Сергею Михайловичу сегодня, как никогда, трудно давалось пробуждение. Правильнее сказать: он даже не просыпался, а его сознание медленно становилось на рельсы сегодняшнего дня. Всего только минуту тому назад, кто-то, большой и чёрный, неистово шептал на ухо: «Восстань! Я повелеваю тебе: восстань и иди!».
С трудом, разлепив глаза, он убедился, что призывающий голос из недавнего кошмара – это лишь нелепая картинка из чужой жизни, чудом проникшая в его спящее беззащитное сознание, которая скоро забудется, а наступивший день развеет её безвозвратно. Попытался внутренней влагой смочить ком в пересохшем горле – с трудом, но получилось; повернул голову к часам (его изобретение жена называет системой)… С детства, увлекаясь радиолюбительством, он не оставлял своё увлечение и по сей день – время от времени, придумывая что-нибудь оригинальное.
Михайлович нажал кнопку системы, иначе включится старенький портативный магнитофон, и раздастся грозное: «Вставай, страна огромная, вставай, на смертный бой…», и будет динамик орать у него над ухом до тех пор, пока он этому хору не «перекроет кислород». Систему включал автоматически, просто так, на всякий случай, сам же он, сколько лет, как бы тяжело не было утром, мог обходиться без насильственного постороннего вмешательства в его сознание – внутренние биочасы поднимали на работу в одно и то же время.
- У меня, очевидно, рефлекс выработался, словно у собаки, - подумал он. - А на наших условных рефлексах, держится весь Углепром, - при этих словах он хихикнул, прислушиваясь к стуку посуды на кухне – сейчас придёт контроль, не доверявший ни системе, ни рефлексам.
- А ведь у меня действительно собачья работа. Ходишь на наряд в любую погоду, три раза в сутки, а то и четыре. Снизу орут (гав-гав!), и сверху орут (Гав-Гав!), и ни от кого – никакой благодарности. Каждый новый родившийся день, как две капли воды похож на предыдущий, и эта монотонная вереница человеческого летоисчисления тянется уже который год. И мыслю я точно так же одинаково, и ежедневно, в течение почти тридцати лет, с подъёмом думаю о… А ведь с такими мыслями можно легко дойти до ручки. Разве я не прав? У меня от этой работы, уже начала развиваться первая стадия рефлексии6. Что дальше будет? А через три года? Если только…
- Серёженька…
- Иду! А до пенсии четыре шага, - довольным голосом в ответ пропел Михайлович на мотив Марка Бернеса, затем добавил, потягиваясь, - было, по крайней мере, позавчера. А вчера у него, начальника «Каменки», был юбилей.
- Славно прошёл праздник, вот только драки не было, а в остальном, действительно погуляли с размахом славянской души. Море цветов, десятки поздравлений, а тосты какие были! И все – в один адрес. В мой… - Сергей Михайлович, вспомнив, от удовольствия даже зажмурился.
- Для многих Андрюшенька оказался на недосягаемой высоте, из-за произнесённой речи. Можно подумать, что он не горняком работает, а тамадой язык «чешет» каждый день. За двадцать восемь лет работы на шахте, я и десятой доли таких теплых слов в свой адрес не слышал, как из его уст, хотя за этот период, на любой должности работал без нареканий. Тянул лямку, как мог. Вышестоящее начальство здорово не ругало, а с подчиненными всякий раз умел находить общий язык, за что и уважали в шахтёрской среде.
Эх, жалко, директор не смог приехать. Мнение молодой смены послушал бы…
- Серёженька, время, я…
- Да иду, уже иду, - отозвался вчерашний юбиляр, ища ногами домашние тапочки, а, найдя их, недовольно пробормотал. - Расскрипелась, словно на непогоду...
Быстро пролетели сорок минут, отпущенные на утренний туалет, скорый завтрак, и дорогу к шахте.
- Да, полтинник – не тридцать, - рассуждал про себя Михайлович, подходя к шахте. - Танцевать меньше нужно было, но вчера молодежь «завела», и ножки, натоптавшись, сейчас отчего-то не очень хотят повиноваться.
После наряда, он сходил в баню. Увы, даже контрастный душ не помог. Время ещё было до «большого сбора», так между собой начальники участков называли совещание, проводимое директором, перед днём повышенной добычи. Но завтра – наступит только завтра. Сегодняшний же день обещал быть довольно обременительным, из-за упорного нежелания войти в обычное русло – никогда Михайлович не чувствовал себя так отвратительно. Мелькнула издевательская мыслишка, в виде вопросов – наглых и уверенных в непогрешимости будущих ответов:
- Плоховато? Да? В новую возрастную категорию с прошлыми мерками не вписываемся? И это, когда старше стал всего лишь на один день? А что будет дальше?
Не желая больше задумываться над будущим, он почему-то вспомнил Мальчиша-Кибальчиша:
- Как он там спасался? Нам бы день продержаться, да ночь простоять? Или наоборот?
Проходя мимо нарядной «Зайчика»7, Сергей Михайлович заглянул в полуоткрытую дверь:
- Ну, что, оратор, пошли – послушаем, как опять нас начнут учить работать.
- Михалыч, погоди, пожалуйста, зайди на минутку! Расскажу о том, что мой «ГАВ-три» учудил. Давай-давай, и дверь прикрой.
Андрей был намного его моложе, но после вчерашнего юбилея, ему было гораздо тяжелее – молодость не так вынослива, не так обкатана тяжёлыми горняцкими буднями. Для себя он видел выход только в одном:
- У нас четверть часа есть в запасе, так что давай, Михалыч, по сто пятьдесят дёрнем, да я тебе про своего клоуна расскажу.
- По сто пятьдесят? Сейчас бы побаловаться пивком с раками, - мечтательно пробормотал Михайлович. - А кто это у нас – третий «ГАВ»?
- Раки? - удивлённо переспросил молодой начальник участка. - Хорошо бы, но пиво с ними – это долго, возмутительно долго. А время нас режет без ножа – мне, наверное, сегодня в третью смену ещё придётся ехать в шахту.
Быстро достал из сейфа спасительное средство и приложение к нему – выпили, крякнули, закусили.
- Вроде пошла, ну слушай, - начал говорить Андрей, - вчера, мой «ГАВ-три», Гончар Алексей Владимирович…
- Ясно. У нас на шахте «ГАВы» растут, будто грибы; сначала в маркшейдерском отделе завёлся «ГАВ», потом главного8 прислали, теперь ещё один…
- Ну, Михалыч, «ГАВ», еще, куда ни шло, а я недавно в газете вычитал: в нашем министерстве работает один «ГАД». По сравнению с такими инициалами, наши «ГАВы» – это цветочки. Так вот, мой Гончар, «ГАД», т. е. «ГАВ», вчера не рубал. Второй день кряду уже сачкует. Первой клетью опускается, прибегает на участок, проверяет положение в уступе, и точно таким же темпом возвращается на ствол. С нижнего этажа последней клети выходит наш новый сменный инженер «КИСа» (Кутько Игорь Семёнович), и, само собой разумеется, сразу подходит к нему с вопросами: кто? что? почему так рано выезжаем?
Гончар ему в ответ плетёт байку:
- Я думал – сегодня пораньше начну трудиться, чтобы две полоски срубать – ведь мне обязательно нужно вчерашний день обработать. В уступ прилез, а там, в кутке – гадюка лежит9. Клубком свернулась, только шкура и глаза блестят от луча светильника. А я же их, гадов ползучих, с детства боюсь.
Потом он проскочил мимо «КИСы» на верхний этаж клети, и, будь здоров – умчался на-гора.
Кутько немного поразмышлял, и решил позвонить горному диспетчеру, чтобы проконсультироваться. Объяснил ситуацию с гадюкой, а после этого у него спрашивает:
- Что в таких случаях делают на вашей шахте?
Диспетчер ему отвечает:
- Забойщик тебе не говорил, какой расцветки этот гад был, может быть, там пятнышки, полоски какие-нибудь отличительные есть на нём, и тогда, выходит, это совсем не гадюка, а просто ужик. Чего было-то бояться, и людей пугать?
«КИСа», неудовлетворенный ответом, просит телефонистку, соединить его с рукоятчицей поверхности ствола, для того, чтобы она подозвала к телефону Гончара, как только клеть выйдет на-гора.
Работница, выполняя приказ начальника, после остановки клети, кричит в толпу выехавших шахтёров:
- Гончар, к телефону!
Но «ГАВ-три», умудренный жизненным опытом, знает об одном обстоятельстве, когда «любая кривая вокруг начальника – прямее любой прямой», поэтому он из клети направился прямиком в баню.
«КИСа» на низу беснуется:
- Вам необходимо сходить в баню, разыскать Гончара, и пусть он вам скажет – были ли на той змее какие-нибудь полоски, или там пятна возле глаз, жёлтые, либо красные. Ведь нельзя же так эгоистически поступать – думать только о собственной безопасности, надо людей со смены предупредить.
Рукоятчица, женщина в годах, переспросила, не понимая, что хочет от неё сменный инженер. Тот детально объяснил: кто? где? кого испугался? и что она просто обязана немедленно сходить в мужскую баню, и вернуться с требуемой информацией, но если она этого не сделает, тогда на неё наложат денежное взыскание.
Рукоятчица, проработавшая на своём месте не один десяток лет, наконец-то, поняла, зачем инженер посылает её в баню.
- Кутько? Иван Сергеевич?
- Да, я вас внимательно слушаю. Как, вы до сих пор не пошли?!
В ответ она, игнорируя изящную словесность, непростительно громко сказала – куда нужно идти «КИСе», где и в какой больнице проверить голову, относительно своих буйных фантазий.
- Действительно, беда с этим «КИСой», - согласился Михайлович. - Он уже многих достал…
- С «КИСой» – с этой, - поправил Андрей старшего товарища.
Михайлович удивленно вскинул брови, сначала не поняв, затем, оценив шутку, улыбнулся и кивнул головой – согласен.
В это время директор уже начал согласовывать планы завтрашней работы с подошедшими начальниками участков.
- С «Мазуркой» мы уже решили – 250 тонн. Хорошо!
- Кирилл Петрович, - обращается он к начальнику «Великана», - тонн двести потянешь?
- Да, постараемся, если с порожняком не будет проблем!
Открывается дверь в кабинет. Входят Сергей Михайлович и Андрей.
- Ну, а ты, Михайлович, юбиляр, ты наш дорогой, сто пятьдесят потянешь? - сразу в лоб спрашивает директор.
- Спасибо, Пётр Петрович, это уже лишнее, я только что потянул, - Михалыч хлопнул себя по животику, и довольно улыбнулся директорской наивности.
Примечание:
6 Склонность анализировать свои переживания. Размышления о своём психическом состоянии.
7 Название отрабатываемого угольного пласта, соответственно – нарядной участка.
8 Главный инженер.
9 Случай имел место на шахте «Торецкая» Г/П «Дзержинскуголь».
Август 2004 г.