В политическом закулисье-2.
Презумпция последовательности.
– Не кажется ли вам, сэр, – завёл разговор принц Вторит, прохаживаясь по своему кабинету и заодно вокруг стоящего посередине кабинета герцога или сэра Райта, отчего последнему приходилось крутить своей головой вслед за ускользающим за его спиной принцем и, пребывать в сильном волнении за свой ослабленный родовитостью вестибулярный аппарат, – что каждый из нас, в своём роде достоин лучшего? – остановившись напротив герцога, вопросил его принц, внимательно смотря на него. Что и говорить, а умеет же принц Вторит подловить самый неподходящий для его собеседника момент, когда он уже можно сказать и потерял из виду за своей спиной принца, как вдруг выясняется, что принц уже вот он, перед тобой и задаёт столь провокационный вопрос.
И поди ответь на него однозначно нет или однозначно да, где в первом случае, тебя сочтут, как минимум за дурака, который даже скрыть не может своих далеко идущих намерений, а во-втором случае, уже как минимум за заговорщика, который опять же дурак, раз не скрывает этих своих намерений. И конечно герцог, в независимости от того, дурак он или нет, всё равно затруднился с немедленным ответом, а всё потому, что он нетороплив. Да и, пожалуй, он предпочёл бы вообще промолчать, но левый глаз принца Вторита начал дёргаться в нервном тике и герцогу пришлось выдавить из себя ответ.
– Несомненно, Ваше высочество. – Произнёс герцог. Что ж, ответ герцога был принят принцем, и он продолжил излагать свою мысль. – Я вижу, что вы амбициозный и честолюбивый господин, который никогда не будет довольствоваться одной лишь данностью. – Время от времени бросая свой взгляд на герцога, принц своими льстивыми словами одновременно наполнял герцога самоуверенностью и тревогой – он предчувствовал, что принц не просто так всё это говорит, а подводит всё это к какой-то не определённой цели.
Принц же тем временем продолжает говорить. – И мне кажется, – принц пристально посмотрел на герцога, – что вы уже давно переросли подданного, который поддерживает общественное мнение, и готовы стать тем, кто это мнение формирует. Что скажите? – спросил герцога принц Вторит. И опять герцога начали обуревать сомнения насчёт своего ответа. И тут дело даже не в том, немедленно согласиться или притвориться раздумывающим, а просто герцог до сих пор находился в недоумении, и так и не понял, к чему это клонит принц. При этом герцог вдруг заметил, что его начал наполнять какой-то чувственный восторг, который начал оказывать на него своё политическое давление. И герцог, боясь преждевременно пасть жертвой иллюзий и мистификаций, к которым прибегнет его жаждущее титулов и величия самомнение, несмотря на опасность впасть в немилость, решил срочно выразить сомнение.
– Вы так думаете, Ваше высочество? – еле выговорил свой вопрос герцог. И, наверное, будь нынче времена более консервативные и строгие, как например веков пять назад, то не миновать герцогу, так дерзко посмевшему выразить сомнение в умственных способностях члена королевской семьи, плахи. Но как говорится, о демократические времена, о распущенные нравы, и теперь все кому ни попади, пользуются повсеместным ослаблением незыблемых когда-то правил и традиций.
И принц Вторит вместо того чтобы проявить буйство духа, в котором закоренели его предки, передавая его из поколения в поколение, и тут же проломить этому столь несносному герцогу голову хотя бы тростью, проявляет образованность и обхождение наследия своих предков, и всего лишь говорит герцогу. – И не только я один. – Таинственно произносит принц Вторит, сопровождая свои слова кивком в сторону висящей на стене картины.
И хотя герцог сколько раз был в кабинете у принца, то он столько же раз не обращал большого внимания на эту картину, а раз так, то на этот раз он всё-таки решил обратить своё внимание на неё. И надо сказать, вид картины волнующе подействовал на герцога. И это понятно, ведь оттуда на него, среди разного королевского прочего, смотрела сама королева. А это уже столько значит, что герцог начинает чувствовать нехватку кислорода и жар во всём теле. Отчего вспотевшему герцогу непременно хочется расстегнуть верхнюю пуговицу сорочки, чтобы как следует продышаться, но этот проклятый этикет требует, даже если ты сдыхаешь, умирать со всеми застёгнутыми пуговицами на сорочке. Да и к тому же принц всё также смотрит. А вот это наводит герцога на очень не спокойную мысль – а может принц всё это придумал ради какой-нибудь своей озорной и совсем не смешной шутки. И от таких своих мыслей, герцог ещё больше закипает и даже позволяет себе злиться на принца, которому он мстительно про себя угрожает, не смеяться над этой его глупой шуткой.
Принц же тем временем уловил, куда смещаются вольнодумствования герцога и, не давая тому слишком далеко зайти в своих мыслях, – ещё додумается до того, чтобы не смеяться над его шутками, – начинает развивать свою тему разговора. – А теперь, герцог, рассудите логически. – Взяв со стола трость, заговорил принц. – Бить что ли будет? – единственный логический вывод сделал из поступка принца помертвевший лицом герцог.
– Разве зря, именно на вас пал выбор королевы, когда она среди множества претендентов подбирала достойную кандидатуру на столь ответственную должность, советника принца. – Прохаживаясь вдоль кабинета, заговорил принц. – Вы один из тех столпов государства, на которых королева в трудную минуту всегда может положиться. И от того она, через своё предпочтение вам, перед другими не менее родовитыми господами, выказывает своё вам доверие. – Принц сделал паузу, давая возможность герцогу осознать, какая честь была ему оказана, а как только он осознает, то ещё немного времени, чтобы он смог продышаться от переполняющего его восторга. И как только герцог показал себя здравомыслящим подданным и его даже чуть-чуть, в самый раз качнуло от умопомрачения, то принц приблизился к герцогу и перешёл с ним на более конфиденциальный, полутоном ниже разговор.
– Но при этом, вы понимаете, что сколько бы доверия не оказывала своим подданным королева, всё же его будет несравнимо мало с тем доверием, которое она питает к своим королевским родственникам. А это значит, что подданные никогда не будут посвящены в те тайны, которые касаются только королевской семьи. – Теперь уже принц Вторит, после этих своих слов раскраснелся и чтобы остыть, сделал краткий словесный перерыв. Во время которого, герцог столько для себя плохого надумал, что не заговори принц прямо сейчас, то он бы не стерпел и, сказавшись больным, рванул бы прочь отсюда. Но принц заговорил и тем самым не дал случиться страшному, непозволительному для степенного возраста герцога не сдержанному поведению, следствием которого стало бы отныне одинокое положение герцога в ссылке у себя в поместье, а всё потому, что его никто больше к себе не приглашает из-за его склонности к порывистым поступкам под которыми, ни у кого нет сомнения, стоит его больной желудок.
– Так вот я к чему всё это веду. – Заговорил принц Вторит. – Наше государство уже столько лет и всё благодаря нахождению на троне королевы, пребывает в своём постоянстве и благоденствии. Но как говорится, мир не стоит на месте и что ещё вчера было незыблемым, то сегодня оно уже вызывает сомнения, а завтра будет вызывать отторжение. И те, кто с этим не согласится и будет отрицать, рискует безнадёжно отстать от прогресса и остаться за бортом истории. А история, как все мы знаем, не терпит сослагательных наклонений. – Принц вновь сделал паузу, чтобы заглянуть в глаза герцога и увидеть, как того от всего им услышанного, обуревает желание провалиться сквозь землю – там не так страшно, как в казематах секретной службы Её величества. После чего пробравшись по канализационным, полным сточных и вонючих вод каналам к покоям королевы, пасть ей в ноги, в надежде вымолить прощения за предательские мысли её наследника-принца.
Но поверит ли его словам королева, после того что ему сказал принц о степени доверии между ними и Ними, да и чересчур самоуверенный вид принца, скорее говорит об обратном. – Ни за что! – так и читается ответ на этот вопрос в ухмыляющихся глазах принца и герцог вынужден в очередной раз перебороть свои внутренние позывы, в том числе и желудка, и продолжать слушать принца.
– И так в первую очередь думает тот, кому по его первому положению это положено думать, и кто все эти годы радовал нас своим благоденствием. И вы понимаете, о ком я говорю? – приблизившись в упор к герцогу, спросил его принц Вторит. И, пожалуй, на этот раз герцог оказался более смел, чем был до этого, раз он хоть и про себя, а позволил себе не поверить этому утверждению принца. Но принца, определённо что-то подобное подозревающего за герцогом, это не останавливает, и он продолжает развивать свою мысль. – И знаете, почему она так думает? – и хорошо, что этот вопрос принца не предполагал ответа, а иначе бы герцог потерял бы остатки разума, пытаясь уразуметь глубокомыслие столь высокопоставленных персон. – Потому, что она мудрый и умеющий далеко вперёд заглядывать политик. – Сказал принц, чем спас герцога от наплыва ненавистных чувств в сторону предателя принца.
– И что в этом случае делать королеве, чьи подданные не представляют без неё государства и трона, если она решила уступить своё место другому? – принц Вторит в своём полувопросительном утверждении, не стал так себя подставлять, закамуфлировано спрятав своё имя под другого. Что было должно принято герцогом, начавшего разглядывать в принце стоящего политика и государственника. – Не может же она сказать: «Всё я устала. Я ухожу». И вот для этого-то, у неё и есть мы, верные сыны отечества. – Высокопарно сказал принц, дав пока ещё издалека, почувствовать герцогу, что он умеет убеждать даже самых не верующих ему оппонентов. А это ведёт к тому, что герцог начинает уже не столь сильно не доверять принцу, раз в его словах прослеживаются возможности для герцога. А вот этот вопрос чрезвычайно интересовал герцога, но как об этом спросить, то он пока себе совершенно не представлял.
Но всё-таки хорошо, что в этих королевских стенах, всё ещё шагу нельзя вступить без на то его позволения Его величества церемониала или подобающего моменту этикетного правила, и сколько, благодаря существованию этих правил, господ и даже пэров, не сведущих в волнующих их вопросах, которых никто за язык не тянул, чтобы опростоволоситься перед королевскими величествами, были избавлены от лишних забот со стороны палачей в свою болтливую сторону.
Так и на этот раз, правда без риска для своей головы, герцог проявил хладнокровность и словесную выдержку, ограничившись коротким вопросом: «В каком смысле?», – и тем самым спас себя от звания господина спешащего, заслужив от принца для себя новое именование… Но об этом чуть позже, в самый раз, тогда будет надобно сказать принцу Вториту – ведь кто-то из нас тоже придерживается некоторых существующих в данной области существования своих незримых правил, и не хочет прослыть за человека забегающего вперёд.
Что не так-то и долго ждать, так как принц Вторит в порыве восторженных чувств, пригубил из графина того, что там было, и ответив на вопрос герцога, одновременно сделал для него своё заманчивое предложение, ради которого и был заведён весь этот разговор.
– Всё очень просто. Такое решение королевы, должно быть согласованно с её любимыми подданными. А именно их представителями в палате представителей. И вы, я думаю, понимаете, что я имею в виду. – Многозначительно сказал воодушевлённый содержимым графина и моментом принц, выдыхая своим крепким воодушевлением прямо в обе ноздри герцога. И видимо это возбуждение принца не застоялось в нём, а передалось и герцогу, и пробрало его до самых печёнок, раз его мышцы лица так пробрало в гримасу отвращения. Но это всё всего лишь сопутствующие проходу воодушевления примечательности, тогда как самое главное было то, что разум герцога затуманился пропитанным коньячным запахом воодушевлением, и вообразил себе сам не знаю что – ассоциированный с жизнью в своё удовольствие запах коньяка, как бы намекал, с чем были связаны эти воображения.
Но как бы эти воображения герцога не притягивали его своей привлекательностью, всё же он пока не попробовавший коньяка человек здравомыслящий и это, чтобы не сглазить удачу, заставляет его осторожничать, выказывая себя человеком не слишком прозорливым.
– Не совсем. – Сделав маловразумительное лицо, герцог выразил надежду на собственное недалёкое понимание. Но принц его насквозь видит. – До чего же ловкий гад. Цену себе набивает. – Ухмыльнулся про себя принц, глядя на герцога довольными глазами. Ему явно импонировало то, что герцог уже носит в себе такие столь необходимые для любого политического деятеля способности, лицемерить и ловко увиливать от прямого ответа. – И учить врать не нужно, уже готовый член палаты представителей. – Резюмировал своё видение герцога принц, и приступил к ответу.
– Мы думаем, – принц специально прибегнул к такому множественному именованию себя, а может и всей королевской семьи, с королевой во главе, вместе, – что вы вполне достойны того, чтобы возглавить одну из парламентских партий. Например…– Принц Вторит на мгновение задумался, для чего он даже придержал одной из рук свой массивный подбородок, который конечно привык поддерживать себя тем, что было в графине, но сейчас дело было серьёзное, и времени совершенно не было, чтобы отходить от темы разговора и заодно от герцога, в виду того, что можно упустить самый кульминационный момент или вообще забыть о чём сейчас шёл разговор. В общем, принц Вторит ограничился одной лишь рукой, и когда времени прошло более чем достаточно, то он ответил:
– Мне кажется, что консервативная партия, то, что нужно. – С лучезарной улыбкой посмотрел на герцога принц. И герцог не смог удержаться и сам улыбнулся в ответ, и не потому, что эта идея показалась ему очень привлекательной, а просто на улыбку трудно не ответить тем же. Принц же, сделав из всего свой ограниченный собственным разумением вывод о негласном согласии герцога с его предложением, озвучил свои обоснования сделанному им предложению.
– Смотрите, – сказал принц Вторит, правда его невольная жестикуляция руками внесла некоторую сбивчивость понимания его слов со стороны герцога, так и спустя много времени не понявшего, что означали все эти удивительные жесты принца, – какой выходит расклад. У вас практически есть всё для того чтобы возглавить партию. Есть негласная поддержка королевы, все видят, что она полноценно вам доверяет, раз поставила вас советником принца, а это уже говорит о моей поддержке, то есть негласной оппозиции, что не даёт не единого шанса оспорить ваше выдвижение ни с одной политической стороны. Ну а раз вы моя правая рука…– Принц осёкся, заметив, как передёрнулся лицом герцог, при таком далёком намёке на барона, и быстро нахмурившись, жёстко сказал, – Герцог, вы де-юре моя правая рука и это самое главное. Что и ставит вас во главе консерваторов. А различные инсинуации и кривотолки оставьте для своих завистливых противников. – Принц замолчал, ожидая ответного слова герцога. Который конечно был чрезвычайно обрадован такому и представить себе не мог, идя к принцу, что за заманчивому предложению. Правда герцог, как всё-таки ловкий царедворец и интриган, не спешит выказывать полную радость, и для полного подтверждения такого желания принца, решает дать уклончивый, со ссылкой на королеву ответ.
– Ну, если королева лично того желает…– начинает растягивать мысли и слова герцог, но принц слишком устал стоять на одном месте и он не даёт герцогу закончить и перебивает его своим возмущением из-за такого недоверия к нему. – Можете, герцог, не сомневаться. И если вам недостаточно моего слова, – принц Вторит яростно посмотрел на герцога, – то можете лично её спросить, хочет ли она на покой.
– Вот же ловкач и проныра. Знает же, что такой вопиющей дерзости спросить у королевы никто из ныне здравствующих людей не осмелиться сделать, и этим пользуется. – Размышляет и качает головой, правда только фигурально и про себя герцог, еле сдерживаясь от того, чтобы не улыбнуться. Чему есть повод. А повод такой, что герцог, хоть и чувствует, что в словах принца, правды может быть и совершенно нет, но вот то, что его предложение в выдвижение его в лидеры партии, есть факт настоящей осуществимости, то это не радовать не может.
– Ну, так что. Решайтесь. Или вы выходите из моего кабинета лидером партии консерваторов, либо никем. – Заявил принц, перебив все радостные размышления герцога.
– Я согласен. – Даёт твёрдый ответ герцог.
– Я рад, сэр Райт. – Расплывшись в улыбке и, протянув руку для рукопожатия, говорит принц. После чего новая должность сэра Райта закрепляется крепким рукопожатием, с непременным зрительным контактом, где новый лидер партии, сэр Райт, через этот контакт первой степени, получает от своего протеже, серого кардинала принца Вторита, внушение на будущее. Когда же церемония вступления на должность закреплена второй печатью, – пригублением до дна налитого принцем содержимого графина в бокалы, – то принц приступает к завершающей части церемонии, поиском чего-то затерявшегося, но очень ему нужного на столе, в столе и под столом. Хотя у герцога была очень здравая мысль, поискать потерянное в голове принца, но она её не озвучил, так как с этого момента чтил партийную субординацию.
– Ага, нашёл! – громко обрадовался принц, доставая из кармана пиджака лист бумаги. Который он со всего маха кладёт на всё тот же стол, служащий принцу, как теперь герцог понял, на все случаи жизни. Затем производит довольно странные хватательные движения рукой воздуха и вновь впадает в умственный ступор, из которого его выводит один брошенный взгляд на герцога. – А! И ты здесь. – Несказанно удивляет герцога этим своим заявлением принц, который уставившись на герцога, начинает медленно соображать, а когда до него что-то вразумительное доходит, он спрашивает герцога:
– Ручка есть? – На что сэр Райт, во избежание недоверия со стороны принца: «А если я сейчас проверю!», – с последующим насилием над его неприкосновенностью личности, с допуском рук принца под названием обыск, в его святая святых, внутренние карманы костюма, предусмотрительно решил, что будет разумным сказать «да», и самому достать ручку. Что он и проделал в тот же момент.
– Тогда пишите. – Сказал принц, ещё раз хлопнув по листу бумаги кулаком. Сэр Райт же с некоторой растерянностью посмотрел вокруг стола, где не было выявлено никакого присутствия стула. И хотел было по прежней привычке спросить, а на чём он будет сидеть при письме, но вовремя осознав, что он отныне совсем другой человек, человек облечённый доверием высших лиц государства и значит должен уметь не только писать на коленке, но и приспосабливаться к походным условиям жизни политика, молча подошёл к столу, раскрыл колпачок ручки и, посмотрев на принца, приготовился писать.
Принц же тем временем, видимо раздумывал над текстом своего сочинения, а вернее будет сказать, над программой действий вновь создаваемой партии во главе с её новым лидером, сэром Райтом. Но герцога под таким именем никто не знал, кроме всего лишь двух людей на всём белом свете, если, конечно барон, не окажется треплом, – а он со временем, когда ему будет очень удобно, обязательно проявит себя в этом столь свойственном ему качестве, – и поэтому он скорей всего сейчас раздумывал, как ему представить перед палатой представителей нового лидера одной из двух основных партий. Правда всё это только догадки ожидавшего от принца указаний герцога или сэра Райта, смотревшего на опиравшегося об стенку и, прикрывшего свои глаза принца.
Но видимо принц Вторит так глубоко погрузился в свои раздумья, что он и забыл о присутствии у него в кабинете герцога, отчего последний даже себе позволил кашлянуть себе в кулак. Что заставило встрепенуться принца и некоторым образом затуманенным взором, непонимающе посмотреть на герцога. Впрочем, принц Вторит в такого рода делах многоопытен и он быстро ориентируется в пространстве. В результате чего он опирается рукой на стоящий на столе практически пустой графин, чей вид только повышает градус недовольства принца, но он крепится, и начинает диктовать герцогу всё то, что он прежде надумал.
– Записывай! – грозно сказал принц. – Мы нижеподписавшиеся. Герцог…– принц запнулся на этом месте и зло посмотрел на герцога, который всё мигом понял и, сказав, что он сам впишет свой титул, начал его вписывать под взглядом принца. Когда же герцог свою часть работы проделал, он посмотрел на принца, который продолжая быть хмурым, покачав головой, как-то не определённо для герцога задумчиво сказал. – Надо срочно что-то с этим безобразием делать. – После чего принц выходит из своей задумчивости и продолжает диктовать. – И принц Вторит. Для скрепления и подтверждения наших договорённостей и намерений в деле создания партии, утверждаем основные базисные принципы, на которых будут основаны наши программные действия. Записал? – спросил принц герцога.
– Да. – Сказал герцог, ставя точку. И хорошо, что принц не спросил его о том, понятно ли он излагает свою мысль, а то бы герцог был бы поставлен перед новой дилеммой выбора, между правильным и верным ответом. А так он не спросил, и герцог может продолжать спокойно писать, тем более его устраивает такой сумбур в голове принца – он уже разгадал эту хитрость принца. Принц, по мнению герцога, хочет связать его некими компрометирующими его обязательствами, для чего собственно и составляется это письмо. С помощью которого принц, при случае, всегда будет иметь возможность давить на него. – Это мы ещё посмотрим. – Подумал герцог, имея на этот счёт другое мнение и веские отговорки на тот случай, если это письмо будет предъявлено королеве, как факт доказательства его сговора с принцем в деле какого-нибудь неудачного госпереворота.
– Пиши дальше. – Сказал принц. – Да вечно царствует Её и Его величество во благо отечества и его подданных. – Продиктовал принц. – Ловок, нечего сказать. – Усмехнулся про себя герцог, понявшего всю хитрость принца, поставившего себя в один ряд с королевой. – Все наши нынешние и будущие дела и помыслы, исходят из одного, верного служения Её и Его величеству, и всё во благо государства, во главе которого они стоят и здравствуют. – Принц Вторит сделал паузу, смочил глотку остатками на донышке графина и, посмотрев на герцога продолжил.
– Программа. Пункт первый. – Зачитал из памяти принц. – В горе и здравии, в бодрости духа и в его унынии, на земле и в небесах, нести в себе верность избранности своего пути, путеводной звездой которого всегда будет служить благо отечества и его всевышних установлений во главе здравствующей династии.
– Пункт второй. Верно и непритворно, не щадя живота своего и головы, служить Её и Его величеству, и отстаивать их законное право распоряжаться судьбой своих подданных и вверенного им имущества.
– Пункт третий. Не знать пределов для своего рвения в деле защиты и продвижения интересов государства, и использовать все допустимые и даже недопустимые инструменты против врагов его. – Здесь принц Вторит сделал паузу и, переведя свой сконцентрированный взгляд со своего носа на герцога, заявил. – Этот пункт в виду широты его возможностей и таких же взглядов на него, требует обстоятельного обсуждения и при должной необходимости, может даже придётся сделать для него приложение с классифицированным перечнем тех инструментов воздействия на своих оппонентов, к которым следует прибегать в общих и частных случаях. – Чему-то, а скорее всего какому-то воспоминанию, связанному с применением подобного инструмента воздействия, усмехнулся принц, после чего присев рядом с пишущим герцогом на стол, с улыбкой на лице принялся расширенно излагать своё видение этого пункта, как он про себя назвал, декларации своей независимости от деспотизма некоторых королевских лиц.
– Предлагаю в качестве превентивных мер воздействия на наших политических противников, применить различного вида негативные меры внешнего воздействия. Так на первом месте, так сказать на острие политической борьбы, всегда стоит ваше и вашего противника лицо. И здесь первое, что независимо от вашего разумения, невольно приходит на ум, так это необходимость использования этого предмета взаимодействия для измерения своего визави. Так что лицемерие, можно сказать первый необходимый для ведения дел со своим оппонентом и продвижения своих интересов инструмент. И тут уж, кто лучше и убедительнее сумеет использовать эту природную данность, ваше лицо, то и интересы того в будущем не будут страдать, по сравнению с тем, кто слишком неповоротлив и неизменчив в своём лице. – Принц Вторит издалека посмотрел в зеркало и, посуровев в него лицом, вернулся к изложению своих мыслей.
– На практике же, – заговорил принц, – этот инструмент можно применять в различном плане и случаях. Так в наиболее простых случаях, в качестве демонстративных, хайповых мер воздействия, предлагаю единодушно воротить нос при подходе к вам ничем не примечательного представителя противной партии, которую только так и никак иначе, и называть нужно. Если же на его месте окажется внешне выразительный представитель, то в зависимости от его природных данностей, испытывать его на предмет терпимости к нашей нетерпимости к его отходу от признанных природных стандартов – надувать щёки при виде полных каламбуров персон, доставать расчёски при прохождении мимо лысых черепов противника, присвистывать при появлении в их рядах страшных тёток, и делать многозначительные паузы, если там появится что-то похожее на леди.
– Прибегать к тому, что у нас лучше всего получается и не давать возможности противнику прибегать к тому же. Быть постоянно начеку, чтобы при удобном случае, невзирая на лица, с улыбкой на лице, всегда суметь поставить подножку, как своему противнику, так и какому другому лицу. Использовать все возможности своего языка, для того чтобы поставить своего противника перед фактом его недостаточного знания языка, а иначе как объяснить, что они раз за разом садятся в лужу.
– При слушании на заседании парламента проекта наших противников, с завидным постоянством выразительно проявлять заботу о своём больном товарище по партии, который с каждым своим всё громче и громче чихом, приближает докладчика к нервной истерике. Если же докладчику противной партии всё же удастся не чокнуться, а дойти до ручки и заодно до конца доклада, то на вопрос спикера: «Есть ли замечания к докладчику?», – для начала демонстративно выразить своё отношение к докладу через закатывание глаз и сердечных вздохов с хватанием рук за сердца. А уж потом заметить, что, вы сэр, слишком далеки от избравшего вас народа, а уж насчёт здравости ваших рассуждений, то тут уж лучше промолчать, чтобы не усугублять.
– Когда же дипломатические пути решения не приносят должного результата, и противник сам уже нахватался верхушек дипломатии, и гад такой, ответно воротит нос от вас, то тогда с ним нечего больше церемониться и надо начинать прибегать к более действенным мерам давления. – Принц Вторит видимо наглядно решил продемонстрировать герцогу, какими могут быть им озвученные меры воздействия, раз достал всё тот же злополучный для лёгких герцога портсигар, – герцог до сих пор помнит, как он себя не помнил после затяжки той вручённой ему принцем при первом ознакомлении сигареты, – и достав сигарету, вставил её в рот и закурил. И как уже ожидалось герцогом, не просто так закурил, а непременно так, чтобы выпущенный им дым попадал ему в глаза и резал их своей невыносимой едкостью.
Между тем принц Вторит, как будто не замечает всех этих замешательств герцога или для него сэра Райта, – может быть он заодно демонстрирует ему ещё один элемент политики, невозмутимость своего поведения, даже в том случае если ни у кого не вызывает сомнение, что именно вы так гадко испортили в комнате воздух, – и как ни в чём не бывало, продолжает пускать дым и своё всемогущество в глаза сэра Райта. И так до тех пор, пока мысль об этом, ещё одном инструменте воздействия, не посетила его и он, освободив рот от дымной привычки, продолжил напутствовать сэра Райта на путь истинный.
– Сэр Райт, – принц обратился к герцогу, чья физиономия, несмотря на все его, как оказалось безнадёжные старания, источала гримасу отвращения и боли, – вы сейчас очень точно исказили себя, практически до степени невыносимости совместного своего бытия в этом пространстве, чего как раз и требуется при помощи инструментов второй категории, добиться нам от наших противников. – Принц Вторит полный радости и не пробивной уверенности в себе, пододвинулся к продолжавшему стоять герцогу и заговорил.
– Что может быть лучше, одновременно прямых и не прямых, к примеру, ограниченного парламентом действий. Где их прямота увязана на направленности самих действий, а вторая характеристика означает незримость, скрытость происходящего. – Такая иносказательность принца навела герцога на две неразделимых мысли. Во-первых, принц слишком уж заумно всё это излагал, отчего герцог стал сомневаться в своей независимости на месте лидера партии и, во-вторых, принц не так глуп и пьян, как он с помощью своего нетрезвого вида хочет показаться. А это уже наводит на свои мысли и подозрения. О чём герцог обещает себе непременно подумать, а сейчас ему необходимо, как ранее сказал принц, быть начеку – ведь правило подножки подразумевает наличие с обеих сторон таких подлых намерений.
– Думаете, что только одними существенными аргументами и доказательствами никчёмности правительства, смещается премьер-министр со своего места. – Усмехнулся принц. – Да не смешите меня. Такие случаи случаются раз в век и то, только в показательных, для порки случаях. На самом же деле, всё решает подковёрная, в кулуарах борьба. Где часто бывает так, что одного непроверенного, с запашком пуска слуха, хватает для того чтобы перед премьер-министром вначале закрылись все приличные двери государственных мужей, а уже после он сам попросился в отставку. Скажите, что слух слуху рознь, да и вообще, как найти ту соизмеримость запаха слуха, чтобы его хватило для того, чтобы к чертям снести всё правительство. – Принц Вторит широко улыбнулся, удивляясь такой наивности, а может и глупости герцога, раз он не понимает таких простых вещей и задаётся вопросами – принц видимо в пылу разговора и запамятовал, что сам, без помощи герцога вопросил себя.
– Объясняю на пальцах. – Сказал принц, вытянув вперёд и положив ладонью вниз на стол руку для зажимания пальцев при счёте (как он это собирался делать трудно сказать), при этом между указательным и средним торчала дымящаяся сигарета. – Так при выступлении премьер-министра в парламенте, вы предусмотрительно садите в первый ряд больного несваримостью желудка, наполненного газами представительного парламентария, который незаметно для ушей, но только не для носов парламентариев, всё непременно сделает. Или же в особых случаях, когда требуется сохранить конфиденциальность и секретность, с помощью специальных служб вы находите среди противной партии склонного к такому же безрассудству парламентария, и в перерыве на кулуарные прения и договорённости, добавляете ему в пищу или бокал напитка таблетку способствующую взрывному поведению организма этого представителя противной партии, с которым он не сможет справиться на заседании парламента и со своей стороны даст всем жару.
– В общем, в обоих случаях, головы парламентариев ни о чём другом не смогут думать, – а уж что тут говорить о речи премьер-министра, до которого никому нет дела, – как лишь о том, как бы им не сойти с ума от этой газовой атаки и каким-нибудь невольным образом не выдать себя. И это понятно, ведь степень рези в глазах достигла запредельных значений, а мозг уже разрывается от нахождения в этом спёртом помещении, наполненном людьми различных, больше конечно ненавистных взглядов на тебя, где даже при работе кондиционеров на всю мощность, не удаётся выветрить этот, терпеть нет больше сил, запах тления, который накрыл всех без исключения, когда пущенные кем-то газы легли на столь благодатную почву гниения души.
– И, конечно, любое не укладывающееся в определённый норматив и правило, поведение находящихся на своих местах парламентариев (а попробуй только скрипни своим задом, то, что тут начнётся! – это ошибка всех новичков), будет его коллегами воспринято как признание его вины в этой газовой атаке, даже не на их носы, а на кровоточащие от боли сердца. И вот тут-то все постепенно начинают обращать своё внимание на находящего в центре парламента, выступающего с докладом премьер-министра, который начинает всеми восприниматься как наиболее вероятным зачинщиком всего этого газового дела.
– И тут уже даже никакие разумные доводы сидящих на самых задних местах коллег, – премьер-министр по своему дальнему нахождению от наших трибун, не мог стать источником этих атак, – не принимаются в расчёт. Теперь парламентариям только нужен козёл отпущения и он будет найден. Да и заявление нашего парламентария, того самого с больным газотворящим желудком: «Премьер-министр, сука, решил перед уходом громко хлопнуть дверью!», – всё объясняет и принимается на ура обоими фракциями парламентариев.
– И не успевает премьер-министр дочитать свой вонючий, а не как он утверждал, наполняющий оптимизмом на будущее (теперь-то все поняли, что это за оптимизм такой) доклад, как всё уже решено единодушно. – Душно, душно. – Как будто чувствует премьер-министр, что в парламентском зале что-то происходит и ему в голову эхом лезут только эти слова. Ах, ты сука! – вдруг в рассказ принца Вторита примешивается его громкая экспрессивность, с которой он крича эту последнюю фразу, подскакивает с места и начинает трясти своей рукой.
Когда же герцог успокоился, а для этого в первую очередь потребовалось, чтобы успокоился принц, причиной беспокойства которого, послужила его невнимательность к своим рукам и зажженной в ней сигареты, то принц не пожелал заканчивать свой рассказ, и герцогу пришлось довольствоваться своей памятью и догадками. После чего принц ещё внёс пару своих предложений в эту программу действий и после зачитки всего записанного, предоставил герцогу первое право подписи. И хотя герцог всячески пытался продемонстрировать принцу своё знание правил этикета, всё же ему не удалось убедить принца в его первоочерёдности подписи. А вот показать ему свою неимоверную преданность идеалам своих свирепых и непреклонных предков, то этого герцог ещё чуть-чуть и добился бы, получив от принца тростью по голове и по всему тому, до чего она у него дотянется.
Но герцог в очередной раз проявил прозорливость, и стоило только принцу взять трость, как подпись герцога уже стоит и он с благодатной улыбкой стоит рядом со столом.
– Вот и прекрасно. – Расплывшись в улыбке говорит принц Вторит, в очередной раз убедившись в чудодейственности своей трости в руках. – Без моих рук, она как без рук. – Резюмировал своё видение трости принц Вторит.
– Дайте посмотреть. – Протянув руку к герцогу, сказал принц. После чего он получает из рук герцога этот, по мнению самого герцога, его договор с самим дьяволом (без доказательств и догадок, понятно кто), быстро проверяет наличие подписи герцога, и вновь протянув руку к герцогу, говорит. – Теперь дело за мной. Дайте мне вашу ручку. – И вот тут-то герцога посетило какое-то интуитивное чувство утраты, которое заставило его, как в последний раз, бесконечно жалостливо посмотреть на свою, столь дорогую во всех смыслах ручку и уже после этого прощания, с тяжестью в сердце, отдать её в руки принца. Ну а принц, как будто бы только и ждал того, чтобы воплотить в жизнь самые страшные предчувствия герцога. И он, взяв ручку из рук герцога, внимательно на неё смотрит, растекается радостью на лице и, посмотрев на бледного герцога, говорит ему:
– Отличная ручка, сэр Монблан. – После чего к потрясению герцога подмигивает ему и вслед за сложенным, так и неподписанным письмом, убирает во внутренний карман своего костюма ручку.
– Вот теперь-то, я у него точно на крючке. – Нервно подумал герцог, наблюдая за тем, как прячется письмо в кармане принца.
– Не стоит так переживать, сэр Монблан. – Посмотрев на герцога, с улыбкой сказал принц. – Мне, кажется, что это имя более достойно вас. И для внутренней коммуникации, где нет места барону, оно вполне подойдёт. – Кивнув в сторону телефона, с дальним намёком сказал принц, пристально смотря на герцога, который хоть ещё и нервно дёргался, но всё же уже начал привыкать к быстротечности своего существования под тем или иным именем, сменяемость которых находится в прямой зависимости от настроения принца. Принц же приняв это смущение герцога за нечто другое, обратился к нему. – Пока мы смотрим в одну сторону, вам ничего не грозит. – Похлопав себя по внешней стороне пиджака кармана, сказал принц. После чего, зачем-то бросил взгляд на зеркало и, резко сменив выражение своего лица на серьёзное, заявил герцогу:
– А теперь самое главное. Эти имена я вам дал не просто так. Каждое из них будет собою подразумевать уровни информационной допустимости в наш круг внешних источников. И с этого момента, наше с вами общение будет строиться исходя из этих уровней открытости или другими словами, секретности. Что есть одно и тоже. – Усмехнулся принц. – Так вот, слушайте и запоминайте, герцог Браунштейместерский. – Без запинки выговорил титул герцога принц Вторит, чем на всех уровнях потряс герцога, теперь только понявшего, насколько коварен и хитроумен принц, который так умело всё подстроил и привёл его туда, куда и хотел. Принц же хоть и заметил, как герцог прирос ногами к полу от внутреннего потрясения, ничем не выказал своё довольство, а продолжил начатое.
– Это ваше родословное имя, будет вам служить для официальных мероприятий. Так сказать, оно будет соответствовать самому верхнему уровню допустимости. – Сказал принц. – Далее нам необходимо взять на вооружение полусекретное имя, которое нам понадобиться в открытой политической борьбе, а также для конфиденциальной, внутренней переписки. И я думаю, что лучше имени, – мистер Икс, – вам не подойдёт. – Принц Вторит мельком глянул на герцога, который ещё и первую новость не переварил, а тут уже следует острая добавка. И конечно герцог, в таком положении не готов, как не согласиться, так и согласится, правда скорей, не готов не согласиться, и поэтому принцу хватает молчаливого согласия герцога, чтобы продолжить свой не требующий возражений монолог.
– Вот и хорошо. – Выразил удовлетворение молчаливым согласием герцога принц. – Это имя будет соответствовать второму уровню секретности. Ну и за самый глубинный уровень секретности, о котором будут знать только два человека, я и вы, будет отвечать имя сэр Монблан. – Сказал принц Вторит и после небольшой встряски герцога, препроводил его до дверей. Где попрощался с ним отвечающим за первый уровень секретности именем, сэр Райт – всё именно так и верно, ведь имя герцог Браунштейместерский, отвечало за верхний уровень допустимости, то есть открытости, тогда как имя сэр Райт, служило секретным прикрытием его намерений от королевы, в виде взбалмошного поведения принца, у которого, как все серьёзные люди в королевстве думали, до сих пор в голове ветер гуляет.
И на этом для герцога аудиенция можно сказать закончилась, и настало своё время для призванного к принцу на два часа позже, барона фон Фанфарона. Впрочем, на этой новой встрече ничего не прозвучало нового, и она прошла практически в том же ключе, что и разговор принца с герцогом, за исключением некоторых ключевых моментов, со своими уточнениями и поправками в именах.
Так в составлении письма, но уже с участием за письменным столом барона, принц Вторит, явно видя в бароне те уникальные способности, каких нет у герцога, позволил себе зайти дальше, и поставить своё имя в написании первой фразы программы «Да вечно царствует Её и Его величество во благо отечества и его подданных», прежде имени Её величества. И надо отдать должное проницательности принца, барон ничего не сказал против, и у него даже рука не отсохла от такого рода святотатства, и он как писал, так и продолжал писать. За что, в общем, он и был вознаграждён предложением принца, возглавить наиболее ему близкую и свободную от лишних обязательств партию либералистов. Что видимо и затуманило взор, воспарившего в небеса барона, раз он был готов написать и подписать, что ещё похлеще, то есть не глядя.
– Вы понимаете, барон, что для меня де-факто в стократ важней де-юре. – Заговорщицки проговорил принц Вторит, уперевшись своим лбом в лоб барона, и глядя на него исподлобья. Ну а барону, хоть и тяжело приходится удерживать на себе в части лба, всю тяжесть принца Вторита, который таким оригинальным способом решил продемонстрировать барону, какое он питает к нему доверие, всё же он рад тому, что великие мира сего ищут в нём для себя поддержку. И конечно барон ради себя и своего ведущего места в государственном устройстве, готов стерпеть и большее, что оценено в должной мере принцем, и он окончательно решает (а так он ещё сомневался), как это думает барон, закрепить за бароном право стать во главе партии либералистов.
После чего всё следует своим чередом, с написанием основных тезисов программы партии, а также извлечения из кармана барона своей собственной ручки, с помощью которой он подписал себе, как это уже после им было понято, долговое обязательство перед принцем.
– Отличная ручка, сэр Паркер. – Поздравляет барона с его великолепным вкусом, дальновидностью и новым именем принц, убирая ручку вместе с подписанным бароном письмом в карман своего костюма. Вслед за этим следует свой многоуровневый ликбез, где на официальном уровне разрешается хождение двух имен, барона де Фанфарона и сэра Лефта, во втором полусекретном уровне допустимости, за бароном закреплено шифровочное имя мистер Игрек, и на самом глубинном уровне допустимости, допуск к которому имеют только два человека, принц и барон, имя сэр Паркер. После чего сэр Паркер всё тем же путём, каким он прибыл сюда, выпроваживается принцем восвояси.
– Думайте и даже делайте что хотите, но право на постскриптум иметь буду только я. – Закрыв дверь за вышедшим сэром Паркером, иносказательно сказал принц Вторит.