристы - за обещание невероятных приключений - и тоже буду права.
Над Иерусалимом клубится туман, превращающий его холмы не то в острова, не то в гигантские, ярко освещенные корабли, которым суждено плыть по этой реке вечности еще много-много веков. Туман подкрадывается со всех сторон, обволакивает стекла машины, выпадает мелкой капелью на ее крыше, забирается за воротник, едва приоткроешь дверь. Его холодный вкус освежает губы. Холодный иерусалимский воздух влажен и свеж; встречные машины редки; люди ушли в свои дома; витрины притушили огни; свет фонарей неярок, тени размыты; дверей в параллельный мир не существует: просто выйди за порог - и ты окажешься в нем.
Сосновая роща в Гило, оглашаемая днем шумом детворы и источающая по праздникам пряный запах шашлыка, ночью напоминает о днях сотворения мира: древние валуны, почти совсем ушедшие в землю, слегка фосфоресцируют под лунным светом; все опутано паутиной теней; ни звука, ни шороха; сосны, безмолвие, ночь. Но стоит сделать несколько десятков шагов вперед, и пред тобой вдруг вырастает темная гора, освещаемая редкими огоньками, напоминающими царство троллей. В зыбком тумане огоньки чуть дрожат, создавая иллюзию перемещения - они то приближаются, то начинают вдруг отдаляться, лунный свет едва просвечивает из-под серых клочьев ночных облаков - по спине бежит холодок.
В царство троллей нет хода. Но резиденция их может вдруг приоткрыться случайно забредшему сюда ночному путнику, вызывая у него попеременно то чувство восторга, то чувство страха. Впереди - грубо навороченная из исполинских камней неприступная стена (в свете луны они приобретают то серебристый, то голубоватый оттенок). За камнями - грозно ощерившиеся колья навеса, напоминающие стволы орудий. А за навесом - золотой замок, переливающийся огнями. Он подобен празднику, чуду, ускользающему миражу. А куда ведет эта таинственная дверь в ночи, подсвеченная изнутри красным светом и обрамленная причудливым кружевом решетки?
О днях сотворения мира напоминает и эта – такая обыденная при дневном свете и такая таинственная в сиянии луны – роща агав в Емин Моше. Каждое растение словно увеличивается в размере, и уже не поймешь, что перед тобой на самом деле: небольшой декоративный цветок или исполинский папоротник, исчезнувший миллионы лет назад.
Сумасшедшая иерусалимская ночь продолжает сводить с ума - всего несколько шагов влево и ты ступаешь на серебристую лунную тропу, которая бежит себе среди деревьев, и кажется, что нет ей конца. И ты не в силах отделаться от ощущения, что под твоими ногами лежит Млечный путь.
Совсем под утро иерусалимская ночь совершенно безмолвна - ни шороха, ни звука. Но в этот самый поздний (или самый ранний?) час ты можешь вдруг столкнуться с тем, что совершенно не имеет названия - с парой посеребренных луной полулюдей-полуптиц с с развевающимися накидками; или подсмотреть, как старые оливы танцуют по ночам свой древний танец в лунном света, простирая к нему обрубки ветвей и умоляя Создателя продлить им жизнь (пройдет немного времени, и в Гиват а-Матос понастроят шикарных вилл. Караванный городок отсюда уже убрали, а до старых олив, к счастью, еще не добрались)...
Ну а где же приключения? Где авантюры? Где перестрелки, погони, скалящиеся черепа? - спросите вы. Поверьте, что все авантюры - бутылка, брошенная арабскими подростками с восточной стены Старого города и пролетевшая в полуметре от наших голов, лазание через заборы и колючую проволоку, прогулки по периметру древней стены в местах, где не водят экскурсии, - все ею меркнет перед волшебством таинственной иерусалимской ночи, когда двери в параллельный мир открываются вдруг сами по себе и исчезают с первыми лучами солнца.
ЖИЗНЬ СРЕДИ ИНДЕЙЦЕВ
…Они смеялись над ней: «Вы, белые, просто сумасшедшие. Ну какая ты индианка? Посмотри в зеркало на свое лицо». - «Ола, почему ты смотришь на мое лицо, а не в мое сердце? - с отчаянием повторяла Сара. - Я не знаю, почему я плачу, когда вижу ваши хижины и украшения на рынке. Объясни мне ты. Женщина из соседнего племени видела мои рисунки и сказала, что раньше я была зуни * из семьи Солнца и расписывала кувшины.
Лицо индианки вдруг посерьезнело: «Ты говоришь - из семьи Солнца? Мать моя из этой семьи». Ола позвала свою мать, старую индианку, которой было лет за сто, и долго переговаривалась с ней на своем языке, после чего сказала Саре: «Если ты хочешь остаться и жить среди нас, ты можешь это сделать».
…Сара осталась. На жизнь она зарабатывала тем, что возила на джипе белых путешественников в Большой Каньон и рассказывала об обычаях жизни местных племен. В Седоне она познакомилась с Халасом - вождем племени чипауа, перебравшимся в Аризону из Минессоты, и стала учиться у него. К этому времени она уже знала о быте и обычаях индейцев все, или почти все - так ей, во всяком случае, казалось. С Халасом Сара виделась раз в неделю. Индейский вождь вел многочасовые беседы со своими белыми учениками, прибывавшими в Аризону со всех концов света, чтобы постичь мудрость индейцев в этом и состояло учение. Он часто повторял им: «Вы здесь многому научились и думаете, что вы индейцы. Но вы должны знать, кто вы на самом деле».
…Сара думала над словами вождя и спрашивала себя - кто же я на самом деле? Сара или Сюзет? Еврейка, американка или индианка?
Родилась она в Турции. В 13 лет репатриировалась в Израиль. Отслужила в армии и, как многие молодые израильтяне, отправилась путешествовать по Европе. В Германии познакомилась со своим будущим мужем и вскоре переехала жить к нему - в Берлин. С первого дня, как она покинула Израиль, Сара страшно скучала по дому и мечтала вернуться. Но странное дело, чем больше она туда хотела, тем больше удалялась от него. Судьба то и дело подкидывала ей неожиданные подарки, привязывающие ее к чужбине. С мужем она развелась через три года, тут бы ей и вернуться в Израиль, но вдруг ее карьера стремительно пошла вверх. Сначала Сара, владеющая шестью языками, была секретарем директора Берлинских кинофестивалей и принимала кинозвезд со всего мира. Потом какое-то время работала в берлинском муниципалитете и устраивала самые крупные выставки и конгрессы, проходившие в городе. И, наконец, получила высокую должность в международной сети гостиниц «Хилтон» - отвечала за связи с 33 странами Ближнего и Дальнего Востока. В результате Сара задержалась в Германии на долгие 12 лет и успела объездить весь мир. Из всех стран, которые она посетила, лишь одна оставила после себя тягостное впечатление - Бразилия. Неподалеку от Рио-де-Жанейро Саре показали место, где совершались обряды «Вуду». Повсюду виднелись пятна крови - место буквально было усеяно окровавленными птичьими перьями. Сара вернулась оттуда в угнетенном состоянии и поклялась себе больше никогда не возвращаться в эту страну.
…Брат ее к этому времени уже жил в США. И Сара решила поработать там. В «Хилтоне» же рассудили иначе, сочтя, что ее успех сложился в Германии - тут ей и оставаться. Сара взбунтовалась и уехала в США самовольно, поставив точку на своей карьере в «Хилтоне». Перед отъездом она договорилась с туристическими агентами из разных стран, что они по-прежнему будут работать вместе - неважно, в каком качестве. Сара уезжала в США, не имея «грин кард»* . Единственное, что могло ее там удержать - это открытие собственного бизнеса. И она его открыла. Прилетела в Нью-Йорк в воскресенье, а в четверг уже начала работать (на первых порах брат выделили ей стол в своем оффисе, а вскоре она открыла свой собственный оффис).
Сара занялась туристическим обслуживанием крупнейших международных конгрессов и довольно быстро сделала себе имя в американском туристическом бизнесе. Самая большая группа, которую ей пришлось принимать, была из Сингапура и составляла шесть тысяч человек. К ней уже начали обращаться крупнейшие компании мира - «Кока-кола» , «Пепси-Кола» - и вдруг все рухнуло. Началась война в Персидском заливе, и люди отказались от путешествий, опасаясь терактов. Саре пришлось закрыть свой оффис. Единственное место, где туризм в этот трудный для Америки период, еще процветал, были Карибские острова, и Сара решила податься туда. Тем более, что на Карибах как раз подыскивали человека, который должен был определять стратегию туристического бизнеса. Сведущие люди говорили ей: «Не стоит - белых там не любят. И работа эта больше относится к сфере политики, нежели туризма». А кроме того, как выяснилось, на эту высокую должность претендовала масса народу - и все тамошние. Сара из упрямства пошла на интервью и ее взяли. Но выдержала она там всего год. Все, о чем ее предупреждали, оказалось правдой - местные невзлюбили энергичную американку, и ей действительно больше приходилось заниматься политикой, нежели туризмом.
После неудачи с Карибскими островами Саре захотелось покинуть Нью-Йорк. Она устала от интенсивной жизни мегаполиса, вдруг потянуло в тихие места. Сара отправилась путешествовать. Едва шасси коснулись взлетной полосы штата Аризона, сердце учащенно забилось. Она позвонила брату прямо из аэропорта и сказала: «Мое место здесь. Я знаю это совершенно точно». Брат ответил: «Послушай, дорогая, последние годы ты работала слишком тяжело, успокойся, отдохни, осмотрись, а потом решай».
Спустя годы, оглядываясь назад, Сара понимала, что не индейцы были тому причиной, а место. Сама земля Аризоны звала ее сюда. Для нее, всю жизнь прожившей в огромных городах - Берлине, Гамбурге, Франкфурте-на Майне, Нью-Йорке - было настоящим потрясением увидеть бескрайние просторы Аризоны, где взору открывались лишь земля и небо. Здесь можно было идти по равнине много часов и не встретить ни одного человека.
Чем больше она осматривалась на новом месте, тем больше ей все здесь нравилось. И в первую очередь - несуетность местных жителей, их доброжелательное отношение ко всему и всем. Сама земля Аризоны источала это спокойствие.
Однажды Сара забрела на местный рынок, где местные индейские племена продавали разную утварь и украшения. Вот здесь с ней это и случилось: она увидела украшения из племени «зуни», и сердце учащенно забилось, а к глазам подступили слезы. Это было «де жа вю» - она вдруг ощутила, что видит эти украшения не впервые, и нечто подобное в ее жизни уже было.
«Зуни» жили в Нью-Мексико - в двух часах езды от Большого Каньона. Сара отправилась туда и поселилась в Седоне. Ее пригласили работать в местную школу, где дети, помимо обычных предметов, изучали йогу, шиатсу и многие другие вещи. Сара, объехавшая весь мир, учила детей принимать и понимать людей независимо от их расы, вероисповедания, культуры и обычаев.
«Кто же ты на самом деле? Сара? Или Сюзет? Или та давно умершая женщина из племени Зуни, расписывавшая кувшины?» - спрашивала она себя вновь и вновь.
Однажды индейцы привели ее в места, где когда-то жили их предки. Там давно уже не было никаких строений. Все было разрушено. Но, что удивительно - вся территория этого места была усеяна фрагментами древних мозаик, посудой, за которую европейский антиквар мог бы отвалить приличную сумму. А здесь редкостные экземпляры музейной ценности валялись под открытым небом и никому до них не было дела.
Индейцы объяснили Саре, что в этом месте обитают духи умерших индейцев и на всех вещах, которых здесь находятся, лежит печать запрета. Если кто-то возьмет отсюда хотя бы кусочек мозаики, его постигнет несчастье и даже смерть. Поэтому даже белые люди, наслышанные о местных поверьях, не рискуют унести отсюда что-либо.
Сара попросила у индейцев клочок бумаги и воспроизвела по памяти рисунок, который рисовала с детства - черточки и штрихи, сплетающиеся в узор. Ее проводники, увидев рисунок, сказали, что это очень древняя техника, которой мастера племени «зуни» украшали керамические кувшины. Их совсем не удивило, что белая женщина владеет древним секретом - индейцы верили в реинкарнацию*. Сара отправилась в местную библиотеку и в одной из книг обнаружила изображение женщины с кувшином на голове, похожей на нее, как две капли воды. Это было уже слишком.
«Стоп, Сюзет, - сказала она себе, - допустим, ты в прошлой жизни была «зуни», но зачем сходить с ума?». Сара запретила себе думать об этом, нашла хорошее занятие - стала водить группы туристов по Большому Каньону, попутно училась играть на индейском бубне и изучала местные обычаи. Что-то открылось в ее сердце такое, чего она прежде не знала. Сара держала в руке шаманский бубен и била в по нему так, как учили ее индейцы - и этот ритм казался ей биением сердца самой земли - каждого камня, лежащего на ней, каждого дерева, растущего из нее. Таким же был ритм и у сердца каждого зверя, каждой птицы, каждого человека. Только теперь она поняла - не разумом, а чувством - слова индейского вождя о том, что все люди одинаковы - независимо от расы, языка, роста. Их сердца бьются в одном и том же ритме. Ей открылся смысл их приветствия «за всех, кто со мной в пути». Индейцы знали, откуда они пришли и куда идут. Для них имел значение каждый камень, лежащий у дороги, каждый встреченный в пути зверь. Они помнили о своих предках и мысленно проживали свою жизнь с теми, кого давно уже нет.
«Вы, белые люди, утратили связь с землей, - говорил вождь. - Вечно куда-то бежите, торопитесь, нет у вас в душе покоя. Если вам нужно проложить дорогу, вы прокладываете не одну, а зачем-то две, уничтожая на ее пути все живое. Вы закрываете землю асфальтом, лишая ее дыхания. Вы убиваете быка только ради его шкуры, выбрасывая все остальное за ненужностью. Вы можете убить животное просто так, ради убийства. Вам нет никакого дела до его души».
…Философия индейцев была очень проста и трогательна. Сара не раз наблюдала, как индейцы готовятся к охоте. Обычно ей предшествовала целая церемония. Охотники вставали до восхода солнца и начинали договариваться с душой животного, которое им предстояло убить. Иногда это происходило иначе - даже потребности в оружии не было. Например, однажды, она была свидетелем того, как индеец, завидев в равнине быка, начал говорить с его душой, благодаря быка, что тот встретился на его пути, испрашивая разрешения на то, чтобы воспользоваться его мясом и шкурой, и обещая, что не причинит быку никаких мучений и употребит в дело все, что тот ему даст. Через какое-то время бык упал замертво - без единого выстрела.
Убивая быка, индейцы действительно употребляли в дело каждую его часть: из шкуры делали покрытие для хижины, столов, стульев, шили одежду, сумки. Мясо шло в пищу. Кости - на изготовление амулетов. И еще: они никогда не убивали быков больше, чем им требовалось. Когда в эти места пришли белые и начали истреблять быков только ради их кожи, индейцы не могли понять, как можно убить быка, взяв у него только одну часть и выбросив все остальное. Индейцам бык давал все - и пищу, и кров, и одежду.
«В мире нет ничего случайного, - говорил вождь Халас, - Великий Дух сотворил все настолько разумно, что если что-то умирает в природе, оно тут же становится источником для зарождения чего-то другого. И этот переход длится бесконечно. Белый человек думает, что если он пришел в этот мир, мир ему принадлежит. Он не понимает того, что на самом деле он принадлежит миру, он - всего лишь малая часть этого мира».
…Однажды Сара ехала по каньону и вдруг перед ней мелькнула тень гигантского животного. Она резко затормозила и долго не могла прийти в себя от испуга. А когда вернулась в племя, местный шаман, посмеиваясь, сказал ей: «Как же ты испугалась! У тебя было такое лицо, когда ты меня увидела в каньоне!..» - «Ты о чем?» - не поняла Сара. - «Я гулял сегодня по каньону в теле оленя, и вдруг ты возникла на моем пути и страшно перепугалась».
Потом, когда индейцы научили ее входить в состояния глубокой медитации, ее такие вещи уже не удивляли. Она и сама научилась кое-каким техникам. Например, когда какая-то проблема казалась неразрешимой, Сара, по совету индейцев садилась под раскидистым деревом и пыталась представить себе образ филина (по мнению индейцев, эта мудрая птица, способная видеть в темноте, обладает способностью проникать в пределы, недоступные обычному сознанию). Первый раз, когда Сара вошла в тело филина и увидела мир его глазами, ее это испугало. Она ощутила вдруг, как ее глаза стали огромными, а мир вдруг окрасился в оранжевый цвет и потерял границы - это было совершенно другое измерение.
Медитируя в теле филина, Сара попыталась найти ответ на мучивший ее вопрос о том, кто она на самом деле. И ответ пришел. Сара пришла к вождю Халасу и сказала: «Теперь я знаю, кто я на самом деле и я горда этим. Я еврейка. Раньше я этого не понимала и даже пыталась скрыть свое происхождение, живя в других странах. Теперь я знаю, мне нечего стыдиться. От моего народа исходит свет мудрости. Его энергетика очень чистая, светлая. Я хочу вернуться домой». - «Ты выучила урок, - сказал вождь. - Возвращайся в свой мир».
Когда Сара рассказала о том, что пережила, индианке, с которой подружилась, живя в племени, та подарила ей цепочку с орлиным когтем и сказала: «Я очень за тебя рада. Возьми эту цепочку. На ней коготь орла - птицы, которая ближе всех к Великому Духу и самая сильная из всех птиц. Путь он даст тебе силу, а крылья ты уже обрела - можешь взлететь сама, теперь ты открыта миру, а мир тебе был открыт всегда, только ты этого раньше не знала».
….Сара вернулась в Израиль. Путешествуя по верхней Галилее, она набрела на индейскую деревню, сооруженную неподалеку от мошава Авней Итар. Хижины эти были туристической аттракцией, не более того. Сара предложила обучать здесь всех желающим индейским ритуалам, то есть наполнить это место соответствующим содержанием, и ее предложение было принято с энтузиазмом. Попутно она получила ответственную должность в иерусалимской гостинице «Хар-Цион». Она часто вспоминает Аризону, Нью-Мексико и индейцев, с которыми свела ее судьба. В суете энергичного Тель-Авива Сара порой тоскует по покою того места, где прожила пять лет. Когда приступы тоски становятся слишком остры, она снимает со стены бубен и начинает бить в него - так, как учили ее индейцы. И ее сердце наполняет радость, подобная той, что она испытывала в Большом Каньоне, где стоит такая первозданная тишина, что можно расслышать биение сердца самой земли.
* зуни - название одного из индейских племен
* «грин кард» - разрешение на работу в США
* реинкарнация - переселение душ
ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО
До третьего тысячелетия жизнь Михаила Шермана протекала по руслу, предназначенному мальчику из хорошей интеллигентной семьи. Однако новый век, открывая пути в неизведанное для всего человечества, позаботился и о его личном пространстве, напомнив, что мир велик, и за линией видимого горизонта пролегает еще множество других троп и тропинок.
К тому времени у него была уже вполне налаженная и благополучная жизнь в Иерусалиме. Университетский диплом, престижная работа в министерстве здравоохранения, машина. И отличная девушка – учитель начальной школы, с которой он уже несколько лет жил вместе.
Автостопом по Европе
- Я подумал: «Все хорошо. Даже слишком. Но чего-то не хватает...». Я понял, что дальше так жить нельзя, а как жить иначе, пока не представлял. Решение пришло само. Я вдруг вспомнил почти позабытую детскую мечту о путешествии, попутно осознав, что я свободен и могу без сожаления отказаться от всего «нажитого» до сегодняшнего дня, поскольку старые ценности утратили для меня свою ценность. Для начала я продал машину и уволился с работы. Моя девушка хотела поехать со мной, но я считал это невозможным. У нас были очень теплые отношения, но она не вписывалась в новую картину мира, которую я себе рисовал, поскольку была частью моей теперь уже старой жизни. Мы расстались со слезами на глазах. Думали, что навсегда...
В тот момент мне казалось, что я отправлюсь в путь налегке, с одним рюкзаком и пустыми карманами. Потом я понял, что когда выбираешь правильную дорогу, все складывается наилучшим образом. Одиннадцати тысяч долларов, которые я неожиданно получил перед тем, как отправиться в путешествие, мне хватило на несколько лет. Я не расточительствовал, но и нужды работать в пути тоже не было. Разница между туризмом и путешествием в том, что туризм обходится дорого, а путешестовать можно и с очень малыми деньгами.
Я купил билет на самолет и полетел в Германию, откуда начал колесить по Европе автостопом. Поскольку мои родители жили в Германии, то изредка я приезжал к ним отоспаться, откормиться и отмыться от дорожной пыли. Они отнеслись к моим странствиям спокойно, считая, что, получив высшее образование, я могу и поблажить.
В ту пору я еще увлекался буддизмом, центры которого разбросаны по всей Европе. Временами я ненадолго оседал в них, ходил на лекции, помогал по хозяйству. Из Германии подался в Амстердам: снял койку в самом суровом хостеле молодежного комплекса, где в комнате жили пятьдесят таких же как я, странников, и в воздухе витало: «не оставляйте вещи – украдут!». Пожив в Амстердаме, я подсел к дальнобойщику, который без напарника скучал: он вез норвежскую рыбу в Португалию. За две недели, что я прожил в его грузовике, мы пересекли восемь стран - туда и обратно, после чего я вышел в Германии и, заскочив ненадолго к родителям, отправился в Париж, где и зазимовал.
В Париже я начал с дешевого хостеля. Из экономии ходил пешком и питался в бесплатных столовых, где прилично кормили. Позже примкнул к «сквоттерам». Большую часть их составляли представители местной богемы: художники, поэты, музыканты. Я выдал себя за писателя. Поскольку, кроме меня, русскоязычных здесь не было, никто не мог вывести меня на чистую воду. Мы разъезжали на миниавтобусе со своими матрасами, находили в предместях Парижа пустующие дома, взламывали их ломиком, баррикадировались изнутри и начинали обживать.
Освоив за несколько месяцев весь Париж от «бомжовок» до театров, и, не дожидаясь лета, я купил новый рюкзак, крепкие ботинки и отправился бродить по французским Альпам. Однажды, устроившись на ночлег в кустах, я был разбужен ливнем, который стих только к утру. Я вымок до нитки. Пришлось добираться автостопом до ближайшей деревни и сушить одежду в каком-то дешевом отеле.
Несколько недель я ходил по Альпам, пока меня не пригласил к себе местный фермер, которого я остановил на трассе, чтобы проехать часть пути. Узнав, что я путешествую без особой цели, он предложил у него поработать. Я подумал: вариант не хуже других, - и согласился. Каждое утро мы отправлялись в предместье Марселя строить дом. Пожив месяц у фермера, я довел до совершенства свой французский, заработал пятьсот долларов и продолжил путешествие. На сей раз мой путь лежал в Италию.
Здесь я узнал о некой общине, основанной бывшими хиппи. Мне показали на карте, как их найти, и я поехал туда. Тридцать лет назад члены общины выкупили участок земли, обжились на нем, расстроились: у них были свои поля, сады и даже радиостанция. Кроме них и членов их семей здесь жили и такие же, как я, временно примкнувшие к ним странники. Мне выделили чердачок. Я отрабатывал свой «угол» работой по хозяйству: собирал сливы, ремонтировал сарай. «Оказывается, и так люди живут», - подумал я. В этом месте я нашел и список других общин, объединенных каким-нибудь интересом. Сразу скажу: до сект они не дотягивали, хотя определенный момент сектанства в подобных вещах, наверное, все же присутствует.
На сей раз я решил податься в общину театралов, расположенную в горах. Она называлась «Алькатрас» но не по прямой аналогии со знаменитой тюрьмой, а, скорее, в романтическом смысле: якобы, попав в такое необычное место, его не захочется покидать. Члены общины устраивали собственные представления и приглашали к себе другие театры. Мне выдали в «Алькатрасе» большую армейскаую палатку, где я с большим комфортом провел неделю. Денег с меня, как с путешественника, не брали, в отличие от прибывающих сюда временами туристов. Еду я покупал себе сам, для чего мне приходилось всякий раз спускаться с горы. «И так люди живут», - подумал я и отправился бродить по Италии дальше, добравшись до самой ее оконечности в форме каблука. Там я сел на паром и после ночи перехода оказался в Греции.
Еще на пароме я познакомился с дальнобойщиком, с которым потом прокатился по Греции до Афин. К этому моменту я уже понял, что возвращаюсь в Израиль. На самом деле я ни на минуту не забывал во время путешествия о своей девушке, при том, что мы не поддерживали с ней связи. Как бы причудливо не выстраивался мой маршрут, он постепенно приближал меня Израилю, а не удалял от него.
Ближайший паром до Хайфы был через три дня, и я три дня провел в Афинах, а когда поднялся на борт, обнаружил, что германское телевидение снимает здесь документальный фильм. В числе прочих пассажиров взяли интервью и у меня. На вопрос: какова цель моего путешествия, я ответил: «Хочу стать Буддой». Я был искренен. Правда, Буддой я так и не стал. Чтобы стать им, нужно перестать быть «кем-то» вообще. А я все еще был «кем-то». Забегая вперед, скажу, что в буддизме я потом подразочаровался.
О чем мы говорили? А, о телевизионщиках! Немцы – народ точный. Они сказали мне с точностью до минуты, на каком канале и в какой день можно будет увидеть фильм, который они сейчас снимают. Я сообщил родителям. И точно! Им даже удалось записать его на видео.
Через три дня паром прибыл в Хайфу. Спустя полтора года, как я покинул Израиль. Моя девушка ничего про меня не знала, а я про нее. Но когда я с замиранием сердца позвонил ей, оказалось, что она ждала этого звонка. Мы воссоединились, но я предупредил ее, что мое путешествие еще не закончилось. Прошло два месяца...
Жизнь в монастыре
Итак, прошло два месяца. Тогда - а я рассказываю вам о событиях тринадцатилетней давности - буддизм меня еще увлекал, и я поехал на какой-то курс медитации в Европу. Европейский буддизм показался мне переработанным в духе нью-эйдж, а мне хотелось настоящего. Так я оказался в Тайланде, где провел полгода, но буддой не стал. Я все еще был «кем-то».
Так, на чем мы остановились? На Тайланде. Сначала я просто шатался там, как все туристы. Поплавал с аквалангом, посетил десятки известных монастырей. Убедился в том, насколько сомнительное удовольствие быть туристом и решил пожить в лесных монастырях. Первый был огромным. Сюда возили автобусы с туристами. В монастыре жили две сотни монахов и была большая библиотека. А люди типа меня, увлеченные идеями буддизма, жили в небольших домиках, разбросанных по лесу. Я занял один из них и начал ходить на лекции. Справа от меня обитал молодой канадец, слева – парень из Австралии. Прожив там месяц, я решил поехать в Лаос.
Здесь туризм тогда еще только начинался, строились первые домики для приезжих, и жизнь была совсем другая. В Лаосе я познакомился с двумя молодыми израильтянами и одним австриейцем. Неделю мы бродили вместе. Израильтяне оказались, как всегда, на высоте. В Лаосе, где все баснословно дешево, они торговались до изнеможения, а когда их начинали прогонять, еще и обижались. Такая забавная деталь. А вообще-то они были очень хорошие и веселые ребята, путушествовали после армии.
Из Лаоса я вернулся в Тайланд, но с другого конца, и направился в маленький лесной монастырь, который стоял на плотах. В нем жили всего два монаха, и попасть к ним можно было только на лодке. Я добрался до ближайшей к монастырю деревне и стал ждать. Когда монахи приплыли, я попросился к ним и провел у них месяц. Они сказали, что едят раз в день, а я могу брать у них пищу в любом количестве когда захочу. Я решил, что тоже буду есть раз в день.
Утром мы отправлялись в плавание к деревне, жители которой давали нам что-нибудь со своего стола. В итоге набиралась лодка еды. Мы съедали не больше четверти, остальное я бросал рыбам. Они были счастливы: каждый день такое пиршество! Единственная моя обязанность в монастыре заключалась в мытье посуды. А поскольку нас было трое и ели мы всего раз в день, работа не обременяла. В Тайланде я подцепил какую-то лихорадку, от которой на коже образовалась незаживающая язва, оставившая отметину на всю жизнь.
Пришлось вернуться в Европу и серьезно лечиться антибиотиками.
Вскоре у меня возникло новое увлечение – друиды. И я автостопом перебрался из Франции в Англию по проложенному под водой. Там я провел три месяца, огибая Лондон по широкой дуге, чтобы меня не засосало в этом мегаполисе, как в свое время в Париже. Куда же я направлялся? Конечно, на фестиваль в Стоунхендж! Однако, в современных друидах я разочаровался, они показались мне ряжеными.
Из Стоунхенджа мой путь лежат в Гластонбери – небольшой городок в графстве Сомерсет, овеянный легендами, связанными с королем Артуром, крестоносцами и Святым Граалем. Он притягивал огромное количество людей религиозных конфессий. Я собирался там только переночевать, но неожиданно для себя застрял на три недели.
Городок произвел на меня странное впечатление. По улицам бродят хиппи. В одном месте кто-то гадает, во втором – ворожит, в третьем – заклинает. Здесь разложены магические камни, там кто-то делает хилинг. В городке есть Музей магии, и весь народ немного странный. Я не склонен к мистике, но неожиданно для себя почувствовал себя здесь очень комфортно. Все время на подъеме, дышится легко... Поднимаюсь в гору, а ощущение такое, словно спускаюсь с горы. Поехал в соседний город, и вдруг такая тяжесть, ноги подгибаются и полный упадок сил. Возвращаюсь в Гластонбери – прежняя легкость, снова прыгаю-бегаю, все нормально. Я понял, что начал привыкать к этому странному месту и немного испугался. Я же не собирался остаться здесь навечно!
В дальнейших путешествиях по Англии я прибился к буддистам, которые купили средневековый замок и перестраивали его в монастырь. У них я провел две недели: участвовал в медитациях, строил монастырь, после чего снова надел рюкзак и подался в Шотландию. Оттуда точно в «четверг из Ливерпульской гавани», как поется в песне, я отправился в Ирландию – благодаря дальнобойщику, который взял меня с собой на паром. Ему было положено иметь напарника, и я за счет его фирмы жил в каюте на двоих и прекрасно питался до прибытия в Дублин. В Ирландии я побродил по островам и в конце лета поехал к родителям в Германию, а оттуда – в Израиль, проведя в странствиях больше года. На сей раз мы с моей девушкой раз в несколько месяцев выходили на связь, и я сразу поехал к ней. Она надежно, как ей казалось, замотала мой рюкзак скотчем и засунула под кровать, чтобы я больше никуда не уезжал. А я пошел на курсы переквалификации, хотя уже в Англии понял, что хочу жить в России.
На сей раз мы решили ехать туда уже вместе. Позже я понял, что боязнь больших городов, жизнь в общинах и монастырях подводила меня к новому проекту, который мы с женой впоследствии осуществили, выстроив дом в лесу. А на тот момент, когда я вернулся из второго путешествия, мы с моей девушкой поженились, уехали в Питер, где у меня оставалась квартира, и начали вить гнездо. Родились дети – сначала сын, потом дочь, появления которых мы очень ждали. Но все это было лишь подготовкой к чему-то более важному.
На самом деле первый толчок я ощутил, когда мы, еще бездетные, поехали в августе на озеро, расположенное под Питером. Забыл сказать, у меня еще со времени работы в израильском министерстве были серьезные проблемы со здоровьем, доставлявшие мне мучения, но я с ними свыкся. И вдруг на берегу озера, где мы провели неделю, я впервые не почувствовал никаких симптомов старой болезни – как отрезало! И я подумал: вот бы здесь и остаться. Чистый воздух, озеро, лес, что еще нужно? О том, как здесь жить зимой, я тогда еще не думал. Но толчок был тогда.
Когда родились дети, я начал задумываться: «Какую жизнь я могу им предложить? Как у всех? Или что-то другое?» Я тогда работал в Питере в разных издательствах переводчиком художественной литературы, а попутно – благодаря хорошему английскому – был еще личным шофером у иностранцев.
Решение постепенно вызревало. Очередным толчком послужила встреча с милиционерами, которые остановили нас по дороге на юг. Мы ехали на машине к Черному морю, и у нас не хватало документа: жена, в отличие от меня, имела только израильское гражданство. Заплатив две тысячи рублей, я был счастлив, что легко отделался, хотя понимал, что лишь до следующего милицейского поста. Возвращаться? Но и там могут в любой момент остановить... И вдруг страх куда-то исчез: я понял, что внутренне свободен и уже ничего не боюсь. Когда ты что-то преодолеваешь в себе, мир поворачивается к тебе другой стороной. Больше у нас неприятностей в дороге не было. Но главное: я вернулся с твердым ощущением, что назад дороги нет, и мы пойдем своим путем. У меня созрел план – как.
Дом в лесу
Я давно хотел жить на природе, но не знал, с чего начать. Дело не в природе, на самом деле, а в осознании, кто ты такой и как живешь. Уход в лес - это создание наилучших условий, при которых мы сможем развиваться, чтобы прийти к некой целостности. Для начала я решил найти в природе никем не занятое место, которое нам с семьей подойдет, начать там обживаться и строить дом. Но один в поле не воин, ошибочно думал я тогда: хорошо бы создать общину единомышленников.
Была зима. Я разместил свой «манифест» в Интернете и стал ждать. Половина откликнувшихся меня ругали: «тебя выгонят, это незаконно, земля не может быть ничьей», «ты эгоист, подумай о своих детях», зато вторая половина одобряла: «молодец, это круто!», «мы с тобой, пацан!». Мне морочили голову многие, но когда я предложил своим виртуальным единомышленникам встретиться 5 мая, чтобы все обсудить и начать поиски места, никто из них не пришел.
Я взял несколько дней отпуска и вышел на трассу. Атостопом добрался до малозаселенных мест, где попутные машины встречались гораздо реже, просто свернул в лес и пошел в сторону озера. Берега его были частично заболочены, а там где посуше, кто-то уже – прямо на моих глазах - строился. Я встретил рыбаков, посидел с ними у костра. Рыбаки сказали: «Здесь ты пустого места не найдешь, тебе надо искать в Сибири».
Но я, вопреки пессимистическим прогнозам, продолжил путь и в километре от трассы, пролегающей за лесом, выскочил на какую-то опушку, поняв, что мы будем жить здесь! Обследовав берег, еще больше в этом убедился. Ни тропинки, ни окурка. Над озером скала совершенной - для постройки на ней будущего дома – формы. В нескольких метрах от скалы - удобный спуск к воде. Чуть поодаль - каменные глыбы фундаментов семи финских домов, сохранившихся с 1940-го года: прекрасные площадки для жилья будущих единомышленников и общинного дома. Забегая вперед, скажу, что ничего похожего я больше в жизни не встречал: это место словно ждало меня. И оно было идеально. Ближе к ночи я разложил на покрывающей скалу поросли мха, свой спальник, но от волнения никак не мог заснуть, понимая, что лежу на фундаменте нашего будущего дома.
Когда я сообщил жене, что место есть и мы уходим в лес, она обрадовалась и немного испугалась. На сборы ушло две недели. С полной машиной еды и необходимых вещей мы покинули Питер и направились в сторону финской границы.
Пару дней устраивали быт. Жена оставалась на опушке с детьми, а я таскал через лес тюки с вещами, ставил палатку, выкладывал на скале очаг. Воду мы пили прямо из озера. Вначале было боязно, но потом привыкли.
Есть такое выражение: обманывай себя до тех пор, пока это не станет правдой. Тогда мне казалось, что летом мы построимся, а зимой уже будем жить в доме. Однако осенью нам пришлось вернуться в город: мы ничего не успели. Я подумал: еще одна зима в городе, ничего страшного, зато будет время найти единомышленников и подготовиться получше.
Меня по-прежнему все пугали, что в озерном краю земля дорогая и нас оттуда все равно выгонят. Но я свято верил, что мы на правильном пути, со временем мир изменится, и в этом будет и моя доля участия.
Мой призыв в Интернете не остался незамеченным и «органами». Ко мне пришел какой-то парень, прикинувшись единомышленником, но я сразу «вычислил» его по вопросам, которые он стал мне задавать. Забегая вперед, скажу, что позже, когда мы продолжили строительство дома, там появился еще один человек «оттуда», но убедившись, что от нас не исходит никакой опасности, вполне удовлетворился этим и бесследно исчез, как и его предыдущий коллега.
Так, на чем мы остановились? А! В ту зиму нашлись двое необремененных семьей парней, которые, в отличие от меня, обладали хорошим строительным опытом и решили уйти в лес с нами. Мы с ними делали чертеж будущего общинного дом, думая, что сначала выстроим его, а потом остальное. Попутно пытались понять, какие инструменты нам могут понадобиться, ведь мы все собирались делать, как в старину, вручную, без электричества.
Следующим летом нас было уже шестеро, не считая временных помощников в образе наезжавших к нам друзей, и в том числе – из Израиля. Мужучины вставали в шесть утра и шли валить деревья: такое прореживание было лесу только на пользу. Дети играли в просторной палатке или резвились на природе. Жена занималась бытом и готовила на всех еду.
Пришло время таскать двухсоткилограммовые бревна на расстоянии километра, и вдруг дух у моих единомышленников начал падать. Я нервничал, поскольку связывал с этим проектом всю дальнейшую жизнь, чем только усугублял ситуацию. Под конец лета, когда бревна для сруба были готовы, община распалась: парни уехали, но при этом остались нашими друзьями. Я их понимал: тут ведь главное не дом построить – он не самоцель, а перестроить сознание и быть готовым жить не так, как живут другие.
Наступила зима. Мы сдали в аренду квартиру в Питере и сняли за бесценок избушку в десяти километрах от нашего места. Я мучительно думал о том, что бревна есть, но как я буду строить дом в одиночку? Правда, у своих бывших единомышленников я успел многому научиться - например, мы сложили печку из камней и выпекали на закваске хороший хлеб, - но этого недостаточно.
Зимой я времени даром не терял: читал специальные книжки, ходил по поселкам, интересовался у местных, как лучше рамы вставлять, подгонять кровлю, сажать картошку, поскольку мы собирались все выращивать сами. Всю зиму я покупал инструменты, преимущественно, старые, более прочные, в отличие от «новодела».
К лету мы вернулись на место. Как и в первое лето, снова одни. Я свято верил, что на сей раз мы успеем построить дом к зиме. Расчистив от мха скалу, промерил площадку. Потом натаскал с болота десятки мешков с мхом. Жена разрывалась между костром и срубом, который я начал ставить: помогала мне конопатить бревна.
Начались заморозки, дни стали короче, а дома еще нет. Надо хотя бы поставить крышу. А мы так за лето вымотались... Дети этого, конечно, не ощущали: им было хорошо, тепло одетые, они с утра до вечера играли, бегали по лесу.
Отправив жену с детьми в нашу прежнюю избушку в поселке, я каждый день ходил за десять километров на наше место: ставил крышу. Мне вызвался помочь один из бывших единомышленников, на тот момент безработный. Времени у него было навалом, и жить негде. Он поселился с нами в избушке. Теперь мы работали вдвоем и успели поставить крышу до снегопадов.
С весны я – опять в одиночку - начал достраивать дом. Купил металлическую печку, ванну, раковину, вывел от них наружу трубы, сделал дымоход. Посоветоваться было не с кем. Иногда приходилось изобретать, иногда решение приходило во сне. В какой-то момент мне стало даже неинтересно, как это делают другие, важнее было, как я сделаю то же самое сам. Мне казалось, что у меня реально начинает перестраиваться сознание, и я смогу передать свой опыт детям, а, может, и другим людям, убедив их, что можно прожить собственную жизнь взамен той, что навязана обществом.
И снова наступили заморозки, а с ними – решающий момент: заработает выстроенная мной интуитивно, а не по классическим канонам, печка, или нет? К счастью, заработала, и в середине октября мы с женой, вконец замерзшие, начали затаскивать вещи в свой двухэтажный и совершенно пустой дом. Затопили печку. Столько лет ждали, и вот, наконец, произошло...
Первое время спали на матрасах на полу, потом я поехал в Питер за мебелью. Чем хороша «Икея» - там все хорошо упаковано, даже диван. Поэтому я смог перевезти мебель по озеру в надувной резиновой лодке, превратив ее в плавающий грузовик. Тогда же я купил большой глобус. Мы с женой и наши дети о таком давно мечтали.
И все было хорошо, мы жили в настоящем раю, но чего-то не хватало... Тогда я этого еще в полной мере не осознал, но уже почувствовал.
…Человек сходит с оживленной трассы в лес. Находит место для будущего дома и строит его долгие три года. И вот цель достигнута. Они здесь одни. Вокруг только лес. Внизу плещется озеро. Сверху светят звезды. Мечта сбылась. Откуда же это ощущение, что самое прекрасное в мечте – это путь к ней. И нужно ли на самом деле человеку, чтобы сбылось его самое заветное желание? Не испугает ли его пустота, которая последует вслед?
Три года Михаил Шерман строил в лесу близ финской границы жилище для своей семьи. С наступлением четвертой по счету зимы с начала эпопеи, дом, наконец, был готов, двое взрослых и двое детей перешагнули его порог и закрыли за собой дверь. В первые дни наружу почти не выходили: так намерзлись за холодные осенние дни, что все время хотелось быть в тепле. Он столько лет ждал этого момента, и вот он наступил, но ощущения триумфа не было. Потому что в глубинах подсознания уже вызревал вопрос: а что дальше?
Жизнь в лесу
- О том, что в доме не будет ни электричества, ни Интернета, мы с женой договорились заранее. Воду брали из проруби. В лесу у нас расходы были небольшие, квартире в Питере приносила неплохой доход, и деньги постепенно накапливались. Я привозил из города книги, энциклопедии и разные деликатесы. В доме собралась хорошая библиотека и не переводилась красная икра. Зимой мы много читали, а с наступлением весны занялись разными посадками: что-то выросло, что-то нет, что-то съели дикие кабаны. О машине я начал забывать. Она стояла за лесом, недалеко от трассы. Ее потом угнали.
Вот так мы и жили в лесу. У нас была уйма свободного времени. Вставали когда хотели. Зимой вся работа состояла только в том, чтобы наколоть дров и принести воды. Летом мы целыми днями купались в озере, ходили за ягодами и грибами, принимали гостей. Часто друзья приезжали к нам со своими детьми.
Да, вот еще что! Мы договорились с женой, что не будем отдавать детей ни в какие учебные заведения: вырастут - сами определятся, а пока будем учить их сами. При том, что мы занимались только по желанию и не больше часа в день, старшая дочь к восьми годам уже свободно читала на английском. Дети писали без ошибок, умели считать, много читали. Забегая вперед скажу, что когда мы вернулись в Израиль, и сын пошел в первый класс, а дочь сразу в третий, обнаружилось, что они опережают своих сверстников по многим предметам.
Так, на чем мы остановились? На жизни в лесу. В какой-то момент мы поняли, что можем путешествовать автостопом всей семьей, и за два лета объездили побережье Черного моря, добрались до Байкала и Соловецких островов. Однажды подвернулся американский грузовик с двумя большими кроватями, где мы всей семьей еще и переночевали.
Обычно путешествия генерируют идеи. Но наступила зима, и я понял, что дальше Байкала уже не уехать, дети подросли и уже сами похожи на взрослых. Я чувствовал, что, поскольку с единомышленниками ничего не получилось, наш социум неполноценный, и надо менять концепцию. Я верил, что правильное решение придет. У меня родилась идея кругосветного пушествия всей семьей, но образ, как это сделать, почему-то не складывался. С Байкалом было проще: мы просто вышли на трассу и остановили попутную машину. А как пересечь вчетвером океан? Найдем ли мы яхту, которая будет готова взять нас всех на борт?
Я максималист, новая идея все не вырисовывалась и наступил кризис. В итоге мы пришли к выводу, что нам надо расстаться. Жена захотела вернуться в Израиль, где жили ее родители. А я думал о кругосветке, которое совершу уже в одиночку. Мы простились с женой в очередной раз, как мы тогда думали - навсегда. Она полетела в Израиль. А я вернулся в лес – проститься с домом, в который мы больше не собирались возвращаться. Эту часть рассказа я опущу, чтобы не огорчать свою семью. Скажу только, что сначала я вынес наружу свой рюкзак.
Аквастопом через океан
- Я вышел с рюкзаком на до боли знакомую грунтовку и поднял руку. Моя цель была – добраться до Гибралтара и наняться на какую-нибудь яхту. Но не доехав до Гибралтара я неожиданно для себя завернул в Марокко. Меня подбил на это водитель, которого я остановил на дороге в Испании. Он предложил мне погостить у него в Марокко. Решать надо было быстро: либо я еду и дальше с ним, либо за поворотом наши пути расходятся. И я поплыл на пароме в Марокко: с российским паспортом туда виза была не нужна. В места, где жил водитель-дальнобойщик, туристов не возили. В деревне мой новый приятель познакомил меня со всей родней, главами местной мусульманской общины, даже сводил в местную мечеть. Меня везде принимали замечательно, но когда начали уговаривать перейти в ислам, я понял, что пора уезжать. Проехав автостопом по Марокко, купил билет на паром и подался обратно, в Испанию.
Добравшись до порта, я сразу повесил объявление, что хочу наняться на яхту матросом. Через неделю мне позвонила пожилая пара. Их катамаран стоял под американским флагом. Супруги держали путь до Канарских островов и искали третьего, который будет стоять за них ночную вахту. Мы договорились, что я работаю за еду и билет на самолет до ближайшего острова, который они купят мне после прибытия на Канары.
Вся моя работа заключалась в том, чтобы по ночам сидеть в удобном кресле наверху и в случае чего будить капитана. Большую часть времени мы играли в покер и выпивали. Прибыв на Канары, я с моими новыми знакомыми еще два дня покатался на машине по острову Лансароте. Ландшафт там местами, как на Марсе, а в местном ресторанчике делают курицу-гриль прямо на вулкане.
Напоследок капитан купил мне билет на самолет до острова Гран-Канария и сунул небольшую сумму денег, о чем мы не договаривались.
Вскоре я понял, какую ошибку совершил, решив полететь на остров Гран-Канария. Здесь был самый большой порт, но и самая большая конкуренция. Потому что с концом сезона ураганов на Гран-Канария съехалось больше сотни таких же, как я, парней, со всего мира. А яхт было всего триста, и матрос нужен был, от силы на каждую тридцатую. Я провел там пять недель в глухой тоске. И другие тоже. Это ужасно выматывает, потому что надо где-то жить. В какой-то момент народ занялся сквотером, начали захватывать пустующие дома. Образовалось некое братство, своя субкультура. Но некоторые реально начали впадать в депрессию. От отчаяния даже пошли разговоры о том, что нужно построить плот из бутылок или угнать из порта какую-нибудь яхту.
Через пять недель мне, наконец, повезло. Я нашел яхту под немецким флагом, которая была готова взять меня и еще одного датчанина. На сей раз уже нам пришлось немного заплатить владельцам яхты. Немцы загрузились несколькими ящиками пива и всю дорогу выпивали. Условия были пожестче, чем на катамаране. Яхту болтало из стороны в сторону. Да и немцы были грубоватые. Капитан мог положить ночью на спящего матроса детали двигателя, который ему приспичило разбирать среди ночи.
Мы двигались в направлении островов Зеленого мыса. Через две недели прибыли в Кабо Верде, африканскую страну. Здесь был хороший порт, и в первый же день я нашел две яхты, готовые взять меня на борт. Мне даже пришлось выбирать, с кем пересечь океан – с бельгийцами или англичанами. Я выбрал бельгийский катамаран, соблазнившись комфортом, а с англичанами мы потом еще встретились по ту сторону океана.
Неделю мы готовили катамаран к отплытию: запасались продуктами и водой. Нас было четверо: пожилой бельгиец, его родственник, я и еще один парень из Дании, тоже путешествующий аквастопом. Мы шли через океан две недели. Никаких особых приключений не было. Разве что в окно каюты иногда проникали летучие рыбы и плюхались на кровать, оставляя на простыне чешую. В пути мы, конечно, пили, но не злоупотребляли, в отличие от немцев, с которыми я добирался до островов Зеленого Мыса. Замечу, что в портах пьют гораздо больше, чем в пути.
На чем я остановился? А! И вот мы прибыли на Карибы. Я заплатил бельгийцам, которым нужен был матрос, только за еду. Туристы, в отличие от «аквастопщиков», нанимающихся матросами, платят за то, чтобы пересечь океан на чужой яхте, большие деньги. Если бы я был одним из них, мне пришлось бы заплатить бельгийцам не меньше пяти тысяч евро.
Я собирался податься с Карибских островов на материк, но тут у меня кончились те небольшие деньги, которые я взял с собой, оставив большую часть того, что у нас собралось за время жизни в лесу, семье. Моей части денег хватило на четыре месяца и на то, чтобы пересечь океан. К тому же я устал.
На Карибах я встретил контрабандистов, которые дали мне возможность подзаработать: я добирался вплавь до яхты, прибывшей с Ямайки, забирал часть груза, который нужно было доставить на берег в обход таможни. Яхта вставала всякий раз в другом месте, на приличном расстоянии от берега. Несколько раз я проделал этот путь успешно, но однажды вдруг почувствовал, что не могу выгрести к берегу. А яхта уже ушла. Я сражался со стихией почти сутки уже налегке, освободившись от груза. Иногда вдалеке проплывали рыбацкие лодки, но моих криков никто не слышал. Меня жгло солнце, морская вода разъедала кожу, я страдал от жажды, мечтая о глотке прохладного пива,. Временами я на мгновения отключался, болтаясь на воде, и приходил в себя, когда волны начинали меня захлестывать.
На исходе суток, что я провел в море, начались галлюцинации. Мне привиделась лодка, в которой я гребу руками, как веслами, а вода почему то цвета ртути, странно упругая, и берег то приближается, то удаляется от меня. Я подумал, что утонул и попал в ад для утопленников, которые обречены вечно болтаться на воде, лишенные возможности прибиться к заколдованному берегу. И вдруг я почувствовал, что коснулся ногами дна. Я выполз на берег, кое-как разогнулся и, шатаясь от усталости, пошел искать свою одежду. По дороге встретил темнокожих парней. А у меня вдруг приступ эйфории. Кричу им: «Ребята, я спасся!», а они мне: «Проходи, парень». Приняли за пьяного. Но когда я попросил глоток пива, охотно поделились. Только начав пить его, я почувствовал, что у меня все во рту распухло от морской воды.
Пройдя приличное расстояние, я нашел на берегу свою одежду и забылся сном на берегу. Утром меня оттуда прогнали – оказалось, это частный пляж. У меня все болело, не было ни гроша, виза давно просрочена. Хотелось где-то передохнуть, а, кроме того, избежать встречи с контрабандистами, чей груз я утопил в море. Лучшего места, чем полиция, я не нашел.
Полицейские не поверили, что я болтался в море почти сутки, сказали: «Ты бы утонул, тебя бы разъела морская вода или съели акулы». Но, видя мое состояние, принудительно, под конвоем, отправили в больницу, где я провел ночь под капельницей, а потом доставили в тюрьму для нелегалов - до выяснения обстоятельств. У меня отобрали ремень и шнурки, заперли в одиночной камере с зарешеченными окнами, кондиционером и санузлом. Забегая вперед, скажу, что я провел там месяц, после чего меня под конвоем депортировали в Израиль. Это было в феврале.
Лежа на железной кровати в одиночной камере, я очень скучал по семье, которую не видел целый год. Испытывал уже знакомое по прежним странствиям ощущение, что рука судьбы снова неодолимо приближает меня к Израилю, а не отдаляет от него. Может быть, дает еще один шанс? Я позвонил жене, и мы снова воссоединились, сняли квартиру. Поначалу я копал могилы на местном кладбище, потом работал на заводе, теперь временно безработный.
С тех пор, как я вернулся, прошло полгода, и снова я живу с прежним ощущением, что все не так.
В ожидании идеи
- И что же дальше? – спрашиваю я его.
- А вот вы мне скажите, что дальше? – отвечает он вопросом на вопрос. – Я построил в лесу дом, где мы жили, как в раю, не заботясь о заработках, с ощущением полной свободы. Я добровольно покинул этот рай, но мне не удалось убедить себя, что копать могилы лучше, чем жить в раю. Снова уйти в лес? Но это уже было, да и поздно. Дети уже выросли, привыкают к другой жизни. Тема путешествий, после того, как мы проехали семьей автостопом всю Россию, а я пересек «аквастопом» океан, тоже себя исчерпала.
У меня всегда было так много идей, а сейчас такое ощущение, что я иссяк. Может, я утратил веру в себя? Поехал недавно на север, нашел пещеру, медитировал там в одиночестве в надежде, что озарит. Жена ждет, что у меня появится новая идея, а она все не приходит. Я сейчас как чистый лист бумаги...
...Через несколько дней после нашей встречи я отправила Мише ссылки на свои статьи о людях, которые выбирали, как он, другую жизнь: уезжали в индейские племена, джунгли. Он не ответил. Может быть, уже снова был в пути?
УСТУПИТЕ ДОРОГУ СЛОНУ
Сойдите со слоновьей тропы и никогда не преследуйте льва. И вообще если уж вы попали в Африку, будьте добры – соблюдайте закон джунглей. Известный израильский путешественник Дан Болотин (далее мы будем называть его по кличке - Дан-Дан) испытал сие на своей шкуре. Этот удивительный человек гуляет по Африке без ружья; поднимается на горы в Гималаях в поисках снежного человека; месяцами гостит у аборигенов, обитающих в джунглях Эквадора и даже отваживается повторить путь знаменитой арктической экспедиции. В иные рискованные путешествия он берет с собой жену и трех маленьких детей, старшая из которых пошла в первый класс, а младшему исполнилось полтора года.
Помню, как узнав, что Дан-Дан собирается в суровое двухмесячное путешествие к Южному полюсу с двухлетней Эшель и четырехлетней Офек, я предположила, что Антарктика – не самое подходящее место для маленьких детей, на что Дан-Дан тут же отреагировал со свойственной ему прямотой: «Если ты готова присмотреть за ними, я готов их оставить на два месяца тебе». Встретившись с Дан-Даном позднее на юге, где простирается его ранчо, занимающее 1200 дунамов земли, я напомнила ему этот разговор. Он только что вернулся с Мадагаскара. Двумя месяцами раньше семья в полном составе, включая полуторогодовалого сына, путешествовала по африканской саване: спали впятером в одной палатке, оставляя снаружи большой костер для отпугивания местных хищников. И знаете, что интересно? Дан-Дан считает дорогу из Тель-Авива до аэропорта Бен-Гуриона гораздо опаснее африканской тропы, учитывая количество диких водителей, пренебрегающих всеми правилами.
Похоже, что он родился путешественником. Ну кто бы еще мог месяцами жить в джунглях с аборигенами, употребляя их пищу - кое-как зажаренное на костре мясо с неудаленными из него клоками шерсти и жил? Возможно, ему передались гены прадеда, который в 1902-м году выпустил в Палестине первую книгу, описывающую маршруты странствий по Эрец-Исраэль (предки Дан-Дана прибыли в на Святую землю из России в конце позапрошлого века).
Между прочим, он родился в Тель-Авиве, и все его детство прошло в районе Дизенгоф, где жили его родители. Конечно, центр Тель-Авива был тогда совсем не тот, что сейчас – гораздо менее цивилизованным, но его душа уже тогда рвалась на простор. Малчишка бродил среди песчаных дюн, выходил с местными рыбаками в море. В 12 лет родители отправили Дан-Дана в сельскохозяйсвтенную школу-интернат, оттуда он ушел в армию, где служил в спецподразделении по борьбе с террором. Ну а после армии начались его странствия по миру. В 1980-м Дан-Дан отправился на два года в Южную Америку. Вернувшись, пошел учиться в Тель-Авивский университет и стал обладателем первой степени по биологии. Затем снова отправился в длительное путешествие: пять с половиной лет провел в джунглях Амазонки, собирая материал о местных знахарях и лекарственных травах. В 1995-м Дан-Дан стал обладателем второй степени, написав уникальную работу о лекарственных травах, применяемых шаманами эквадорских племен. В том же году он основал небольшую компанию, организующую экзотические путешествия в труднодоступные места, которая просуществовала около шести лет. И еще он познакомился в 1995-м году в Намибии со своей будущей женой Лилах, тоже биологом, а кроме того, разделившую страсть Дан-Дана к приключениям – с тех пор они гуляли по всему миру уже вместе. Однажды Болотины, прочитав случайно попавшееся им на глаза газетное объявление, сорвались в Камерун, где провели четыре месяца, ухаживая за гориллами в тамошнем питомнике, который израильские любители природы создали в целях спасения погибающих животных. Готовясь к поездке в Камерун, Дан-Дан и Лилах провели в Израиле благотворительную акцию, собирая средства на лекарства для больных горилл, которые доставили по назначению. Кстати, слышали ли вы о существовании обезъян, у которых ДНК на 98 процентов совпадает с ДНК человека?
Когда старшей дочке Дан-Дана и Лилах исполнилось полгода, они взяли ее с собой в Гренландию – на остров Шпицберген, где прожили в течение полутора месяцев в эскимосском чуме на льду при двенадцатиградусном морозе.
А в 2003-м году семья прошла по маршруту неудачной экспедиции известного английского исследователя Антарктики Эрнста Генри Шеклтона, которая состоялась в 1914-1916-м годах. История невероятного мужества Шеклтона настолько потрясла Дан-Дана, что он решил повторить его маршрут, захватив с собой в опасное путешествие жену и дочек двух и четырех лет от роду: дочери большую часть времени должны были провести на судне. С малышками у супругов была всего одна проблема: негде было купить памперсы, приходилось экономить те, что мы захватили с собой из Израиля . Дан-Дан намеревался выйти в путь с того места, где судно экспедиции было затерто льдами и добраться до мыса, где похоронен Шеклтон, скончавшийся в 1922-м году от сердечного приступа на борту экспедиционной яхты, совершающей очередное путешествие к берегам Антарктики.
Вспоминая свое второе путешествие в Антарктику, Дан-Дан замечает, что и на сей раз без приключений не обошлось. Возглавляемая им группа из шести израильтян, пройдя десятки километров вдоль берегов Чили, неожиданно попала в страшную бурю. Экипажи моментально потеряли друг друга из вида. Связь не работала. Кругом ледяное крошево. Глядя, как его каяк поднимается с волнами на семиметровую высоту и падает в пучину, Дан-Дан уже не надеялся, что второй экипаж выжил в такую бурю, но упорно продолжал поиски. Вскоре на поиски израильтян вышли спасатели и местные рыбаки, но обнаружили их лишь на третьи сутки. К счастью, все обошлось.
…Им очень трудно усидеть дома, несмотря на то, что семейство давно покинуло Тель-Авив и обосновалось на природе – в живописнейших местах. Их семейная поездка в Ботсвану была не такой уж безопасной. Во-первых, поблизости протопали два слона: к счастью, палатка находилась в стороне от их тропы. Во-вторых, проснувшись утром, семейство обнаружило львиные следы: ночью хищник кружил неподалеку, но приблизиться не посмел, поскольку с наступлением темноты Дан-Дан разложил костер, который горел до рассвета.
Как он обходится без оружия в столь рискованных путешествиях? Просто старается все предусмотреть. Идешь в джунгли - захвати высокие сапоги от змей и сетку от насекомых. В Африке - не приближайся к реке – в ней могут водиться крокодилы. Укладываясь спать, оставляй на ночь хороший костер. В районе реки Амазонки - не суйся в незнакомые племена, среди них есть очень опасные, где убивают пришлых. Единственное путешествие, в которое Дан-Дан брал с собой ружье – арктическое, ведь в местах, где он и Лилах гуляли с детьми, водятся белые медведи.
…В Израиле найдется не так уж много людей, которые общались с настоящими шаманами. Дан-Дан провел в племенах аборигенов несколько лет. Он биолог, верит только в силы природы и биохимию мозга, и признает, что шаманы много знают о травах, джунгли для них - это большая аптека. Женщине-фармакологу, подхватившей в путешествии по Индии паразитов и страдавшей вздутием живота, израильская медицина помочь не смогла, а шаманы вылечили ее за один день стаканом травяного отвара. Но на их счет не стоит обольщаться. В процессе ритуала они обкуриваются легкими наркотиками и воображают себе, что выходят из тела и общаются с мертвыми, которые сообщают им, где у больного проблема. Иногда это срабатывает. Дан объясняет это эффектом плацебо. Однажды ему пришлось выпить специальный напиток с наркосодержащими веществами на церемонии посвящения, которую для чужака устраивал местный шаман. Ему тогда привиделся лес, но Дан-Дан решил, что это всего лишь галлюцинация и не более того.
Дан-Дан считает, что он производил на низкорослых и темнокожих аборигенов в джунглях Амазонки устрашающее впечатление со своими ростом под два метра, длиннющими волосами, огромной бородой, странным запахом (отпугивающая насекомых мазь) и мешком чудовищных размеров на спине. Дети, завидев его, тут же прятались от страха, приняв за нечистую силу. Это уже потом они висли на чужаке, наблюдая за каждым его движением. То, как он делал суп из кубика бульона, извлекал огонь из маленькой зажигалки, варил кофе в джезве с длинной ручкой было для них настоящим чудом! Дан-Дан обязательно давал жителям племени попробовать свою еду, фотографировал их полароидом и раздавал снимки. В иных племенах он жил подолгу и старался обходиться минимумом вещей, которые напоминали о цивилизации, ел ту же пищу, что и аборигены. К счастью, проблем с желудком не было, но только представь себе эти куски мяса с когтями и остатками шерсти животных!
Однажды, проплыв с местным проводником по Амазонке и добравшись до племени, жители которого делают себе огромные дырки в ушах, Дан-Дан по-настоящему испугался. Вдруг их окружили полуголые низкорослые аборигены с копьями четырехметровой длины. Они столи и молча смотрели на незваных гостей. Проводник, тем временем, куда-то исчез, а Дан-Дану неожиданно пришло в голову простое решение: он улыбнулся аборигенам (что может быть естественнее улыбки? это самое универсальное средство общения) и произнес несколько слов на их языке, которые уже знал: «мир, спасибо, успокойтесь, друг». Его повели к старейшине племени. Там же обнаружился и проводник. Впоследствии выяснилось, что аборигены испугались не меньше, чем Дан-Дан: со своим немалым ростом он выглядел на их фоне настоящим Гулливером.
…Дети обожают слушать истории о путешествиях отца по джунглям и по миру. Однажды на него бросилась огромная ядовитая змея, но Дан-Дан опередил ее, пустив в ход нож. Он отрезал змее голову, а туловище съел на ужин. В другой раз повезло меньше: после укуса бразильской мухи ногу раздуло, а когда рана затянулась, остался жуткий рубец. Пару раз Дан-Дан подхватывал малярию, попадал в наводнения, которые в джунглях особенно страшны.
Путешествовать с детьми – это совсем не то, что путешествовать в одиночку, считает Дан-Дан. На все начинаешь смотреть их глазами и замечать каждую мелочь. Дан-Дан выносит из недр жилища ящик, набитый детскими трофеями, привезенными из Ботсваны: зубы хищников, амулеты аборигенов, перышки диковинных птиц, камешки необычной формы.
Мы сидим на веранде, откуда открывается потрясающий вид на обрыв, по дну которого зимой устремляются стремительные ручьи. За обрывом есть место, куда дикие звери, обитающие в этих краях, ходят на водопой. Слева – кактусовая плантация, справа - питомник для диких животных и загоны для овец. Чуть дальше – оливковые плантации. Само же жилище сооружено из двух караванов, в которых в начале 1990-х жили новые репатрианты из бывшего Союза. Дан-Дан приобрел эти полуразваливающиеся караваны за небольшую сумму, отремонтировал, сделал пристройки – получился вполне симпатичный домик.
Диких животных привело в питомник Дан-Дана несчастье: одни потеряли родителей, других покалечили браконьеры, гнезда и норы третьих разрушили во время размежевания в Гуш-Катифе. Лилах выхаживает подранков, Дан-Дан обеспечивает их едой: одного только мяса приходится завозить ежемесячно 700 килограммов! Не говоря уже о фруктах и овощах. Лемуры, вараны, лисы и волки при приближении Дан-Дана становятся ручными и охотно идут с ним на контакт. Чего не скажешь о дикобразах, диких котах и орлах. Залечивших раны животных и птиц Дан-Дан выпускает на волю.