БЛОШИНЫЙ РЫНОК
Однажды на главной торговой улице Яффского блошиного рынка появился гроб. Не настоящий. Символический. Таким незамысловатым образом местные торговцы демонстрировали городским властям неминуемую смерть своих бизнесов, если те не понизят муниципальный налог. Впрочем, послаблений они так и не добились, зато стали главными героями вечернего выпуска новостей. История забылась, а рынок благополучно существует и по сей день. Оказывается, он настолько древний, что никто не может назвать точно даже век, не то, что год его возникновения. С названием проще: первоначально рынок носил имя одного из торговцев — то ли Цалахи, то ли Салахи, торговали здесь в те времена преимущественно одеждой. Позже стали привозить мебель. В старых матрасах и кушетках было полно блох, и рынок прозвали Блошиным. Впрочем, ответственность за правдивость легенды возлагаю на старожилов одного из самых достопримечательных яффских мест.
Магазинчики и лавочки здесь принадлежат в основном выходцам из Ирана, Турции, Болгарии и Румынии — в иных уже торгуют дети и внуки первых хозяев. Что же касается духанщиков*, то этот люд обновляется постоянно.
В отличие от тель-авивского рынка Кармель, здешние торговцы не стремятся объединиться по формальному признаку. За десятилетия, или века они так и не удосужились создать свой совет управления делами рынка. Когда «припекает», просто выбирают самых голосистых делегатов для переговоров с муниципальной администрацией и прочими властьимущими. Демонстрация протеста возникает стихийно, и участвуют в ней далеко не все владельцы магазинчиков и «духанов». Зато неформальная жизнь здесь бьет ключом. Когда у кого-то из торговцев выходит замуж дочь, женится сын или рождаются внуки, гуляет весь Блошиный рынок.
Интифада ударила по Блошиному ощутимее, чем по другим рынкам, потому что самую большую прибыль здесь традиционно давали арабы, скупавшие крупными партиями подержанные холодильники, газовые плиты, мебель и старые вещи (то, что на местном жаргоне именуется «шматес»). Торговцы с тоской вспоминают еще относительно недавние времена, когда арабы увозили закупленное на Блошином рынке грузовиками. Позже израильские арабы взяли на себя роль посредников, доставляя большие партии товаров с Блошиного рынка на контрольно-пропускной пункт «Эрез», где происходила их перегрузка на машины палестинских арабов. Затем и это стало невозможным.
Кстати, многие ошибочно полагают, что самые желанные покупатели на Блошином рынке — туристы, потому как именно они готовы выложить за особенную вещицу круглую сумму в «зеленых»*. Торговцы уверяют, что туристы и до интифады покупали здесь сущую мелочь, а больше приходили просто поглазеть и проникнуться местным колоритом.
- Они делают свои покупки в основном в Иерусалиме, приобретая освященные крестики и небольшие сувениры, связанные со Святой землей и библейскими местами, сувениры, которые умещаются в чемодан, — говорят мне старожилы Блошиного рынка. — Неужели ты думаешь, что турист захочет везти отсюда старинный шкаф или светильник?
Так что оставим туристов в покое. На втором месте (после арабов) по покупательной способности — молодые неимущие пары и студенты, которые бродят по Блошиному рынку в поисках недорогой мебели: здесь без труда можно найти приличный салон с журнальным столиком всего за 500-700 шекелей, шкаф и кровать за пару сотен. Третье место торговцы отводят работникам компаний хай-тек, покупающим приличные вещи под старину.
О «русских» на Блошином рынке говорят с уважением, хотя и не считают тех источником стабильного дохода торговцев. Уважают за то, что, по их мнению, «русская» алия оказалась самой жизнестойкой и достаточно быстро встала на ноги.
Торговцы знают о покупательских приоритетах «русских» и вычисляют наших соотечественников еще до того, как они заводят разговор о ценах. Один продавец, например, утверждает: «Русские» — милитаристы, сразу идут к полкам с оружием. Покупают старинные сабли, кинжалы, мечи». Второй торговец уверяет меня, что «русские» еще не зарабатывают на старинные светильники и покупают только стеклянные плафоны или другие недостающие части к своим разбитым лампам.
От «шматес» до антиквариата
...Раньше на Блошином рынке торговали исключительно старьем — мебелью, одеждой, обувью, предметами быта, — которое старьевщики собирали по всему городу и доставляли сюда. Теперь здесь можно найти все что угодно: и антиквариат стоимостью в несколько тысяч шекелей, и стоптанные туфли за два шекеля (и по сей день на Блошиный рынок тянутся бедолаги, нашедшие в мусорной куче кусок трубы или старую дрель, надеясь выручить за нее пару шекелей у местных духанщиков, торгующих «шматес».
…Пытаясь разобраться в «географии» рынка, выделяю несколько районов. Один из них, расположенный на периферии, называют «бухарским» — ибо сюда переместилась большая часть торговцев с «бухарского рынка», располагавшегося в районе стадиона «Блумфильд» и закрытого муниципалитетом.
Торговля тут начинается уже с шести утра. На земле расстилаются просторные полотнища, на которых раскладывают посуду, обувь, одежду, электроприборы, часы и разную мелочь. За право торговать здесь в течение дня каждый торговец платит муниципалитету налог за место.
Ави Хариш, назначенный муниципалитетом следить за порядком на рынке, вспоминает, как поначалу торговцы отказывались платить мзду — для них это было в новинку: на стихийно образовавшемся в свое время в районе стадиона «Блумфильд» "бухарском рынке" они никому не платили ни агоры. Однако городская служба действовала жестко: у самых строптивых торговцев конфисковывали товар или облагали их штрафом. Так, в спорах и стычках, утверждался новый порядок. Сегодня, по выражению Ави, все торгующие на «бухарском рынке» «дисциплинированны, как солдаты»: не только сами исправно платят налог за место, но и сообщают представителям муниципалитета о тех, кто пытается самовольно захватить территорию без предварительной оплаты.
На центральной улице рынка расположены магазины, торгующие старой мебелью и мебелью под старину, привезенной из Англии, Италии и других стран.
Авраам Атиас, владелец одного из престижных ныне магазинов, забитого под самую крышу завезенной из Англии и Индонезии псевдостаринной мебелью из дерева с красным оттенком, начинал свою карьеру на Блошином рынке в роли старьевщика, собирая в районе Бат-Яма старую мебель и перепродавая ее владельцам местных магазинчиков. Было это три десятка лет назад. Когда у Авраама собралась приличная сумма, он решил открыть собственный магазинчик. Постепенно бизнес пошел в гору, Авраам нанял рабочих, нашел компаньона, с которым начал возить мебель из других стран.
— Ты видишь, во что превратился Блошиный рынок? За утро в магазин заглянули всего три человека. Как будто Судный день растянулся на целую неделю, — сокрушается Авраам. — По пятницам здесь еще ощущается какая-то жизнь и царит прежний, милый сердцу балаган, а в будни все будто вымирает.
При том, что мебельных магазинов на блошином рынке пруд пруди, конкуренции между ними нет. Авраам объясняет это так:
— Мы тут все как одна семья, — отмахивается он. — Если старьевщик, собравший мебель где-нибудь в районе Дизенгоф или в Северном Тель-Авиве, приезжает сюда с полной телегой, мы просто «скидываемся» (здесь у каждого торговца есть право на «алте-захен»*), забираем у него все оптом шекелей за триста. Продаем все это за 500, а 200 шекелей делим между собой. Если же я заранее договариваюсь со старьевщиком, то все знают, что телега предназначается мне, и никто на нее не претендует.
…Параллельно главной, «мебельной», тянется улица, занятая магазинами, торгующими специальным оборудованием для ресторанов и кафе — печами, раковинами для мойки, машинами для приготовления чипсов и прочим. Разорившиеся владельцы ресторанов сбывают ставшее ненужным оборудование по дешевке торговцам на Блошином рынке. Те же, кто только собирается открыть ресторан, приобретают его здесь за полцены.
...На другой стороне улицы выставлен манекен, обряженный в форму английского солдата времен подмандатной Палестины. Чего только нет в развалах этого магазинчика: покрытые пылью пишущие машинки начала прошлого века — «Ундервуд» и «Ремингтон», гранаты-«лимонки», черные тарелки радиоприемников, деревянные фотоаппараты на высоких треногах... Просто глаза разбегаются!
Хозяин всех этих сокровищ тем временем листает страницы старого альбома с пожелтевшими фотографиями. Вздохнув, он протягивает альбом владельцу - неопрятного вида старику, и говорит с сожалением в голосе:
— Навряд ли мне удастся найти покупателя на ваш альбом. Фотографии плохо сохранились, почти ничего не видно.
Магазин Амоса Якоби, предки которого перебрались с Украины в Палестину в начале 1920-х, начинался с его страсти к коллекционированию старинных вещей. Амос собирал их с детских лет. Когда вырос, мечтал, что когда выйдет на пенсию, откроет антикварный магазинчик — просто для удовольствия, но однажды Амос спросил себя: «А зачем ждать до пенсии, когда это можно сделать уже сейчас?» Так и появился этот необычный магазинчик на Блошином рынке, который доставляет его владельцу огромное удовольствие. 80 процентов его покупателей — коллекционеры, 20 — дизайнеры или театральный люд, скупающий старые вещи в качестве реквизита. Остальные приходят сюда как в музей: здесь ощущается запах ушедших веков. Что же касается коллекции Амоса - он продолжает ее собирать. Более того, как одержимый,
вкладывает в нее большую часть заработанного, и она все разрастается и разрастается... А чтобы она не вытеснила его из дома, Амос переключился на коллекционирование миниатюрных вещиц. Таких, например, как действующий фотоаппарат размером в пять сантиметров.
…А вот еще одна колоритная лавочка, принадлежащую Цви Гольденбергу. Всю жизнь Цви занимался сельским хозяйством, пока не открыл на Блошином рынке магазинчик, арендующий театрам и киношникам разный реквизит — граммофоны начала прошлого века, старые швейные машинки и прочую утварь. Где он добывает эти раритеты? У Цви налаженная клиентура. Старики, переселяющиеся в дома престарелых, не хотят, чтобы дорогие им вещи оказались на свалке, и несут их Гольдбергу.
…Выходец из Ирана, Ицхак, почти полвека торгует на рынке старыми лампами и светильниками под старину. Он и дома предпочитает окружать себя старыми вещами. («Старые вещи очень добротные, прослужили кому-то лет 100, а качества не утратили, не разваливаются, как фабричный ширпотреб»).
Ицхак очень привязан к Блошиному рынку (его отец тоже торговал здесь) и ностальгирует по прежним временам. Многие старики, державшие «духаны», поумирали. Их место заняли дети. («Этот рынок хорош тем, что здесь всем находится место — и старьевщикам, и антикварам»).
Кража краже рознь
Иные считают, что если квартиру обокрали, стоит поискать пропавшие вещи на Блошином рынке. Так ли это?
Полицейский Давид Комеди, ответственный отвечает за район Блошиного (иными словами, участковый), не исключает того, что краденые вещи могут обнаружиться здесь, поскольку рынок специализируется на продаже подержанных вещей. Более того, он регулярно получает из полиции информацию о разыскиваемых вещах и пытается отыскать их здесь. Давиду удалось обнаружить немало краденого и даже партий товаров (обчищают не только квартиры, но и магазины, склады). Если кто-то продает новые вещи в фабричной упаковке, не имея квитанции оптовиков на их приобретение, и затрудняется объяснить, каким образом к нему все это попало, полицейский тут же начинает расследование. Нередко к нему обращаются и местные торговцы, страдающие от краж и взломов. Но самое неприятное явление — взломы машин, припаркованных на периферии рынка. Пока владельцы машин прогуливаются по рынку, яффские наркоманы разбивают стекла или ломают замки, вытаскивая из салона все, что попадется под руку.
Местные торговцы не ввязываются в истории с краденым, предпочитая покупать у проверенных старьевщиков, собирающих вещи на улицах, а не у кого попало. Глаз у старожилов рынка наметанный, и обычно они чувствуют, когда им пытаются сбыть краденые вещи.
В пятницу, в самый базарный день, мне показали, где разыскать самого старого торговца Блошиного рынка (или, по крайней мере, одного из таковых). Зовут его Берто, он торгует здесь с малых лет и всем известен.
— Я ужасно зол! — с ходу выпаливает старик. — У меня просто нет настроения говорить сейчас об истории рынка. Я весь на нервах. Весь на нервах! — снова и снова повторяет он.
—.Что случилось, Берто? — спрашиваю его. — Я могу помочь?
— Кто мне может помочь? — отмахивается он. — У меня только что украли старую вещь, которая тянет на тысячу шекелей. Отвернулся на минуту — а ее уже нет.
Вот вам и финал рассказа о кражах на рынке...
Война за тротуары
Старожилы вспоминают, что когда-то на рынке царил настоящий беспредел: торговцы старыми вещами, не имеющие собственных магазинов и «духанов», оккупировали тротуары и проезжую часть, из-за чего образовывались чудовищные пробки. Повозки с запряженными в них ослами или лошадями, кучи тряпья, колченогие кушетки, драные матрасы
— чего здесь только не было! Муниципальные службы с помощью полиции потеснили старьевщиков в специально отведеннык для них места, но война за тротуары длилась довольно долго. Что же касается «бухарского рынка», для него сделали исключение. Зачем портить удовольствие тем, кто любит порыться в разложенных на земле вещах?
* «духан» - торговый лоток
* «зеленые» - доллары
* «альте-захен» (идиш) - старые вещи
КРУГОВОРОТ ВЕЩЕЙ В ПРИРОДЕ
Мне рассказали несколько историй. Трогательных до слез. Все они были связаны с одним и тем же местом — тель-авивским антикварным рынком.
Уцелевший альбом
Первая была о старике, все близкие которого были уничтожены в Катастрофе. У него не осталось от них ничего — ни одной вещи и ни одной фотографии. Воспоминания о родных старик хранил в своей памяти, он прекрасно помнил их лица, голоса и улыбки: до того, как в Европу пришла беда, у этой многочисленной семьи была хорошая жизнь и много поводов для радости. Старик любил старые вещи — они напоминали ему о том единственном времени, когда он был по-настоящему счастлив. Он мог часами ходить по этому рынку, перебирая потрепанные книги и разглядывая чужие фотографии из старых альбомов. Однажды он обнаружил в развалах букиниста знакомый переплет, и сердце старика от волнения забилось — то был чудом уцелевший фотоальбом его близких, каким-то невероятным путем добравшийся до Израиля, может, для того, чтобы обрести своего настоящего владельца — единственного человека из большой семьи, кому удалось спастись.
Жизнь после смерти
История вторая начиналась заурядно: некто, представившись коллекционером, предложил антиквару, торгующему на Дизенгоф старыми документами, прийти к нему домой, чтобы оформить сделку о покупке довольно большого количества редких бумаг и фотографий, относящихся к периоду подмандатной Палестины и первому десятилетию существования еврейского государства. Антиквар пришел по указанному адресу, обнаружил табличку с названным именем и постучал в дверь. Перебирая бумаги и фотографии, он обнаружил, что на многих документах указано то же имя, что и на дверной табличке. «Так вы не коллекционер? Все эти документы ваши?» — спросил антиквар у владельца. «Да, мои, — ответил тот. — Поверьте, я достаточно богат, мне принадлежит в Израиле много домов, и я не нуждаюсь в том, чтобы зарабатывать на продаже старых вещей. Я обеспокоен другим — мне некому передать свое прошлое. Я знаю, что после моей смерти дети и внуки выбросят все в мусорный ящик — у них нет никаких сантиментов по поводу семейных реликвий. Поэтому я вас и позвал. Если вы возьмете свидетельства моей жизни, она продолжится и после того, как я умру, ведь кто-то купит эти документы для своих коллекций и будет так же бережно хранить их, как хранил их я».
Круговорот вещей в природе
Третья история была о тель-авивском старожиле, обнаружившем среди старых бумаг свой первый договор об аренде квартиры в Тель-Авиве. С тех пор прошли десятки лет, и человек этот не раз переезжал с квартиры на квартиру, но та была первой — именно в ней начиналась его тель-авивская жизнь. Он купил свой договор у антиквара за десять шекелей и, как рассказывают очевидцы, был настолько взволнован приобретением, что даже прослезился.
Документы антиквару приносят родственники умерших стариков, либо какой-нибудь коллекционер начинает распродавать свою коллекцию. Бывает и совершенная случайность: при сносе старого дома рабочий обнаруживает папку с бумагами и обращается к знатокам древностей, чтобы узнать, какова ее ценность. Вот так происходит круговорот вещей в природе, и чье-то прошлое попадает на прилавок к антиквару, а уж оттуда — в чью-то частную коллекцию.
С чего все пошло
Идея создать в Тель-Авиве рынок наподобие тех, что можно встретить в Европе, принадлежит работнице муниципалитета Ядиде Бар-Цви и коллекционеру Бени Йерухаму, который вот уже в течение многих лет собирает заводные игрушки, изготовленные из жести. Оба считают муниципальный проект муниципалитета успешным. Антикварный рынок превратился в одну из интереснейших достопримечательностей города, его посещает, множество людей. Иные проводят здесь по полдня, разглядывая старые вещи. У коллекционеров появилось наконец место для встреч, обменов, покупки и продажи экземпляров из своих коллекций. Многие антиквары торгуют здесь редкими книгами, историческими документами, газетами и журналами, выходившими в Израиле много лет назад. Например, известный коллекционер и букинист Игаль Барон привозит сюда каждую пятницу книги, которые не увидишь в библиотеках, — они из частных собраний людей, давным-давно приехавших в Израиль из разных стран.
Рынок
…Антикварный рынок делится на две части: собственно антикварный и комиссионный, где торгуют подержанной одеждой. Однажды утром в комиссионном отсеке рынка объявился пожилой репатриант с целым фургоном скарба. Он собирался покинуть страну и решил распродать все, что имел, пусть даже за гроши. За четыре часа все содержимое фургона было куплено на корню — до последней ложки.
...На одном из столов - миниатюрный ткацкий станок, на котором, оказывается, можно ткать, на другом — столь же скромных размеров пожарная машина - игрушка позапрошлого века. Тут же фарфоровая, времен британского мандата, посуда с фирменными клеймами. На другом столике обнаруживается целый арсенал - заржавленные мечи, тяжелые револьверы, сверкающие сабли. А вот - штык от русской винтовки Мосина. Раны, нанесенные им, не заживали, из-за чего винтовку позже объявили неконвенциональным оружием. Рядом - парабеллум. Единственное в мире огнестрельное оружие, у которого гильзы при выстреле летят не в правую, а в левую сторону.
…Антикварный рынок, в отличие от других тель-авивских рынков, очень тихий: здесь не услышишь ни криков зазывал, ни шумных споров. Многие собиратели приходят сюда просто для того, чтобы встретить себе подобных и пообщаться. Главный интерес здесь не денежный. Тут есть свои завсегдатаи. Например, бывшая американка Эрика, давно живущая в Израиле, приходит сюда по пятницам и неизменно возвращается с каким-нибудь трофеем. Эрика не коллекционер, просто она любит старые вещицы и украшает ими свой дом — вот и сегодня уже успела приобрести деревянную подставку для карандашей, изготовленную в позапрошлом веке. Однажды Эрике удалось обнаружить здесь целую коллекцию американских миниатюр 1930-х годов, которую она тут же всю скупила.
Коллекционеры
Про коллекционеров ходит множество историй. Это совершенно особый мир, в котором кипят нешуточные страсти, доходящие порой до навязчивого состояния. Так, жительница Тель-Авива, которая из-за отчаянной потребности к собирательству всевозможных антикварных вещиц, вынуждена была продать свою большую квартиру и снять недорогое жилье. Она продолжает приобретать антиквариат, который хранится у нее по всем углам в мешках, — места для него уже нет.
Еще одна курьезная история, поведанная мне антикваром Мати Сааром, связана с адвокатом, помешанным на японских безделушках, на которые он тратит все свое состояние. Его дом уже напоминает склад, а он все продолжает и продолжает их покупать. Однажды Мати решил разыграть своего постоянного клиента и выставил на прилавок ширпотреб в японском стиле. Тот, увидев вещицу, загорелся: «Это японская вещь? Сколько ты хочешь за нее?» — «Она очень дорогая», - Мати назвал совершенно нереальную цену. Адвокат словно помешался, умоляя торговца хоть немного сбить цену: «Я очень хочу эту вещь!» Саару стало неловко, он признался, что настоящая цена безделушки — пара шекелей. На адвокате лица не было. Мати пожалел о своем жестоком розыгрыше.
Антиквары
Через этот рынок проходит много любителей антиквариата и туристов из разных стран. Коллекционеры готовы выложить за интересующую их вещь сотни долларов. Так что жить с этого ремесла можно, а разбогатеть — вряд ли: торговля фалафелем считается в Израиле более прибыльной. Просто большинство из антикваров — сами коллекционеры, и этим многое объясняется. Работа с древними вещами просто доставляет им удовольствие.
Как заявляет Яаков Дац, анктиквар с 30-летним стажем, владеющий пятью языками, этому ремеслу невозможно научиться в университете — его постигаешь благодаря интуиции, жизненному опыту и знаниям, почерпнутым из разных источников, в том числе и от людей. Прежде Яаков держал лавки древностей в разных израильских городах. Потом перебрался на антикварный рынок в Тель-Авиве. На прилавке Даца множество интересных вещей. Например, коврик с вытканными на нем портретами братьев Кеннеди, изготовленный в Америке после убийства Джона Кеннеди; шестидесятилетней давности фонарь с винного завода «Кармель Мизрахи»; газеты, выходившие в Палестине в 1930-х годах. Когда к Якову попадает какая-либо вещь, он не спешит с ней расстаться. Сначала пытается все о ней узнать, ищет аналоги… Существует множество разных источников, и процесс поиска доставляет антиквару огромное удовольствие. Но вот исследование завершено, результаты получены - теперь я знаю об этой вещи все и с ней уже не жалко расстаться.
Вышеупомянутый Мати Саар, в прошлом работник компании «Эль-Аль», долгие годы собирал коллекцию нэцкэ и редких книг. Получив инвалидность, вышел до срока на пенсию и стал торговать древностями, открыв магазин на Блошином рынке в Яффо, откуда впоследствии перебрался на антикварный рынок. И ни разу не пожалел об этом: сюда приходят покупатели, которых не увидишь на Блошином рынке: коллекционеры очень высокого уровня, настоящие специалисты в своей области. Кроме того, здесь постоянно крутятся знаменитости — актеры, телезвезды, журналисты. Себя Мати относит к породе сумасшедших, которые способны каждую пятницу тащить на себе в центр Тель-Авива 20-килограммовую печатную машинку «Ремингтон» начала прошлого века. Может быть, и на нее в конце концов найдется свой любитель.
РЫНОК КАРМЕЛЬ
На рынок Кармель, расположенный в самом сердце Тель-Авива, устремляются кто за чем: политики - за голосами, малоимущие - за дешевизной, а прочие - за остротой ощущений, потому что жизнь здесь по-прежнему бьет ключом, невзирая на интифаду, безработицу и экономический спад. Правда, в дни терактов и на рынке становится потише - горе стирает улыбки с лиц, не слышны напевные крики зазывал, никто не приплясывает за прилавком, не вступает с покупателями в перепалку.
Вот уже несколько лет не могу забыть один эпизод: на непривычно безлюдном рынке раздается истошный женский крик. Немолодая женщина рвет на себе волосы, ее горю нет предела. Торговцы мигом окружают ее, кто-то гладит женщину по голове, кто-то кладет руку" на плечо: «Успокойся, мать, во всех семьях сейчас такое горе. Ты не одна...» (в тот день страна погрузилась в траур после крушения двух вертолетов, унесших жизни семи десятков солдат). А женщина разражается новыми криками: «Деньги! Мои деньги...» (оказывается, ее горе связано с пропажей кошелька). Пространство вокруг нее мгновенно пустеет. «Что же ты, мать, - укоризненно произносит один из торговцев, возвращаясь за прилавок, - сегодня есть более серьезный повод для слез».
Рынок Кармель - это модель нашего государства, чуткий сейсмограф, мгновенно реагирующий на происходящие события. Иногда мне даже кажется, что эта модель в чем-то совершеннее нашего государственного устройства. Здесь присутствуют тот самый плюрализм, терпимость к чужому мнению, которых порой не хватает в нашей израильской жизни. «Духан» (по-русски - «лоток», по-арабски - «баста») ортодоксального еврея Яакова Османа соседствует с некошерным магазином, торгующим свининой («Страдаю, конечно, от такого соседства, - говорит Яаков, собираясь устроить перерыв для молитвы в расположенной неподалеку синагоге, - но что делать. У каждого свой способ заработать себе на хлеб»). Председателем совета рынка избран израильский араб, в прошлом житель территорий, Нашат Хусейн (он же в течение нескольких лет отвечает за безопасность рынка).
Во все времена на рынке Кармель уживались представители разных народов и вероисповеданий. Доступ сюда был открыт всем желающим торговать. То же самое происходит и сейчас, невзирая на ситуацию. Кстати, южная часть рынка носит название «Газа» (когда-то здесь торговали одни арабы, теперь - все вперемежку). В отличие от палестинской Газы, кармельская «Газа» не воюет со своими соседями. Более того, когда несколько лет назад тель-авивский муниципалитет решил потеснить с привычного места «Газу», запланировав построить на ее месте центр общественно-культурного назначения, на защиту «Газы» поднялся весь рынок Кармель.
***
12 лет назад Давид Г., репатриировавшийся в Израиль в 70-е, любил устраивать десятиминутки для своих литературных сотрудников (я в те времена была в их числе), помогавших ему издавать вкладыш на русском языке для газеты «Едиот ахронот», и рассказывал о замечательных личностях Израиля. Мне запомнилась из Давидовых рассказов колоритная деталь: «У ребят с рынка Кармель - вот такие сердца», - для наглядности Давид разводил руками во всю ширь. Спустя 12 лет я снова слышу эту фразу про «широкие сердца ребят с рынка Кармель». Только произносит ее уроженка страны Мейталь Лааби, секретарь совета рынка.
Я узнаю от Мейталь, что раньше, когда терактов было не так много, торговцы с рынка Кармель сами разыскивали малоимущие семьи, потерявшие кого-то из близких, и предлагали им свою помощь: везли семье, исполняющей поминальный обряд, продукты, деньги (собирали с миру по нитке - каждый духанщик давал сколько мог). И это было очень кстати, потому что в те времена еще не существовало хорошо отлаженной системы государственной и общественной помощи пострадавшим от террора. Теперь, когда заработки на рынке Кармель упали, а пострадавших стало слишком много, торговцы оказывают помощь лишь в тех случаях, когда за ней обращаются сами малоимущие семьи, потерявшие сына-солдата или родственники погибших в теракте.
В начале 1990-х, когда в Израиль хлынула большая алия, торговцы тут же отреагировали на это знаменательное событие, организовав по пятницам бесплатную раздачу овощей и фруктов для репатриантов (позже рынок «абсорбировал» новоприбывших, предоставив им в аренду магазины и «духаны». Кстати, к выходцам из стран СНГ - и к покупателям, и к тем, кто торгует нынче на рынке, - у старожилов рынка традиционно хорошее отношение, некоторые из них даже начали осваивать русский язык. «Русских» любят за трудолюбие, интеллигентность, доброжелательность и умение решать конфликты без крика). Нынче рынок Кармель подкармливает всех малоимущих -от пенсионеров до иностранных рабочих, выставляя по пятницам в конце дня на землю ящики, откуда те могут брать овощи, не платя за это ни агоры.
***
Между прочим, рынок Кармель отсчитывает свое второе столетие: сегодня здесь продают свой товар уже внуки первых торговцев, и таких семейных династий насчитывается полторы сотни.
На самом же деле дат рождения у рынка Кармель две. В 1903 году здесь появились первые торговцы, которые приезжали на лошадях и верблюдах, выставляли свой товар в картонных ко робках - прямо на земле, образуя таким образом торговый ряд по всей длине улицы. А в 1912-м Артур Рупин (руководитель сионистской поселенческой деятельности в Эрец-Исраэль, способствовавший приобретению земель в разных районах страны) приобрел в районе будущего рынка Кармель земли, съездил в Россию и вернулся оттуда в 1914 году с группой «русских», которые выкупили у него эти участки на тех условиях, что в нижней части своих будущих жилых домов они откроют магазины или «духаны». Так что мы можем с полным основанием утверждать - первыми владельцами торговых точек на рынке Кармель были выходцы из России.
Известен и такой факт: во время Войны за независимость под многими «духанами» рынка располагались тайные склады оружия.
За всю историю рынка Кармель его торговцев не раз пытались отсюда потеснить (первая попытка была предпринята властями подмандатной Палестины), но всякий раз тем удавалось отстаивать это хлебное, столь удачно и выгодно расположенное место. И в настоящее время продолжается, как выразилась Мейталь Лааби, «тихая война» против муниципальной идеи потеснить южную часть рынка, а на ее месте разместить центр общественно-культурного назначения. Торговцы намерены отстаивать свои позиции до победного конца.
***
В 1999 году на рынке Кармель произошла настоящая революция - впервые был избран совет, в который на добровольных началах вошли представители пяти секторов рынка (вещевого, мясного, «Газы» и двух центральных). С торговцев было снято бремя «дани» (регулярных взносов в кассу совета рынка), а председатель совета и его члены стали руководить рынком, не получая за это никакой мзды.
Раньше, как объяснили мне Мейталь Лааби и Нашат Хусейн, существовала система взимания взносов с каждого торговца (поначалу она была оправданна, так как на эти деньги, например, нередко нанимали адвоката, чтобы отстаивать права того или иного торговца, чей «духан» местные власти собирались ликвидировать или перенести), но потом, как водится, начались злоупотребления. Зарплаты членов совета достигали 7-8 тысяч шекелей в месяц, нередко деньги из кассы рынка шли в чей-то карман, а не на общее благо, и с этим решили покончить одним махом. («Впервые у нас такой совет, который невозможно купить или использовать в чьих-то корыстных интересах», - с гордостью произносит Мейталь.) Единственная мзда, которую торговцы сегодня платят, это земельный налог («арнона»), причитающийся муниципалитету. Налог этот довольно высокий - раз в два месяца от 700-800 шекелей до нескольких тысяч (зависит от размеров торгового места).
В 1999 году в избранный демократическим путем совет вошли по два представителя от каждого сектора рынка. При этом никому из торговцев не возбраняется приходить на заседания совета, если там рассматривается проблема, в решении которой он может принять участие. Чем занимается совет рынка? Лоббированием интересов торговцев, имеющих здесь лотки и магазины. Решает проблемы, связанные с ремонтом тротуаров, стоков (вместе с муниципалитетом); занимается вопросами обеспечения безопасности (вместе с полицией и службой безопасности); следит за соблюдением санитарно-гигиенических норм (недавно совет изгнал с рынка Кармель торговца, получившего контейнер с мясом в ночное время и оставившего его до утра на улице, а не в холодильнике); за соблюдением правил торговли (торговца, обвесившего покупателя, заставляют компенсировать ущерб) и норм поведения на рынке (торговцев убеждают в том, что они должны проявлять особую чуткость к «русским» покупателям, не владеющим ивритом). Цены на продукты совет не контролирует, и это нормально для свободного рынка, где, кстати, можно найти все что душе угодно - от «экологических» овощей, выращенных без добавок и продающихся втрое дороже, до овощей по бросовой цене - шекель-полтора за килограмм.
Члены совета рассказали мне, что несколько лет назад рынок пережил тяжелые времена в связи с серией ночных взломов «духанов» и магазинов и краж у покупателей. Офицер полиции Ури Бар-Пайон, курироваший в то время район рынка, и Нашат Хусейн, отвечающий за безопасность, навели здесь порядок буквально за полгода, сумев мобилизовать на борьбу всех торговцев и жителей близлежащих домов. В результате войны, объявленной «всем миром» миру криминальному, были арестованы и отправлены в тюрьму 300 преступников, после чего взломы и кражи прекратились, а уцелевшие воровские шайки перебрались в другие места.
***
Политические пристрастия рынка Кармель находятся в прямой зависимости от того, выполняют ли политики обещания, которые звучат на их встречах с торговцами в предвыборный период (имею в виду обещания, непосредственно касающиеся жизни и благополучия рынка). Здесь помнят каждое слово, каждый посул. Биби Нетаниягу до сих пор не могут простить одного невыполненного обещания, а за Арика Шарона в свое время были готовы идти в огонь и в воду - за то, что он обещание свое как раз выполнил. Члены совета уверяют меня, что на 90 процентов рынок Кармель склоняется вправо и к центру, проявляя при этом терпимость к левому меньшинству.
***
Естественно, не могу обойти тему взаимоотношений торговцев с бездомными, обитающими по соседству с рынком и кормящимися за его счет. Члены совета при поддержке полиции делают все возможное, чтобы удалить бездомных от рынка.
- Нам искренне жаль этих людей, - говорит Мейталь, - но какой пример они подают нашим детям (как я уже говорила, дома многих торговцев расположены по соседству с рынком и на его территории) - Тем из них, кто встает на путь исправления и уходит с улицы на съемные квартиры, мы охотно помогаем, - продолжает Мейталь. - Владельцы лотков дают им возможность подработать.
...Но и то, что многие духанщики по-прежнему используют дешевую рабочую силу (бездомных, алкоголиков) при разгрузке грузовиков, зная, что те зарабатывают на бутылку, - факт, не нуждающийся в доказательствах. Я вижу подобное на рынке Кармель не первый год.
***
Нашат Хусейн, вышеупомянутый мною нынешний председатель совета рынка, на Кармеле уже давно. Первые три года был наемным работником, потом приобрел собственный лоток по продаже оливок, солений и растительного масла. Работает по 12 часов, чтобы прокормить 20 членов своей семьи (у Нашата 15 детей).
Авиталь Бен-Цион живет и работает (магазин и жилье его находятся в одном доме) на рынке Кармель 41-й год. Его бизнес - чай, кофе, собственноручного приготовления соленья, а также и резные скульптуры. Заработок - символический. («Я просто люблю это место. Здесь мой дом, мои друзья»). По пятницам в магазинчике Бен-Циона собирается кармельский люд, чтобы пообщаться за чашкой ароматного кофе. А приглашенный Авиталем органист играет любимые посетителями этого местечка израильские мелодии.
Бен-Цион Якупов, представляющий в совете мясной сектор рынка, держит на Кармеле магазин уже в течение полувека. Его отец, выходец из Бухары, когда-то торговал в районе тель-авивской бедноты Шхунат ха-Тиква. У самого Бен-Циона пятеро детей. Живет в районе Кирьят-Шалом. «Заработки уже далеко не те, что были, но, слава Богу, мы здоровы, работаем, жизнь продолжается»).
Мейталь Лааби девять лет проработала в муниципалитете, ушла оттуда в конце 90-х. Живет в квартале, непосредственно примыкающем к рынку Кармель. Мейталь составляет от имени совета рынка письма в разные инстанции - от кнессета до муниципалитета, добиваясь улучшения условий торговли и решения возникающих проблем. («Для многих из этих людей рынок Кармель не только источник семейного дохода, но и образ жизни. Иные пенсионеры держат здесь лоток, чтобы не сидеть дома, умирая со скуки. Я уже не говорю о тех, чьи отцы и деды торговали здесь в течение десятилетий, передав им в наследство лоток или магазин. Разве можно сдвинуть их с этого места?»)
***
О рынке Кармель ходит немало легенд. Будто бы за место здесь надо платить не менее пятидесяти тысяч шекелей. Будто бы торговцы, одетые столь непрезентабельно, на самом-то деле являются владельцами вилл в Герцлии-Питуах, ибо Кармель - самая хлебная территория во всем Тель-Авиве.
В действительности все обстоит совсем не так. И если в лучшие времена с одного «духана» кормилось несколько семей, то ныне, по признанию членов совета, иные торговцы едва сводят концы с концами.
Что же касается условий, на которых рыночное сообщество допускает нового торговца, то они предельно просты: прилавок или магазин здесь можно арендовать у его владельца на неделю, на месяц или на более длительный срок. Сумма арендной платы зависит от того, насколько удачно расположен лоток и насколько благоприятны для торговли данный сезон года и экономическое положение в стране. А потому и разброс арендной платы очень большой - от 400 до 4000 шекелей в месяц. На неделю лоток снимают обычно те, кто хочет быстро распродать партию какого-нибудь товара.
Знаменательно, что и в периоды экономического спада, пустых «духанов» на рынке нет: одни торговцы уходят, а на их место тут же приходят другие. Рынок Кармель по-прежнему, вопреки всем трудностям, «кормит» около 20 тысяч человек - торговцев и членов их семей (в базарный день здесь торгует до 700 лотков и магазинов).
Теперь о пресловутых виллах в Герцлии-Питуах. Торговцы живут преимущественно в районе Большого Тель-Авива (немалая часть - в домах, расположенных на прилегающих к рынку улицах). Труд их, без преувеличения, каторжный. Два-три раза в неделю им приходится вставать в три часа утра, чтобы получать продукцию на оптовом рынке. С шести утра и до семи вечера они на рынке. В хамсин, в дождь, под открытым небом, летом - без кондиционера, зимой - без обогревателя. Своим детям они, по их собственному признанию, желали бы иной судьбы - выучиться на врача или адвоката.
ШХУНАТ ХА-ТИКВА
Мое первое знакомство с районом Надежды (именно так звучит название этого места в переводе на русский, но далее мы будем называть его привычным именем Шхунат ха-Тиква) состоялось несколько лет назад, в престижном районе Северного Тель-Авива, где я в течение часа безуспешно пыталась найти водителя, который поменял бы мне проколотое колесо.
Мимо проносились серебристые «Тойоты», темно-синие «Вольво», белые БМВ — ни один не притормаживал! Когда надежды уже не осталось, рядом остановилась видавшая виды рабочая машина-тендер, на верху у которой виднелась заляпанная краской стремянка. Двое парней в течение считанных минут поставили мне взамен проколотого колеса «запаску» и пожелали доброго пути. У меня невольно вырвалась фраза: «Вас мне просто Бог послал! Целый час не могла остановить здесь ни одну машину — все проезжали мимо. Что у вас здесь за район такой?» «А мы не отсюда, - ответили парни, - в Северном Тель-Авиве мы только ремонтируем квартиры, а сами из Шхунат ха-Тиквы».
Второй раз судьба закинула меня в ха-Тикву, когда редакция нашей газеты готовила спецвыпуск о детях, погибших в теракте на дискотеке «Дольфи». Именно в этом районе проживала семья Налимовых, потерявшая в этом теракте двух сестер – Юлю и Лену. Улица, где они жили, была не из центральных, но я нашла ее довольно быстро: адрес Налимовых в те дни был известен всем жителям района. Было ощущение, что в этот дом устремилась вся Шхунат ха-Тиква: двери квартиры не закрывались, комнаты были полны людей, говоривших преимущественно на иврите. Соседи, торговцы из ближайших лавочек, одноклассники погибших не оставляли убитую горем семью ни на минуту. В те тяжелые дни я побывала и в других семьях, потерявших детей в страшном теракте, но столь всеобщей поддержки и сочувствия жителей района, как в Ха-Тикве, не увидела нигде.
В третий раз Шхунат ха-Тиква напомнила о себе в ностальгическом рассказе человека, опекавшего заблудших подростков. Я хорошо запомнила его слова о том, что, несмотря на детство, проведенное в районе бедноты Ха-Тиква, кишащем наркоманами и преступниками, он выбился в люди и теперь помогает другим встать на путь исправления. Позже, правда, я узнала из газетной статьи, что «друг» подростков сел в тюрьму за педофилию, но Ха-Тиква тут была ни при чем.
...Относительно района Ха-Тиквы существует расхожее мнение. Долгое время он считался местом наибольшего сосредоточения тель-авивской бедноты, рассадником преступности, наркомании и прочих пороков. Комментарий же полиции по этому поводу был таким: «Мы не сторонники наклеивания ярлыков на тот или иной район. Когда там возникают проблемы, мы ими занимаемся».
Согласно версии старожилов, жители Шхунат ха-Тиквы — люди простые и открытые, любят вкусно поесть и хорошо развлечься, они не складывают деньги в кубышку, а тратят их. «И это называется бедностью? - восклицает Менахем Шабат, один из уроженцев Ха-Тиквы, проживший здесь полвека. - Когда бы вы ни пришли сюда, здесь все открыто, а кафе и ресторанчики полны народа» (позже мне представился случай в этом убедиться - в одиннадцатом часу вечера даже рынок «Ха-Тиква» был ярко освещен, правда, работал там всего один «духан» - зеленщика. А кафе и рестораны были действительно полны народа).
Что же касается преступности, то о ней здесь говорить не любят и отвечают уклончиво: «Были проблемы, а где их нет?» Более определенный ответ мне удается вытянуть из владельца йеменского ресторанчика Шимона Сальмана (подробней я расскажу о нем ниже): «Что там говорить, кражи здесь случаются. А с тех пор, как в Шхунат ха-Тикве поселились «русские», появились еще и гомосексуалисты - приходи сюда ночью, и ты их увидишь» (продолжая беседовать с Шимоном, я обнаруживаю, что гомосексуалистами Шимон по ошибке называет наркоманов).
Охра Хаза и другие
Главной достопримечательностью района по праву считается стадион «Бен-Йегуда», столь плотно окруженный близлежащими домами, что когда здесь идет футбольный матч, местные подростки облепляют крыши, отчаянно болея за своих кумиров. По преданию, на этом стадионе начиналась карьера знаменитого израильского футболиста Хаима Равиво. Родился он, правда, в другом районе Израиля, но об этом факте его биографии жители Ха-Тиквы обычно умалчивают.
Старожилы района туманно намекают мне также на известных генералов, выросших в Ха-Тикве, имена которых они почему-то предпочитают держать в секрете: настоящая «военная тайна»!
Коли мы завели рассказ о знаменитостях Ха-Тиквы, то первой из них по праву считается умершая несколько лет назад от СПИДа «йеменская» звезда Офра Хаза. Она выросла здесь, последние годы жила в Герцлии-Питуах, а вот родители ее насиженного места не покинули: их дом на улице Боаз известен в Ха-Тикве всякому.
Упомянутый мною выше Шимон Сальман утверждает, что он когда-то играл вместе с Офрой в любительском спектакле на подмостках «Ха-Тиквы»:
- Офра была настоящей королевой - доброй, простой, скромной, - говорит он и неожиданно добавляет: - Каждый, кто вырос в Шхунат ха-Тикве, - король, не задирает носа, в отличие от тех, что родились в Северном Тель-Авиве, с золотой ложкой во рту.
Не забыть бы еще и о такой местной достопримечательности, как пекарни, которые вот уже лет сорок держат здесь выходцы из Ирака и где весь процесс выпечки пит происходит на глазах у покупателей. Я не вез восхищения - ибо это своего рода искусство - наблюдаю, как Авраам Тахам быстро разминает в руках комок теста, раскручивая его до размера салфетки, коей наши прабабушки покрывали в позапрошлом веке комоды, и затем молниеносным движением приклеивает «блин» к внутренней поверхности жаровни. Через пару минут пита готова.
Здесь не запирают дверей
Район Ха-Тиква основали выходцы из Йемена, выкупившие в 1936 году у местных арабов часть апельсиновой плантации и построившие на ее месте небольшие дома. После дележа территории каждый получил крошечный участок. Строили кто во что горазд. В результате образовалась жуткая скученность и почти не осталось места для прокладки улиц и дорог, не говоря уже о парках, скверах и автомобильных стоянках. Уровень инженерных коммуникаций был ниже всякой критики. Зимы превратились для Ха-Тиквы в настоящее проклятие - во время наводнений большую часть территории заливало водой.
В начале 1970-х государство приняло решение о благоустройстве старых районов: в проекте приняли участие муниципалитеты и еврейские общины разных стран - под эгидой Сохнута. Архитектор Арье Гонен, с 1979 года являющийся советником в группе, занятой реконструкцией района Ха-Тиква, начав работать над проектом, просто влюбился в этот тель-авивский островок и его жителей.
Прежде чем приступить к проектированию, архитектор встречался с обитателями района, расспрашивал их о житье-бытье. На вопрос, почему они предпочитают оставаться здесь, хотя могли бы поселиться в других районах, большинство жителей отвечали так: «Тут все мои близкие - родственники, соседи, друзья. Я всех знаю, и все знают меня. Разве я смогу жить в той же Герцлии, не запирая дверей - так, как я живу здесь?»
Поначалу было вообще непонятно, с чего начать и что можно сделать. Владельцев участков приходилось разыскивать даже через газетные объявления, чтобы получить разрешение на переустройство района. Дело в том, что основатели Ха-Тиквы, получившие в свое время крошечные участки в 100 кв. метров (площадь небольшой трехкомнатной квартиры, в отсутствие дворика, стоянки, тротуара), состарившись, передавали их своим детям. Иные из наследников продолжали жить в Ха-Тикве, иные перебрались в другие районы города или страны, а часть и вовсе проживала за границей.
Старики Ха-Тиквы
...Их можно увидеть на рынке Ха-Тиквы в любую погоду. Скромное пространство одной из боковых улочек, примыкающих к главной торговой магистрали, тесно заставлено столами, за которыми целыми днями играют в домино и нарды («шеш-беш») местные старики. На головах у большинства - темные шерстяные шапочки, которые они не снимают даже в хамсин.
Я пытаюсь разыскать самого древнего жителя Ха-Тиквы. «Да тут все древние. Разве не видно? Ну, поговори хотя бы с Эдуардом», - отвечают мне.
Седой как лунь Эдуард режется в домино с тройкой партнеров.
- Я тебе все-все скажу, я тут самый старый, но только дай доиграть, у нас сейчас очень напряженный момент, - нетерпеливо говорит он.
Подхожу через десять минут. Эдуард как раз встает из-за стола. Очевидно, в проигрыше он не остался: держится орлом, бросая на партнеров торжествующий взгляд.
Эдуард Моше - выходец из Ирака. Держит на рынке «духан», где торгует зеленью. За прилавком стоит от силы полтора часа, после чего его сменяет жена или кто-то из детей, а сам Эдуард (между прочим, дедушка шести внуков) отправляется играть в домино и «шеш-беш».
- Я верю в нашу армию и наших солдат, чтоб они были здоровы, - нараспев произносит Эдуард Моше, рядовой житель Ха-Тиквы. Его семья поселилась здесь в начале 1950-х. Тогда в Ха-Тикве был сплошной «самострой» и ни одного магазина. Продукты выдавали по карточкам. За помидорами, яйцами и бананами приходилось выстаивать длинные очереди.
Эдуард вспоминает, как в 60-х годах вся Ха-Тиква участвовала в «харикот» (производное от арабского слова «движение»): по выходным главная улица перекрывалась, и по ней на огромной скорости мчались из конца в конец машины и мотоциклы. Зрелище было еще то: рев моторов, визг тормозов, крики болельщиков. Но старожилы не припомнят, чтобы во время «харикот» случилась хоть одна авария или кого-либо раздавили бы. Тем не менее полиция положила конец этим увлекательным состязаниям.
…Я пытаюсь разыскать кого-нибудь из «йеменских» семей, основавших в свое время ха-Тикву. Мне подсказывают, что их, скорее всего, можно найти в местных йеменских ресторанчиках. Так оно и есть. Йеменский ресторанчик я нахожу по вывеске. Зайдя, обнаруживаю за стойкой владельца - Шимона Сальмана, живущего в ха-Тикве аж с 1944 года! Начинаю расспрашивать об истории района, а он по-стариковски ворчливо меня обрывает: - Учти, у меня есть для разговора с тобой всего одна минута. Потому что я не привык болтать. И в «шеш-беш» не хожу играть, как некоторые. У меня полно работы.
...В этот момент ресторанчик абсолютно пуст. Примечательно, что разговор наш затянется на добрые 20 минут и будет - не без сожаления - прекращен мною, подгоняемой фотокорреспондентом, торопящимся на очередную съемку.
- Мы жили тогда бок о бок с арабами и вполне с ними ладили, - вспоминает Шимон о временах подмандатной Палестины. - Если и бывали стычки, то в основном из-за девчат или из-за краж. А в остальном у нас были с арабами нормальные соседские отношения, не то что сейчас. Вот от чего мы действительно страдали, так это от наводнений. Все, буквально все тут бывало залито водой. Но ничего, как-то жили. Я с 12 лет работал где придется, на фабрике и в других местах. Потом пошел в армию, служил в «Голани», воевал, слава Богу, уцелел. Дети мои тоже отслужили. Одна дочка - офицер ЦАХАЛа. Сын ходит на сборы, дважды из-за этого терял работу, вот и сейчас в поисках, но ничего, устроится. Ну что тебе еще сказать? Люблю я это место и никуда отсюда не двинусь. А войны я не боюсь. Если начнется, в убежище не побегу.
...На центральной улице ха-Тиквы я встречаю еще одного старожила. Менахем Шабат родился здесь в семье выходцев из Ирака, в 1946-м, за два года до образования Государства Израиль. Он сам заговаривает с нами, заметив сомнения по поводу стоянки.
- Не бойся, ставь машину, - машет он из своей мастерской по изготовлению жалюзи. — Это тебе не Рамат-Ган, а Шхунат ха-Тиква, здесь нет штрафов.
Случайный знакомец принадлежит как раз к тем жителям района, которые не запирают дверей своего дома.
- Я тебе скажу так - мы доверяем друг другу, но, упаси Бог, обмануть это доверие. Я бы такого и врагу не пожелал. Если ты любишь людей и никому не желаешь зла - тебе в Шхунат ха-Тикве дадут все, последним поделятся. Я вообще думаю, что Ха-Тиква - единственное место в Израиле, где люди настолько помогают другу другу. Вот сейчас всем трудно, но ты не услышишь у нас возмущений по этому поводу. Разве что кто-нибудь скажет: «А когда в Израиле было спокойно? Всегда был балаган». Но зато если жителям Ха-Тиквы покажется, что автобус стал ходить с большими интервалами — ой-ва-вой, они поднимут такой шум! (подобное в истории этого района действительно бывало не раз). Я тебе вот что скажу: случались и те, кто в поисках более престижной и спокойной жизни отсюда съезжал. А потом все равно возвращались! Потому что нигде нет такого места, как Шхунат ха-Тиква. Спроси людей - они подтвердят.
...Менахем прав. Не так уж много осталось в нашей стране мест, где столь явственно ощущался бы дух прежнего Израиля, когда не запирают дверей, и помогают не от достатка, а от души.
НА ЯФФСКОМ РИФЕ
...Яффский пляж "Риф", ограниченный с одной стороны причудливой стеной в восточном стиле, с другой старым арабским кладбищем, где из осыпавшихся могил выглядывают выбеленные солнцем кости, пожалуй, самый колоритный на всем израильском побережье.
В начале 1990-х на территории кладбища обосновались местные сатанисты, справлявшие на древних плитах свои черные мессы. До человеческих жертвоприношений дело, правда, не дошло (вмешалась полиция), однако слуги сатаны успели-таки замучить пару-тройку ни в чем ни повинных бродячих кошек.
Однажды в лунную ночь, совершая пробежку по побережью из Бат-Яма до Яффо, мы с приятелем наткнулись на двух арабских парней, которые иступленно любили друг друга прямо на песке - под нависающими над ними прародительскими гробами.
С правой стороны пляжа, где каменная гряда образует небольшую тихую заводь, куда не доходят грозные валы, и где даже в штормовую погоду плещутся женщины и дети, скрывается бездна. Ее отчетливо видно в ясный безветренный день, когда хорошо просматривается морское дно: если устремить свой взор чуть правее, за границы гавани, ему непременно откроется этот темный провал, скрывающийся под водой. Какая там глубина, и что таится на дне - мысли об этом дают простор воображению. И вот уже чудится растяпа пловец, утянутый в бездну неведомой силой и вынырнувший в потустороннем мире, или растерзанный морским чудовищем.
…В начале 1990-х к яффскому пляжу приходилось добираться пустырями. Потом к нему стали прокладывать дорогу и завезли упакованный в кубы специальный камень, которым в Израиле мостят тротуары. На каждом из кубов крепилась фирменная желтая наклейка завода-производителя. "Драгушински", - прочитала я однажды и ахнула: я же прекрасно знаю эту израильскую семью, владеющую небольшим заводом в Ришон ле-Ционе и живущую в Рамат-Гане! Основатель завода Авраам Драгушински, выходец из Польши, бывший узник Освенцима и Биркенау (на его руке на всю жизнь остался синий номер из нескольких цифр). Спасенный русскими воинами-освободителями из фашистского лагеря, он вскоре угодил, благодаря энкавэдешникам, в другой лагерь уже советский, а оттуда - на шахты в Караганду. И только в начале 1950-х, Аврааму удалось добраться до Израиля. Начинал простым рабочим, трудился тяжело, невзирая на поврежденный фашисткими капо позвоночник, и постепенно - буквально по кирпичику - выстроил свой завод, где нашлось место не только всем членам его разросшейся семьи, но и нескольким десяткам русских репатриантов, прибывшим в страну в начале 1990-х.
...На фоне разноязыкой речи (иврит, арабский, русский, румынский, болгарский), пенсионерских широкополых панам, усиленных мегафоном криков спасателей (на иврите, арабском, ломаном русском), по самой кромке прибоя проносятся всадники на поджарых скакунах. Одних зрелище возмущает ("Куда смотрит полиция? Тут же люди купаются!"), у вторых вызывает эстетические чувства (всадники держатся в седле так непринужденно и грациозно, что просятся в картину), у третьих вызывает одобрительные гортанные восклицания на труднопереводимом арабском сленге.
До интифады на "Риф" любили ездить арабы из Восточного Иерусалима. Они прибывали на пляж обычно в пятницу, поздно вечером, после захода солнца. Приезжали целыми микроавтобусами. Ночевали, очевидно, у своих родственников в Яффо. Море кишело от множества плещущегося в нем народа - ребятишек и женщин, которые целомудренно входили в набегавшие волны прямо в длинных темных платьях и с платками на головах. Что же касается отцов семейств - те воседали на каменных бордюрах, задумчиво устремив взгляд в неведомые дали и посасывая мундштуки наргил. Такого количества наргил в действии (а не в витрине сувенирной лавки старого города в Иерусалиме), я в Израиле не встречала. По самым скромным подсчетам здесь было не менее сотни человек. И все, кроме женщин, дымили. Над пляжем плыл запах ароматного яблочного табака, к которому местами примешивался сладковатый дух марихуаны.
...За последние годы здесь мало что изменилось. Разве что старое арабское кладбище теперь отгорожено от моря невысокой стенкой из крупных камней, а на подступах к пляжу снесен остов недостроенного дома, который годами щерился пустыми провалами оконных глазниц, и на его месте разбита небольшая рощица. По утрам здесь звучит теперь преимущественно руская речь вперемежку с ивритской, по вечерам - арабская. Спасатели по-прежнему делают свои объявления на трех языках. А на каменной стене, тянущейся вдоль пляжа появилось цветное граффити с изображением мечети с минаретом; христианского храма с крестом на куполе; строения, напоминающего синагогу, на котором не хватает знакомой шестиконечной звезды Давида; всадник на лошади и рядом - маленький жеребенок; а надо всей этой идилией - голубь с оливковой веткой в клюве, и вьющаяся внизу надпись по-арабски.
ЯФФСКИЙ ПОРТ
...По причалу неспешно прогуливается народ, который вполне можно принять за туристов, если бы не кошелки в руках и не прицельные взгляды в сторону прибывающих рыбацких лодчонок. Покупатели, они же любители свежей рыбы, спешат к пришвартовавшемуся судну и зорко выглядывают добычу. Местные гурманы караулят локусов (огромные рыбины, которые ловятся поштучно на перемет, 60 шекелей килограмм), "русские" охотятся за креветками (здесь они на пару десятков шекелей дешевле, чем в рыбном магазине), филиппинцы покупают в складчину практически все.
Суденышки, что пришли пораньше, пришвартовались у причала и торгуют прямо с борта (полиция гоняет тех, кто выносит ящики на территорию причала, - не положено!). "Опоздавшие" пристают к берегу где придется, далеко от покупателей. Лица у рыбаков усталые, сумрачные. Повода для радости с каждым годом все меньше и меньше. Рыба исчезает: от некоторых видов осталось лишь название, которое помнят только потомственные рыбаки да владельцы старых рыбных ресторанов. Оборудование (эхолот, компьютер, в который заносятся "рыбные" места) стоит порядка трех тысяч долларов, лодка еще больше - большинство выплачивает за нее банковскую ссуду годами. Плюс - аренда за место в порту, астрономические штрафы береговой полиции. А фортуна рыбака - дама капризная. Владельцы маленьких судов в бурное море не выходят, а штилевых дней в году куда меньше.
Колоритная парочка - рыжий Ицик из Триполи и его красочно татуированный напарник - вьетнамец Тони (20 лет назад бежал от коммунистов, поболтался в Америке, сидел в тюрьме "Синг-Синг", а осел в Израиле) - выгружают из лодки пять локусов (каждая рыбина тянет килограмма на три). Это весь улов со вчерашнего вечера и до нынешнего утра. У Ицика мутные после бессонной ночи глаза. Покупатель на локусов находится всего один (зато верный - он приходит за любимой рыбиной едва ли не каждую субботу). Ицик оглядывается по сторонам - больше покупателей нет: придется сдать оставшихся локусов в магазин и потерять на этом треть выручки. Машина старенькая, сразу не заводится - какой неудачный день! - Ицик бормочет арабские ругательства.
В магазинчике (он расположен тут же, в порту) не протолкнуться: в субботу сюда устремляются хозяева рыбных ресторанчиков - запасаются деликатесом.
«Капитан» и другие
…Два пожилых араба уютно устроились в тени перед входом в длинное сумрачное строение (здесь рыбаки хранят свою утварь - сети, неводы, переметы и т. п.). Не в пример прибывающим с моря рыбакам, одетым в старое и видавшее виды, эта парочка тянет минимум на капитана с помощником с какого-нибудь океанского лайнера: белоснежные рубашки и под стать им фуражки с золотой кокардой. У "капитана" - выцветшие до белизны глаза. Потомственный рыбак (своего судна не было, ловил по найму у других). Последние четыре года - после инфаркта - не у дел, но каждое утро неизменно приходит в порт и сидит здесь до темноты ("А что мне дома делать? Телевизор смотреть? Здесь, в порту, прошла вся моя жизнь. Я и умирать сюда приду"). У "помощника" еще пару лет назад были собственные лодки, но он оставил дело ("Рыбы нет, заработка никакого, молодежь в море идти не хочет - нет перспективы").
Покупатели видны сразу - они толпятся у ящиков с рыбой. А что делают здесь эти люди, облокотившиеся на перила и наблюдающие за происходящим? Судя по всему, дары моря их не прельщают, да и на рыбаков они не похожи. Однако со всеми в порту знакомы - приветствуют каждую прибывающую с моря лодку. Это завсегдатаи. Просто любители самого места (в отличие от других любителей, которые являются сюда едва стемнеет и отваливают за ужин в рыбном ресторане по нескольку сот шекелей, эти одеты просто и без претензий). Вот, например, Маркус, строитель. По его словам, может построить виллу от фундамента и до крыши, чем и занимался многие годы. А теперь у Маркуса пошла непруха - зарабатывает на жизнь ремонтом квартир. Постоянных клиентов нет, все больше случайные. В порт Маркус ходит много лет. Любит смотреть, как рыбаки возвращаются с моря и сортируют свой улов. Всех знает по именам, с грустью вспоминает прежние времена.
Потомственные рыбаки
В самой тесной части порта обитают старожилы - потомственные рыбаки, владельцы маленьких лодок. Например, Эли. Ему еще нет сорока, а выглядит на все 50: во рту не хватает зубов, руки покрыты язвами от морской соли. ("Рыбаки - самые несчастные люди, у нас нет ничего. Свои маленькие лодки покупаем на ссуду, которую выплачиваем банку много лет. Мои дед и отец были рыбаками, и у меня нет другой профессии. Когда-то здесь было много рыбы, но потом появились яхты, прогулочные катера, и рыба стала уходить. Нам приходится идти за ней далеко в море. Иной раз нет денег на солярку. Работаем по двое-четверо, так что каждая лодка кормит две-четыре семьи. А в море на таком маленьком суденышке в шторм не выйдешь").
Чаки - напарнику Эли - 30 лет. У него, как и у Эли, нет ничего. Он холост. Куда ему привести молодую жену? На дом он еще не заработал. И заработает ли? Заработки тех, кто выходит в море на маленьких лодках, зависят от погоды (никто не рискнет забросить в неспокойное море сеть стоимостью 2-3 тысячи шекелей - порвет) и удачи - это может быть 250 шекелей в неделю, тысяча, а может и ноль (Эли: "Мы продаем рыбу через посредников и порядочно теряем на этом. А кому нам продавать ее? Камням? Покупатели приходят сюда по субботам, и их не так много. А владельцы ресторанов у рыбаков с лодки покупать не станут - им нужна обработанная рыба и соответствующие квитанции").
Элита
В северной части Яффского порта, там, где виднеются пришедшие в запустение склады, доставшиеся Израилю в наследство от англичан*, обитают более удачливые рыбаки - владельцы больших судов (судам этим на самом деле нет цены, потому что рыбаки строят их сами). Им не страшны волны. Они оснащены большими сетями и тащат из глубин не килограммы - тонны рыбы. Выходят в море не на ночь - на неделю и возвращаются к берегу каждые два-три дня, чтобы заправиться и сбросить улов. Кроме владельца на судне еще пятерка наемных работников. Но похоже, что и хозяева больших судов не застрахованы от проблем (Ави: "Нет рыбы - плохо, много рыбы - тоже плохо, цены резко падают. Рынок маленький").
Судно "Ясур" (два совладельца, плюс три наемных работника, плюс два туриста из Голландии, взявшие «тремп» и починившие в качестве мзды всю мелкую электронику на судне) сегодня несет большие убытки - едва вышли в море, начал греться мотор. Вернулись, чертыхаются (Шуки, 34 года, наемный работник, вырос в порту, в море выходит с 15 лет: "Чертовски обидно, что так вышло. Большие суда и так простаивали шестьдесят дней. Министерство сельского хозяйства в течение двух месяцев запрещало ловить рыбу, чтобы дать ей возможность подрасти. Срок истек пять дней назад, а тут такая невезуха").
"Русские» в порту
В южной части порта я обнаруживаю всего одного "русского" (в северной части их больше, работают по найму на больших судах), зато он владеет собственной лодкой, правда, старенькой, которую купил по случаю. Борису 70 лет, приехал с Украины, никакого отношения к рыбной ловле в стране исхода не имел. В Яффский порт его привели поиски заработка и необходимость помочь больным детям (проклятое наследство Чернобыля). Сначала поработал по найму на маленькой лодке. К нему присмотрелись, оценили по достоинству, и когда Борис решил обзавестить собственной лодкой - возражений не было ("Местные рыбаки - золотые люди. Вечные труженики, вечные беспризорные, их притесняют. Администрация порта поломала пирс, а новый строить не собирается.Теперь большинству лодок негде пристать. Швартуются где придется, к берегу добираются вплавь. Рыбаки, в отличие от владельцев яхт, которые швартуются всего в нескольких метрах от нас - посмотрите, какие там основательные пирсы, - не могут много платить за место, такое к ним и отношение").
Бывший одессит Сергей, которого я обнаруживаю в северной части порта, в отличие от Бориса, потомственный рыбак. Год работал по найму на прогулочном катере, но после смерти хозяина вынужден был оттуда уйти: до сих пор судится с сыном владельца прогулочного катера, который хоть и имеет собственную виллу и лучшую марку машины, но задолжал всему Израилю, в том числе - бывшим работникам доставшегося от отца в наследство катера. Сергей последние три года работает по найму у владельца большого рыболовецкого судна ("Работа круглосуточная, шесть дней в неделю - тралим днем и ночью. Дома я бываю только по пятницам. Хозяин платит посуточно. Если выходим в море регулярно, в месяц набегает четыре с половиной - пять тысяч шекелей. Маленькие лодки занимаются стихийной рыбалкой, а тут идет серьезный лов: хозяин большого судна старается использовать максимум дней в году"). По утверждению Сергея, "русские" наемные работники составляют на больших лодках процентов 80.
Яффский порт немыслим без рыбаков: они и их лодки – главная достопримечательность самого места, его «визитная карточка». Не забудем и о том, что это один из древнейших портов мира, свидетель похода в Хаананскую землю египетского фараона Тутмоса Третьего (середина шестнадцатого века до новой эры), третьего крестового похода, похода Наполеона в Египет и Палестину... На протяжении многих веков это место служило главными морскими воротами Святой земли и принимало паломников (а позже - репатриантов) со всего света. Через Яффский порт ввозился знаменитый ливанский кедр, который использовался при строительстве Первого Храма. С Яффским портом связано немало легенд. Например, миф об Андромеде. По преданию, к одной из двух скал, виднеющихся неподалеку от гавани, и была прикована красавица Андромеда, вторая же скала - не что иное, как останки окаменевшего дракона, которому предназначалась эта жертва.
…Реконструкция Яффского порта не нарушила исторического своеобразия места. В бывших складах, сохранившиеся еще со времен английского мандата, проводятся художественные выставки. На покрытом деревом набережной выступают музыканты. От причалов отправляются в море прогулочные катера. И здесь по-прежнему можно по утрам купить свежую рыбу прямо с лодки.
* «англичан» - речь идет о периоде британского мандата в Палестине