Не говори, что нет спасенья,
что ты в печалях изнемог:
чем ночь темней, тем ярче звезды,
чем глубже скорбь, тем ближе Бог.
А.Н. Майков (1821-1897)
Баба Маня доживала восьмой десяток. Непросто дались они ей, годы эти. И молодой, конечно, была. Да красавицей! Парни всю черёмуху окрест ей, бывало, весной перетаскают. А она возьми и выйди за неказистого небогатого паренька с переезда. Видишь ли, у него душа тёплая. И то правда, душа у него ангельская была, мухи за жизнь не обидел. А какая она там жизнь-то… Всего-то и успели годок помиловаться, а тут война.
Не вернулся её Стёпушка. Уж как голосила, думали, на вой сойдёт молодуха. Оправилась. А то как же, дитё-то кому подымать. Свёкор тоже на войне сгинул, родных разметало по белу свету. Так и прожила свой век со свекровью да сыном на переезде, на отшибе от людей. У жизни на отшибе.
Но не озлилась жизни такой, сына вырастила красавца, в её породу пошёл. В нужный срок женился, и всё бы как у людей, да придумалось невестке в город податься. А на переезде-то место дали, и избу обещали выстроить, потому как железнодорожники – государственные люди. Но нет же, заегозило ей одно место: «Так и замрём в этой глуши. Ты как хочешь, а я себя тут хоронить не буду».
Не от слова да сбылось.
Лежат теперь кровиночки на местном погосте и шумят им песни ивы, и выстукивают царствие небесное поезда да электрички.
«Ну,думала,этого не переживу!».
Пережила. А как не пережить, коли вместе с этой страшной ношей принесли ей два комочка шевелящихся. Один ещё в одеяльце детском, совсем капельный, из роддома ехали, когда рука беды настигла их, а другой чуть больше, но оттого и жальче – понимал уж всё, смышлёный. Всё жался, жался к бабушке… А она пыталась не разорвать себе сердце, чтобы на этих кровиночек хватило.
Был и ещё один. Это она уже после разглядела, когда он голодный и ничего непонимающий дал о себе знать: «Мяу, есть хочу, жить хочу!».
Тогда-то и поняла баба Маня: «Надо жить!».
Малютку соседка спасла, слава богу. Она родила как раз. Так двойню и выкормила, благо молока хватало. А баба Маня, бывало, свою картошку ночью, кое-как, а соседскую чин-чином выполет, до травиночки. Только бы жили кровиночки.
А Стёпушка, так сын внука назвал – угодил ей, и обличием, и норовом, ну, чисто дед… и водички-то не замутит. И смотрит, смотрит на неё своими ангельскими глазками, всю душу вывернет.
Крепилась баба Маня, как могла, крепилась. Да ведь не молодуха уж, да и дай кому пережить такое… Стала сдавать. Нет, нет да охает, а то и приляжет, а это уж совсем…
Стали соседи галдеть: «Ищи родственников, если не хочешь детей опять осиротить». Знали, куда бить. Да она и сама подумывала.
От снохи-то никого не осталось. У неё отец тоже погиб, а мать, слава богу, годок до аварии не дожила, обошлось ей, всё бабе Мане полной пригоршней досталось. Родные где-то были, но как же их найти-то? Ни времени, ни сил у неё уже не оставалось.
А дети росли, радость и счастье её последнее. Внучка беленькая, худенькая, а такая проворная, это ж никаких рук не хватит, чтоб её удержать. А внучок тихонький, молчаливый и уж такой ласковый… И кот вырос, аж лоснится весь. Ещё бы, здесь, в чащобах, мышей не переловить.
А родные бабы Мани отыскались сами.
Соседка возьми и дай заметку в газету. Мол, так и так, живёт тяжело, деток подымать, учить надо, а на переезде-то школу давно прикрыли. Кому нужны наши дети?
Нашёлся брат и племянник. Оба учёные. Зарабатывают хорошо, и жить есть где. Бездетный сын-то у брата. Пока в науках толк искал – время ушло.
«А может, просто Господь оставил место для моих сироток», так думала баба Маня, осмысливая, как будет собираться, куда что положит, что из вещей брать, а что уж ладно, пусть людям останется, ей послужило.
А что брать-то? Комод ещё Стёпушка сам смастерил, вон там и отметочка есть – роза, такая малюсенькая. И где он их только видел, розы эти. Ну, нет чтоб ромашку, колокольчик там, ведь легче вытёсывать-то было бы инструментом его маломальским, так нет – розу.
Вот весь он такой был. Особенный. Возьми хоть картину. Да какая там картина? Свекровь свой плат старинный отдала, а баба Маня потом на рамочку натянула, ну это уж позже. На первый взгляд, мазня одна, а приглядишься… две души парят рядом. И столько счастья там, в этой картине!
Баба Маня давно бы уже вслед за ангелами подалась к Стёпушке своему, так нет, видно, не время ещё.
А с родными она сговорилась так, сама тоже к ним переедет. Убирать, варить кому-то надо, опять же в школу обрядить. Стёпушка-то в школу идти должон, дорос. А проводить, встретить?
- Нет, как хотите, а я с детьми в нагрузку.
Никто и не возражал. Это она сама всё уговаривала себя, что и пенсия у неё хорошая, не на дармовщину идёт, обузой не будет. Дети тоже пенсию получают. Их пенсию-то всю до копеечки складывала, пригодится им впрок.
Ну вот, и пришёл день.
Родные-то на вокзале города должны их встречать. Осталось последние узелки связать, да и с богом.
Ехали на скором. Ей за заслуги (всю жизнь на одном разъезде отсемафорить – это как?!) разрешили две минуты остановки прямо у шлагбаума. А тут до дома три шажочка.
Присели.
Соседи тоже стремились проводить их, но, как на грех, после дождя грязюка страшная. Застряли, видно. Ну, а поезд ждать не будет. Надо выходить. Слёзы, конечно, глаза застят, ну куда от них деваться. И вроде всё доглядела, а как Стёпушка кота за пазуху сунул даже ни к чему.
Вышли. Поезд остановился.
Она вещи-то перекидала, подняла внучку, глядь, а Стёпушки-то нет.
А он впереди поезда по рельсам крадётся.
- Стёпа, Стёпа!
Где там. Кот из-за пазухи выскочил и чесанул вдоль пути, да шибко-то не бежит, и поймать не даётся. Уж она тоже вдогонку за ним кинулась, да сразу и задохнулась.
А машинист психует. Мне, мол, за ваш маскарад голову снесут.
И снесут… Это она точно знала.
Да как быть-то: внучка в поезде, внук впереди на рельсах, а она сама на насыпи и хоть разорвись!
Помощник машиниста помог догнать кота-сорванца, посадил вместе со Стёпушкой в поезд, и соседи подоспели…
Но она уже была не одна…
Острая боль пронзила всю, как есть, грудь и не вздохнуть, не охнуть.
Машинист хорошо знал её. Ещё парнем, проезжая мимо, долго сигналил ей, вздыхал и бросал к ногам какую-нибудь безделушку. Он первый понял, что дело плохо. Наклонился. А она ему коробочку суёт в руки: «Тут всё, что скопила детям, довези и передай. Стёпушка смышлёный, он всё знает, всё расскажет. Прости, что нагрузила тебя своими заботами. Божье дело делаешь – сиротам помогаешь! Прости».
А ей уже чудился дивный сад… А в том саду те самые ангелочки махали над ней крыльями… И было так хорошо лежать и знать, что никуда не надо бежать, что где-то рядом Стёпушка…
- Вставай! Божье дело ждёт!