Катастрофа
События того года как-то особенно четко сохранились в моей памяти. Прежде всего, потому что в том году у меня родился сын. И дался он нам и, особенно, жене очень трудно. И еще потому, что в том году у нас в Белоруссии случилась небывалая засуха, которая уничтожила все яровые посевы и основательно попортила комовые угодья. Партия и правительство, которые в нашей республике, как и вообще во всей стране, потихоньку сходили с ума мобилизовали на борьбу с последствиями засухи широкие слои трудящихся. Трудящихся нашего проектного института откомандировали на низинное болото, находившееся в глубине Налибокской пущи и поручили косить крапиву двудомную, коей оное болото было зело богато. Болото, в ходе предыдущей, затеянной партией и правительством кампании по осушению всего, что можно было осушить, осушалось кое как открытой сетью, которая в данный период уже практически не работала, по причине ее почти полного зарастания древесно-кустарниковой растительностью. Однако, в описываемый мною период времени, злые лучи солнца исправили ситуацию, и воды на болоте почти повсеместно не было даже в канавах. Мы нарубили березовых жердей, сколотили из них основу, которую накрыли толстой полиэтиленовой пленкой, наподобие парника. На землю постелили два утепленных войлоком тента с грузовиков. Так и спали, укрываясь байковыми одеялами: женщины справа, мужчины слева. Или наоборот, сейчас я уже не помню. Но это неважно. Тогда я был молод, полон физических и духовных сил и экстремальность ситуации мне очень нравилась. Физический труд на свежем воздухе был полезен для здоровья. Сознание того, что мы делаем полезное для государства дело вдохновляло меня. Кормили нас хорошо. Я был полон трудового энтузиазма, ощущая себя чуть ли не Павлом Корчагиным на строительстве узкоколейки в Боярке. Казалось, еще немножко, и я завяжу на шее грязное вафельное полотенце, подобно этому пламенному герою. И только жара останавливала меня от того, чтобы наложить этот последний штрих. Я был не один такой. Среди нас дураков было много. Вообразите, у нас тогда возникло что-то наподобие социалистического соревнования. Дело в том, что в нашу группу были включены все институтские шофера. Пролетарии, так сказать. И вот они-то по законам классовой борьбы на второй или третий день нашего пребывания на болоте подняли бунт, заявив, что им приходится пахать за эту гнилую интеллигенцию, то есть за нас – институтских иженеров. Короче говоря, нам пришлось разделиться на две группы, работать раздельно и вести раздельный учет выполненной работы. И эта глупость продолжалась два дня. Экономического смысла в этом не было никакого, потому что индивидуальный учет выполненной работы все равно не велся и в конце все заработанные нами грошИ делились поровну между участниками трудового процесса. Закончилось это трудовое соревнование полным посрамлением представителей рабочего класса. В первый день учет показал, что гнилая интеллигенция опережает соперников на 30%, во второй вообще на 50. Объяснялось это просто: большинство интеллигентов были выпускниками сельскохозяйственной академии, где спортивная работа была поставлена должным образом. Эти огнедышащие парни и девушки и в институте продолжали заниматься спортом, не пили, не курили. Володька Трепещенок делал стометровку за 11 секунд. Соревноваться с ними было можно, но не нашим пролетариям, которые в первый же день наладили контакты с местной деревенщиной, которые баллонами привозили им самогонку. Самогонка была крепкая. Бывало выплеснешь остатки из стакана в костер, и капли вспыхивают красивым синим пламенем. Но гнали ее не на пару и без сухопарника напрямую. Сивухи она содержала столько, что в чувство после вечернего возлияния человек приходил только к обеду. Уже к концу нашего пребывания на болоте из района приехала комиссия о райкома, возглавлял которую второй секретарь, отвечавший за сельское хозяйство, председатель нашего колхоза и с ними еще человек семь придурков. Приехали они на автобусе ПАЗ, вылезли и важно, и основательно стали облачаться в выданную им на складе спецодежду: новые прорезиненные плащи и блестящие резиновые сапоги – это притом, что жара стояла страшная. Потом председатель колхоза повел их осматривать выкошенные нами пространства. Зрелище было интересное, скажу я вам. Впереди секретарь, вроде мамы утки, за ним председатель и члены комиссии, наподобие утят. В новых прорезиненных плащах, на некоторых еще болтались магазинные этикетки. Субординация была строжайшая. Никто не издавал ни звука прежде чем крякнет мама утка. Когда она крякала КРЯ КРЯ, все остальные члены выводка согласно подкрякивали кря кря. Я заметил, что главная утка крякает как-то недовольно, даже порой гневно. Мне стало интересно и, пристроившись к выводку я стал прислушиваться к кряканью главной утки.
- Нет, вы тольки пасматрыце как яны косяць, - гневно выговаривал председателю секретарь, - скольки яны астауляюць крапивы возле пянькоу. И эта пры том, что мы у зиму можам пайти без кармоу.
- Гаражане, таварыш секратар, - касиць не умеюць. Заставиш их абкашваць пяньки, дык яны косы папераламаюць.
- Дык выдайце им сярпы. Пусць дзяучаты сярпами пяньки абжынаюць.
- Добра, знойдзем, заутра ж прывязу,- с готовностью отвечал бедняга председатель.
К чести его должен сказать, что этот безмозглый приказ он выполнять не стал.
- А вы, что здесь делаете? - Спросил он неожиданно, увидев меня.
- Слушаю вас.
Он не ждал такого прямого ответа, просто не привык к такому. Не знаю, чем он ему показался, и как он меня воспринял. Но гибким чиновничьим умом своим он понял, что я не утенок.
- Идите работать. – Приказал он.
У меня хватило ума промолчать. Я повернулся и пошел к своим. Подслушанный ненароком разговор вызвал у меня смешанные чувства, главным из которых было острое чувство стыда за комсомольский энтузиазм, который двигал мною последние дни. И еще я именно тогда особенно четко понял, что когда-нибудь под этой властью, а вместе с ней и под нами всеми провалится земля. Ждать этого оставалось долгие двенадцать лет. За это время они еще успели устроить нам Афган, южнокорейский Боинг, Чернобыль и черт знает, что еще по мелочам. Поэтому сегодня, когда я иной раз слышу, что Союз развалили предатель Горбачев и алкоголик Ельцын, я как тогда поворачиваюсь и ухожу. Что с идиотами спорить.