Мне восемь, Китянычу шестьдесят.
Я быстр и легок, Китяныч монументален и задумчив.
Я щебечу на великом и могучем, Китяныч говорить тільки українською мовою.
Вообще-то он Иван Никитич, но все село на Косе зовет его — Китяныч.
Его жена баба Ксеня имеет иконостас в хате, там горят лампады, пахнет горячим воском и горящим маслом.
Свой иконостас Китяныч хранит в трехлитровой стеклянной банке. Там орден Ленина, орден Красной Звезды и много разных медалей.
Баба Ксеня следит, чтобы Сёмка, внук, и я не лазили к иконостасу, и не мацали его руками, так и говорит:
— Ну, хлопчики, ікони руками хапати є остання справа!
А иконостас Китяныча можно не только трогать, но и на наши рубашки цеплять. Когда мы с Сёмкой в войнушку жаримся, сначала он орден Ленина носит, а я Красной Звезды, а потом меняемся.
Китяныч только усмехается добрыми щелками глаз — от них как лучики к вискам:
— Ну, чого, бандити-орденоносці! Очі один одному не повибивали вашими палицями?!
Родители привезли меня на Косу — это километров тридцать от нашего дома — на две недели, и оставили под присмотром бабы Ксени и Китяныча. У нас июль, и море, и лиман, и рыбалка, и кукуруза, и пчелы, и куры, и свиньи, и огород с помидорами. У нас — каникулы.
Когда пришли оккупанты, Китяныч ушел в партизаны. А младший брат подался в полицаи. Когда сволочь выбили с нашей земли, Китяныча сделали председателем колхоза. Брат его приполз — не повесили, на пятнадцать лет посадили. Повезло, что в расстрелах не участвовал.
Китяныч, когда по селу идет, с ним каждый здоровается. А брат его из дома не выходит много лет. Когда жена его в лавку за хлебом приходит, вокруг замолкают и отворачиваются.
Когда Китяныч и баба Ксеня самогона своего выпьют, поют на два голоса. А мы с Сёмкой сидим рядышком, слушаем и к силе приобщаемся.
Потому что вот с чего начинается Родина. Потому что оба языка во мне с самого истока живы, оба — любимы. Потому что — ще не вечір, брати-українці.
Спасибо тебе, Китяныч. Чему ты меня научил, никому не отнять.
15.11.2018