Власов и власовцы

Виталий Овчинников
Предисловие.
 
В СМИ прошло сообщение о том, что «Минкульт» России выделил целых два гранда одному  скандальному  режиссёру  для снятия документально художественного  фильма о генерале Власове, представляя его, как одного из выдающихся борцов против кровавого Сталинизма. Не буду называть его фамилию, чтобы не создавать ему дополнительной рекламы. Да и противно упоминать его фамилию.

Однако, надо отметить, что в  ВОВ против СССР выступила  Германия не только со своими с европейскими сателлитами, такими странами, как  Италия, Польша, Чехословакия. Венгрия, Румыния, Франция и даже Испания с Португалией.  В  качестве их союзников выступила против СССР также и целая свора своих предателей  в виде  различных воинских соединений, организованных гитлеровцами из бывших граждан СССР, добровольно согласившихся воевать против  Советского Союза.
 
Это были кадровые войска РОА генерала Власова,  войска 15-го Казачьего корпуса СС донских и терских казаков, войска Мусульманского корпуса «чеченоингушей»,  войска Отдельного корпуса «Крымских татар»,  войска Отдельного Эстонского и Литовского  добровольческих корпусов, войсковые соединения «УПА»,  «ОУН» и дивизия СС «Галичина» из Западной Украины,  186-я  Калмыцкая дивизия СС,  а также многие, многие  другие  националистические   соединения на оккупированных фашистами Советских территориях.

 Много это или мало? Для кого – как! Для меня – слишком много! Слишком! Потому что их общая численность достигала почти двух миллионов человек. Это были те самые недобитки  Гражданской войны,  затаившиеся  кулаки, белогвардейцы,  церковники  со своими приспешниками, которые не приняли Советскую власть и всеми силами пытались с ней бороться. Сначала втихую, террором, а теперь в открытую.

Но никто их не оправдывает. Все знают, что предатели есть предатели. Бывают предатели отдельные лица, но есть предатели и целые народы. Но единственно, о ком пишут много,  сожалеюще и ободряюще, так это о Власов.
 
Первую  оправдательную книгу о генерале Власове написал еще в девяностых годах  один из первых   известных  демократов России и первый избранный мэр  г.  Москвы, Гавриил Попов под названием «Вызываю дух генерала Власова». А потом уже потоком пошли оправдательные книги о Власове, написанные либералами России.  А недавно по каналу «Спас» показали документальный фильм про  трагедию 2-й ударной  армии  и трагедии  ее командующего генерала Власова.

Поэтому  я не буду ничего говорить об этом известном генерале, нарицательном  образце предательства своей Родины, я покажу вам строки  советского писателя, Ильи Эренбурга, бывшего во время ВОВ военным корреспондентом газеты «Звезда» и встречавшимся с Власовым. Он написал о своих встречах с генералом Власовым  целую главу  в книге «Время, Годы, Жизнь».  И этому известному советскому писателю, Илье Эренбургу, я верю гораздо больше, чем  всем остальным авторам писанин о Власове.  Верю потому,  что хорошо знаю его жизнь.

Илья Эренбург о генерале Власове.

«И вот  я дошел в воспоминаниях до короткой встречи с человеком, который причинил людям много зла, и не могу эту главу опустить.
Пятого марта 1942 года я поехал на фронт по Волоколамскому шоссе. Впервые я увидел развалины Истры, Ново-Иерусалимского монастыря: все было сожжено или взорвано немцами. Вот уже двенадцать лет, как я живу возле Нового Иерусалима. Истра отстроилась, но порой, проезжая мимо новых домов, парка, памятника Чехову, вижу снег и черноту далекого морозного дня, пустоту, смерть.

Я проехал через Волоколамск. Возле Лудиной горы в избе помещался КП генерала А. А. Власова. Он меня изумил прежде всего ростом — метр девяносто, потом манерой разговаривать с бойцами — говорил он образно, порой нарочито грубо и вместо с тем сердечно. У меня было двойное чувство: я любовался и меня в то же время коробило — было что-то актерское в оборотах речи, интонациях, жестах. Вечером, когда Власов начал длинную беседу со мной, я понял истоки его поведения: часа два он говорил о Суворове, и в моей записной книжке среди другого я отметил: «Говорит о Суворове как о человеке, с которым прожил годы».
На следующий день солдаты говорили со мною о генерале, хвалили его «простой», «храбрый», «ранили старшину, он его закутал в свою бурку», «ругаться мастер»…

Война была в то время позиционной. Шли бесконечные бои за Безымянную высоту, за деревню Петушки. От деревни давно ничего не решалось. Атаковали холмик, брали, потом отдавали. Когда я сидел с Власовым в блиндаже, немцы открыли шквальный огонь. Он рассказывал о больших потерях обеих сторон.

Потом я увидел расщепленный лес, он казался мертвым. Снег был еще белым, даже голубоватым, но на солнце млел и чуть поникал. Час спустя все загудело. Наши пошли в атаку. Танки очистили от немцев ложбинку.

Мы прошли в блиндаж; видимо, там жили немецкие офицеры: стояли две никелированные кровати, валялись иллюстрированные еженедельники с портретами Гитлера и киноактрис. Боец нашел банку голландского какао. Санитары выносили раненых. Власов говорил: «А до Петушков не дошли… Треклятые Петушки!.. Впрочем, так нужно — прогрызаем их оборону…»

Мы поехали назад. Машина забуксовала. Стоял сильный мороз. На КП девушка, которую звали Марусей, развела уют: стол был покрыт скатеркой, горела лампа с зеленым абажуром и водка была в графинчике. Мне приготовили постель. До трех часов утра мы проговорили; вернее, говорил Власов — рассказывал, рассуждал. Кое-что из его рассказов я записал. Он был под Киевом, попал в окружение; на беду, был ранен в грудь, не мог идти, солдаты его вынесли на руках. Он говорил, что после этого на него косились. «Но тут позвонил товарищ Сталин, спросил, как мое здоровье, и сразу все переменилось». Несколько раз в разговоре он возвращался к Сталину. «Товарищ Сталин мне доверил армию. Мы ведь пришли сюда от Красной Поляны — начали чуть ли не с последних домов Москвы, шестьдесят километров отмахали без остановки. Товарищ Сталин меня вызвал, благодарил»…

Многое он критиковал: «Воспитывали плохо. Я спрашиваю красноармейца, кто командует его батальоном, он отвечает «рыженький», даже фамилии не знает. Не воспитали уважения. Вот Суворов умел себя поставить…» Желая что-либо похвалить, повторял: «Культурно, хорошо». Рассказывая о повешенной немцами девушке, выругался: «Мы до них доберемся…» Вскоре после этого сказал: «У них есть чему поучиться. Видали в блиндаже кровати? Из города вытащили. Культура. У них каждый солдат уважает своего командира, не ответит «рыженький»…» Говоря о военных операциях, добавлял: «Я солдатам говорю, не хочу вас жалеть, хочу вас сберечь. Это они понимают…»

Среди ночи он разнервничался: немцы осветили небо ракетами. «На самолетах пополнение подбрасывают. Завтра, наверно, возьмут назад ложбинку…» Часто он вставлял в рассуждения поговорки, прибаутки, были такие, каких я раньше не знал; одну запомнил: «У всякого Федорки свои отговорки». Еще он говорил, что главное — верность; он об этом думал в окружении. «Выстоим — верность поддержит…»

Рано утром Власова вызвали по ВЧ. Он вернулся взволнованный: «Товарищ Сталин оказал мне большое доверие…» Власов получил новое назначение. Мгновенно вынесли его вещи. Изба опустела. Сборами командовала Маруся в ватнике. Власов взял меня в свою машину — поехал на передний край проститься с бойцами. Там под минометным огнем мы с ним расстались. Он уехал в Москву, а меня удержали военные: «Пообедаем…» В Москву я вернулся ночью. Надрывались зенитки. А я думал о Власове. Мне он показался интересным человеком, честолюбивым, но смелым; тронули его слова о верности. В статье, посвященной боям за Безымянную высоту, я коротко описал командующего армией.

Полковник Карпов мне сказал, что Власову поручили командование 2-й ударной армией, которая попытается прорвать блокаду Ленинграда, и я подумал: что ж, выбор неплохой…

Четыре месяца спустя, а именно 16 июля, немцы сообщили, что взяли в плен крупного советского командира; он прятался в избе, был одет как солдат, но, увидев немцев, закричал, что он генерал, и, приведенный в штаб, доказал, что действительно является командующим Особой армией генералом Власовым.
Потом один советский офицер, выбравшийся из окружения, рассказал мне, что Власов был легко ранен в ногу, он шел по обочине, опирясь на палку, и ругался.

Прошел еще месяц, и немцы передали, что генерал Власов образовывает из военнопленных армию, которая будет сражаться «на стороне Германии — за установление в России нового порядка и национал-социалистического строя».
Мне принесли листовку, подобранную на фронте, она у меня сохранилась. В ней идет речь обо мне: «Жидовская собака Эренбург кипятится», подписана листовка «Власовцы».

Я вспомнил, как рослый генерал в бурке полгода назад при прощании меня трижды поцеловал, И выругался (правда, не цветисто — я не Власов).
Конечно, чужая душа потемки; все же я осмелюсь изложить мои догадки. Власов не Брут и не князь Курбский, мне кажется, все было гораздо проще. Власов хотел выполнить порученное ему задание; он знал, что его снова поздравит Сталин, он получит еще один орден, возвысится, поразит всех своим искусством перебивать цитаты из Маркса суворовскими прибаутками. Вышло иначе: немцы были сильнее, армия снова попала в окружение. Власов, желая спастись, переоделся. Увидев немцев, он испугался: простого солдата могли прикончить на месте.
Оказавшись в плену, он начал думать, что ему делать. Он знал хорошо политграмоту, восхищался Сталиным, но убеждений у него не было — было честолюбие.

Он понимал, что его военная карьера кончена. Если победит Советский Союз, его посадят, в лучшем случае разжалуют. Значит, остается одно: принять предложение немцев и сделать всё, чтобы победила Германия. Тогда он будет главнокомандующим или военным министром обкорнанной России под покровительством победившего Гитлера. Разумеется, Власов никогда никому так не говорил, он заявлял по радио, что давно возненавидел советский строй, что он жаждет «освободить Россию от большевиков», но ведь он сам привел мне пословицу: «У всякого Федорки свои отговорки»…

PS История заклеймила генерала Власова, назвав его предателем своей Родины. И он таким и останется в истории России, как бы его не обеляли нынешние либералы России.
***