Начальник над чудом

                Начальник над чудом
                рассказ

   Над куполами монастыря кружилось воронье, словно чувствовали черные силы, что им послабление выйдет. Снимали колокола. Монахи, упав на колени прямо в грязь, молились. Только один – небольшого росточка, бороденка набок, нос курносый и взгляд – плетью не перешибешь -  стоял в стороне и смотрел на небо предерзко.
 - Почему не молишься? – резко спросил его царь Петр.
- Молюсь, государь, только про себя. С ними уже не имею право, игумен запретил, - ответил он неожиданно чистым голосом.
- Кто таков? – повернулся царь к Игумену Виссариону.
- Расстрига, государь. Дерзок не по чину. Вопросов много задает. Теперь уже слуга твой, простой человек Андрей.
- А раз простой человек, то иди и помогай солдатам колокола снимать! – приказал Петр.
- Прости, государь, от меня только вред будет. Силенок Бог не дал, только под ногами буду путаться, еще придавят колоколом… и понесут по округе… Бог, скажут, покарал.
- Силенок Бог не дал, говорищь… Силы разные бывают! – сказал царь. – Ты, я смотрю, духом крепок. В Бога веришь? Только не ври, почую.
- А как в него не верить? Он говорит.. помогает… наказывает.
- Я тоже вам помогаю, наставляю, наказываю! – засмеялся царь и взглянул человеку в глаза своими круглыми кошачьими глазищами.
- Но ты не Бог, тебя потрогать можно… прости государь.
- Я вот тебе потрогаю – этой тростью по хребтине! – засмеялся царь. - Ладно, прощаю. Да, ты духом силен, а вот плотью – в чем душа держится?
  Хрястнули стропила на колокольне,  самый большой колокол сорвался, тяжело ударил в землю, ахнул густым басом, и разлетелись осколки. Попы и паства завыли, как по покойнику.
- А ну, молчать! – поднял голос на властную ноту Петр. – Идите вон, собирайте осколки, пахорукие. Вам здесь не впервой, при царе Иване Васильевиче колокол кто кнутом бил? Ваши деды. Кто колокол в ссылку вез? Они же! А когда  вы его в овраг уронили, когда разбили на кусочки – кто-то собрал его? Отлил заново? Нет, на ямщицкие колокольчики все переплавили!
- Государь, да оставь ты нам хоть остальные да подголоски! Как же нам без колоколов! – взмолился игумен.
- А как мне без пушек? У вас колокола разных регистров, а я из них пушки сделаю разных калибров! – Уперся в него взглядом царь. – Или ты, поп, шведов ждешь, мессу служить собрался?
- Да Господи… - упал на колени священник. – Яви чудо!
- А что такое чудо? Ты знаешь? От Бога оно или от сатаны пакость? Ты знаешь?
- Не дано, государь. Все чудеса, что в Писании, знаю… Сохрани хоть какие колокола, да ведь не было же такого на Руси, чтобы без колоколов…
- Что, поп, память отрезало? А при отце, Алексее Михайловиче, на Валдае в Иверском мужском монастыре князь Ромодановский все колокола ободрал за недоимки – забыл?
- Так тогда сняли, а потом отдали. А тут… переплавишь! В огонь святые колокола! Господи, яви чудо!
- Чудо вспомнил опять… Все равно вы меня за антихриста почитаете! – И тут взгляд его остановился на расстриге. – Вот ты мне и нужен. Без дела остался, говоришь? По миру пойдешь?
- Как получится государь. Какую мне судьбу Господь определил, так и буду жить.
- Считай, что ты и на царской службе!
- Что за служба будет, государь? – спросил, не дрогнув голосом расстрига.
- Чудеса будешь искать по всей России! – сказал с нажимом Петр и вдруг засмеялся, довольный своим решением.
- Да как же это? – ахнул игумен. – Да он же… давай, я тебе толкового дьяка определю.
- Мне правда нужна, а не ваши рукоблудные чудеса. Что, думаешь, не знаю – дырочки в иконе провертят, а сзади тряпочку с лампадным маслом приспособят… а Божья матерь и не знает, что она в вашем храме слезы льет.
- Слышать не хочу, государь! Кто бы другой такое сказал – проклял бы! – не выдержал игумен.
- Знаю. Поэтому этого расстригу с собой заберу. Как звать?
- Андрей, государь.
- Имя хорошее, русское. Поехали, Андрей!

   В карете царь молчал, думал. Андрей кашлянул в кулак, Петр поднял глаза: - Болен?
- Спросить хотел…
- Ну, так спрашивай напрямую, а то я подумал – чахотка у тебя.
- Здоров, государь, а спросить хотел вот что. О чем доносить-то?
- А вот прослышишь что-нибудь необычное, чудо какое-де случилось, тут же скачи, сам убедись, допрос с тех, кто видел, сними подробный. Одно слово – чудо! Сам почуешь, что это оно.
- Государь, я так смекаю – чудеса разные бывают…
- Ты про уродцев? Не надо, уже спирта на них в кунсткамере не наберешься. Пьют они его, что ли?
- Кто? – не понял Андрей.
- Уродцы! – захохотал царь.
- Нет, я не об этом спросить хотел. Чудеса, государь, по моему разумению, бывают от Бога, а бывают от черта. Так все брать?
- Бери все, там разберемся! – засмеялся царь. – Ты почему про жалованье не спрашиваешь? Про амуницию, про прокорм…
- Думаю, сам скажешь, государь!
- Деньгами не обижу, тут дело государственное. И даже рисковое. Это тебе не со мной спорить, а между Богом и чертом ходить.
- Дык мы всю жизнь так… промеж их…
- Напарников себе возьми толковых и грамотных, да таких, что ежели что – и сабелькой отмахнуться от лихого человека чтобы смогли. Документ тебе выправим серьезный, кроме напарников ты и служивых сможешь привлекать, и работных людей, когда что надо сделать – откопать да вытащить. Еда, водка, ночлег и прочая – бесплатно, местная власть снабдит. А кто кочевряжиться будет – доноси, я ему осиновой грамотой по горбине пропишу. Докладывать мне будешь раз в месяц, чудеса штука редкая, не изводись, ежели пусто будет, но и без дела не сиди – расспрашивай осторожно, по старым слухам все проверяй. Письма твои сам читать буду, ученым людям покажу, ну и иерархам нашим церковным, пусть порадуются.
- Долго ли моя служба будет длиться, государь?
- Ишь ты… Утомиться боишься? Ладно, лицом не бледней, пошутил я. Служба, и, правда, не мед. Намотаешься по Россиюшке. Я тебе так скажу, найдешь мне дюжину чудес, как богатырь грецкий Гераклус, так и отпущу тебя с Богом. Слышал про Гераклуса-то?
- Нет, государь. Но он смог, значит, и я смогу.
  Царь хмыкнул, потом спросил:
- Где свою канцелярию ставить будешь? В Москве? Там храмы старинные, намоленные. Или  у меня, в Санкт-Петербурге?
- Извини, государь, не там. В Архангельске.
- Что так?
- Натоптано у вас там, народу лишнего много. Храмы древние, это верно. Но для Бога покой нужен. У нас, под белыми ночами, он есть. К тому же у Бога не может быть отдельных чудес – эти наши, а эти ваши. Нужно и про соседей на этот счет поинтересоваться. А у нас там, в порту, все флаги – англицкие, голландские, намедни гишпанский галиот якоря бросил.
- Дело говоришь, Андрей. К какой коллегии тебя приписать – даже и не знаю. Но уж точно, что не к Священному Синоду, там они такого нагородят, трем царям не разгрести будет. Мне напрямую докладывать будешь. Секретной депешей. А я уже сам буду решать – было чудо или нет. И помни – найдешь двенадцать чудес, тебе и твоим детям потомственное дворянство до скончания века.
  На том и порешили.

  Помолчав, Петр вдруг неожиданно тихо сказал:
- Есть одна надобность… От меня лично.
- Все сделаю, государь! А в чем надобность-то? Чего искать?
- В старые времена при царе Иване Васильевиче старец был, Кузьмичом звали? Мне бабка рассказывала. Слыхал про такого?
- Нет, государь. Да сирота я… Не только бабок, мать не знаю.  А что за Кузьмич?
- Ведун. Трем царям их день смерти предсказал. Говорят, когда Иван Васильевич узнал, то накануне  приказал старичка-то в баньке запереть, а коли не случится его смерти, так и сжечь вместе с банькой.
- И что было дальше, государь?
- С утра служивые люди  начали баньку обкладывать хворостом. Кузьмич-то в отдушину, куда угар уходит, как смог просунулся и спрашивает, что, мол, делаете, люди добрые. А те отвечают всю правду. Жечь, мол, тебя будем. Обманул ты царя. Так погодите, говорит, чего вы с утра загоношились? Вот начнут к обедне звонить, тогда и запалите. Интересно им стало, стали ждать. Дело к обедне, а там народ заполошный бежит, кричат, дескать, царь помер.
- Я понял, государь. Старичка искать?
- Его уж лет двести, как в ангельский чин определили… Но вот другие такие по Руси с котомками ходят, найти бы их. Не может Россия без пророков существовать.
- Прости, государь… Зачем? Страшно жить-то вот так, зная… про смерть свою…
- Мне дела надо сделать, там поспеть, здесь угадать, - сказал Петр, и щека у него задергалась.
- Я попробую, государь. Но это же… как Бог пропустит.
- Попробуй, Андрей.

  В Архангельске будто время замерло, не было этих пятнадцати лет. Ну, разве что кораблей под иноземными флагами на рейде больше стало, да речь чужая все чащи в поморский говорок вплеталась. Андрей зашел в кабак, показал цареву грамоту, сел за тесанный стол, огляделся. Кабатчик отправил куда-то мальчонку-полового, сам служить стал – лосятины тушеной принес, вина фряжского.
- Чего еще изволите, сударь? Чего ишшо принести?
- Нести не надо. А вот приведи мне пару человек сметливых и не робких. Дело для них есть. Да не разбойников, а людей с головой.
- Есть такие… - смекнул кабатчик и растворился в табачном дыму, что иноземцы своими носогрейками напускали.
  Подошли двое крепких мужиков, похоже, ровесники. 
- Что за дело, сударь? - спросил рыжий крепыш, похожий на кого-то очень знакомого.
- Дело есть. Царь поручил. Над нами, кроме царя, власти не будет, а для дела можем брать все, - сказал Андрей, подбирая слова – не испужать бы…
- А ты, Андрейка, высоко взлетел. Не узнаешь? Никита я, мальцами вместе шкодили. А это брат мой, Степан, - сказал рыжий.
- То-то я гляжу и маюсь – видел где-то? Аль приснилось? Ну, за встречу, братья!
   Выпили кисленького, половой приволок перемену.
- Что за работа будет, Андрей? – спросил рыжий. – Драться придется?
- Придется… - обронил Андрей.
- С кем? С разбойниками?
- С чертями всякими…
- Это мы запросто изладим! – засмеялись братья.

  Тем временем за соседним столом здоровенный шкипер свейской нации, кричал собутыльникам, надрываясь:
- Это есть настоящий отпечаток Змея, Сатаны, врага человечества! А это – ткнул он пальцем в листочек, - есть ангел Божий, что воссиял во славе.
- Дай-ка я гляну! – встрепенулся Андрей.
- Вот, смотри из моих рук.  Огонь был, опалил бумагу, а миг этот на листе возник. Никто на белом свете так написать не сможет, ни монах-переписчик, ни богомаз искусный!
  Рисунок, и впрямь был, как живой. Кольца змея, казалось, шевелятся, а свет над ангелом мерцает. А всего-то – бумага и черная краска, но все как бы продавлено силой какой-то.
- Ну, дай в руки, посмотрю! – потребовал Андрей.
- Купи и смотри, сколько есть твой желание!
  Конечно, можно было грамотку достать, солдат кликнуть, вывернули бы руки шкиперу, насовали бы в сопатку, да не хотелось божье дело с драки начинать. Сторговались на целковым с алтыном, деньги немалые, но и лист был чудной, таких-то на Руси Андрей не видовал.
- Да вранье все это, трепло ты голландское! – вдруг встал из-за стола здоровенный помор, под рубахой – грудь колесом. – Был я в ваших краях, видел эти картинки. Говоришь, одна такая запечатлелась? А я видел – в библии, были вклеены, там разные – и про ангелов, и сам Господь отображен. И вот точно такую же видел! Верно, мы пока так не умеем. Там по-хитрому все изладили. На медной пластинке мешают воск, смолу и еще какое-то зелье. Дают застыть, а потом иглой картинку царапают. Потом крепким уксусом заливают, травят, чтоб бороздки получились. А уж потом краски накатают и оттиски давят, чтобы каждая царапинка видна была. Дело зело искусное. Чудо говоришь? Если и есть чудо, то в том, как это мастер увидел и увидел и на бумагу перенес.
- Деньги верни. Царевы деньги-то… Узнает – ноздри вырвет, даром, что ты швед. А не жульничай! – сказал рыжий Никита.
- Нет, не так! – остановил его Андрей. – Целковый пусть вернет, а медь себе оставит. Нам эта картинка – урок будет. В избе повесим.
- Да что там картинки! – снова загремел скамьей помор, вставая. – Да я не во сне, наяву намедни на Лисий Нос ходил. Там такой змеюка гадский лежит.  Саженей двадцать…
- И что? Что с ним? – встрепенулся Андрей.
- А что с ним будет? Лежит, смердит. Чайки один глаз выклевали, а так сохранился. А чайкам все одно – мощи ли нетленные или сатанинское чудище. Да у него чешуя, как у нашего воеводы пластинки на колонтаре - саблей не срубишь…
- С утра пойдем на Лисий Нос! Заплачу, не обижу.
- Да я бы и так… проветрился.
- Надо бы водки крепкой ведра два взять, да бумаги хорошей, мелованной… - начал загибать пальцы Андрей.
- Бумага в приказе есть, а водки много берешь – перепьемся, - сказал осторожно Никита.
- Не для вас, бражников, беру, а для сохранности. Куски шкуры от змея возьмем, а потом в тепло привезем – протухнут. А водке сохранятся.
- Да он уже и так … - Начал было кормчий и махнул рукой.

  В море вышли – чуть забрезжило, там миль на двадцать можно вслепую идти, чистая вода. Но ветерок с норда был крепенький, волна поднялась высокая, захлестывала в кочи.
  Андрей, хоть и царев посланник, а вместе со всеми воду соленую вычерпывал, когда надо, канаты тянул, когда галс менять надо было. Только инок из местного монастыря, хороший, говорят, рисовальщик, сидел, обняв мачту, и молился за всех сразу.
   Ночи белые еще не закончились, но и без них по свету успели.
Зверюга сатанинская лежала, застряв между двух скал, не вытащить даже с воротом.
  Андрей посадил инока рисовать все в подробностях, а сам с братьями-соратниками начал ползать, задыхаясь от вони, замерять змея в саженях в длину и в толщину. Потом, намаявшись, вырубили кусок шкуры, бросили в чан с водкой. Андрей заставил мужиков отрубить лапы – одну  переднюю с перепонками и когтями, другую заднюю, со шпорой.
  В суете забыл про инока, а как вспомнил, так удивился – с десяток листов изрисовал тихоня этот, да похоже все, точно и правильно. Хотели башку отрубить, но кормчий воспротивился – сказал, что даже если затащим на коч, то можем не дойти – тяжелая, завалит коч на волне, перевернет. Сюда бы фрегат шведский… Да ведь себе заберут. А это, считай,  наш змей гадский, не отдадим.
 - Неужели это он? – спросил задумчиво Андрей.
 - Кто? – не поняли братья.
 - Левиафан. Тот, что в Библии прописан.
 - Да он это! – заверили соратники. – Больше некому быть.
  Последнее, что сделали – вчетвером глаз огромный у Змея вынули, как раз в ведро с водкой поместился. Ну, еще зубы повыбивали.
   Пока свежевали библейское чудовище, десять раз принимались на оселках зверовые ножи править, шкура просто железная.
   Андрей в медицинскую склянку собрал капли желтые с зубов, притер пробку намертво – пусть в Питере разбираются… Может яд, а может просто съел чего… Жир на клыках скопился…
- Ну что, земляк, побежали до дому? – спросил Никита, старший.
- Брюхо ему надо вскрыть, - сказал Андрей.
- Поздно уж, Андрей… Да и воняет дюже, гад морской! Да и страшен, даже дохлый – аж мурашки по спине…
- А ты не подумал, вдруг у него в брюхе останки наших, поморов. Хоть похороним по-божески.
- Дело говоришь. С утра потом до дому пойдем. Топоры правьте, с ножами не управимся, ишь чешуя, что тебе броня…
  Пластались заполночь, благо, что солнышко одним краешком за горизонт зацепилось, а потом и совсем снова-опять вставать начало.
  Проверили все. В брюхе рыба всякая, головы нерпичьи, глотал не жуя. А человеков не было. И то ладно.
   
  Потом, в кабаке, разговоров много было. Андрей привирать не давал – про дым из ноздрей, про крылья перепончатые. Это же не байки рыбацкие, а доклад царю, за излишества можно и кнута схлопотать.
  - Подумаешь, Змей гадский! У нас в Копенгагене дева морская появлялась, ей скульптур поставили – сидит на камне и грустит! – возник как-то швед.
- А протокол есть? Нету? Тогда не считается! – отбрил его Андрей.
- Ну что, братуха, сделали дело? – спросил Никита.
- Если царь зачтет, еще одиннадцать останется, - сказал, усмехнувшись, Андрей. 

   До зимы обустраивались – большой дом купили, лошадей, амбар под диковинки определили. А они вдруг перестали в руки идти. Протокол с рисунками и замерами Андрей выслал государевой почтой, а все остальное – пустяки какие-то. То в селе Никольском бесы, прости Господи, сбесились – начали выть, кирпичи из печки вышибать, местному попу в лоб прилетело… Так это не новость – еще при Иване Васильевиче в храме на Кулишках такие безобразия были, помолились всем миром, так и утихло. То баба на помеле летать взялась – выдрали вожжами, успокоилась.
  Андрей с каждой почтой отсылал депеши, но интересного было мало. За Змея царь похвалил, но сожалел, что целиком не получилось в Кунсткамеру доставить. Оговорился – вот вы бы кита поймали, который Иону проглотил… Да где ж его возьмешь, это какой-то особенный кит был. Простых-то китов поморы насмотрелись, у них горло – бутылку не проглотит, а уж штоф – тем более, что тут говорить про большого человека… А Иона, надо понимать, был не маленький, маленькие люди в Библию вряд ли  попадут.

  Вечером фельдъегерь  привез письмо от царя. Петр Алексеевич благодарил за работу, сообщал, что все по Змею передал в Академию наук и просил проверить Храм Живоначальной Троицы, что в Карьеполье – бесовщина там какая-то третий день. Это было рядом, Андрей и соратников своих будить не стал. Дело срочное, бесы третью неделю барагозят. Иконы шатаются и падают, вой стоит, как от стаи волков в голодный год, а потом и вообще кирпичи из кладки вылетать начали.
  Андрей обернулся на одной ноге – и в повозку, только краюху хлеба успел прихватить в дорогу. Приехали – священство снаружи храма, на коленях в грязи стоит, а паства вообще разбежалась.
  Андрей зашел в храм, кто-то гукнул, хихикнул мерзко, он и ухом не повел. Затеплил свечи, прочел «Отче наш», потом только огляделся. Погром был знатный, как в кабаке после драки с англицкими матрозами.
- Чего попрятались, святые отцы? – крикнул царев посланник в открытую дверь. – Помолимся вместе! Да не обращайте на них внимание, дуркуют, как малые дети! Что вы, бесов не видели ни разу?
  Священство потихоньку бочком протолкалось в храм, начали петь – нестройно, но истово. И вдруг сами загорелись потухшие свечи, какие-то тени, повизгивая и хрюкая полетели вон через разбитые стекла.
  Когда все успокоилось, настоятель спросил:
- Что государю докладывать будешь, Андрей Степанович?
- Да ничего. Сообщу, что порядок в храме. Не писать же мне, что пять священников горстки мелких бесов напугалось! Так вы верите в Бога или прикидываетесь? Если верите, то бояться бесов не должны. Это же нормально – есть Бог и есть Сатана и вся его мелочь пузатая. Есть и слово Божье, которого они боятся. Вы же это лучше меня знаете. Мне даже реляцию писать зазорно…
  На том и расстались.
 
     Прошла зима, чудес не было. Народ спрашивал, Андрей отвечал, мол, чудеса – штука редкая, а у Бога стран много, а может и миров разных. Там явись, сям удиви. Местные поморы когда спрашивали, он научился отвечать, что чудо штука сложная, это еще разобраться надо – чудо ли узрели или так – баловство природы.
  Андрей уже и в кабак, послушать новости, перестал ходить. С глупостями начинают приставать. А вот, мол, в шторм, когда совсем невмоготу, бочку ворвани, китового жира, выльешь, и море успокоится.  Так это и в жирных щах ложка стоит… А то детишки набегут: «Дядя Андрей, гляди-ко Божья матерь с облака смотрит!» - «Да где же?» - «А вон голова, вон глазик… смотри-смотри – улыбается»… А то начнут уговаривать – а северное сияние, зарница архангельские – это ли не чудо? В других местах нет такого… В других местах пальмы растут, что ж теперь – что необычно, то и чудо?
   Браться-соратники уговорили его, пока затишье, съездить в Киево-Печерскую лавру, на святые мощи посмотреть, поклониться. Месяц туда ехали, месяц обратно. Мощи святых  Андрея не удивили. И что с того, что они тлению не подвержены и благоухают. Они же святые, так и должно быть.
  Приехали в Архангельск, а там новость – слона волосатого нашли, сам вытаял из мерзлоты. Оползень прошел, он и показался. Бивни огромные и сам больше простого слона, если по картинкам сравнивать.
  Сэр Эдварс, капитан фрегата «Дискавери» не поленился, съездил вместе с Андреем и братьями к новой диковине. Этот сэр Эдварс бывал не раз в Индии, на слонов насмотрелся. Даже катался верхом. Всю дорогу подначивал – вот, мол, русские, пригнали своим ходом слона из Индии, покатались и бросили.
А как увидел волосатый бок, огромные бивни и тушу великую, так и присмирел. Сидит, бормочет: «Итс нот элефант!» - так это и без него понятно.
   Дальше дело знакомое, все, как со Змеем, только вони поменьше – обмерять, записать, рисунки сделать со всех сторон, что можно – отрезать, чего не утащить, оставить так. С бивнями промаялись, но вырубили. А клыков у чудовища не было, в пасти веточку нашли, как корова кормился. Не такой уж и зверь получается.
- Что, сударь, второе чудо нашли? – спросил Никита.
- Не нам решать, как царь оценит. По мне так нет, не чудо это, а просто скотина, нами ранее не виданная.
- Так а чем чудо от нечуда отличается? – спросил младшенький Степан.
- Хороший вопрос, друже… Я сам на него долго ответ искал.
- Нашел?
- Кажется, нашел. Чудо – это то, что заставляет человека в Бога поверить.
- Так мы и так верим!
- Мы привыкли в храм ходить, и слава Богу… А когда Божья Матерь покров над городом простерла – и врагу отпрянули, и православные узрели. Это не просто – взял да удивил, этим-то ярыжки на ярмарках пробавляются. Чудо – это когда понимаешь, что небеса о тебе заботятся.
- Чудно говоришь, Андрей, над этим думать надо… - обронил Никита.
- Думать всегда надо, - согласился Андрей.

  А потом месяц потратили на Астраханское чудо – дождь из рыбы пошел. Говорят, весь город завалило. Понятное дело, пока из Архангельска в Астрахань доберешься – рыбой уже и не пахнет. Но протокол составить надо. Местный воевода принял радушно, угощал, как гостей заморских. Это понятно, они теперь все добренькие, особенно после того как царь сибирского воеводу Гагарина на главной площади повесить приказал. И не снимать полгода, что бы другим неповадно было. А здесь дела немалые – осетр, торговля с Персией, сам не запачкаешься, так ненароком прилипнет.
  Астрахань город большой, а опросить многих надо.  Сперва народ говорил как по писанному – вышел из дому, а на голову рыба валится. Но они упрямые, а Андрей еще упрямей. Какая рыба? Еще живая или уже снулая?  Не было ли летучих рыб, что в теплых морях водятся? Когда пил последний раз перед тем как рыбный дождь пошел? Что на море Каспийском проистекало?
  И нашел истину. Рыбаки, что втихаря осетром, царской рыбой, пробавлялись, признались, когда их Андрей к стенке прижал, а братья-соратники еще и придавили, вот тогда только признались – было что-то непонятное. Они сети поставили, а тут на ясном утречке небо в воронку сворачиваться стало, появился снизу хвост страшный и начал шарить по берегу и по воде. Они видели, как уток стаю этот хвост засосал, по воде прошелся – из него насколько крупных осетров выпало, не удержал. Сами-то они в землянку успели втиснуться, хорошая землянка, бревнами крытая – или она спасла, или хвост небесный мимо прошел.
  Андрей записал все подробно, только упоминать не стал, что рыбали не от артели, а воровским способом пошли осетра ловить. Не поймали же… А что с огородов и крыш осетров собрали, так это Бог послал.
 В тот день они шибко повздорили с батьями-соратниками. Те кричали «чудо», а Андрей еще думал – какой резолют царю писать. Ну – рыба, ну – с неба… Не ангел же в перьях…
- Да это же совсем как в Писании! – горячился Никита. – Только у них Манна небесная, а у нас – рыба.
- Знаешь, друже, русскую пословицу: «Не путай Божий дар с яичницей»! Ты пойми, там по пустыне народ ходил – жара, жрать нечего кроме скорпионов, а тут от самого Бога – Манна небесная. Спас Господь целый народ. А здесь? Все сытые, тепло, но не жарко… а рыбу многие порубили да в огород, чтобы репа лучше уродилась. Не чудо это, а так – баловство природы! Все поняли?
- Нет…
- Что не поняли?
- Кто такой… этот… скрипион?
- Фу ты, Господи… Скорпион это ядовитый…  ну как кузнечик, только не прыгает… нет, точнее, как жук, только на спине жало… дай уголек, нарисую – вот, небольшой, но ударит хвостом – тут тебе и смертынька пожалует. Теперь поняли?
- Уразумели. Таких ядовитых жуков уж точно жрать не будешь. Спорить не будем – чудо это было.
   
  Не успели вернуться из Астрахани, как новое дело – на Урале баба оглашенная на разных языках заговорила.
- Вот это уже серьезно! – сказал Андрей, и они поехали.

  Места были суровые, дикие. Много каторжных, особенно под Пермью, не зря говорили «пермяк, соленые уши», вот такая там арифметика, по отрезанным ушам считали. Анкифий Демидов выслал навстречу своих людей, тоже хари разбойные, но, похоже, свои людишки.
  Приехали. Городок Невьянск, говорят, золотые места. Башня покосившаяся, аки в городе италийском Пизане, откуда ученый муж всякие разности бросал – что быстрее долетит. Ну да там наука была, а здесь просто речка фундамент подмыла.
  Демидов ходил за царевым посланником хвостиком, за плечико трогал осторожно, посмеивался в бороду: «Да брешет народец, отколь здесь золото… Нам бы железо найти государю на войну!»
  Наконец, привели к оглашенной бабе. Она лежала и говорила, говорила без остановки. Разобрать ничего нельзя было, что за язык, о чем речь?
   Следом за ними вошло местное священство. Родственники бабы потянулись ручку целовать, братья-соратники тоже было потянулись, но Андрей зыркнул на них, они и встали.
- Кто иноземные языки знает достаточно? – спросил Андрей.
- По-гречески читаю, - сообщил местный игумен.
- У меня берг-мастер из Германии, по горному делу нанял, - доложил Демидов.
- Хорошо, пошли за ним, - скомандовал Андрей.
- Да он, сударь, под дверью дожидается.
- Зови! Кто еще в языках горазд?
- Калмыки у меня в охрану наняты! – Опять отличился Демидов.
- Их тоже сюда, тех, кто по-русски разбирает.
   Языков набралось немного, ну да что есть. Андрей велел всем слушать, а как язык опознают – сообщать. Долго не могли поймать ни одного знакомого слова. Потом немец встрепенулся: «Это есть старый немецкий речь. Говорит о сыне и о чаше». Потом игумен что-то услышал по-гречески, но точно не понял. Через час калмык что-то сказал быстро, им перевели – язык, мол, китайский, он много его слышал, но слова незнакомые.
- Надо бабу в Питербурх везти, - решил Андрей, - Это, думаю, настоящее чудо. 
  И тут вдруг взбрыкнул игумен.
- Не может быть чуда от бабы деревенской! Ее, дуру, молнией шарахнуло, пусть Бога благодарит, что жива осталась. Но чудотворницей она быть не смеет!
- Пустое говоришь, святой отец… - попытался замять скандал Андрей.
- Да ее через рожок кормят, да она под себя ходит… весь дом провонял…
- Христос воскресил Лазаря, когда он четыре дня, как помер. Лежал там, в жаре израильской, и смердел нещадно. Ему тоже не по чину было воскресать?
- Так его сам Христос воскресил!
- А здесь, ты думаешь, она сама все языки выучила? Это же Он и опустил на нее благодать!
- Не тебе решать – Он благодать спустил или сама околесицу нести начала… - стал было спорить игумен.
  Но тут Андрей сорвался:
- Я начальник над чудом! Меня царь Петр назначил! – И все утихли.
 - Да она же не постилась, в молитвах ночи не стояла! Почему ее?
- Потому что для Него все люди равны. Без чинов и званий,- сказал Андрей и махнул своим: собираемся, и бабу блаженную с собой берем.

 В Питербурхе еще двадцать два языка опознали, непонятные разделили, посчитали, что смогли – те или слишком далекие от нас, или совсем древние. А бабу в богадельню отправили, чтобы, ежели что, что под рукой была.

   Опять пришла зима. Заполыхало небо, переливаясь, то синим, то алым, красота такая, что душу рвет. Народ потянулся: «Андрей, это ли не чудо?» - «Нет, - отвечал, - просто у нас небеса такие».
  А по весне пришла депеша – царь к себе звал.

Андрей  кафтан свой начистил, бороду состриг, выбрился до синевы и поехал – морда босиком, мерзнет. Хорошо было бы к визиту чудо новое сыскать, да только где там – чать не грибы чудеса-то.
  В Муроме заночевал, а проснулся – народ гудит, бабы воют. Вышел на белый свет – вот тебе и чудо, на небе три солнца и два луны. Тут же и местный юрод на паперти веригами звенит и бьется о церковные плиты:
- Вот, православные, царь поменял календарь наш, численник, украл пять тысяч лет у Руси, теперь и светила небесные не знают – куда и зачем идтить!
  Подошел Андрей, наклонился к юроду и шепнул:
- Зато я знаю, куда тебе идти. В каталажку. Царь за смуту и блаженных не прощает. – И, выпрямившись, крикнул, - Тихо, бабы! Вам бы только повыть… Люди добрые, страха нет, есть небесная забава. Это как детишки стеклышки побитые накладывают,  а они двоятся и троятся. Сами, небось, играли. Вот в небесах так же, только там облака сами того не желая чудеса творят. Ветер подует, все закончится. А календарь государь поменял – так это чтобы с ученым миром в одну ногу шагать. Никто наши тысячи лет не отбирал и не отберет. Календарь-то от Рождества Христова. Вы что, против Христа?
  Народ загудел и начал расходиться, уполз и юродивый, звеня веригами ржавыми.
  Андрей присел на ступеньку, ногами прихожан истертую. Могли бы и побить, подумал он.
- Нет, Андрей, не побили бы,  нас народ смирный, - сказал в спину какой-то старичок, совсем белый и какой-то прозрачный, каждая жилка видна.
- Да кто его знает…- начал, было, Андрей, а потом опомнился. – Я что ли вслух сказал, что побить могли?
- Нет, подумал.
- А ты, стало быть, мысли читаешь?
- Читают книгу, а мысли твои сами в моей голове звучат, - вздохнул старичок.
- Как зовут-то тебя, дедуля?
- Да я уже имени своего давно уж не помню…
- Тогда я свое имя назову… - начал Андрей.
- Да я знаю, Андрей. И зачем ты здесь, и куда, и к кому едешь.
- Тогда скажи – о чем он… ты понял о ком я говорю… о чем он меня просил.
- А все об этом спрашивают. Год не скажу, Кузьмич-то дурачок был,  куражился. Своим даром с царями вровень встать хотел. А человеку день своей смерти знать не положено. Или бросит все дела, или куролесить начнет. Один Христос знал свой день, и тот от этого знания маялся.
- Хорошо, не говори – когда. Скажи – от чего, - попросил Андрей.
- Скажи ему, чтобы воды невской боялся.
- Да как же – жить на Неве и воды невской бояться? Я скажу, но он посмеется.
- Нет, Андрейка, не посмеется. Но может и не послушаться.
- Да хоть намекни – сколько ему осталось! – сказал Андрей, мотая, как от боли, головой.
- Поживет ишшо… Лет двадцать, али тридцать.
- Он ведь спросит – что с Россией будет? Ну, не молчи, дед! – взмолился Андрей.
- Я скажу тебе, но он не поверит. Три века процветать будем, силу набирать, а потом все сами угробим.
- Как это? – шепотом спросил Андрей – горло перехватило.
-  А вот так же, Андрейка, как намедни было – юродивые на паперти биться головой о камни будут, язвы свои показывать, а здоровый народ пойдет все громить. Дворянство побьют, потом просто умных людей изведут, а опосля друг за друга примутся.
- Не станет России?
- Ну почему… Останется. Сам не знаю – как. Два раза убивать Россию будут, а она выживет.
- Где искать тебя, дедушка? Он ведь спрашивать будет…
- Э, милок… Пустое дело. Помру на Пасху, ты не успеешь за мной обернуться. Вона, смотри, и лишние солнышки исчезли, и луна бледная, но одна, все ладно в небесах.
  И пока Андрей смотрел и дивился, старичок куда-то пропал, а,  может, и не было его. 

  Приехал в Питербурх, город удивил, два года не был, а столько всего понастроили. Петр гостей созвал, шагал широко, кого по плечику потреплет, кого в десны поцелует. Увидел Андрея, крикнул:
- Ага, приехал! Много чудес собрал? Ладно-ладно, не оправдывайся, настоящее чудо – штука редкая. Потом поговорим!
  Собрал всех на Стрелке Васильевского острова.
-  Кто через чур чувствительный, тот мог на другом берегу Невы остаться, я вам подзорные трубы привез. Вот, смотрите! Свои, российские, на новом заводе штурманских инструментов, что на Охте, делали.
   И те, кто посмелее,  на лодках, на яликах, на яхтах с косыми парусами, дружно, как стая гусей, Неву переплыли. Все гадали, что же будет. Помост есть, а кто и что представлять будет – неясно.
  Прикатила телега, и с нее вдруг столкнули плаху, вышел палач в маске да в кумачовой рубахе. Народ заволновался. Думали – праздник будет. Следом опять застучали по брусчатке колеса – тюремная карета прикатила. Из-за здания Двенадцати коллегий вышла рота гвардейцев, взяла в глухое каре лобное место. Что ж за разбойник такой, что за душегуб – гадал народ. Открылась дверь с решеткой к карете на железном ходу – вышла дама, молодая и красивая. Народ ахнул.
  А она, улыбаясь слегка виновато, поднялась на эшафот – платье черное с красным, плечики голые, на шее красная ленточка повязана, мол, ежели уж не сжалитесь, так здесь, где ленточка, надо рубить.
 Вышел судья в парике, зачитал приговор. Срамная девка Гамильтон приживала младенцев с придворными кавалерами, а потом душила их, младенцев, и в землю закапывала. Пять невинных душ загубила. Это только то, что нашли.
  Поднялся на эшафот и Петр, сказал негромко: «Ложись!», - Но те, кто был перед эшафотом, все услышали.
  Леди Гамильтон опустилась на колени, откинув русые кудри, легла, улыбаясь. Петр кивнул палачу, топор мелькнул: «Хэк!» - И голова с удивленными глазами, покатилась, пачкая кровью светлые кудри. Андрей все видел, у самого голова дернулась вместе с ударом топора.
  Петр остановил голову носком ботфорта, поднял за волосы и начал объяснять – где и какие артерии у человека и для чего они. Кавалеры с приклеенными улыбками, держали своих дам под грудь, помахивали веерами, но кое-кто, все же, лег на мокрую брусчатку без памяти.
- А теперь все едем в Петергоф! – крикнул Петр.
  И они поехали.

  Петергоф был весь в работе – кто-то из сметливых мужичков землю копал, кто-то красил, сажали кусты и молодые деревья, ровняли дорожки. Петр повел гостей к любимому павильону Монплезир, перед ним на поляне была накрыты столы с белоснежными скатертями и золотыми вензелями, чуть в сторонке играл оркестр.
- Э, да у нас тут не накрыто! Вот бездельники! – весело сказал царь, фыркая как кот – усы торчком. – Пожалуйте, господа, на аллею, с нее открывается  куртуазный вид, вам будет весело.
  И все пошли на аллею – кто-то с любопытством, кто-то, как показалось Андрею, покорно. Пришли. Аллея, как алая, даже каменных статуй нет.
- Спасибо, что пришли, господа! Как говорится, с крещением! – И на аллею фонтанами и струйками игривыми брызнула вода.
- Царская шутиха! – кричал Петр. – Ничего, солнышко сегодня ласковое, всех обсушит.
  Андрей стоял, глядя на конфуз дам, у которых промокли платья с креолином и просвечивали рейтузы. И кавалеры некоторые ежились. Забавно было бы посмотреть на кавалеров, которые ежились под шутейным дождиком, их бы в свежий ветер да открытом коче в Белое море зпустить.
  Уже к вечеру, проходя мимо, как бы невзначай, царь обронил:
- Пойдем в мой павильон, Андрей, потолкуем.
   Там он пошарил за трубой печки с изразцами, вытащил штоф водки, разлил по серебряным стопкам.
- Ну, рассказывай, начальник над чудом! Есть что нового?
- Есть государь.
- Ну, не сразу… Скажи, видит Бог нашу Россию, жалует ее чудесами?
- Случается, государь. Не часто, но есть.
- А в других странах – как там, не поспрошал иноземцев?
- У тебя, государь, держава большая, не в Сибири, так на Камчатке да что-нибудь случится. А у них что… На карте сопливым платком всю страну накрыть можно. Ну, родится раз в сто лет теленок с двумя головами – так и не поймешь, чудо это или уродство.
- А еще?
- У нас вера. Истовая. Прости за пример, государь, но у нас староверы в огонь шли за Христа. А там что – сходят в костел, орган послушают, с соседями новостями обменяются. Так это можно и на рынке сделать, поболтать-то…
- Что еще понял, Андрей? – Как вцепился взглядом, так и не отпускал его Петр.
- Понял, что чудеса бывают от злых дел, и сами они злые, а бывают чудеса божеские, то есть добрые, -  сказал Андрей и осекся.
- Ну что ты, как жеребенок на лугу споткнулся, - коротко улыбнулся царь, показав желтые, прокуренные зубы.
- Ну… Под Костромой шар огненный летал…
- Не помню, чтобы ты  писал мне об этом!
- Свидетелей мало было, государь. И опять же не уразумел – от доброго дела или от худого сие случилось.
- Опять ты об этом… Ну-ну… А что за шар?
- Молния, государь. Только божеская молния сверкнет и в землю уйдет…
- Или убьет кого-нибудь…
- Так это за грехи, стало быть… А эта шкодила.
- Как это? – удивился царь.
- Для начала вокруг избы летала. Да светила ярко, глаза чуть людям не пожгла…  В трубу попробовала залететь, чтобы в избу попасть, но там вьюшка была закрыта. Так она через закрытое окно проникла.
- Разбила стекольце?
- В тот-то и дело, так проникла. А стекольце осыпалось – как раз по кругу, где она вошла. Далее полетала по избе, туда заглянет, сюда сунется… как кошка, что первый раз в дом попадает. Все вынюхала и, ты не поверишь, государь, в кадку с водой нырнула.  Большая кадка-то, ведер на двадцать, но ни там не успели «Отче наш» прочитать, как она воду в кадке вскипятила. К образам подлетала, но не тронула. А потом вышла, как вошла, через окно, по дороге занавеску ситцевую запалила. Хозяева пока сидели с открытыми ртами, так чуть вся избы не сгорела.
- Протоколом оформи и вышли, как обычно. А теперь скажи – что же такого в Империи российской случилось, что злые чудеса начались?
  Андрей молчал. Потом сказал:
- У нас только царь может небеса прогневать. Остальные по недоумству или в сердцах.
- Ладно. Царь. Знаю без тебя, что за все в ответе. Только что же такое я в те дни сотворил, что круглые молнии по России летать начали? – Уперся в Андрея взглядом Петр.
- Я и сам, государь, не мог понять. Потом пришла депеша. Среди прочего было написано, что за государево преступление казнен полковник… имени не помню… на кол посажен. Почти сутки мучился.
- А, это… так он к Евдокии… к моей бывшей полез… царя хотел унизить? Молчи! Что ты понимаешь! Царь англицкий Эдуард  трех своих жен на плаху отправил – одна плохо любила, другая детей не рожала… А тут! В монастырь Евдокию отправил, так и молись, а не блудничай! А прости я этого полковника, так вся Империя бы зашаталась от Ревеля до Камчатки. Слаб царь! Ему какой-то полковник рога наставил!
- Прости, государь, всего знать не мог…
- А после стрельцов, когда мы с Алексашкой стрельцам головы рубили, рубахи от чужой крови промокли… Тогда были чудеса?
- Не знаю, государь. Не поручал ты мне в прошлые годы заглядывать…
- А Алексея, сына, когда под суд отдал… Птица Сирин песни не пела? А он с бородатыми нашими Россию бы опять в болото увел, и уже бы нам ног из трясины не вытянуть. Не мы бы здесь сейчас сидели, а Карл со своими гренадерами. Что молчишь?
- Сказать нечего…
- Ладно… Надо же… это он мне сказал! Не трус, уже хорошо. Ты мне пророка нашел? Ну, этого… Кузьмича… Не может же быть, чтобы Россия без пророков живет!
- Нашел! – улыбнулся слабо Андрей.
- Вот это молодца… Погоди… выпью стопку… что-то мандраж… да ты налей себе, раб Божий Андрей…
  Выпили. Посмотрели друг на друга.
- Что? – спросил царь.
- Сказал, чтобы остерегался невской воды.
- Это как? Я мосты в Питербурхе строить запретил, чтобы флот развивался, чтобы у каждого дворянина ялик или яхта были, а лучше шхуна или торговый корабль был… Как же без невской воды-то?
- Он же не сказал – не подходить к воде невской. Сказал – остерегаться.
- А что с Россией? Будет Россия, не сомнут нас?
- Будет Россия, государь!
- Это хорошо. Это ты меня порадовал. Россия будет, дворянство будет…
  Андрей промолчал, кусая губы.
- Поехали! Давай скажи, чтобы запрягали… Поехали, я сам с ним, с этим старцем, поговорить хочу.
- Не получится, государь.
- Почему? Найдем! Все прочешем…
- Умер он сегодня, государь.
- А ты-то откуда это знаешь, сидючи здесь!
- Он знал – когда. И мне сказал. Я верю.
- Жалко. Господи, как жалко… А мне-то сколько осталось – не говорил?
- Говорил. Сказал «поживет  ишшо».
- И все? Как годы оставшиеся распределить?
- Сказал лет двадцать. Или тридцать… Как беречь себя будешь, государь.
- Двадцать… скорее всего – двадцать. Еще тридцатьгодков не протяну… Сбережешься тут… Ладно, иди… начальник над чудом. Держава у нас большая, чудес еще много будет – и от Бога, и от нас, грешных.

   Андрей вышел из царского домика – небеса светились то алым, то синим, падали звезды, откуда-то звучала музыка, хотя оркестр давно отпустили, а музыка звучала – то торжественная, то грустная, и не поймешь, пока не разберешься – к добру это или к худу.

                Санкт-Петербург, октябрь 18 года