Ну, хорошо, Дина, хорошо, присоединюсь к твоему… «чаю на двоих»... Кстати, и почему так назвала эти свои вечерние посиделки с прошлым? И почему пьёте чай, а не кофе?.. Да ладно, шучу, рассказывай дальше. Только учти, не могу полностью принять этого, ставшего, как говоришь, уже традицией «чаепития»… Да потому, что не советовала бы тебе слишком часто ворошить прошлое, погружаясь в него с головой, ибо занятие это иногда бывает весьма тяжким, по себе знаю. Надо стараться жить настоящим, искать радость в каждом дне, в каждом часе, минуте. Вот же, прислушайся: через открытое окно - писк воробьев, детские вскрики, тихий росчерк проехавшего троллейбуса... и разве не отрадны эти живые звуки?.. Может и слышишь, но не вживаешься, не растворяешься в них… Ну, хорошо, хорошо, верю, что иногда и с тобой такое случается, а сейчас давай... о твоём вчерашнем «чае на двоих». Правда, со мной получится уже - на троих...
- Вот ты советуешь «жить настоящим»... Странное совпадение… А вот такое. Вчера я «пила чай» с Тимофеем с Ангары, который, как и ты, всё советовал чаще погружаться в настоящее, да еще не в реальное, а в какое-то расширенное, углублённое… Ага, с тем самым Тимофеем, который еще любил рассказывать притчи и с которым потом расстались… Ну, как почему вдруг вспомнился? Чтобы додумать что-то и о себе... А случайно с ним познакомились. Он же оператором был, и как-то приехал с журналистом снимать очерк о нашем хирурге Андрееве. Отличный был хирург, да и как человек… Но ладно, не о нём хочу… Всё же рассказать и о нём? Нет, не сейчас, я же о Тиме хочу… Да нет, не сразу в него влюбилась. Работали тогда они несколько дней и я, знакомя их с отделениями, вначале не обратила на него внимания, да и журналист мне казался интересней, а в Тимке не было ничего такого, чтобы… И одевался серо, так что моя симпатия к нему разгоралась постепенно… как тот самый костер, в который бросают хотя и смолистые, но сырые ветки… Чего усмехнулась-то?.. А-а, и у тебя в рассказе такая фраза есть? Ну, значит, запомнила её и вот… Но слушай дальше. Так вот, вначале я как бы и не заметила его, а потом, после первого дня съемок, угостила я всех чаем, разговорились и вдруг я увидела его глаза… голубые-голубые и такие грустные, что захотелось спросить: отчего, мол?.. Нет, не спросила. А когда они на пятый день заканчивали съемки, то Тимофей вдруг подошёл ко мне, взглянул этими голубыми и тихо спросил: не приглашу ли в гости? Ну, я конечно удивилась… Нет, не пригласила. Но примерно через неделю, на День Влюблённых, ко мне нагрянули с бутылкой вина и тортом двое моих коллег, и он с ними… Конечно, снова удивилась: настолько сдружился с ними, что может вот так?.. Но как же легко и хорошо было в их компании! Кстати, тогда-то и услышала от него первую притчу, которая сразу подсказала мне о нём то, что сразу нас и сблизило. Рассказать?.. Ну слушай. Ученики спросили мудреца: «Можешь ли ты объяснить нам, какова цель жизни?» «Нет, не могу» - ответил тот. Но они - опять: «А в чём хотя бы смысл жизни?» «Не знаю.» «А что тогда знает о жизни твоя мудрость?» - не унялись. И тогда мудрец улыбнулся: «В жизни не так важны цель и смысл. Главное – ощущать её вкус. Ведь лучше есть пирог, чем рассуждать о нём.» Ну и как тебе притча?.. Ага, и как раз о том самом настоящем, о котором вы оба – мне… Когда потом стояли с ним на балконе, он вдруг сказал тихо: «Знаешь, мне кажется, что ты слишком погружаешься в то, в чём живёшь. Попробуй находить другое настоящее и жить им хотя бы пару дней»… Ну, был ли он философом или нет, но потом говорил такое не раз… словно одергивал меня, а я… Слушай, ну, как можно было жить каким-то другим настоящим, если каждый день перед глазами… да и не только перед глазами - больные, беспомощные, страдающие. Это с годами ко всему привыкаешь, да и то в какой-то мере, а тогда… Ведь в мединституте – теория или, говоря теперешними терминами, виртуальность, а когда погружаешься в жизнь больницы… То-то ж. Так вот, когда слышала его советы искать какое-то эфемерное настоящее, то иногда возражала: а разве то, в котором живу, не настоящее? Разве не настоящее эти каждодневные больные? На что он вначале улыбался… вот-вот, как ты сейчас, и отвечал: нет, мол, то, о чём говоришь, слишком рутинно и может огрубить душу, поэтому тебе надо находить другую реальность и расширять её до каких-то… как выражался «ирреальных пределов», чтобы она превращалась… В общем, заговаривал тем, во что я никак не могла вникнуть, почувствовать. Да и времени для этого не было, ведь в первые годы работы до многого надо было добираться самой, ко многому привыкать, чтобы становилось привычным и не столь трудным… Думаешь, что дело было не во времени, а в чём-то другом? И в чём же?.. Не знаешь. Ну тогда слушай дальше. Как-то уехали мы с Тимкой на озеро, вечером сидели на берегу, смотрели на розовое закатное небо за полосой леса, на наползающий туман, музыка доносилась из гостиничного домика… и всё это во мне сплеталось в какой-то удивительный… в какое-то неведомое доселе ощущение. И казалось, что только в эти самые мгновения наконец-то и живу, а то, что, каждый день - серая суета, бесконечный сериал рутинной неизбежности. И была в эти минуты счастлива не только тем, что он рядом, но и чем-то другим, дотоле неиспытанным… Что он? А он заглянул мне в глаза своими голубыми и тихо рассказал еще одну притчу. Слепил Бог человека из глины и остался от неё лишний кусочек, вот он с улыбкой и спрашивает у только что сотворённого: «Что тебе из него слепить?» А тот и попросил: «Бог, слепи мне счастье.» Ничего не ответил Создатель и лишь положил человеку в ладонь оставшийся кусочек глины… Да-да, и я – о том же. Человек сам должен ковать свое счастье, а не надеяться на кого-то, а если счастья не хватает, то, чтобы стало ощутимее, надо... как советовал Тимка, учиться вживаться в настоящее, расширяя вокруг него пространство. И вот один из его уроков. Допустим, ты смотришь телевизор и видишь: кто-то сидит на берегу моря, вот и ты должна видеть то, что видит он. И не только видеть, но и ощущать… сырую свежесть ветерка, слышать плеск волн, шелест перебираемых волнами камешков и даже температуру воздуха… Ну что ты смеёшься? А, впрочем, когда услышала этот его совет, тоже рассмеялась, а он посмотрел на меня своими грустно-голубыми и сказал: «А ты не смейся, а попробуй. И если с первого раза не получится, то не отступай, а еще раз, еще...»
А как же, конечно пробовала. И ты знаешь, чрез какое-то время картинки на экране телевизора перестали мелькать ярким калейдоскопом, а начала я вживаться в те, что были ближе, роднее, задерживать их в себе… Ну да, и теперь получается… и то, что зацепило, радует, не забываю так быстро, так что советую и тебе… Да не выдумки это! Ну что ты ей богу… ведь я же тебе - правду, ту, которую помогла бы додумать, а ты… Ага, обычно взвешиваю всё прежде всего умом, а не чувством, и в моей профессии такое просто необходимо, а тогда… А теперь, когда осталась одна и, как ты выразилась, справляла вчерашние посиделки с ним, то просто хотелось понять: ну почему он уехал от меня, почему вернулся на Ангару?.. Может, и соскучился по ней, ведь когда начинал говорить о тех местах, то грусть в глазах пропадала и появлялся в них свет. Представляешь, даже фотографию Ангары с собой носил, но каждый раз, когда начинал о ней говорить, то, махнув рукой, вдруг обрывал рассказ, а если просила продолжить, то отвечал: ладно, мол, в другой раз. А однажды, после такой отмашки поведал еще одну очень трогательную притчу, после которой подумалось… И её рассказать? Но ведь ты вроде бы не любишь мифы, легенды, притчи… Ну, хорошо, слушай, она почему-то ча-асто мне вспоминается. И было это давным-давно, в те времена, когда в Европе ведьм на кострах жгли*. И обвинили еще одну женщину в сатанинстве, собрались её сжечь на площади, но перед этим прокричали в толпу: так ведьма ли она? И почти закричали: «Ведьма, ведьма! Сжечь её!» А её сын, стоящий в толпе, промолчал, и тогда кто-то заорал: «И этого мальчшку надо сжечь! Он - сын ведьмы, значит тоже сатана!» Но несчастная женщина, испугавшись за него, закричала: «Это не мой сын, не мой!» И тот, услышав отречение матери, в гневе выкрикнул: «Ведьма она, ведьма!» В тот же миг запылал костёр… Ну, когда всё было кончено и толпа разошлась, то сын еще долго стоял и смотрел на серый пепел, а потом побрёл куда глаза глядят. Но где бы ни был и к кому бы ни прибивался, отовсюду его гнали, и он всё чаще стал вспоминать тёплые руки матери, её любовь. «Мир жесток, - твердил себе часто. – Мир отнял у меня то, что было всего дороже». И однажды услышал голос: «Это не мир отнял у тебя самое дорогое, ты сам это сделал, предав мать, чтобы сохранить себе жизнь.» И с тех пор стал он жить с мучительным укором совести, как с клеймом… Да, конечно, притча мудрая. Но какое отношение она имела к Ангаре, если Тима рассказал её сразу после того, как в очередной раз начал говорить о ней... и как всегда осёкся… Да ты что, шутишь? Написать ему и спросить? Чтобы еще раз получить совет: твори вокруг себя другое пространство, а не вороши прошлое… которое, кстати, теперь для меня - спасение. Нет, нет, не уговаривай, писать не буду, тем более, что, выйдя тогда замуж, так и не ответила ему… Мало ли, что тебе интересно!.. А что «нечаянно» спросить?.. Как теперь живёт?.. Ну, в принципе и мне хотелось бы узнать… Ладно. Подумаю. А ты, если захочешь, почитай вот эти письма… ага, его письма, с Ангары… Ладно, ладно, ничего в этом неудобного нет… за давностью лет, и раз даю, то… Может, вычитаешь то, чего я не смогла, а потом подскажешь, когда приду.
И я прочитала письма тем же вечером. И была в них обычная переброска фразами о прошлых встречах, поздравления с праздниками, пожелания удач, но попадались и небольшие абзацы, которые цепляли какой-то потаённой взволнованностью писавшего, но неожиданно обрывались, и я словно видела тот самый взмах руки Тимофея, о котором говорила Дина. Вот некоторые из них:
«Как-то давно, будучи на съемках в селе Рыбном, проснулся рано, вышел из хаты, в которой ночевали, а передо мной в тумане, подсвеченном восходившим солнцем, речка Каменка, за нею – луг, леса в дымке. И то был миг сродни чуду. А теперь эта речка в том месте превратилась почти в болото.»
«Вчера ездили в район Железногорского комбината снимать сюжет о почерневшем снеге вокруг Балухари, долетающий до села из карьера и покрывший всё вокруг. И как только люди могут жить рядом с разрезом и дышать угольной пылью?»
«Когда-то вокруг села Позднеево были прекрасные леса, но в шестидесятых годах при освоении целины их выпилили, потом поля заросли травой и теперь весной на село несутся пыльные бури, а зимой из-под снежной шапки торчат жесткие пучки бурьяна.»
И таких, двух или трёх строчных абзацев, неожиданно врывающихся в общий неомраченный текст писем, было достаточно, чтобы мне захотелось узнать об Ангаре больше и, найдя в Интернете не только фотографии прекрасных пейзажей с её берегов, но и повествования людей, строивших на ней, единственной из 336 рек, не вытекающей, а впадающей в Байкал, электростанции, у меня из выписанных коротких текстов сложились свои «абзацы», которые потом и подсказали ответ на вопрос, заданный Диной:
В 1950-м было начато строительство первой гидростанции Ангарского каскада*, который должен был обеспечить электроэнергией города, алюминиевые, лесохимические, строительные заводы того края… («Уже почти темно, но три бульдозера в свете метущихся фар всё еще валят и валят молодые сосенки, берёзки и те обречённо падают под их гусеницы»). С июля 1961 года началось наполнение Братского* водохранилища и после его завершения уровень воды поднялся более чем на 100 метров. («Бульдозер медленно подъехал к хате, к этому обжитому и тёплому гнезду живших здесь людей, и тут же она пошатнулась, из окон выпорхнула пыль, а крыша медленно стала оседать.») Перед тем, как вода от ГЭС поднялась и стала накрывать деревни, люди из Бейтоново перевезли в Балухарь захоронения с кладбища, старинную почерневшую церковь* и собрали её на новом месте. («По воде, меж сбившихся в островки камышей и травы, плыли бревна, части построек, срубы, деревянные сундуки, утварь, скамьи, стулья и самое страшное - надмогильные кресты, гробы… Брошенные кони бродили в лугах, прибивались к домам еще не выехавших, а какой-то чудак написал на клеёнке объявление, закрепив его на врытых столбиках: «Люди добрые, берегите последних лошадей!»)
Конечно, будучи оператором, Тимофей невольно наблюдал за трагедией «маленьких людей», вынужденных жертвовать родными гнёздами, чтобы были «обеспечены электроэнергией» не только предприятия, но и уюты больших городов. Но чем он мог погасить ту боль, которую видел в глазах людей, прощающихся с дорогими местами? Может, от беспомощности и уехал от ставшей ему чужой Ангары, чтобы где-то там, далеко, попытаться забыть пережитое и найти утешение в другой реальности? И, встретив Дину, ждал, что она поможет ему в этом? Ведь не зря рассказал ей притчу, - словно подсказывая, - о сожженной женщине-колдунье и отрекшемся от неё сыне. Но она, слишком глубоко погружённая в свою реальность, не поняла его.
Да, конечно, так и было. Не дававшая покоя ностальгия подсказала Тимофею: а не предал ли и он родные места, ставшие жертвой неумолимо надвигающегося прогресса? И решил вернуться.
Вот на такие размышления подтолкнули меня письма незнакомого человека. И теперь думаю: а поймёт ли, согласится ли Дина с моими предположениями? И надо ли говорить ей о них? Еще не знаю.
*Охота на ведьм - Преследование людей, подозреваемых в колдовстве, известно с древности, но особого размаха достигло в Западной Европе с конца XV — середины XVII веков католической Инквизицией.
*Ангарский каскад ГЭС: Иркутская, Братская, Усть-Илимская, Богучанская и проектные: Нижнебогучанская, Мотыгинская, Стрелковская.
*Только при наполнении Братского водохранилища было затоплено 119 поселений, в которых проживало 74.634 человека (18.657 семей).
*В зону затопления попали археологические памятники, охватывающие период от 40 тыс. лет до н. э. и до XVII века.
Купить сборник рассказов: