У Лины была любимая писательница.
Когда она прочитала её первый рассказ, сошла с ума.
Ей захотелось, чтобы писательница стала её подругой, все время ходила рядом, говорила такими словами, как писала свои повести и рассказы, и не давала Лине впадать в чёрную дыру.
Писательница описывала жизнь акварельными красками, всё разбавляя и слегка размывая.
Жизнь не казалась тяжёлой, просто нужно было посветить на неё под другим углом, особым фонариком, не ярким, а тускловатым, с тёплым свечением.
Лина упивалась чтением и старалась представить, как должна выглядеть её заочная подруга.
Тогда ещё не любили печатать фотографии писателей рядом с их произведениями, но однажды в каком-то журнале, из тех, что Лина выписывала, она с радостью обнаружила новый рассказ любимой и её маленькую фотографию.
Писательница была совсем другой, не такой, как нафантазировала себе Лина.
Лицо было широким, плоским с хитрыми глазами.
Но Лина заставила себя полюбить её облик.
Читала и читала.
И научилась жить, принимая всё, прощая и раскрашивая быт акварельными красками своей любимой писательницы.
И вот пришло время, когда и в стране и в семье стало совсем жутко, пришло какое-то беспросветство.
И Лина захотела по-прежнему спастись чтением. Купила очередную новую повесть писательницы, прочитав которую, почувствовала, что умирает.
Такого не было прежде.
Раньше с каждым рассказом Лина хотела жить даже своей жизнью, омывая её светлыми тонами, оправдывая мужа-алкоголика тем, что у него нет того самого фонарика, который есть у неё, а воспринимать действительность всухую – это огромное мужество, на которое не каждый способен.
В повести было всё то же, что и раньше: любовь, измена, смерти, пороки и страсти, но всё было сказано какими-то другими словами.
Нет, слова были те же, запоминающиеся необычные сравнения, метафоры, но смысл получался иной.
Лина поняла, что её обманывали – говорили «всё не страшно, а наоборот, поэтично, не весело, но и не трагично», а теперь вдруг взяли и ударили камнем в нос.
Течет кровь, больно, некрасиво, стыдно и хочется не быть.
Лина пошла к аптечке искать все таблетки, которые можно было принять, чтобы отравиться насовсем.
Пошарила рукой и не нашла ничего достаточно сильного, что бы могло вырвать её из этого мира.
Ей показалось, а вдруг писательница всё это время сама жестоко страдала, корчилась от боли и писала только ради того, чтобы выжить, не думая о других, утешая только себя.
А вот теперь сорвало резьбу с пробки флакона с чёрной краской, опрокинуло на прозрачный рисунок жизни, и стало как и должно быть.
В черно-белых тонах.