или Круг из трех кругов
Стоит ли прикасаться к тайне?..
Хорошо, если выйдет Алиса, та самая. Или, ее упрощенный вариант, Дюймовочка. А если выскочит тот, который всегда с печкой, иногда на ней, за ней, в совсем редких случаях, чаще под ней. А то и вовсе, печально известный архитектор, вошедший в историю благодаря не менее известным поселениям, он будет? Каким был, краток, движение бровей, не тратиться же на слова, и ты уже собираешься, тебе уже не до слов.
1.
Не к тайне, к стене? потребуется железный лоб. Не прикасаться вовсе?
Но к чему-то надо, на то и жизнь, чтобы к чему-то прикасаться.
Как всегда, возможен обратный вариант, пусть прикасается, касается сама жизнь, подставь пятку, благо история уже хранит одну пятку, ставшую точкой опоры. Блажен, кто верует, жизни достаточно прикосновения, понятно, не к пятке, к шее. От пятки — до шеи, сначала пятке надо стать пятой, тогда появится то, что можно будет назвать шеей, и даже так, мощной шеей. Стандартные слова, государственная шея, странно, неужели есть такая шея? Если есть люди, сидящее на шее у государства, значит, такая шея должна быть. Но если есть шея, тем более государственная, должны быть и пятки. Так что же было раньше, пятка или шея, известный вариант? известен, повторять нет необходимости. А если сразу, не пятка или шея, а пятка и шея, пятка плюс шея, есть хрупкая надежда, из невозможного.
Можно суммировать,
вектор жизни = мощная пята + хрупкая шея.
Не хватает? Как всегда, третьего члена, какой третий возможен здесь, меня больше интересует, почему всегда требуется три члена, неужели нельзя обойтись меньшим числом. Напрашивается? То, чем вертит шея. Но я отвлекся. Так что здесь интересно на самом деле, линия пятка — шея, понятая как линия движения, да простят меня филологи, позволяет говорить о возможности поворота на сто восемьдесят градусов. Вот этого члена, я о градусах в количестве ста восьмидесяти, и не хватает в выше приведенной формуле. И тогда общий вид, да простят меня математики, линия движения = хрупкая шея + мощная пята + 180 градусов,
говоря коротко, вертикаль.
…
С чего-то надо начинать, есть такое неизменное.
Вчера вы, сегодня мы, подвиньтесь. Давно ли это неизменное было на нашей стороне. Или мы на его стороне? Теперь в стороне. Неизменное — то, что всегда в стороне. С тобой то, что всегда меняется. Остается? Замедлить течение, для этого, ускорить шаг, странно. С чего-то начинать, скажи себе, надо, говорил известный персонаж. Другой персонаж, на деле реальный человек, не говорил себе, надо, на его трезвый, потому бешеный взгляд, неизменное — то, что всегда в начале. Он говорил сразу, с чего?
Конечно, с рутины.
С полов, которые надо подметать. Куда там Павке Корчагину. С окон, которые надо протирать. Куда там, Капитану, вернее, двоим Капитанам. С крыш, которые должны протекать. Кто бы пошел на крышу, может Принц, чья скромные размеры стали символом эпохи. Ведь что-то должно протекать, если не время, то крыши. То же отношение, вернее, та же попытка разрыва, неизменное отрывается, отделяется от протекающего. Протекающее, напротив, с тем же упорством пытается воссоединиться с неизменным, как бы его ни отделяли. Протекающее, чтобы протекать. Неизменное, чтобы быть. Но может ли протекать неизменное, быть течением, течь, стекать. Быть неизменным, чтобы быть течением? Отсюда возможность течения. Быть неизменным, что-то сбрасывать, цена постоянства. Опять два члена, даются два, чтобы искать третий? Именно это и попытались сделать рожденные рутиной. Рутина рождает, или даже порождает, чтобы дать возможность вырваться, значит, сама рутина есть возможность. Вырваться, каким образом, на то и вертикаль.
…
Рутина, что-то вроде разбитой асфальтовой дорожки.
По которой мало кто уже ходит. Но которая ждет очередного прохождения. Вот это, разбитая дорожка, которая ждет... Дорожка, которая ждет, возможно ли что-то подобное? Дорожка для ходьбы, ждет ног. Крыша для ливня, ждет дождя. Крышка для банки, ждет закупорку. Дорога под дождем. Ноги над дорогой. Дождь над дорогой. Ноги под дождем. Не могут же ноги быть над дождем, почему? Быть в дожде, привычно. Но быть над дождем, кто сможет.
Время дорог, бывает.
Время крыш, иногда бывает, но чаще время под крышами.
Неужели в конце какие-то крышки, с чем связать время, а зачем его с чем-то связывать? Чтобы отделить от себя, конечно. Время от времени. Кажется, было не раз, на место чужого времени — свое время, это? Время, зависящее от тебя. На место времени ложится дорога, тянется к крыше, уперлась. Под крышей свое время, это время, как будто остановилось, не зря посередине жилья высится груда крышек, что дальше? Из тех же крышек, можно что-то соорудить. Ступеньку. Помост. Платформу. Тем самым что-то обрести. Бессмысленность мечты. Бесконечность вращения. Барьер круга. Почему бы не усилить?.. Утомительность мечты. Пустоту вращения. Напряжение круга.
2.
Чтобы устроить мир, надо дать ему что-то неизменное.
Как страстно ищем мы постоянство, всегда готовы искать, ищите! Не потому ли и явилось то, что теперь называют государством. Речь не о том, как устроить? Лишь о том, чтобы дать возможность устроить! И человек гордый, если пролетарский классик не ошибается, другого мы не знаем, гордо заявляет: я есть неизменное! Приходится признать. Если человек будет неизменным, меняться придется?
Тому, что есть вокруг него.
Тому, что есть вне его.
Тому, что есть внешнее.
Это внешнее, мир, какой дан. Как изменить этот затхлый мир, надо найти неизменное, и другой классик указывает на длинные ряды ног, колонны уже на марше, им нечего терять. Те, кто не может ничего потерять, вот оно, неизменное. А потому, быстро рождается знаменитый призыв, им нечего терять, обретут же они весь мир. Сомнение? В тридцать лет! После того, как мир будет обретен, вернется к себе, этот мир может потеряться, сам по себе. Классик проявил предусмотрительность, в мире останутся только одни ноги, на чем-то должен стоять мир, более ходовой вариант, мир в одних руках, в очень сильных руках. Понятно, когда на весь мир одни руки, других рук просто нет, этот мир невозможно потерять, разве что вместе с руками. Руки, теряющие себя, и через потерю себя, теряющие мир? Теряющие себя, тем самым обрекающие весь мир, впрочем, другого мира уже не будет. Мир будет таким, или его не будет вовсе.
…
Мир будет на наших руках, каким он будет! Или мир будет под их ногами, таким уже не будет.
Или будет — или не будет. Начинать, или не начинать. С руин. Или с рутины. Если не с рутины бытовой, то с рутины классовой. Но может быть? С поисков рутины. Понятно, чтобы покончить с рутиной. Покончить с классами, нет рутины классовой. Покончить с бытом, нет рутины бытовой. С рутиной базара, сплошные руины? Прячется, странная привычка, зачем рутине прятаться. Напротив, она предпочитает быть назойливой, лезет в глаза, громко вздыхает за спиной, скребется под ногами, разве что не рыдает. Какой-нибудь пример?
Исторический.
Сценический.
Партийный.
Как всегда, за ними, общечеловеческий... далее?
Ничего. В самом деле, что возможно после человечества. Единственное, догма. Непререкаемое. А как еще явить миру неизменное. Тем и велики великие люди, что возводят в догму нечто простое. Великие? А вы попробуйте, возведите в догму что-нибудь очень простое. Буквально житейское. Вроде, вышел на площадку. Не сразу, но выясняется, лифт не работает. И сразу растерянность, куда? Опаздываю, опоздаю, не хочешь? Тогда к выходу, теперь по ступенькам, вниз, ниже, ниже. Вот и дверь, толкай. Господи, похолодало, как холодно в груди. Понятно, почему не работает лифт. Теперь к входу, по ступенькам, вверх, выше, выше. Вот и желанная дверь, стучись, жди. Постучал, подождал, входи. Как стучит в висках, как горячо ладоням, что им еще надо. Господи, ну, почему этот лифт опять застрял. Теперь, как всегда, вопрос на засыпку,
о каком лифте шла речь?
…
прикоснуться, к чему?
На то и тайна, чтобы не знать, какая иначе может быть тайна, если все известно заранее. Вот дотянешься, вот прикоснешься, тогда и узнаешь. Не значит, разгадать. Не значит, понять. Не значит, уцелеть. Я бы предпочел не угадать, понять. Не разгадывать, понимать. Не догадываться, доходить. Конечно, в том желанном случае, когда можно выдохнуть, уцелел. Именно, цел, но потерял. Не обязательно голову, только место. Не обязательно мысль, только рекомендацию. Не обязательно чутье, только доверие. За этим?
Еще одна линия движения = рекомендация + место + доверие.
Повтори, каждая мысль неповторима,
почти заявление.
Где здесь то, что можно назвать пяткой. И то, что можно называть шеей. Понятно, речь о распределении ролей. Кажется, очевидно, на первом плане доверие, куда без него, стучись хоть всю жизнь, даже лбом, более всего лбом. Пусть так, тогда, все те же 180 градусов, полный разворот. Теперь? роль пяты сыграет, уже играет рекомендация, ведь это может быть чем-то очень мощным. Скажем, в известной организации для вступления требовались обязательно две рекомендации. За ними, неужели полное доверие? Стандартная вещь, доверяй, но проверяй, известна всем. Все, можно формировать желанную вертикаль, желанную? Испытанную, в деле, еще основателем,
начинается мощностью рекомендации,
завершается хрупкостью доверия.
Возможность?
Позволю себе небольшой переход. Скажем так, мысль каждого командира неповторима. Или, куда чаще, каждого генерала. Не говоря уже о Верховном правителе. Отсюда? Ведь каждый может дойти, добраться до высот известных. А коль так, мысль каждого неповторима. На выходе, каждый неповторим. Что там на этот счет у поэта, почти программное заявление, неповторимы, ты, я, каждый, все! Откуда же тогда рутина? И даже так, невыносимая рутина.
3.
Позволю себе странное суждение, чтобы быть неповторимым, достаточно родиться.
Далее? Чтобы жить, просто жить, нужно приучиться, если угодно, обучиться рутине. Как представить такое дело, обучение рутине, дело житейское, обычное. Но! Неужели обучение рутине, познание тайн рутины не может быть творческим процессом? А какие тайны в рутине, в самой рутине какие могут быть тайны. Но вот владение рутиной, и даже так, блестящее владение, открывает доступ к тайнам. Владение рутиной. Применение рутины есть творчество, стоит ли спешить с выводами. Может владение рутины есть избавление от творчества. Не каждый ведь способен творить. И вдруг выясняется, этого и не требуется, блюди рутину, несколько простых правил. Потом? После получение доступа, вхождения в высший свет, не столь важно, на вершине общества или на дне того же общества, ждет разочарование, плата, иногда расплата. Но это потом, еще нескоро. А пока, я хочу знать, я хочу быть посвященным, кто возьмет на себя этот, в высшей степени символический жест.
Наставник найдется, поклонись, приобщит.
Ты приобщен, ты есть.
Есть?
Как некая начальная величина. Движение по вертикали открыто, это главное, карабкайся. А если, как это обещали в 1917-ом, вертикаль открыта всем, будут карабкаться все? Как минимум, толкаться. И тут нашелся человек, удивительное правило, в нужный момент находится кто-то нужный. Понятно, этот нужный нашелся на самом верху, предложил, говоря несколько образно и обобщенно, члену партии, хочешь взойти? Сбрасывай, кого? Тех, кто недостоин, это же так просто, очевидно. Понятно, речь шла о тех, кто мешает. Мешает слишком сильно, потому как сами из числа сильных. Все? Еще тех, кто раздражает. А кто раздражает, тот, кто мелькает. И мешкает. Чем больше сбросишь, тем выше взойдешь. Началась гонка, полетели головы, появились фамилии, ранее неизвестные. Как там у поэта, взошли новые имена. Конечно, ненадолго, вскоре их сменили имена еще более новые. Не подозревая, что готовят новый приход.
Новизна как стиль жизни?
Как-то быстро померкла. Все вдруг начали щеголять, рутиной? Это вряд ли, скорее, искать спасения в рутине. Если не спасения, то забвения несомненно. Потонуть в рутине, слиться в общей неразделенности, стать чем-то незаметным, привычным, глядишь, удастся стать чем-то неизменным. На ближайшие лет двадцать, или даже тридцать.
…
Рутинизм, слово из словаря столетней давности, по сути, та же рутина.
Позволю себе говорить привычное слово, рутина университета не могла дать простор его логическому уму. Так, или примерно так писали, вернее писал один из продолжателей нового взгляда на то, что было и есть неизменное в жизни человечества. На то, что уже было и есть. Что продолжается и не может не продолжаться. И что будет всегда, пока будет человек. Новому взгляду к тому времени чуть более шестидесяти лет, не так он уже и нов, но гордо шествует по планете, вернее, по одной шестой части планеты. Заселенной в те времена в основном на западной половине этой одной шестой части. Не говоря о Старом континенте, где новый взгляд на призвание человека получил вполне официальное признание, правда, в своей мирной версии. Откуда, сто лет назад, та уверенность, что после переворота, после устройства жизни на новых началах, с рутиной тут же будет покончено. Будет отброшена, как бесполезный хлам. Логические умы, откуда-то возьмется великое множество, должно быть, новое качество перейдет в количество, начнут совершенно бесстрашно удовлетворять себя самой бесстрашной силлогистикой, кавычки опущу. А прочие умы, от которых логика будет на достаточном удалении, чем начнут удовлетворяться они. Не в этом ли неизменное наших умов,
чем-то они должны удовлетворяться.
…
Мир будет наш, можно понять как насмешку, а можно как замашку.
Но вот, каким он будет, этот наш мир! Лишенным недостатков, почему так? Потому что в нем будет ликвидирован гнет, будет уничтожена эксплуатация, каждый сможет жить, как? Своим трудом, в меру своих способностей. А если эти способности, скажем так, невелики, их едва хватит на самое скромное существование. И что тогда?
Нужна формула, как всегда.
Если спросить современника, неважно, молодого, старого, что главное в этой формуле?
Толпа, в толпе столько лиц! поглотит все, иногда в сердцах, проглотит. Должно быть, возможно обратное движение, из толпы столько лиц, в самом деле, откуда можно выделить несколько лиц, всего несколько, да еще наугад. Поглотить лица? на то и толпа, чтобы поглотить любое количество лиц. А вот обратное, выделить лица из толпы, хорошо, удастся пару-другую лиц, повезло. Ближайший аналог толпы? Что гадать, конечно, Аппарат. Государственный. Партийный. Профсоюзный. Бюрократический. На то и Аппарат, чтобы превратить любого из нас в аппаратчика. Неужели и здесь что-то неизменное, в самом человеке, благодаря чему могут существовать службы. А также то, что называют аппаратными играми. Есть игры, есть головы, а еще значимые головы.
Формула Аппарата, я прав, пока я выше тебя.
Когда ниже тебя, я не могу быть правым, даже когда я прав.
В этом проглядывает нечто универсальное, применимое везде и всегда, для всех времен и народов. Если коротко, минимум способностей. Или даже так, здесь расчет на минимум способностей. Детали? О некоторых, постараюсь в следующей главе. Здесь же надо отметить, наметить?.. следующее.
Если в жизни есть что-то неизменное?
Тогда придется признать, что сама жизнь, взятая как жизнь, в таких случаях, говорят, как таковая, есть нечто неизменное. Отсюда? Как людям, жизнь которых не слишком длинна и полна, помимо удовольствий, всякими неприятностями, внести в свою жизнь неизменное? они придумали, непререкаемое.
Высшая воля, будь то воля диктатора или воля народа.
Высший закон, Конституция может быть неизменной сотни лет, опыт есть.
Высший дух, именно с религиозного сознания и начинался современный человек.
Необязательное дополнение/1
Если кратко, Аппарат — это способность, вопрос, к чему?
Подробно об этом далее, здесь, самое необходимое. Октябрь 17-го, предложение большевиков устроить жизнь на новых началах. На деле, на новых качелях, на то и диалектика. Вот здесь Аппарат, партийный прежде всего, предстал в качестве нового начала. Новое начало, новая жизнь, которая поднимет со дна этой жизни? Трудно представить, жизнь поднимающая со своего дна, кого? Миллионы доходяг. Дойти, куда? Очнись, никуда идти не надо, надо лишь выполнять то, что скажут. То, что будет велено. И ты пойдешь, куда?
Вверх, ты станешь большим человеком, говоря упрощенно.
Жизнь стала упрощенной, иначе зачем ей говорить упрощенным языком. И в этой упрощенной жизни кому-то надо быть сложным, говорить на сложном языке, даже так, сложным языком. Много ли нужно таких, сложно говорящих? Оказалось, впереди новое царство: не сложно говорящих, не просто говорящих, но условно говорящих. Партийный язык — самая большая условность нового мира, владеть тем языком? Говорить условно, но разить вполне безусловно.