Нити
Как нам всем давно уж полагалось бы усвоить, наиболее точное представление о том, что такое есть душа человеческая, дает лабиринт. И чего-чего только в душе этой не таится.
Жозе Сарамаго. Странствие слона
Даже в лабиринтах уже висят надписи: «Заблуждаться запрещается!»
Станислав Ежи Лец
Может быть, в этом все дело. Не думать, где выход, а понять, что жизнь – это распутье, на котором ты стоишь прямо сейчас. Тогда и лабиринт исчезнет – ведь целиком он существует только у нас в уме, а в реальности есть только простой выбор – куда дальше.
Виктор Пелевин. Шлем ужаса: Креатифф о Тесее и Минотавре
Ариадна
Митя устало вошел в комнату, снял кожаную маску. Она упала к его ногам, сломалась и превратилась в бесформенную и бессмысленную кучу, вовсе не похожую на тот образ, слава о котором гремела на всю Ойкумену.
Ариадна сидела в кресле-качалке у камина. Молчала. Созерцала пляшущие языки пламени .
- Когда этому придет конец?- мрачно спросил Митя. Но Ариадна ему не ответила. Даже не взглянула в его сторону.
-Я к тебе обращаюсь! – сердито повторил Митя.
Ариадна рассеянно, словно не видя, взглянула на брата. Пробормотала:
-Конец чему? Что ты имеешь в виду?
-Ты знаешь…Все это…Весь этот миф…Розыгрыш…Обман…Называй, как хочешь.
- Почем я знаю,- устало повела плечом Ариадна.- А что тебя не устраивает? Тебе не весело?
- Весело? Ты находишь, что это должно быть весело?
Девушка снова посмотрела на него. Он устало опустил могучие плечи. Каменный потолок, стены отражали гулкое эхо капающей где-то воды, на них в хаотичном танце качались тени пламени. Она продолжала сидеть в кресле. Ни одной мысли не было в ее голове. Ее брат Митя – Минотавр – как окрестили его во всех землях, устало свесив голову на грудь, казалось, успокоившись, задремал на стуле у стола. Она отвернулась.
Потом неожиданно раздался далекий, наверное, с пристани, пушечный выстрел. Митя встрепенулся от неглубокого сна и досадливо поморщился.
- Сегодня?
-Да, сегодня. – эхом повторила Ариадна.
Митя
Сидит, смотрит в огонь. Кто поймет, что в ее золотоволосой голове? Две тяжелые, словно литые из золота, косы в пол. Полотняный простой хитон. Украшений не носит. И не скажешь, что дочь царя. Встретишь на улице – примешь за простолюдинку.
Да и сам я хорош. Я, прослывший ужасом всей цивилизованной Эллады, стал человеком.
Горькая ирония. Что теперь с этим делать? И так было не просто: на моих плечах стоит дворец – а это ноша не малая!,- Лабиринт, эти несчастные, которые до сих пор бродят его мрачным нутром , отцовский царский трон…Да и сам остров тоже на мне. Все эти люди, что живут на этой земле, питаются от ее не очень щедрых даров, живут за счет страха, который питаю я.
А теперь еще и внутренняя ноша – все то человеческое, чего раньше не было, но теперь оно бьётся в груди, словно еще одно сердце. И жжет изнутри. Эта постоянная нежность и жалость к людям, эти постоянные навязчивые мысли о том, что я могу или не могу сделать для них. И , наконец, осознание, что чаще- не могу, чем могу. Потому что сам, несмотря на все теперь уже человеческое, так и остался заложником своей ужасной роли.
А что теперь эта роль? Чем я могу ее наполнить? Кроме пустой кожанной маски, которую только и остается, что натягивать себе на человеческую голову каждый раз, как возвращаюсь в Лабиринт, ничего во мне не осталось от того Минотавра.
И вот он я - обычный человек со всеми слабостями, присущими людям. И вон она - моя слава: пушка на пристани оповестила о прибытии следующей партии несчастных.
Ева
Несколько долгих, как безлунная ночь, суток мы плыли на этом корабле. Семь девушек, среди которых и я, семь юношей, собранных, словно дань, со всех земель Ойкумены. Команда почти не обращала на нас внимания. Они всегда были сосредоточены на своей работе и не поднимали от нее головы. Да и что они могли рассказать нам о том, что нас ждет?
Я облюбовала себе местечко среди свернутых в огромные бухты канатов. От них пахло неизвестными мне смолами и морем, они были отполированы руками и прогреты солнцем. Я сидела там, свернувшись, словно кошка, и неотрывно вглядывалась в бесконечную морскую даль.
Говорить с подругами и друзьями по несчастью не хотелось вовсе. И такое настроение, видимо, владело всеми, потому, что каждый держался сам по себе. Разве что среди юношей иногда можно было услышать негромкую беседу или совсем тихую, еле слышную грустную песню. Такие песни каждого из нас возвращали мыслями в родную землю, в родной дом, каждый вспоминал семью и счастливые золотые дни, которые уже не вернуть.
Команда тоже слушала эти песни. Я видела, как смягчались и светлели их суровые лица, разглаживались морщины, глаза наполнялись сиянием и слезами. Но потом они поспешно прятали свои взгляды в свою работу, избегая встречаться с нашими взглядами и немыми вопросами в них.
Во все время плавания на палубе царила тишина или тихие беседы, но когда члены команды вдруг невольно повеселели, стали громко перекликаться с одной части корабля в другую, переругиваться, бросать друг другу нужные вещи, мы вдруг поняли, что наша цель совсем близка. И хотя на горизонте еще не видно было земли, но мы увидели в небе над собой птиц, а это был верный знак, что до острова рукой подать.
Команда радовалась тому, что плаванье подходит к концу, что нам повезло, что море было тихое и спокойное, что скоро они отдохнут в порту.
Но у каждого из нас, простых пассажиров, невольно сжалось сердце.
Мы были у порога своей судьбы.
Гийом
В комнату вошел мальчик- раб. Звали его Гийом, он жил у нее уже два года, и за это время Ариадна успела привязаться к ребенку так, словно был он не слугой, а ее младшим братом. Был он невысокого для своего возраста роста, имел копну пшеничных волос и ярко-голубые смышленые глаза, имевшие странную, завораживающую способность превращаться в птиц, рыб или двух юрких ящериц. Лицо у него было подвижное, мышцы его имели свойство жить своей жизнью, поэтому порой выражение его лица не соответствовало тому, что с ним происходило здесь и сейчас. Но чаще это было просто веселое жизнерадостное румяное лицо со вздернутым носом и растянутым в улыбке ртом.
- Там корабль,- только и произнес он, войдя в комнату. Встал поодаль, сложив руки в замок перед собой. Простой полотняный хитон, ноги без сандалий, в пыли.
Митя встал, подошел к мальчику, положил свою руку на его голову:
- И что там?
- Что? Сами знаете…- спрятал взгляд в переплетении трещин на каменном полу.
- Где твоя обувь? Я недавно тебе купила новую пару,- строго спросила Ариадна, будто не желала говорить о том, что им сообщил Гийом.
- На пристани осталась. Я хотел искупаться в море. Но потом пришел ко.. Вас там отец ждет на пристани. Я – за сандалиями!
Митя посмотрел в глаза мальчику, тот вывернулся из-под руки и скрылся за дверью.
- Я пойду с тобой,- медленно, но весомо сказал Митя.
- Ты что, с ума сошел? – Ариадна внимательно всмотрелась в глаза брата.
- Нет, не сошел. Пойду с тобой,- твердо повторил он.
- Хочешь, чтобы тебя увидели?
-А кто меня узнает без маски?
Митя
Я не стал убеждать Ариадну в целесообразности своей выходки. А если точнее, своего дерзкого выхода за пределы дворца. Никогда раньше я не предпринимал таких попыток. Будучи Минотавром, я был частью Лабиринта. Тех, кто предназначался мне, приводили рабы, оставляли у кованной железной решетки.
Но теперь я человек. Никто об этом не догадывался. Только Ариадне открыл я свою истинную сущность.
Ариадна пожала плечами.
Мы шли молча через город, между каменными домами и святилищами. И солнце – это великое божественное светило – милостиво дарило нам свое тепло и свет. Мое сердце в груди пело от радости. Вот оно – счастье, протяни руку, дотронься до него. По улицам бежали дети, они кричали и громко смеялись, прекрасные улыбающиеся женщины несли воду в кувшинах, белые волы медленно влекли по каменистым дорогам возы, на них полусонные погонялы отмахивались от мух. Я ведь тоже могу вести такую простую блаженную жизнь! Сердце сжалось от тоски: стать простым счастливым смертным мне пока не суждено.
А в следующее мгновение вдруг открылось пространство до горизонта наполненное золотом и лазурью : солнцем и морем. Я не смог сдержать восхищенный вздох.
Ариадна прижала палец к губам, но потом улыбнулась. Из глаз ее брызнула радость.
Мы стали спускаться к пристани.
Ариадна
Я слышала его шаги за спиной, иногда оглядывалась, чтобы посмотреть на него. Я тревожилась. Не нужно ему было вот так открыто выходить в город. На пристань. Ведь обычно , когда приходил этот корабль, все жители собирались посмотреть на прибывших. Но на его непроницаемом лице было написано выражение уверенности и твердости. Он знал, что делал.
На пристани шумела толпа, но увидев меня, конечно, расступилась. Я ступала прямо по дощатому настилу, который незаметно прогибался, особенно стала чувствоваться поступь брата за спиной. Я поняла, что на него не обращают внимания, краем глаза заметив, что люди скорее всматривались в мое лицо. В их глазах была тревога и тоска. Обычно этих печальных гостей встречали сочувствующими взглядами.
Я приблизилась к отцу и остановилась за его спиной. Здесь на самом краю пристани ветер шевелил его седые волосы, спадающие на плечи. Его шелковая, вышитая золотом тога, тоже трепетала на ветру. Невдалеке от пристани в бухте стоял на якоре корабль. Наши лодки были уже на полпути к нему. Гребцы уверенно ударяли веслами по ровной спокойной поверхности воды.
Я подошла, и сразу же отец, словно почувствовав мое присутствие, повернулся. Его холодный взгляд бегло скользнул по моему лицу, но потом переместился на что-то за моей спиной. Я поняла, что посмотрел он на Митю.
- Как тебе новый раб? Я прислал его тебе три дня назад, а ты уже достаточно доверяешь ему, чтобы сделать телохранителем?
- Раб? Телохранитель? – эта мысль заставила меня мысленно вздрогнуть. Я забыла о том подарке отца. Посмотрев на того раба со светлой кожей и голубыми смышлёными глазами, я отослала его в службы, там он скорее нашел бы себе применение. Но сейчас отец, видимо, принял Митю за того человека. Мне и в голову не пришло бы ходить по городу, да и по всему острову в сопровождении раба-телохранителя.
Отец сразу же отвернулся, не дожидаясь ответа.
Я обернулась на Митю и увидела, как ироничная улыбка перечеркнула лицо брата. Протянула руку и дотронулась до его руки.
-Это была плохая идея,- успела прошептать ему одними губами.
Митя
Когда же мы последний раз виделись по-настоящему? Как отец и сын? Лицом к лицу?
После того, как стал человеком и понял, что больше нет на моих плечах ненавистной бычьей рогатой головы, я часто стал выходить из Лабиринта. Ариадна была первая, кому я открылся. Иногда выходил во дворец, гулял его длинными мраморными прохладными коридорами, не опасаясь , что кто-нибудь из слуг или придворных узнает меня. Иногда я видел отца в огромных залах или в конце коридора, всегда в окружении каких-то чиновников. Его седая голова возвышалась на десяток сантиметров над остальными, полы пурпурной тоги всегда развевались в такт его твердым шагам, а звонкий голос блестящего оратора, привыкшего к приказам и великим речам, звучал в этих залах и коридорах абсолютно единовластно. Он не знал конкуренции. Великий царь на маленьком острове. Слишком маленьком для его одаренной и честолюбивой натуры.
Я никогда не пытался приблизиться к нему. Я был Минотавром из Лабиринта. Позором…Гордостью…Кто знает, что ему было нужнее…
Сейчас я смотрел на его твердые плечи, покрытые все тем же, не терпящим возражений, пурпуром, но видел лишь будущий упадок. Так всегда случается с теми, чья воля к власти превышает материальные возможности. А материальные возможности царя Миноса зиждились на фикции. На мне.
Я чувствовал, как ироничная улыбка ломает мое лицо, и стоило огромного труда сдержать в себе порыв выплеснуть вот прямо здесь и сейчас в лицо этому напыщенному и высокомерному царю, своему отцу, все то, что накопилось в моей душе там во мраке Лабиринта.
Минос
Солнце пурпурным клубком уже повисло над воображаемой линией, соединяющей небо и море. Пурпурные нити, переплетаясь в воде, образовывали невероятной красоты то ли ковер, то ли дорожку. Закатную дорожку. И, казалось, стоило ступить на нее, и можно было бы уйти, куда глаза глядят. А куда они могут смотреть на этом острове, со всех сторон окруженном горько-соленой зеленоватой водой?
Лодка приблизилась к кораблю, команда засуетилась, спуская веревочную лестницу. Издалека едва можно было различить происходящее, но он знал, что там происходило.
Потом, когда в лодку с корабля спустился последний пассажир,- он насчитал четырнадцать фигур, одетых в белые хитоны, - он не отрывал взгляда от этой медленно скользящей по спокойной пурпурной поверхности воды, лодки. Хотя он и был царем, по обыкновению больше погруженным в хозяйственные или административные дела острова, но так же хорошо умел он понимать человеческое сердце. Он читал мысли сидящих сейчас в лодке людей, словно в открытой книге. Он знал, что происходило в их головах.
С тех пор, как остров стал ужасом всех окрестных земель, с тех пор, как его сын, кровь от крови его и плоть от плоти его, превратился в чудовище, требующее каждый год новых жертв, каждый день и каждый час, он , царь Крита, Минос, не переставал думать о том, за что великие боги послали на его седую голову это проклятие. Он побывал у известнейших оракулов и прорицателей, он молился всем богам во всех святилищах, но ни один оракул, ни один прорицатель или жрец так и не смогли дать ответ на его вопрос: «За что?» Все мудрейшие и прославленные жрецы и советники лишь молча опускали взгляды. Его золоченый корабль вдоль и поперек перебороздил Эгейское море – он побывал у всех царей и правителей всех земель и островов, советуясь о своей беде, но ни один царь или правитель не смог оказать ему какую-либо помощь, согласились лишь каждый год, словно дань, посылать на остров юношей и девушек в жертву Минотавру.
Глубокий тяжелый вздох невольно вырвался из самой глубины души. Не надо думать о плохом. Нужно жить ради всех этих людей, ради этого пусть небольшого, но достойного народа, который согласился, в конце концов, разделить с ним этот тяжкую ношу.
Ева
Я смотрела, как неотвратимо острый нос лодки рассекает спокойную безмятежную гладь воды. Гребцы были погружены в свою работу, они слаженно и ровно поднимали и опускали весла, и при каждом таком ударе лодка оказывалась все ближе к моей странной и пока неясной мне самой судьбе.
Мы молчали, говорить было нам не о чем. У нас уже не было общего прошлого, еще не было общего будущего, у нас было только общее настоящее. Но что можно было сказать о нем, о том, чего сам пока не вовсе понимаешь, не знаешь, принял ли ты это настоящее всем сердцем и душой, согласен ли ты понести это настоящее в себе и отдать ему себя полностью. Каждый был погружен в свои мысли, и у каждого из нас мысли эти были разные: у кого грустные и тягостные, у кого просто неясные, словно предвкушение надвигающейся катастрофы, что несет в себе заряд темной энергии, способный стереть с пути судьбы все доброе, что посеяно было в его душе. Но ни у кого из нас не было на душе легко и радостно. Мы знали, что нас ждет Лабиринт.
Слава об этом месте наводила ужас на все окрестные земли и острова. В детстве нас, расшалившихся или совершивших какой-нибудь проступок, пугали Минотавром и Лабиринтом, и мы, парализованные страхом и ощущением чего-то жуткого, поднимающегося из собственных наших темных подсознательных пропастей, замирали, а потом опускали глаза, признаваясь во всех несусветных проделках, и будучи наказанными, вздыхали с облегчением, ибо любое наказание было нам желаннее, чем сама мысль о страшном Лабиринте.
И теперь я сама , предназначенная для Лабиринта и Минотавра, должна была принять это, словно неумолимую волю богов.
Но кто может сказать, что это за боги и где они живут? Можно ли было бы обратиться к ним напрямую, а не через жрецов? Никогда не видела я этих богов! Я искала их в полях за нашим поселением, где пастухи пасли овец и коз, болтая между собой, я искала их в прохладных лесных рощах, блуждая часами, не боясь забираться в самые глубокие овраги, я искала их на дне ручьев и рек, повисая самым кончиком носа над мелкими водоворотами у берега, всматриваясь в прозрачную ледяную глубину и переплетение нитей водорослей или трещин на камнях на дне. И нигде – слышите!- нигде не увидела я ни одного божественного существа. Тогда кто и за что послал в Лабиринт меня?
Митя
Стоять и вглядываться в этот прекрасный открытый простор и ощущать на своем лице дуновение чистого, напоенного ароматами соли и солнца, ветра – вот это и есть счастье! Слышать над головой крики птиц и видеть вокруг себя лица всех этих, пусть и не знакомых, но оттого еще более интересных, мужчин, женщин и детей. Они умеют быть просто счастливыми, даже сейчас, вглядываясь в приближающуюся лодку, несущую этих печальных пассажиров, они переживают самые разные чувства, я могу читать их на этих открытых улыбающихся или плачущих лицах.
Дети вылезли на самые скалы, разбросанные у берега бухты, еще больше этих камней и скал было скрыто под водой, поэтому корабли не могут подходить близко к пристани. Но эти живые мальчишки, полные энергии и жажды жизни, любопытства и страха, желая увидеть все происходящее своими глазами, облюбовали все возможные, приспособленные для наблюдения в любой, даже самой немыслимой позе, местечки. Они перестали даже галдеть и поглощать финики или орехи, и просто, открыв рты, ждали приближения лодки. Женщины прижимали к лицам ладони, их округленные глаза были наполнены сочувствием и симпатией к несчастным. Мужчины просто толпились ближе к складам с зерном или оливковым маслом, предназначенным для погрузки на корабли, которые еще не пришли, тихо переговаривались между собой.
Я стоял за спиной сестры. А отец встал на самом краю деревянной пристани. И вот, в последний момент перед тем, как лодка, точно и безошибочно подведенная гребцами таким образом, чтобы мягко и деликатно качнуться у самых ног царя Крита, Миноса, одетого в развевающуюся пурпурную тогу, этот неуловимый мальчишка, Гийом, скользнув, словно мелкая рыбешка, между стоящими взрослыми, подошел к Ариадне, уже в сандалиях, но с волосами, с которых стекала вода – видимо, все же успел искупаться где-то у берега, - и взял ее за руку. Я видел, как она повернула к нему свое лицо, деланно нахмурилась, но потом лицо ее разгладилось, и она снова обратилась взглядом к подходящей лодке.
Наконец, мы могли подробнее рассмотреть прибывших.
Минос
- Мы рады приветствовать вас, дорогие гости, на нашей земле. Народ Крита и я, его царь, сердечно благодарим вас за эту великую жертву и милость, которую вы оказали нам, прибыв сюда. Мы знаем, что вам пришлось перенести нелегкое плаванье, и мы разделяем с вами ваши переживания и чувства. Но народ Крита с достоинством несет свою тяжелую ношу, поэтому мы надеемся, что и вы достойно примете волю богов и свою судьбу, а также разделите с нами – нашу.
Четырнадцать несчастных стояли прямо передо мной, подняв свои головы. Ни один не смотрел себе под ноги, ибо все же они были детьми своих гордых народов. И я тоже гордился ими в такой момент. Я слышал отражение своего голоса, словно сама поверхность воды в бухте возвращала мне назад каждое мое слово. Но ветер, будто подхватив их, разносил эти слова над головами стоящих за моей спиной, а потом, подняв над нами, бросал их птицам, словно пищу.
- Сегодня вы сможете отдохнуть в дворцовых покоясь, предназначенных для вас. Вам будут прислуживать наши слуги, а через два часа в вашу честь в главной зале нашего дворца будет устроена трапеза с играми и песнями. Но завтра утром мы проводим вас в Лабиринт. Там ждет вас та судьба, которой посвятили вас наши великие боги.
И снова я стоял и слушал, как затихало мое последнее слово, отраженное скалами и сердцами людей, а потом наступила тишина.
Клубок солнца окончательно скатился за горизонт, забрав с собой все пурпурные и золотые нити, расстилавшиеся по поверхности моря , намотав их снова на себя до следующего нового великого дня.
Торжественная процессия, возглавляемая Ариадной, как полноправной хозяйкой дворца, освещенная светом зажженных факелов, направилась вверх по каменной дороге, ведущей от пристани в город, а царь Минос еще долго стоял на прежнем месте, улавливая последние светлые нити, тянущиеся над темнеющим небосклоном.
Ариадна
Огонь в очаге уже догорел, но звать слуг, чтобы снова его разжечь, не хотелось. Митя заметно повеселел, я видела, как лукаво сверкают его глаза. Он расправил плечи и стоял возле открытого окна, вглядываясь в уже потемневший его квадрат, вдыхая запахи сада и моря, усиливающиеся ночной порой.
- Ты слышала, он принял меня за твоего раба.
Я видела, что он готов был расхохотаться, так распирала изнутри его ирония.
- Но я готов воздать ему должное, он достойный царь. Наверное, я не смог бы лучше нести эту тяжелую ношу, как он выразился.
- Дай ему шанс. Он ведь не знает о той метаморфозе, что произошла с тобой.
- Думаешь, стоит ему открыться?
- Я не знаю. Думай сам.
Что я могла ему ответить? За многие годы, прошедшие после того, как разнеслась весть о Лабиринте и Минотавре, отцу тоже пришлось многое пережить. Во-первых, ему пришлось попрощаться с мыслью о том, что его сын станет наследником царского трона и займет достойное место, которое завоевали его предки. Потом ему пришлось многие годы объяснять правителям и царям окрестных земель ту странную ситуацию, что сложилась на острове, объяснять необходимость этой дорогостоящей постройки в подземной части дворца, объяснять, кто и что такое – Минотавр. Во-вторых, отец долго оправдывался перед нашим народом, перед горожанами. Отец был гордый человек, но ему пришлось, не колеблясь, сказать людям правду. И они оценили эту жертву с его стороны и не предали нас.
С тех пор всем пришлось тяжело. Что я могла ему сказать об этом? Но я могла понять и Митю. И мне было больно за них обоих. Я любила обоих одинаково: и отца, и брата.
Митя
- Я тоже собираюсь присутствовать на трапезе,- я произнес это тихо, но твердо.
Ариадна склонила голову, словно соразмеряя вес каждого услышанного слова с какими-то внутренними сомнениями. Одна из ее тяжелых золотых кос при этом скользнула на грудь. Потом она вскинула голову, отбросив ее снова за спину. В сгущающейся темноте и ночной прохладе прозвучали ее слова:
- Кто тебе может помешать? Ты ведь тоже полноправный хозяин дворца. Может быть, будущий царь.
Мне снова нестерпимо захотелось смеяться от души
- А почему нет?- спросила она. – Теперь, когда ты стал человеком, ты можешь открыться всему миру, отец будет рад, наверное.
- Будущий царь…Нет, Ариадна, не это моя цель. Я надумал себе другое.
- Что же, если не секрет?
- Пока не откроюсь тебе, прости. Время еще не пришло.
Ариадне нужно было приготовиться к пиршеству, она ушла в свои покои, где ее уж ждали слуги. Она плотно закрыла за собой деревянную дверь. Я остался в одиночестве. В этой комнате в дальнем конце дворца я мог быть спокоен - сюда редко заходили слуги или рабы. Ариадна специально держала эту комнату для него. Я мог оставаться здесь, сколько хочу без страха, что кто-то войдет и спросит, кто я и что делаю здесь. Эта часть дворца была практически необитаема.
Приятно было стоять у окна. Ночная прохлада овевала лицо. И глядя на город, погруженный во тьму, лишь кое-где наблюдая одинокие огни светящихся окон, но в целом, зная, что город спит, окутанный ароматами садов и морской соли, мне казалось, что я слышу отсюда шорох гальки под набегающей волной и тихие беседы в домах за закрытыми дверями, беседы касаемые, конечно, сегодняшнего главного события.
Прибытие этих людей на остров касалось меня самым непосредственным образом, и тем не менее, отчего то душа отказывалась участвовать в этом событии, не откликаясь на него, прячась в воспоминаниях о пристани и людях, сгрудившихся на ней, непосредственных и живых, так свободно умеющих любить и сочувствовать.
Ева
Я не понимала, зачем нужен был этот то ли пир, то ли ритуальная трапеза. Царь сказал, что она посвящена богам в благодарность за хорошо завершившееся плаванье.
Хорошо? Завершившееся? Для кого? Для нас- то ведь все только начинается. И кто знает, что на самом деле начинается…
Нас одели и проводили в главный зал. Там стояли накрытые длинные столы с разными блюдами, и каждый из нас нашел блюдо по душе, то, к которому привык на родине. Видимо, царь специально распорядился приготовить для нас эти блюда. Это был любезный и щедрый жест с его стороны.
Зал освещали факелы, а великолепные мраморные стены были украшены мозаиками с изображениями богов и сцен из жизни: охота, жертвоприношения, бои с быками, ритуальные танцы. Изображений быка было больше всего. Я знала, что это был культ острова Крит. Да и сам Минотавр был полу-быком, получеловеком. Тени от языков пламени плясали на стенах, искажая изображения и странным образом оживляя их. Ритуальные танцовщицы начинали плавно двигаться, обнаженные юные девы, поднимаясь на цыпочки, замирали, едва дыша, перед носом разъяренных животных, охотники упрямо и вечно преследовали свою вечную дичь. Музыканты отбивали странные ритмы на всевозможных барабанах, и все это наполняло зал невообразимым древним ужасом.
Кровь быстрее начинала струиться в жилах, сердце начинало танцевать в такт бешенным ритмам, а голову наполняло эхо отраженной от стен барабанной дроби. Голова пошла кругом. Наконец, царь со своей дочерью Ариадной стремительно вошли в зал.
Барабаны стихли. Царь подошел к своему отдельно стоящему столу. Слуги поднесли ему золоченую чашу с вином. Барабаны замерли. Танцовщицы на стенах остановились, охотники, затаив дыхание, встали, как вкопанные, быки озадаченно задрали морды к древним небесным светилам, а мы приготовились слушать речь Миноса.
Минос
Царь, одетый в струящийся пурпур, был похож на древнего жреца. Тени от языков пламени плясали на его мантии, словно он сам стоял окруженный пламенем. В его поднятой руке блеснула золотая чаша- он поднял ее высоко над головой:
- Первое возлияние я совершаю в честь наших великих предков, достойно живших на этой земле и оберегавших ее, возделывавших и питающихся от плодов ее.
Вино красной нитью потекло по белому мраморному полу, кровавой красной нитью. Вслед за царем совершили возлияние все гости, сидящие за столами. И вот уже десятки красных нитей скрестились на полу в причудливых узорах
- Второе возлияние я совершаю в честь нашего великого народа, всех живших в прошлом, живущих теперь и тех, что будут жить в будущем.
И снова кроваво- красная нить потянулась по белому мрамору, а за ней еще десятки других.
- И третье возлияние я посвящаю нашим великим богам, посылающим нам щедрые дары или испытания, все по нашим нуждам и молитвам.
И снова красные нити потекли по полу, образуя живой и подвижный ковер с прожилками – венами, похожий на бычью шкуру, брошенную на пол. Потом ударили барабаны, а на середину залы, прямо на красный ковер вышел хоровод прекрасных танцовщиц и закружился в ритуальном танце.
Потом было состязание поэтов. Они медленно нараспев читали свои песни, пробуждая в каждом из нас разные чувства.
Древние ритуалы и песни всегда пробуждали во мне странное чувство родины и единства с прошлым, настоящим и будущим. Поэтому хотелось просто молчать и слушать.
Ева
Есть не хотелось вовсе. Эти факелы, гулкая барабанная дробь, пляшущие на стенах тени, движущиеся танцовщицы и изображения делали и без того напряженные нервы натянутыми до предела, словно тетиву лука, готовую вытолкнуть стрелу. Но я просто молчала и слушала.
Внутри меня , замерла тишина, такая, какая бывает в самой глубине храмов, куда даже боги не входят. Там стоят сосуды со священными благовониями и маслами. Там всегда прохладно, а жрецы там - редкие гости. Но именно там рождаются настоящие благословения.
Красной нитью потянулась перед моим взором странная дорога , и я оказалась стоящей на ней в одиночестве. Исчезла мраморная зала с мозаиками и пиром, факелы, но и нужды в них не было, потому что светло было, словно уже наступил день, хотя солнца на ярко-голубом небе не было видно. Исчез царь Минос и его прекрасная дочь с огромными печальными глазами, глубокими и зелеными, как море. Исчезли мои печальные товарищи, и слуги, и распорядители пира. И в этот момент я поняла, что двери Лабиринта захлопнулись за моей спиной. Почему эта мысль пришла мне в голову, я не знала, но твердо знала, что не было дороги назад в тот пиршественный мраморный зал с полом, испещрённым красными нитями возлияний. Но одна из этих нитей сейчас под моими ногами стала моей дорогой.
Вокруг же находилась какая-то странная местность с почвой цвета обожжённой глины и, видимо, такой же твердой. Обломки скал разной формы вносили оживление в этот однообразный пейзаж. Над головой расстилалось чистое голубое небо. Но, кроме этого, не было больше ничего, что напоминало бы человеческое жилье.
И где-то впереди ждал Минотавр.
Гийом
Он вдруг возник прямо из воздуха. Словно золотые нити солнца, переплетясь между собой, соткали этого золотоволосого золотоглазого необычного мальчика. Он стоял прямо передо мной посередине безлюдной дороги. Стоял и молчал.
Девушка первая нарушила молчание:
- Это уже Лабиринт?
Ее голос прозвучал как-то странно и нереально в этом, казалось, безжизненном, ничем – ни запахами, ни пылью, ни звуками – не заполненном пространстве. Ева сама вздрогнула от неожиданности.
- Потом сама узнаешь, - улыбнулся мальчик. Он взмахнул ресницами, и, словно золотая птица взмахнула крыльями, сорвалась с этого не по возрасту мудрого лица, и вспорхнула в самую небесную синь. Но это было лишь мимолетное впечатление. Ева испугалась, что мальчик тоже может вот так исчезнуть, что она снова останется одна посередине этой дороги. Но мальчик был на месте.
- Что это за место? – тогда спросила она.
- Это особенное место,- спокойно ответил мальчик,- и я удивлен, что ты здесь. Раньше сюда никто не попадал, кроме меня. И еще одного, - совсем незаметная пауза, которую можно было бы принять за вдох-выдох между словами, но это было что-то большее, Ева почувствовала, но определить не смогла, - человека.
Мальчик выдохнул это слово вместе со смущенной улыбкой. Но в следующий момент залился таким громким дерзким хохотом, что девушка досадливо пожала плечами.
Там у себя на родине, на чудесном маленьком изумрудном острове, среди виноградников и оливковых рощ, где по склонам гор безмятежно бродили длиннорунные овцы, тонконогие козы и юные пастушки, она росла со множеством братьев и сестер, родных и двоюродных. Она знала этот невыносимый детский смех избалованного, привыкшего к безнаказанности, мальчишки. Строго подняла брови:
- Думаешь, что это смешно?
- Это действительно смешно…- с улыбкой ответил мальчишка,- если помнить, что это не настоящее.
- Как это? – озадаченно спросила Ева.
- Потом все узнаешь…
- А Минотавр?
И тут Гийом снова расхохотался.
- Минотавр то уж точно не смешной,- заметила Ева.
- Нет, Минотавр не смешной. – мальчик улыбался. Потом пожал плечами и отвернулся.
- А эта пустыня и дорога- это Лабиринт?
- Это только твой мир,- спокойно ответил Гийом. – А Лабиринт ли это, решать тебе.
Тесей
Здесь в горах, среди деревьев и сырости, утро наступало медленно. Солнце долго не показывалось над ломаной линией горной гряды, заслоняющей половину неба над головой. Долго стояла промозглая сумеречная сырость, словно сыр, набирая силы и аромата, оседала она на дно долины, по дну которой одиноко протекал прозрачный ручей с ледяной водой, возле ручья стоял простой деревянный сруб, в котором жил одинокий человек. Жил уединенно, что ему не только не мешало, но каким-то образом даже помогало. Быт его был простым и аскетичным, жил он в гармонии с природой , а когда наступала ночь – он разводил высокий костер на берегу и просиживал у него далеко за полночь, слушая звуки гор и леса, читая по звездам нехитрую историю жизни.
Он давно уже жил в этой долине, так давно, что сначала потерял счет дням, потом- месяцам, а теперь он не смог бы сказать, сколько прошло лет с того момента, как он оказался здесь.
Он редко видел людей. Иногда в горах мелькала вереница путешественников, они задерживались на несколько минут или часов, отдыхали, иногда разводили костер, что-то готовили. Тесей поднимал голову и видел, как вьется дымок среди деревьев, поднимаясь к небу. Иногда кто-нибудь , любопытствуя или желая узнать что-то полезное для того, чтобы продолжать свой путь, спускался в его долину, здоровался с ним осторожно, спрашивал, можно ли купить молока или сыра, потом задавал свои нехитрые вопросы: что это за место? Далеко ли до какой- нибудь деревни? Можно ли где-нибудь поблизости купить тот или иной товар? Тесей охотно общался с этими странниками, продавал им немного молока или сыра, отвечал на вопросы. Потом человек мог присесть на нехитрую лавчонку и долго наблюдать за бытовой жизнью Тесея. Он тоже был не против.
Он не был против разговоров. Он не был против молчания. Ему нравилась эта простая жизнь. У него была корова с теленком, о которых он с удовольствием заботился, у него было несколько пар домашней птицы, коза и несколько овец.
Животные сами разбредались по долине, а вечером ему не приходилось их искать, потому что они всегда возвращались. Это был их дом. И не просто эта лесная хижина или сарай, или навес во дворе. Нет, он знал, что именно он сам был их домом. И возвращались они не из-за хижины, а из-за него. Тесей радовался этому, и, казалось, ничего ему больше не было нужно.
И только одно событие могло встревожить его существование. Это была женщина. Словно камень, брошенный в спокойную гладь воды, может вколыхнуть всю поверхность, и она потом очень долго снова должна успокаиваться, так и встречи с этой загадочной женщиной всегда выводили Тесея из равновесия.
Вот и сейчас, возвращаясь с противоположного склона, он издали увидел ее длинный белый хитон.
Ариадна повернула голову на шелест его шагов. Он сразу упал в ее обволакивающий и тревожный взгляд. Но это падение всегда было похоже на полет.
Минос
- Что там у нас сегодня?
Иримес был уже в преклонных летах, но в сноровке ему отказать было нельзя. Уже добрых четыре десятка лет этот раб, которого привезли из каких-то далеких северных краев, служил царской семье. Он был сообразительным, преданным и незаменимым. Никому царь не доверял так, как ему, поручая Иримесу разные, порой очень деликатные, дела.
В это утро, подавая царю чашу с утренним травяным настоем, который должен был взбодрить Миноса, Иримес только пожал плечами.
- То же, что и обычно,- вполголоса произнес он.
Царь ценил в Иримесе эту сдержанность и лаконичность. Раб производил впечатление человека, которые знает больше, чем когда- нибудь скажет.
- А что обычно? – с нотками недовольства спросил Минос.
Иримес вздохнул - это была их постоянная игра: Минос играл роль вечно всем недовольного человека, а Иримес должен был играть роль человека знающего, что все идет своим чередом, что все будет хорошо, а любая неожиданность всегда закончится чем-то замечательным. И оба ролями были довольны и справлялись с ними должным образом.
- После полудня – совет по поводу распределения золота, которое привезли данники. Это будет долго. Потом вы собирались осматривать новых лошадей, что вчера привезли из Ираклиона.
Лицо царя заметно посветлело. Если и было что-то в этом мире, что царь искренне и по- детски любил, то это были лошади и все, что с ними связано: конные бега, состязания колесниц, охота и просто конные прогулки. Предвкушая предстоящее удовольствие, Минос повеселел и, улыбаясь и насвистывая мелодию известной с детства народной песенки, он , наконец, позволил помочь себе встать и облачится в простой полотняный утренний хитон.
Иримес умел прислужить так, словно одежда оказывалась на теле царя, материализуясь из воздуха. Минос всегда отмечал это с удивлением.
- Ну, а что там Лабиринт? – задал царь , наконец, тот самый вопрос, что омрачал его лицо.
Осмотрев исподлобья, ладно ли сидит на царе одежда, Иримес глубоко вздохнул, что означало у него всегда одно: «примите то, что не можете изменить, и оно не сможет уже вас опечалить…»
Митя
Солнечный луч бился прямо в веки. Митя открыл глаза – знал, что спать уже не будет. Лежал с открытыми глазами и смотрел прямо в потолок над собой. Каменный свод был расчерчен какими-то ассиметричными линиями, но это не был продуманный орнамент, скорее, это напоминало царапины, нанесенные чем-то острым, словно кто-то бросал что-то острое, и потом ловил. Митя заметил, что уже несколько длинных минут пытается понять ход мыслей того, кто эти царапины оставил когда-то на каменном потолке.
Потом он встал, плеснул себе в лицо воды из медного кувшина, стоящего на столике у окна. За ночь вода набралась сумерек и запахов, лицо обожгло, оно раскраснелось и запылало. Митя проснулся окончательно. А потом, стоя у окна, долго с наслаждением вдыхал свежий морской бриз, любовался широким лазоревым спектром, которым переливался мир за этим окном.
В памяти медленно возникали картины вчерашнего дня. Сначала он вспомнил порт, тонущий во всевозможных оттенках закатного солнца. Он вспомнил ожидание, замершее на лицах людей, собравшихся в порту и напряженно всматривающихся в качающуюся , но медленно неотвратимо приближающуюся лодку. Эта лодка несла тех, кто должен был прийти к нему в Лабиринт.
Память возвращала отдельные фрагменты, словно это было панно, из которого со временем выпадают частички мозаики. Вот и сейчас он увидел перед своим мысленным взором спину Ариадны и отца, увидел , как развевались седые волосы царя Миноса, как качнулся нос лодки у ног царя, а потом, как он подал руку первому из тех, кто сидел в той лодке. Подал сам, не стал ждать портовых служащих. И так подавал свою твердую сухую властную руку каждому парню и каждой девушке, ступавшей своей ногой на его печальный остров. Митя чувствовал, что отец делал это не просто так, он словно брал каждого в свое большое сердце. И каждому в своем сердце он строил дом, и оставлял там жить, помня о каждом до тех пор, пока мог.
А потом память сделала с ним что-то, что вот сейчас, в этот момент, перевернуло его душу, словно передвинуло планету с ее орбиты, и она, утратившая все привычные гравитационные нити, связывающие ее с определенным временем и пространством, будучи вынуждена довериться собственной внутренней силе и цели, должна создать себе новую орбиту, или погибнуть в безграничной равнодушной Вселенной- память подсунула ему фрагмент, и это был даже не фрагмент, а лишь осколок его: взгляд одной из прибывших девушек.
Он увидел ее лицо на фоне заката в тот момент, когда она стояла лицом к лицу с царем. Он не помнил ее одежды и цвета глаз, он помнил, как двигались ее губы. Что она сказала, он не помнил тоже.. что-то о богах…хм…Боги.
Ева
- Боги…
Сам царь Крита – великий и прославленный на все окрестности человек – подавал им свою руку, когда каждый из них выбирался из лодки. После долгих дней плаванья, когда они с трудом привыкли к отсутствию опоры под ногами, каждую минуту учась ощущать под дном живую движущуюся глубину, теперь, встав на твердый дощатый пирс, девушка поняла, как могут из-за этого измениться мысли и чувства. Но царь Минос говорил о воле богов.
«В том, что нить вашей судьбы привела вас на мою землю, есть воля богов»,- до их пор звучало в ней. И тогда она спросила: «Прожив свою долгую жизнь, полную славных дел и значительных событий, встретили ли Вы когда-нибудь хоть одного бога?» Потом она увидела, как в глубине глаз царя качнулся какой-то неуловимый маятник, словно у него внутри было что-то подвешенное . Что-то невидимое простому глазу, что смог бы увидеть только кто-то чувствительный, желающий это видеть, тот, кто может вот так в долю секунды проникнуть за закрытую завесу души. Сейчас Ева вспоминала этот момент, идя по этой пустынной дороге. Одна. Этот мальчишка – Гийом – исчез так же внезапно, как появился.
Что же, чтобы это могло значит. Маятники есть в душе каждого человека. Есть что-то, что человек носит в себе, и оно, это что-то, постоянно качается внутри него: туда- обратно – добро-зло, радость- печаль, вера- рзочарование, любовь- ненависть. У каждого – свое. Что же, если он прославленный могущественный царь Крита, он не может быть просто человеком, по-своему сомневающимся, ищущим, ошибающимся – живым человеком? Но что же такое качнуло этот маятник? Она качнула своим вопросом о богах.
Ева вздохнула, освобождаясь от мышечного корсета, расправила плечи, осмотрелась. Картина окружающего не менялась. Вокруг была все та же странная метсность, под. ногами была все та же растрескавшаяся дорога.
Она с самого детства, как только научилась понимать сказки и легенды, которые рассказывала бабушка, сидя за своей бесконечной работой, задавала больше вопросов, чем просто слушала и верила. Бабушка рассказывала о трех сестрах – парках, в руках у которых были нити судеб всех людей на земле. Она и сама была похожа на мифическую парку, склонившись над своей пряжей или шитьем, при скупом колеблющемся огоньке масляной лампы, она тихо говорила себе под. нос, словно внутри нее журчал какой-то подземный ручей, иногда из-под ее пальцев – стежок за стежком –появлялся какой-то загадочный орнамент. Ева тогда с восхищением следила за пальцами бабушки, считая, что она тоже волшебница, или какая –то древняя богиня. Когда Ева спросила об этом у бабушки, мол, может, она сама и есть эта парка или какое-нибудь другое существо, бабушка только рассмеялась своим сухим , скорее похожем на кашель, смехом.
С тех самих пор Ева не переставала искать богов. Но не тех , о воле которых иногда провозглашали со ступеней храмов, а других : живых, настоящих, таких, что ходят межлу людьми, а люди их не замечают. Иногда ей казалось, что вот этот человек и есть какой-нибудь бог, или, нет: вот тот – точно. Но ответов она не получала.
Потому она и задала тот вопрос царю. О богах. Но он не ответил. А словно сам спросил тоже самое у нее.
Гийом
Ариадну он нашел в долине у Тесея. Мальчишка спустился со склона. Они сидели у костра. Тихо неторопливо говорили о чем-то между собой. Хозяйка сидела на сиденьи, сделанном из ствола срубленого дерева. Тесей подбрасывл тонкие ветви в пылающий костер, готовил каое-то кушанье в терракотовом керамическом горшке, который стоял почти в самом жару и пламени. Ариадна больше спрашивала, а Тесей больше отвечал. Гийом подошел и встал возле хозяйки.
- Почему ты не хочеш довериться мне? - прозвучал сдержанный вопрос Ариадны.
Тесей усмехнулся. Вопрос о доверии возникал при каждом их вот таком разговоре.
- Ты живеш в полном уединении в этой долине совершенно простой незамысловаттой жизнью. У тебя есть ручей, твои козы и овцы, небо над головой, твои бесконечные свитки, которые ты читаешь. Тебе нравится такая жизнь - я это понимаю. Но там есть другой мир. И я живу в том мире. Там приходится управлять множеством дел: организовывать больницы, школы, помогать роженицам, помогать отцу в управлении двором. А я простая женщина.
- Ты прекрасно со вем справляешься. Ты – истинная дочь царя. У тебя прекрасное образование и воспитание. Ты отлично разбираешься во всех этих сложных социальных вопросах. Люди любят тебя. Ты будеш хорошей правительницей.
- Но я хочу, чтобы ты был рядом со мной.
Мальчишка внутренне заскучал: этот сложный взрослый разговор нагонял на него тоску. Тем болем, что все это он слышал уже много раз. Он собрал вокруг пылающего костра несколько тонких веточек, бросил их в пламя и стал наблюдть, как они скукоживались, прогорая, быстро и стремительно, превращась в серебристую тлеющую золу, а потом рассыпались без остатка, смешиваясь с остальным пеплом, переплетенным красными нитями огня. Потом он закашлялся от дыма, вдохнув его случаймо, закрыл глаза, и . словно две уставшие птицы, сложив крылья, спрятав головы под. крылышко, заснули ненадолго, потому, что в следующий момент они уже встрепенулись и наповнившись золотым светом от огня, снова расправили крылья.
Ариадна внимательно взглянула в глаза Гийому, одним взглядом задавая какой-то вопрос; Гийом в ответ кивнул. Она поднялась и отряхнув платье, повернулась к Тесею:
- Мы продолжим этот разговор. Сейчас мне нужно идти.
Потом она взяла мальчишку за руку, и они направились вверх по одной из тропинок, загадочно расворяющихся потом среди ветвей.
Аридна
- Отец присылал за тобой,- лукаво улыбаясь сказал Митя, когда она вошла в комнату. Впрочем, сказал он это просто. Он стоял у окна, спиной к двери.- Ты понимаешь, что теперь он воспринимает меня, как твого раба. Так что, я теперь могу появляться везде, не боясь подозрений.
- Будь осторожен,- заметила Ариадна,- тот настоящий раб, которого он прислал мне, работает в дворцовых службах: то ли в саду, то ли в конюшнях. Он может где-нибудь встрелить его и узнать. Начнет здавать вопросы.
- Думаешь, у него настолько хорошая пам'ять, чтобы помнить всех рабов в лицо?
- Память у него хорошая, - просто ответила Ариадна. – Зачем он меня звал?
- Хотел, чтобы ты пришла на сонет. Он готовит тебя к государственной службе.
Митя улыбался.
-
-
- Он готовит меня с детства. С тех самых пор, когда понял, что ты не сможешь занять его место. Но теперь все изменилось. Ты изменился. Если откроешься ему, сможешь стать тем, кем должен бать.
Подойдя к столику, на котором стоял небольшой золоченый кувшин с питьевой водой, он приподняла его, проверяя, есть в нем что-то. Воды не было. Она держала кувшин в руке. На совет идти не хотелось. В глубине души она понимала, что больше всего ей сейчас хотелось вернутья к Тесею. В Лабиринт.
Но Митя снова напомнил ей о совете. Он уже привел себя в порядок и был готов сопровождать ее. Он готов был играть эту роль, раз уж выпала ему такая возможность: узнать жизнь отца и ее, и двора, будучи никем не узнанным. Узнать и понять: чего хочет он сам.
Ариадна все еще крутила в руках кувшин. Она могла хлопнуть в ладоши, и тот час в комнату вошел бы кто-нибудь и принес ей воды, но она любила все делать сама. Но Митя и здесь ее опередил:
- Я принесу тебе воды, а ты приведи себя в порядок: мы пойдем на совет.
Она вздохнула. Митя с кувшином вышел из комнаты.
Когда он вернулся с водой, взял со стола медный стакан, налил воды, подал сестре. Она пила долго, потом поставила стакан.
- Я пойду на совет, но ты не можеш пойти со мной. Ты сам знаеш.
- Просто хотел посмотреть, каков отец в государственных делах. Но если не хочеш, я не пойду. А что Тесей?
- Сидит в своей долине. Не понимаю, что ему там? Козы, овцы, сыр…
- Почему ты выбрала его?
Ариадна рассмеялась:
- Я люблю его и знаю, что он меня –тоже.
- Значит, дело в том, что ты –дочь цря. Он не хочет быть царем. Это я понять могу.
В этот момент в дверь снова постучали. Потом вошел Иримес. Ариадна улыбнулась- они симпатизировали друг другу.
- Вас ждет отец, совет сейчас начнется.
Тесей
Когда он спустился в долину, Тесея не было : ни в хижине, нигде около ручья, нигде вокруг. Паслась коза, корова с теленком бродила неподалеку по берегу. Митя походил, помсотрел, заглянул в горшки и потрогал пепел в очаге – в горшках были остатки нехитрого затрака: каша с маслом, пепел в очаге был теплым. Значит, Тесей ушел недавно и недалеко.
Митя решил подождать. Нашел почти новую голову сыра, кринку с холодным молоком, отломил ломоть ароматного хлеба. Вынес все это на улицу, сел на спиленном пне, служащим Тесею вместо стула, принялся есть. Коза уставилась на гостя с недоумением.
Но Митя проигнорировал ее недоумение и невозмутимо жевал хлеб, запивал его молоком, греясь под теплыми нежными лучами. Он оглянулся вокруг: это был простой и понятный мир. Пахущий хлебом и лесом, и молоком и травами. Там в горах были грибы и ягоды, бродили дикие косули и медведи. Этот мир создал Тесей. Но это был Лабиринт. Виртуальная иллюзия.
Митя это знал. Тесей знал тоже.
Но любила сестра Тесея по-настоящему. Чувства нельзя подделать. Когда она начинала светиться мягки теплым светом , словно там, внутри нее, зажгали сотни свечей, он знал, что она думает о нем.
Друзями с Тесеем они не были, просто были людьми, разделившими общую тайну, и будучи поневоле этой тайной связанны, начали понимать друг друга без слов, только взглянув один на другого. Потому Митя знал – чувствовал, что чувство Арианы взаимно, но по какой-то странной причине Тесей этого чувства боялся, затаил его в себе, словно птицу в клетке, сотканной из иллюзии. Тесей не искал выхода из Лабиринта. В отличии от многих других. Потому Митя иногда приходил к нему, словно из чувства товарищества и духовного родства.
Вдвоем они могли говорить или молчать, и никогда друг другу не надоедали.
Тесей пришел через час. Безшумно спустился он со склона горной тропинкой за спиной Мити, сбросил с плеча охапку хвороста, поставил у ствола дерева охотничий лук, рядом положил добычу – зайца.
Митя принялся разводить костер. Тесей стал готовить ужин.
Тесей
- Как ты стал человеком? – тихо спросил он.
Митя усмехнулся, он сам толком не понимал, что с ним произошло там, в Лабиринте. Как он стал человеком? А как люди становятся людьми? Ведь человек рождается маленьким и несознательным, словно животное, он всему учится: развивать то, что заложено природой, и усваивать знания и навыки, необходдимые для жизни в этом мире. Его же никто не учил. Некому было заниматься его воспитанием. Вернее, из раннего детства он помнил колыбельные песни матери, сказки, которые красивым грудным голосом рассказывала ему темнокожая рабыня. Он помни празники, посвященные богам, ритуальные хороводы, что танцевали девушки в день весеннего равноденствия, он помнил величественные и таинственные гекатомбы, совершаемые перед военными походами или большой охотой. И несмотря на ранний возраст, отец не отпускал его от себя даже во время государственных советов. Он помнил эти советы, хотя уже не помнил, о чем там шла речь. Но потом, когда начали проявляться первые признаки на его теле, когд появились эти ненавистные рога, когда голова его неумолимо начала принимать другую форму, не похожую на человеческую, все были охвачены ужасом. Он чувствовал этот ужас. И близкие, и так, знакомые, дворцовые служители и рабы питали к нему непреодолимое отвращение. Они отворачивались, отступали от него, когда он появлялся в поле их зрения, усмехались, перешептывались, а потом в кулуарах двора долго перемывали ему кости. Ему очень хотелось крикнуть им всем: «Эй, ведь это же я . Я тот, которого вы знали много лет, я не изменился, несмотря на эту страшную голову, в душе я остался человеком. Я могу чувствовать, думать, я могу быть среди вас. Я никому не причил зла»
Но это было напрасно. Из-за собственного страха и невежества, они не слышали его. Они видели то, на что смотрели их глаза: уродливое и ужасное существо.
Но внутри то он не был страшным и уродливым. Внутри он оставался собой. Он имел пытливый ясный ум, открытый к знаниям и красоте. Он умел наблюдать. И в какой-то момент, будучи уже изолированным от них, отделенным какой-то невидимой стеной, вдруг они стали открываться с совершенно другой стороны. Он увидел их такими, какими они сами были внутри: жестокими, жадными, сплетниками, глупыми,..Это стало тем, из-за чего и стали происходить в нем самом глубокие внутренние изменения.
Лабиринт
- Знаешь, он ведь разумен,- просто ответил Митя.
- Лабиринт?
- Да.
- Я это понял,- ответил Тесей. – Он слышит наши мысли, малейшие вибрации, и начинает общаться с нами, давая подсказки, или убирая с дороги то, что нам мешает. И раньше или позже, он дает нам то, чего на самом деле ищет наша душа.
- Тепер ты знаєш, как я стал человеком. В лабиринте я нашел каменный мешок, что-то вроде пещеры. Это был абсолютно правильный сферический купол с отверстием наверху. А посередине круглой площадки была мраморная чаша с абсолютно холодной водой. Я не знаю, сколько времени провел в этом каменном мешке. Часами лежал я лицом вверх, всматриваясь в звезды, которые заглядывали в это своеобразное окно. Они меняли свое расположение в зависимости от смены дня и ночи, времен года, всех жизненных циклов, через которые проходит природа. Словно в камере обскура, передо мной рождались, жили и умирали далекие миры, которые еле-еле светят нам из глубин галактики. Они научили меня молчанию и любви.
- А потом?
- Однажды я наклонился над чашей, чтобы напиться, и увидел, что вместо бычьей головы у меня – человеческая. До сих пор не знаю, как это произошло. Что меня исцелило от проклятия? Так бывает, иногда нужно помолчать и внимательно посмотреть, что происходит вокруг, и как-то все само собой налаживается.
- Значит, я до сих пор в Лбиринте?
- Да.
- Эта долина, эти животные, ручей, горы, хижина и все в ней..? Все это иллюзия?
- Все это иллюзия.
Тесей тяжело перевел дыхание. Мясо тушилось в керамическом горшочке на костре, рспространяняя приятный аромат.
- Аридна любит тебя,- просто сказал Митя.
- Я знаю, - ответил Тесей.- Это единственная нить, которая связывает меня с настоящим миром.
Митя не стал ждать ужина, он поднялся и ушел в сумерки, которые медленно, словно сыр, оседали на дне долины.
Ева
Сколько она шла по этой дороге, она не помнила, но уже очень долго. Пустыня оставалась пустыней. И больше всего ее удивляло, что этот тусклый день, цвета потемневшего застывшего янтаря, не сменяется ночью.
Потом она перестала идти. Села на придорожній камень и уставилась в одну точку, которая вместе с другими точками составляла воображаемую линию соединения неба и земли.
Небо и земля – это были единственные понятные ей явления в этом странном мире. Небо и земля были такими же, как в том мире, из которого она оказалась здесь. Может быть, это небо было продолжением того неба, под которым она жила там, может быть, эта земля была продолжением той земли. Может быть, где-то между ними есть дверь, и , отыскав ее, она сможет вернуться в тот, первоначальный , мир. В котором появилась на свет, в котором, пусть даже там, далеко, на расстоянии нескольких недель плаванья по горькой воде , но остался ее дом, родные, ее народ. Там она могла бы меч тать, что когда-нибудь сможет вернуться в родные края. Но здесь, в этом мире, где не чувствовалось ни жизни, ни движения воздуха, ни звуков, невозможно было даже мечтать.
Сидя на камне, неожиданно она ощутила, словно по телу ее пробежала приятная дрожь, словно каное-то неосознанное воспоминание неожиданно наполнило ее этим теплым ощущением, похожим на надежду, на радость. Это воспоминание было связано с их прибытием в порт. Словно наяву, увидела Ева критского царя Миноса, величественного и невозмутимого, стоящего на краю простого дощатого пирса, и тем более неожиданен был его простой и человечный жест, когда он не стал ожидать портовых служащих и сам подал свою руку первому из них. А потом подавал каждому. Этот жест придал им храбрости. Человечный царь – это дар небес, подумала она тогда. Потому и решилась обеспокоить его своїми сомнениями по поводу воли богов относительно их судьбы. Но в следующий момент она поняла, что царь ничего ей не ответит. Может, потому что и сам не знал ответ, а может, потому, что был он такой же подданный неумолимым древним традициям, как любой из них, простих людей, и не помел бы сотрясти воздух подобным вопросом. А она посмела. Невольно улыбка тонула губы девушки. Но потом поняла, что дело было не в этом – не в царе Крита.
Потом по памяти Ева стала восстанавливать дальнейшие события. Увидела, словно они и сейчас стояли перед ее глазами, толпу людей: женщин со слезами на щеках. Они протягивали руки и дотрагивались до прибывших, стараясь выразить сочуствие и жалость, некоторые протягивали хлеб или простые деревянные чаши с водой. Мужчины хмурились и прятали глаза. Дети глядели глазами круглими и наполненными страхом. Но были среди них несколько пар, что смотрели без страха или жалости, а, скорее , с интересом.
Митя
Эта де вушка, что спросила о богах. Ирония судьбы. Сам Зевс родился на их острове. Его культ до сих пор почитается на всей его территории. Каждый холм и возвышение посвящены великому Громоверцу. Все жители с благоговением совершают многочисленные гетатомбы в дни равноденствий и солнцестояний. Когд-то он и сам принимал в них участие. Верил ли он? Но сами церемонии ему, конечно, очень нравились. Эти песни, эти величественные торжественные танцы, эти возлияния и вкушение жертвенных даров…
И вдруг эта неверующая. Он знал, что боги помогают только тем, кто в них верит. Если человек не верил в богов, то с дороги такого человека боги уходят, словно боятся помешать ему идти своим одиноким путем. Не потому, что наказывают, а потому, что уважают подобный выбор. От их помощи может отказаться только очень сильный человек, безумец или великий мудрец. Он таких никогда не встречал. А тут эта девушка.
Совсем юная, с удивительным фиолетовым взглядом, наполненным золотыми искорками и удивительно мягкой улыбкой. На ее золотистых локонах переливались лучи предзакатного солнца. И когда она прошла мимо него вслед за остальными своими попутчиками, он увидел, что она едва ли достала бы ему до плеча, одета была в простой полотянный хитон, а на ногах были кожаные сандалии. И шла она так легко, словно не в Лабиринт, а на увеселительную прогулку. Митя улыбнулся тогда внутренне этой то ли смелости, то ли наивности, но в душе принял вызов.
Он должен найти ее в Лабиринте.
За окном внизу шумел порт. Корабль, на котором прибыли путники вчера вечером, стоял в бухте неподалеку от берега, видимо, команда отдыхала на каком-нибудь постоялом дворе, других кораблей не было. День шумел в самом своем разгаре. И шумел город там внизу у порта. А вода в бухте была гладкая, словно стекло.
В неслышно отворенную дверь тихонько вошла рабыня с подносом. Он обернулся и увидел, что это была Руна. Высокая с кожей цвета темной – синей африканской ночи, но удивительно светлыми небесно-голубыми глазами, ее руки были расписаны древними орнаментами выбитыми прямо на темной коже какой-то белой краской. Такие же орнаменты были лбу, опускаясь вдоль щек до самой высокой гордой шеи, от этого в какой- то момент могло показаться, что на ней надето необычное украшение. Темные волосы были похожи на темное облако, Она всегда держалась гордо и независимо, а говорила мало, взгляд же был спокойным и полным собственного достоинства, и еще , возможно, какого-то неизвестного и недоступного ему знания. Митя подозревал, что эта необычная рабыня была жрицей, возможно высокого посвящения. Но если это даже было и так, то она никак не выдавала свой статус. Он кивнул, когда она поставила поднос на стол. На нем оказались фрукты, кувшин с вином, ломоть свежего, только из печки хлеба, кусок остро пахнущего козьего сыра. Митя улыбнулся девушке.
Руна подняла точеные темные руки к плечам, медленно потянула тесемки, которые держали на ней короткий полотняный хитон. Ткань сломалась и скользнула вдоль тела к ее ногам. Дыхание у него перехватило. Он медленно пошел к Руне.
Ариадна
Царь стоял , глядя в окно. Я видела, что он глубоко задумался. С его спины стекал пурпур. Царственный пурпур. Его любимый цвет.
Позади тихо приоткрылась и снова закрылась дверь. В зал скользнул Иримес. Ариадна повернулась и улыбнулась пожилому рабу. Хотя, иногда ей казалось, что этот человек давно стал занимать гораздо более места в их семье, в их городе, в их жизни. Иримес подошел к отцу, подал простую керамическую чашу с лекарством. Тогда царь обернулся.
Ариадна и Иримес одновременно вскрикнули: на щеках Миноса блеснули слезы. Он взял чашу, поднес к губам и быстро опрокинул, и пока он пил, пока чаша закрывала пол его лица, слезы на щеках высохли без следа.
- Спасибо, Иримес, - просто сказал царь. Иримес взял пустую чашу, а Минос снова отвернулся к окну.
- Позволю заметить…
Но Минос прервал предложение Иримеса:
- Давай позже, я хочу поговорить с Ариадной.
Раб кивнул головой и пошел к двери.
Ариадна осталась в зале с отцом. Ветер влетал в открытые окна, шевелил седые волосы отца. А он снова отвернулся к открытому окну. Ариадна знала, что там видны открытые террасы Кносского дворца- гордости Крита и всей ойкумены, от дворца по склонам холма стекают белые нити дорожек, по которым в город спускаются дворцовые служащие и рабы, а от города поднимаются многочисленные чиновники из порта или государственных мастерских и складов, приходят купцы и торговцы со всех концов земли. Вот и сегодня на совете были представители городских мастеров, торговцы, и чиновники. Они долго спорили, шумели, пока совет не закончился ссорой. Так всегда бывало. Ариадна, каждый раз присутствуя на таком совете, некоторое время после него должна была восстанавливать утраченное душевное равновесие. Она чувствовала, что даже такой опытный политик, как ее отец, не всегда может контролировать этих таких разных людей. Каждый из них тяжело работал для того, чтобы вносить свою лепту в развитие города и острова. Каждый из них имел право учувствовать в совете и принятии важных решений. Каждому нужно дать право сказать свое слово и проявить уважение, иначе они могли бы пойти против царя. Допустить это было бы необдуманным поступком. Ариадна всегда восхищалась тому, с каким терпением ее отец выслушивал всевозможные жалобы, с какой мудростью принимал сложные решения.
- Скажи, Аридна, что думаешь об этом? – спросил Минос, не оборачиваясь.
- Ты спрашиваешь, как царь, или , как отец? – услышала Ариадна свой голос, словно со стороны.
- Сейчас – как царь,- твердо сказал отец.
- Здесь нужна твердая рука. Примут ли они меня, как царицу? Пока у меня появится необходимые навыки, опыт и твоя мудрость, пройдут годы. Но если они почувствуют слабость, разорвут меня на части. Мне нужно выйти замуж?
- Есть ли у тебя кто-то на примете? – царь улыбался, но взгляд его был тверд и серьезен.
- Да.
- Я знал, - просто сказал он. – Он готов?
- Нет,- тихо ответила Ариадна. – Он в Лабиринте.
- Это не годится,- резонул царь.
- Но он герой. Я знаю. Тесей его имя. Его отец – сам несравненный Посейдон.
- Герой? – царь внимательно всверлился взглядом в глаза Ариадны. – Почему тогда он не здесь? Не с тобой?
Митя
Когда за гордой молчаливой Руной закрылась дверь, в комнате остался едва уловимый горьковатый запах каких-то трав и зелий. Это был ее запах, Руны, какой-то удивительно уютный, знакомый, и в то же время, дикий, напоминающий запах лошадей , которые прибыли из Ираклиона: запах степных диких трав и свободы. Он потянулся всем телом. В этот момент дверь снова открылась. Это была Ариадна.
Ее лицо выражало озабоченность. Но , увидев его, она улыбнулась.
- Ты в постели?
- Нет, - Митя уж был на ногах, направившись к столу, он налил вина из кувшина, принесенного Руной, взял хлеб, сыр и стал жевать, делая по маленькому глотку из медного стакана.
Девушка села в свое любимое кресло.
- Он хочет, чтобы я вышла замуж,- сказала она.
- Естественно. Он должен кому-то передать власть. Если это буду не я, что, собственно, исключено ввиду моего интересного, - при этих словах лицо растянулось в искренней улыбке, - положении.
Глаза Ариадны на какой-то миг зажглись огнем надежды:
- Может, скажем ему правду? То, что ты стал человеком? Ты сам можешь стать царем! Ты должен, в конце концов. Это твое предназначение. Тогда я смогу вытянуть Тесея из Лабиринта. Мы поженимся. А ты займешь свое законное место.
- Ну, нет, дорогая,- раздался твердый голос Мити.- Я стал человеком не для власти.
- А для чего? Это твоя судьба. Ты сын царя. Ты должен быть царем.
- Судьба? А кто решает, что такое судьба?
- Как это, кто? Боги! Парки, у которых нити всех судеб!? Если бы они пожелали тебе другой судьбы, ты не родился бы в семье царя.
- Снова боги? А не слишком ли мы покорны богам?
Ариадна внимательно посмотрела Мите в глаза, но не нашла там безумия, а только покой и иронию.
- Ты стал человеком не для власти? А тогда для чего?
Митя упрямо тряхнул такими же, как у Ариадны, золотыми кудрями.
- Может, для счастья?
- Счастье? Митя, я не понимаю тебя! Что это такое? Мы - дети царя Крита – Миноса. Наша судьба – принять власть и стать царями.
- А если я не хочу такой судьбы?
- Но как же этот дворец, этот город, этот остров? Все эти люди? Они знают, что мы позаботимся о них. Боги поручили нам заботу об этих людях. Они доверяют богам и царям. Наша семья много веков заботиться о нашем народе и острове!
Теперь уже Ариадна ходила по комнате из угла в угол, а Митя просто следил за ней взглядом.
Гийом
«Девчонка сидела на камне. Ева было ее имя. Я запомнил еще с той минуты, когда услышал ее вопрос на пристани. Она храбро смотрела в глаза царю»
Мальчишка улыбнулся.
«А потом я увидел взгляд Минотавра. Он тоже услышал этот вопрос, но в тот момент не думал о нем, думал о своем отце, о городе, о море. Но вопрос он услышал. И очень удивился. Он тоже богов не очень жаловал. Сам побывал в их шкуре и понял, что человеком быть лучше»
Мальчишка появился бесшумно за спиной Евы, но она как-то почувствовала его, обернулась. Его ресницы вспорхнули, словно крылья большой красивой бабочки, но фиолетовый взгляд девушки, словно сачком , поймал бабочек. И Гийом внутренне вздохнул.
«Она не проста, нужно держать ухо востро», - вслух сказал:
- Тебе нужно двигаться.
- Куда? –спокойно спросила она,- Я шла очень долго – ничего не меняется. Все одно и то же.
- Это только видимость. Ты должна верить в себя. Лабиринт сам по себе не существует. Есть только то, что мы о нем думаем. Измени мысли, изменится Лабиринт.
- Иллюзия…- напомнила она.
- Даже иллюзии могут менять нас.
- Для чего?
- Чтобы ты потом смогла изменить что-то.
- А Минотавр.
- Хм,- мальчишка ухмыльнулся. Взгляд бирюзовыми рыбешками скользнул в аквамарин неба. Еве на миг показалось, что она увидела бирюзовые брызги, разлетевшиеся там в небе. А потом едва видимые концентрические круги.
«На сто слов меньше…»,- почему то мелькнула в голове чужая мысль, но вслух она сказала:
- Разве можно что-то изменить, если все равно где-то поджидает монстр?
Теперь Гийом расхохотался так весело и звонко, что Ева невольно укоризненно посмотрела на него.
- Не думай о нем. Просто иди вперед. Когда он появиться, ты удивишься.
Тесей
Она спускалась по склону горы. Солнце медленно садилось над горной грядой. Но Тесей знал, что это замедление – иллюзия. Пройдет несколько минут и долину зальет кромешная тьма, которую не сможет сегодня рассеять даже свет звезд.
Но пока солнце зажглось над головой спускающейся золотоволосой девушки, словно золотой магический диск. Он видел такие на изображениях древних богов на стенах древних храмов. Но та девушка, что спускалась к нему сейчас, была из плоти и крови. Он видел , как мягкая ткань облегала ее красивое тело, как золотая коса тяжело покачивалась за плечами.
Он невольно сделал шаг вперед, но , видимо, забыв, толкнул ведро с молоком. Оно глухо покатилось в траву, а белоснежное молоко брызнуло во все стороны. Он понял, что так рожаются новые вселенные в небесах, зажигаются звезды, рассеивается тьма. А потом он почувствовал, как нежные руки обнимают его плечи, а горячие губы прижимаются к его губам. Его хитон снесло, словно сам баг Эол сорвал его, шутя и смеясь. Он не стал сопротивляться. Он видел, как Ариадна закрыв глаза, ловила губами темную влагу долины, а потом их с головой накрыла волна сырой тьмы, и только в его глазах медленно зажигался Млечный Путь.
А утром , открыв глаза, первое, что он увидел, были лучи солнечного света, что словно паутина, висли на ресницах, стульях, столе, на ободках керамических кринок и чаш. Ариадна еще спала, положив руку под голову.
Он вышел во двор. Солнце снова поднималось над горой. Медленно- медленно.
Животных уже не было у хижины, он никогда не привязывал, они уходили и возвращались сами, но долины была настолько невелика, что он всегда знал, где может их найти. К тому же, они никогда не уходили далеко от ручья. Он зачерпнул воды и долго –долго пил, наслаждаясь ее чистотой и прохладой.
Он почувствовал, как Ариадна встала рядом: плечом к плечу, он обернулся к ней. Когда их взгляды встретились, он знал, что этот момент останется навсегда в его душе, на все дни, что им предстоят, он будет помнить ее именно такой: в этой долине, возле этой простой одинокой хижины, рядом с собой. С солнечными лучами, словно паутиной, свисающими с ее золотых волос.
Ариадна
«Если бы я могла смотать эти золотые лучи в клубок, словно нить, чтобы она могла осветить все его дороги и вывести из любой тьмы. Если бы я могла , словно боги, вдохнуть жизнь в этот клубок, чтобы он, словно читая мысли и все душевные порывы, вел его прямо в его мечты. Если бы я могла привести на его пути всех тех, кто сможет ему помочь…»
Но вслух она сказала:
- Я хочу есть,- и улыбнулась.
Он улыбнулся в ответ.
Завтрак был прост: свежий хлеб, сыр, масло, кринка холодного молока.
- Мой отец – царь нашей земли волею богов великий и могущественный наимудрейший Минос хочет поговорить с тобой.
- Для этого я должен покинуть долину.
- Да, для этого придется отправиться в город. Кроме того, другие, разумеется тоже захотят с тобой познакомиться.
- Мне придется вникать во все сложные дела вашего города: водоснабжение, торговля, ремонт дорог, коммуникаций, домов, сбор дани…
- Да,- твердо кивнула Ариадна. – Не стану скрывать, это действительно не просто. Но я буду рядом. Да и потом, у тебя будет время присмотреться и привыкнуть к этим делам. Отец еще долгое время будет царем. Мы сможем пожить для себя.
- А как же Митя? Может, он сам решит признаться, что уже давно не Минотавр, и займет место, положенное ему по праву.
- Пальцев на моих руках не хватит, чтобы посчитать, сколько раз я говорила с ним об этом. Но в ответ я слышу только одно.
Тесей вопросительно посмотрел на Ариадну. Она возмущенно тряхнула золотыми кудрями:
- Он каждый раз придумывает самые невероятные уклончивые отговорки. Но все сводится к тому, что он на самом деле не собирается обременять себя властью. Вообще. Видите ли - он стал человеком не для власти.
- А для чего?
- Для счастья!
- Счастья…- задумчиво протянул Тесей,- но что это?
Тесей
Дрова в костре потрескивали и звук этот был чист и понятен. В костре стоял керамический горшочек, в нем приятно побулькивала простая полевая мужская похлебка. Напротив сидел Митя. Он пришел ближе к вечеру. Спустился по той же тропе, по которой после завтрака утром ушла его сестра. Она снова ушла в тот свой город, к своим людям, к своему народу, как она говорила. Хотел бы он, Тесей , вспомнить, где его народ.
Митя, словно прочитав его мысли, улыбнулся. Но это была вполне понимающая человечная улыбка. Так улыбаются люди, просто люди, научившиеся плакать и любить. Не боги. Не герои.
А он был героем.
- Понимаешь, Митя, от меня всю жизнь чего-то ждут, чего-то требуют. Я ведь герой. Я должен быть сильным, безупречным, благородным. Я должен заслужить славу тем богам, которые дали мне такую выдающуюся судьбу. А по-моему: судьба – просто громкое слово. Хотя, звучит, словно тихий издевательский шепот. Боги явно пошутили над нами, подарив нам такую идеальную иллюзию - думать, будто кто-то где- то свыше позаботился о нас, словно где-то три невидимые богини ткут нити, от которых зависят наши дни и часы. Эта иллюзия дарит нам ощущение полной безответственности, мы думаем, что всегда все будет так, как должно. Но однажды что-то начинает идти не так, и тебя ставят перед выбором. Вот тогда наступает момент истины: нет никакой судьбы. Никто тебе ничего не приготовил, никто тебе ничего не предопределил. Нет никакой нити. Ты сам принимаешь решение. Всегда. Каждый день. Каждый час. Каждую минуту. Остановиться или идти дальше. Бороться или сдаваться. Верить или не верить. Любить или ненавидеть. Стать воином или хлебопашцем. Быть героем или человеком.
- В любом случае, ты не должен смотреть на меня, Тесей. Я не был героем. Герои рождаются для подвигов и славы. Их все любят. А я - Минотавр. Меня боятся и ненавидят. Я стал человеком. Но не хочу быть царем. А ты герой по определению. Ты можешь завоевать этот мир славой и любовью. Ты можешь стать царем.
- Я в Лабиринте!
- Не страшно, если ты в Лабиринте, страшно, если Лабиринт в тебе. А тебе я помогу. Если такова будет все же твоя воля. Воля к жизни. Воля к власти.
- Но царем должен стать ты. Ты – истинный наследник власти своего отца.
- Мне нет дела до наследия. Я наметил себе другой путь.
Митя
Тесей заинтересовано посмотрел в глаза Мити. В них зажигались и гасли далекие галактики и спиралевидные звездные скопления, вспыхивали сверхновые и вращались загадочные черные дыры. И где-то в самой глубине пульсировало живое сердце Вселенной. Губы стянулись в твердую полоску, но лоб был чист и ясен:
- Я хочу стать свободным. Куплю себе корабль, стану простым и честным торговцем. Буду странствовать по всему миру в поисках чудесных товаров, знакомиться с разными людьми, представителями сотен родов человеческих. Хочу узнать всю мудрость земную. Философию других земель. Узнать их богов. Хочу познать простое человеческое счастье. И…
Тут он запнулся. Тесей, завороженный рассказом, молчал, просто глядя в костер, наблюдая за танцем языков пламени. Но в этот момент он поднял взгляд, словно пытаясь предугадать, что там за этим «и».
- И хочу познать земную любовь.
- Прожить земную жизнь и познать земную любовь? Променять бессмертие, дарованное богами на простую земную жизнь?
Митя медленно кивнул. И тут он понял, что Тесей, как и сестра его накануне, ищет в глубине его взгляда тень безумия.
- Останься ты Минотавром, люди боялись бы и ненавидели бы тебя, но ты остался бы вечно в их памяти. Миф о тебе передавали бы из уст в уста тысячи лет после твоей жизни. И когда- нибудь это обеспечило бы тебе воскрешение. Но ты хочешь стать безвестным простым смертным торговцем.
Снова недоуменно повторил Тесей.
Митя снова только медленно кивнул в ответ.
Ева
«-Кто же она? – донесся до нее чей-то голос. Он был тихий и печальным, словно тот, кто спрашивал был уверен, что собеседник обречен.
Двое молодых мужчин сидели у костра. Они разговаривали. Ева слышала только обрывки слов. Они говорили о власти, о жизни, о любви и свободе. Один был с золотыми кудрями, которые красиво рассыпались по плечам, одет в простой полотняный хитоне и сандалии. Был похож на служку из хорошего дома. Второй был черноволосый, с печальными темными глазами, в которых вспыхивало отражение пламени костра.
- Она тоже в Лабиринте. Я послал этого проныру Гийома к ней. Сказал, что она пока ничего не понимает. Боится встречи с Минотавром. Со мной. Понимаешь?
Светловолосый мужчина весело расхохотался. Смех был какой-то теплый и душевный.
- Ты уверен, что земная женщина сможет сделать тебя счастливым?
- Она, по-моему, не очень обычная женщина. Она не верит в богов.
- Тебе это нравится.
- Она красивая и у нее пытливый ум. Она из тех, кто ищет, а не из тех, кто принимает все на веру.
- Согласиться ли она сопровождать тебя в твоих земных странствиях? Ты ничего о ней не знаешь. Может, она мечтает о власти, о жизни в царском дворце и о том, чтобы быть женой царя?
Темноглазый рассмеялся в свою очередь.
- Это было бы слишком для меня после всех испытаний. Но это все возможно. Тогда придется отпустить ее идти своим путем.
- И все же ты попытаешься?
- Да…»
Последнее слово еще звучало в ней, когда Ева открыла глаза и поняла, что костер, и мужчины и теплый голос того светловолосого человека были всего лишь сном. Она сидела под деревом, а вокруг расстилался все тот же пейзаж.
Гийом
- Вставай, нужно идти.
Девушка сидела под каким-то огромным валуном. Спокойно смотрела в закат, который , в-общем, Гийом это знал, никогда не закончится. Как и эта дорога. Как и этот пейзаж.
Она повернула к нему голову. Он удивился спокойствию ее взгляда, словно это была поверхность озер, глубину которых невозможно измерить.
- Здесь некуда идти, ты же видишь, - произнесла она.
- Это иллюзия,- упрямо повторил мальчишка. – присмотрись. Вон там что-то есть.
Ева обернулась и взглянула в том направлении, в котором указывал Гийом. Там действительно что-то виднелось, чего раньше, девушка это точно помнила, не было. Это было похоже на жилище в виде белого шатра. Абсолютно сферической формы, это жилище сразу бросалось в глаза на фоне однообразного терракотового пейзажа. Гийом подошел к девушке и решительно взял ее за руку:
- Идем,- кивнул шелковой головой в ту сторону.
Ева подняла на ноги, отряхнула хитон от пыли. Посмотрела на свои ноги. Они тоже были покрыты терракотовой бархатной пылью. Она вздохнула: «Если бы хоть ручей здесь был, каким наслаждением я погрузилась бы в его прохладу…» Гийом при этой ее мысли сморщил нос, с его точки зрения это было тратой времени.
- Идем, - упрямо повторил он.
- Это чье-то жилище?- спросила Ева, уже уверенно и поспешно ступая вслед за мальчиком.
- Да,- ответил он. Выражение его лица в этот раз было лишено обычного избалованно- ироничного напряжения, оно было скорее серьезным не по его возрасту, из чего Ева заключила, что следовать за ним сейчас действительно важно и для чего –то нужно.
Через несколько минут они были уже у входа. Это действительно был шатер, какие ставят кочевые народы. Из тех, что легко собрать за час или два, и уйти так, словно тебя здесь и не было. Она видела такие когда-то на своей родине, когда какое-то кочевое племя пришло в их края. Они стояли не долго, но надолго остались в ее памяти. Этот шатер был похож на те, но теперь она не увидела ни овечьих стад, ни тех странных рослых темнокожих людей. Вход, впрочем, был закрыт мягкой шкурой. Гийом вопросительно посмотрел на девушку, она отодвинула шкуру, мальчик скользнул внутрь первый, она шагнула следом.
Ева
Пока глаза привыкли к темноте, Гийом исчез. Его рука скользнула из ее , словно мелкий юркий зверь выбрался из норки. А в следующий момент она уже знала, что его нет.
С ним так всегда. Она привыкла.
В шатре, на удивление, царила приятная прохлада и пахло сухими травами и цветами. Полумрак был приятным и мягким, потому, что свет просачивался только сквозь отверстие в куполе. Посередине шатра из ладно подогнанных друг к другу странных овальных , словно окатанных волнами, камней был сложен очаг. В нем плясало небольшое пламя, в котором стоял керамический горшочек. Под стенами шатра располагались какие-то лавки, укрытые шкурами животных. Стоял длинный стол с различной кухонной утварью. Да, в общем, и все. Хозяев в шатре не было.
- Если хочешь пить, в кувшине на столе есть чиста вода.
Ева вздрогнула от неожиданности. Она никого не увидела, казалось, что шатер пуст. Но теперь вдруг перед ней оказалась женщина. В один миг. Словно вот в эту самую секунду она материализовалась из ниоткуда. Женщина была одета в темный длинный хитон, поверх которого была одета красивая тога со множеством складок, что выдавало в ней знатность. Величественная осанка и седые волосы, собранные в красивую прическу и украшенные золотым обручем, доброжелательная улыбка и серьезный, но не строгий, взгляд расположили девушку, она чувствовала, словно с ее тела спадает нервное напряжение, сковывавшее ее с той самой минуты, когда она услышала «волю богов», приведшую ее в это место.
Ева улыбнулась:
- Спасибо за воду,- она взяла кувшин, налила в небольшую простую глиняную чашу немного воды, с наслаждением выпила, а потом снова повернулась к женщине.
- Кто ты, дитя?
- Ева – мое имя. Я родилась далеко отсюда. Мой отец уважаемый человек на моей родине. Он хотел отдать меня в храм Афины. Но жрецы сказали, что воля богов иная. Я должна отправиться на остров Крит. В Лабиринт к Минотавру. И вот я здесь.
Ева сама удивилась, с какой легкостью она открылась этой удивительной женщине. Ей показалось, что вместе с добротой и лаской от нее исходит свечение и тепло, словно внутри нее зажгли множество ламп. У нее на душе стало легко, стало понятно, что она, Ева, ни в чем не виновата, что сейчас вот все встанет на свои места, что все непонятное развеется, словно сон.
- Ты боишься Минотавра? – с улыбкой спросила женщина.
- Да,- Еве не сложно было признаться в этом. И она удивилась этому, потому как обычно не признавалась в своих слабостях.
- Это понятно. Слава о нем гремит по всей ойкумене.
Женщина уже подошла к столу и стала что-то смешивать в керамической чашечке, потом стала растирать какие-то травы и зерна и добавлять в ту же чашечку. Ева с интересом следила за ней.
- Да, но он ведь где-то здесь, в Лабиринте…
- Не бойся встретиться с Минотавром. Бойся с ним не встретиться.
Женщина повернулась и улыбнулась. Она протягивала девушке чашечку с густым напитком.
Лабиринт
Ева взяла чашечку и вопросительно посмотрела на женщину.
- Пей, это поможет, - сказала та.
Она стала пить маленькими глотками. Напиток был горький, такой, что сводило скулы, и в горле сразу же встал огромный горький ком, потом горло постепенно разжалось и втолкнуло ком внутрь. Она закашлялась и хотела отдать чашечку недопитым напитком. Но женщина отрицательно качнула головой:
- Выпей все. Это поможет тебе отпустить страхи, успокоит душу
Ева действительно почувствовала облегчение. С головы словно спадали железные обручи, сжимавшие ее до этого. Лопались и падали на земляной пол с глухим звуком.
Спустя несколько минут Ева заметила, что улыбается. Это было впервые после той минуты, когда отец сообщил ей волю богов и велел собираться в путь.
«Был вечер, за окном зажигались звезды. Мать плакала, а братья и сестры молча испуганно наблюдали за происходящим. Отец, у него тоже в глазах стояли слезы, скупо роняя, видимо, заготовленные ранее, слова, медленно говорил, она сначала даже не поняла, о чем идет речь. Но потом до ее сознания стал доходить смысл слов: Крит, Лабиринт, Минотавр… А еще через несколько минут она поняла, что ей предстоит: дорога морем на Крит, вход в Лабиринт, встреча с Минотавром. И никто не сможет это предотвратить: ни отец, ни жрецы, ни старейшина их деревни, ни сам царь Крита- Минос. Это была воля богов…Хоть бы одного встретить. Бога …»
Словно прочитав ее мысли, женщина обернулась от очага, возле которого помешивала в горшочке. Она улыбалась.
- Я – Гестия.
Ева подавила возглас удивления. То, что перед ней великая богиня Гестия, дочь Зевса и Геры, не вызывало никаких сомнений: величие этой женщины прочитывалось в каждом, хотя и мягком, но властном жесте. Богиня улыбалась нежной, исполненной любви, улыбкой, за которой, впрочем, угадывались твердость и воля. Девушка перевела дыхание. Внутри нее, словно веселый дельфин в лазурном море, плеснула мысль, наполнившая ее теплом и счастьем: «Теперь все будет хорошо…»
Гестия кивнула, словно опять прочитала ее мысли.
- Я здесь, впрочем, по просьбе того, кого ты боишься.
- Минотавра?
- Вообще-то, имя его , данное богами при рождении – Дмитрий. В детстве в семье его называли Митя. А потом, после того, как прекрасный смышленый ребенок стал превращаться в получеловека – полубыка, боги через жрецов дали ему имя Минотавр. Царь Минос построил для него Лабиринт, да и запер его там. Это была трагедия для всей семьи. Царь очень долго горевал, не мог смириться. Обошел на своих кораблях всю ойкумену, обошел своими ногами все храмы во вех землях, говорил со жрецами всех известных богов и божеств, пытаясь узнать, можно ли как-то помочь Дмитрию. Но все было напрасно. Все твердили только одно: это воля богов.
- Минотавр – был простым человеком?
- Был? – Гестия снова улыбнулась загадочно. – Скоро ты сама все узнаешь. Но я хочу услышать твою историю.
Ева
Гестия пригласила девушку присесть рядом с собой на один из диванов. Ева робко опустилась на красивое затканное золотом и пурпуром покрывало, а богиня , склонив голову на бок, приготовилась слушать.
Ева внутренним взором , словно в мгновение ока проследив обратный путь, который прошел корабль, привезший их на Крит, потом она встала на пристани на своем родном острове и увидела удаляющуюся спину отца, а в следующий момент уже снова сидела за большим простым деревенским дощатым столом в доме своих родителей, наблюдая, как хлопочет мать по хозяйству.
- У меня большая и дружная семья. – раздался ее негромкий голос, в котором чувствовалась грусть, а глаза невольно наполнились слезами. – Много братьев и сестер. Я была самой старшей. Привыкла помогать матери, ухаживать за всеми младшими детьми в семье. Заботиться, кормить, стирать одежду, ткать и шить, вышивать, готовить еду и лепить из глины посуду. Я помогала даже отцу в его делах: помогала чинить сети и точить бронзовые ножи, которыми срезают спелые колосья. Я умею доить коз и стричь овец. Все это приходилось мне делать каждый день. Год за годом.
Гестия кивала головой, словно и сама знала об этом.
- А однажды в наш дом пришел жрец. Из храма Геры. Это был хороший жрец, его все любили: он умел исцелять зубную боль, готовил травяные отвары. А других жриц при храме обучал исцелять людей, помогать при родах. Он хотел взять меня в храм на воспитание. Хотел обучить меня искусству жриц и целительскому мастерству. Он предложил отцу за меня хороший выкуп. В моей семье уже подрастали братья и сестры, которые могли и сами помогать и матери, и отцу, поэтому мои родители очень обрадовались предложению жреца. Спросили у меня: хочу ли я идти в храм. Я ответила, что хочу.
Гестия внимательно, не перебивая слушала, немного прикрыв глаза, словно знала каждое слово, что произнесет девушка.
- В храме я прожила ровно год. Выполняла разную работу: прислуживала при разных ритуалах, ходила с другими жрицами к роженицам, помогала ухаживать за младенцами, убирала храм, готовила еду, шила и ткала, - Ева улыбнулась при этих воспоминаниях. – А потом пришел еще один жрец, из другого храма, на другом конце острова. Он был суровый и непреклонный. Увидел меня и сказал, что воля богов такова, что я должна отправиться на далекий остров Крит и пойти в Лабиринт, к Минотавру.
Митя
- Но чтобы это осуществить, мне нужна будет твоя помощь.
Тесей удивленно вглядывался в глаза Мити. В них начинали гаснуть звезды. Небо светлело. Скоро уже должно было взойти солнце.
- Ты должен будешь меня убить.
Тесей отшатнулся, но Митя неотрывно продолжал смотреть ему в глаза.
- О чем ты? Я никогда такого не сделаю.
- Сделаешь. Еще как сделаешь.- упрямо повторил Митя.
Костер медленно догорал. От него к светлеющему небу потянулась еле заметная нить дыма. Они просидели здесь всю ночь. И вот теперь перед мысленным взором Тесея словно открылась черная бездонная пропасть. Он стоял на краю и заглядывал вниз. Пропасть дышала сыростью. И дна в ней видно не было. Тесей , как и недавно, заглянул в глаза Мити в поисках искры безумия, но нет – взгляд был чист и ясен. Ни одна морщина не перечеркнула спокойный лоб.
- Конечно, это будет инсценировка,- ироничная улыбка была единственной нотой, что вносила дисгармонию в это лицо. – Это будет постановочное сражение. Я все уже обдумал до мельчайших подробностей.
У Тесея медленно, но все же отлегало от сердца. Вместо этого в сердце разливалась холодная лужа тоски: Митя явно расчетливо готовил бесповоротный побег с острова. Видимо, он давно, возможно, не один год обдумывал этот план. И Тесей не сомневался, что он его осуществит. Он перевел дух и стал смотреть на догорающие в темноте угли.
- Мне нелегко это принять. Ты единственный мой друг. Мы могли бы остаться вместе и управлять островом. Нам не было бы тесно, поверь.
- Я знаю, Тесей. Но я уже давно выбрал для себя путь. И другого не хочу.
Тесей
Он продумал все до мельчайших подробностей. Сидя потом у остывшего костра, уже при свете солнца, высоко поднявшегося над горизонтом, прислушиваясь к тишине гор и плеску ручья за спиной, Тесей искренне восхищался этим неординарным человеком, искренне жалел, что их жизненным дорогам придется разойтись.
«Мы словно нити из разных узоров на ткани Вечности… Фу, становлюсь сентиментальным.. философом и поэтом… Нужно выходить из Лабиринта…Идти к людям…Лабиринты хороши для тех, кто хватается руками за пространство и время. А тем, кто ухватил крепко нить Судьбы, условности ни к чему» .
Он услышал за спиной шорох листьев: животные отправились в свое каждодневное путешествие по долине. Тесей даже не повернул головы.
Он мог представить себе предстоящие события в мельчайших подробностях, настолько тщательно Митя спланировал эту буффонаду. В конце концов, Тесею пришлось согласиться принять в этом участие. Ведь речь шла, как оказалось, не только о самом Мите- Минотавре. Речь шла о Лабиринте и обо всех тех, кто до сих пор блуждал его иллюзорным нутром. Они сами не смогут выйти, только если разрушить сам Лабиринт. Сделать так, чтобы он исчез. А это можно сделать, только убив Минотавра. Иначе никак- Митя был непреклонен.
Они затеяли опасную игру и понимали это.
«Ты – герой. Убить Минотавра – твоя Судьба. Твой миф». Эти тихие , но проникновенные слова Мити до сих пор звучали внутри него.
Да, это был его миф.
Холодная роса ложилась на траву, повисая на ней и поблескивая в лучах поднимающегося солнца. Тесей взял небольшую палку, что была под ногами, поворочал ею угли в погасшем костре. Но жара под ними уже не было. Нужно было разжигать заново. Он встал и пошел в хижину за лучиной.
Вышел и занялся костром, надеясь, что простые бытовые занятия отвлекут его, и он сможет забыть на время о том сложном, что его ждало. Нужно было поесть, а потом сходить на противоположный склон, что более круто, почти отвесно нависал над долиной. Где-то там, в зарослях орешника он ставил силки на птиц.
Ариадна
- Я против,- девушка в возбужденном состоянии металась по комнате, хватаясь и снова отпуская разные бытовые предметы: кувшин с водой, грушу с золоченой тарелки, шитое серебром одеяло с кресла,- я против! Игры с быками – опасны! А ты хочешь не просто устроить игры, ты сам хочешь выйти на поле! И Тесей должен будет тебя убить! А потом ты говоришь, что смерть будет не настоящей! А если что-то пойдет не так, как вы спланировали?
- Поэтому и нужен масштаб, - спокойно пояснял Митя. – Игры с быками – древняя традиция, потому ни у кого не вызовет подозрений. Отвлечет внимание от главного боя – нашего, если что-то пойдет не так.
- Но там будет несколько сот или тысяч жителей! Прослышав об играх , наверное, весь остров придет на поле!
- Да, именно на это я и рассчитываю, - со спокойной улыбкой настаивал Митя. – Чем больше будет людей, тем быстрее по ойкумене разнесется весть, что Минотавр – мертв.
Его спокойствие выводило девушку из себя. Она не могла найти себе место от волнения.
- Но зачем тебе эта опасная , безумная идея? Хочешь освободиться от своих обязанностей с помощью смерти- великолепно! Давай просто объявим, что Минотавр – мертв!
Митя искренне расхохотался.
- Никто никогда в это не поверит. И прежде всего, наш отец.
Несомненно, Митя был прав, Ариадна снова нервно заходила по комнате.
- Давай придумаем что-то другое! Ты можешь просто уехать с острова. Я дам тебе свои сбережения, купи себе корабль – у меня достаточно золота для этого – отправляйся странствовать по свету, как мечтал! Забудь о Крите, о Лабиринте, о нас. Пусть все идет своим чередом!
- Не ждал от тебя этого,- холодно произнес Митя, глядя сестре в глаза.- Ты ли это? А как же благо народа? Милосердие? Меня не будет- Лабиринт останется. И каждый год будет прибывать корабль со следующими двенадцатью несчастными. А как же те, что уже блуждают там, внутри? Неужели они не заслужили лучшей участи?
Отрезвленная Ариадна стояла посередине комнаты, рассеянно опустив красивые руки вдоль тела.
Митя
- Я должен как-бы умереть на глазах у всего народа, - собственный голос показался ему чужим.- Для того, чтобы остаться живым. Эта маска медленно меня убивает по-настоящему.
Ариадна подняла на него глаза.
- Но почему именно вы двое? На глазах толпы…Это может плохо закончится. Кто знает, как отреагируют люди, распаленные играми с быками? Подумай об этом. Я не хочу, слышишь? Я- против!
Последние слова Ариадна выкрикнула и снова начала ходить по комнате.
- Придется рискнуть, иного выхода нет,- снова повторил Митя.
- Я это уже слышала. И тебе удалось уговорить Тесея согласиться на это ..э…сомнительное состязание?
Ариадна внимательно взглянула в глаза брата, надеясь увидеть там хоть что-то, что обнадежило бы ее в том, что уж Тесей то уравновешенный и разумный человек, что он наотрез отказался участвовать в этом. Но Митя в ответ улыбнулся:
- С трудом, признаюсь.- Он подошел к столу и налил вина в золотой стакан.- Я ведь все продумал до мельчайших подробностей. Я старался избежать рисков. Мы будем без оружия. Речь идет о классической борьбе. Мы все отрепетируем, время есть. На мне будет маска. Под ней и не видно будет: по-настоящему я мертв или притворяюсь.
- А что потом, вы продумали? Допустим, вам удастся одурачить людей, но ведь потом отец наверняка захочет попрощаться. Тебя хоть и мертвого, отнесут во дворец, станут готовить к костру. Что потом?
На миг между ними повисла пауза. И снова невыносимая кривая ироничная улыбка перечеркнула лицо Мити.
- Я подумал и об этом, сестра,- тихо сказал Митя. – Об этом придется позаботиться тебе. Меня не будут сжигать на костре. Ты распорядишься отнести мое тело в одну из пещер на побережье. Положите меня там и уйдете. А вход завалите камнем. Я уже осматривал прибрежные скалы и нашел подходящее место. Даже камень приготовил. Ночью я смогу отодвинуть камень и выйти. Корабль уже должен быть готов, чтобы мне осталось только взойти на него. Мы сразу должны будем выйти в море.
Ариадна задумчиво смотрела в костер, пылающий в очаге. За окном погасал день.
Ева
Гестия махнула рукой. Девушка остановила рассказ.
- Я все поняла, дитя,- сказала она.- У тебя чистое сердце и хорошие слова. Ты кажешься простой, а на самом деле прекрасна, как цветок. И тот, кому я тебя предназначила, сможет тебя и оберегать, и любить.
- Вы? Предназначили меня?
- Да, милая! – Гестия улыбнулась.- Может, ты не захочешь, потому, что не веришь в волю богов? Хочешь сама сделать выбор?
- А у меня будет такая возможность? – не осталась в долгу девушка, искренне улыбнувшись в ответ.
- Вообще-то, да. Тот ..э…человек очень необычен. Его судьба не схожа с судьбой простого смертного.
- Он не смертный? – удивленно спросила Ева.
- Был. Бессмертным. Но смог изменить свою судьбу. Его воля оказалась сильнее воли богов.
При этих словах богиня искренне рассмеялась. Смех неожиданно оказался совершенно юным и дерзким и мгновенно рассеял сумеречную тишину шатра. Ева долго еще слушала внутри себя эхо этого звона.
- А это тоже возможно?
- Всегда,- Гестия рассмеялась еще веселее. – Просто не все спрашивают.
- Он позволит мне самой выбрать? – спросила Ева.
- Не просто позволит. Он сделает все, чтобы ты сама выбрала.
Ева смотрела, как догорает костер в очаге. Гестия встала и взяла руками горшочек прямо из еще танцующих языков пламени. Ева поежилась, словно почувствовав на короткое мгновение жжение на собственных пальцах. Но Гестия улыбнулась и отнесла горшочек на стол. В этот момент штора шатра поднялась, пропустив внутрь сноп света.
В шатер вошла женщина в длинном хитоне. Это то, что Ева поняла в первый момент. Пока глаза привыкали к темноте, она подошла к Гестии и встала на колени перед богиней. Та легко дотронулась кончиками пальцев к ее лбу. Тогда Ева смогла рассмотреть эту женщину. Она была темнокожей, но с яркими голубыми глазами, наполненными такой спокойной глубиной, что, казалось там, на дне ее взгляда, словно на дне морском живут самые невообразимые существа, а еще казалось, что в этой глубине случаются и штормы, и бури, и грозы. Ева вздрогнула, но лишь на один момент, а потом женщина улыбнулась.
- Ты сделала то, что я приказала?
- Да.
- Все вышло, как было задумано?
- Да.
- Вот и славно.
Гестия кивнула головой, женщина встала с колен и вышла из шатра.
Ева
Гестия снова повернулась к девушке.
- А с тобой мы еще поговорим. – ласково сказала она. – Ты не веришь в богов?
- Не то, чтобы…- задумчиво ответила Ева. – Просто когда я жила в храме, жрец не смог мне показать ни одного бога, хотя каждый день говорил с ними и с оракулом. А когда я пыталась спросить у него об этом, другие жрицы начинали меня ругать. Но сам жрец не ругал, просто смеялся с меня. Тогда я стала сама их разыскивать: сначала по всему храму, заходила в самые темные закоулки и отдаленные помещения. И нигде- нигде так и не нашла ни одного бога. Жрицы брали меня с собой в лес или в горы на сбор трав, а потом искали меня , потому что я могла сидеть где-нибудь в чаще над ручьем, заглядывая в его глубину – все надеялась увидеть хоть какое-нибудь божество.
Ева улыбнулась, словно и сейчас видела себя той девчонкой над ручьем: кончик носа едва касается прозрачных ледяных водоворотов, овал лица, искажаясь, отражается в волнах, коса, давно вымокнув, лежит на дне ручья, как – будто там, в глубине затаилась змея.
- А теперь, увидев меня перед собой, веришь? – спросила Гестия.
- Тому, кто видит, уже не нужно верить. – тихо ответила Ева.- Теперь я знаю.
Девушка улыбнулась. А Гестия кивнула своей красивой величественной головой.
- Так вот, милое дитя, я здесь, чтобы подготовить тебя к встрече с Минотавром.
Ева вздрогнула, в ее душе был жив детский страх, связанный с этим мифом. Но Гестия настолько твердо и уверенно кивнула головой, что Ева невольно внутренне собралась.
- Ты боишься и я тебя понимаю. Ведь с самого детства тебя приучили к тому, что Минотавр – настоящий монстр, чудовище. Что он пожирает тех, кого отправляют в Лабиринт.
- Да,- разве не для того привезли нас на Крит? Не для того отправили в Лабиринт?
Гестия отрицательно покачала головой.
- А если я скажу тебе, что Минотавр и пальцем не тронул никого из тех, кто попал в Лабиринт. А некоторым даже помогал выбираться.
- Как такое возможно? Все думают , что Минотавр- озверевшее и обозленное существо, получеловек, полу бык…Наверное, им движут лишь грубые инстинкты: жажда крови, власти над жертвой, упоение коротким мигом победы. Последнее, впрочем, быстро проходит. Тогда ему приходится искать и преследовать другую жертву.
- О, милое дитя, так мы далеко не пойдем. Ты можешь заставить себя изменить свои представления о Минотавре?
- Что это значит?
- А то, что он человек…
Между девушкой и богиней повисла пауза. Она казалась ощутимой, словно это была невидимая энергетическая напряженная нить, словно стоило вот сейчас, в этот момент раздаться хоть одному звуку и эта нить дрогнула бы вполне осязаемыми звуком и вибрацией.
Минос
Терраса дворца была пустынна в это время. Минос сидел в своем кресле, сиденье которого было искусно вырезано из ливанского кедра в виде изгиба божественной лиры, ножки, изящно изогнутые, были сделаны в виде львиных лап. Кресло было инкрустировано слоновой костью и золотом. Полированные подлокотники приятно холодили пальцы. Вот и теперь Минос, не осознавая того, поглаживал изгибы дерева. Перед его взором открывался огромный шатер ясного неба, мраморный парапет, под которым, он знал, есть еще две террасы. А ниже от дворца ведут несколько выложенных глиняными кирпичами и керамической плиткой дорог, ведущих вниз , в город, а потом – к морю. Всего этого царь не видел, но море видел, вон там, та далекая линия – горизонт- линия, что отделяет его от неба.
За его спиной стоял неизбежный и молчаливый Иримес. Когда на террасе стремительно появилась Аридна, Иримес даже бровью не повел. Но когда ее нежные руки легли на покрытые пурпуром плечи отца, царь слегка вздрогнул, словно очнувшись от забытья.
- Ариадна, дочь моя, это ты. – только и сказал он.
Она обошла кресло и встала рядом с отцом. Сейчас, в эту минуту, он показался ей не тем властным и всемогущим царем, которого любили, но боялись жители Крита и дворцовые служащие, но просто обычным уязвимым человеком, жизненную силу которого подтачивала тайная печаль. Ариадна догадывалась, что могло бы исцелить душу отца, но, дав слово, что будет молчать, она не могла его нарушить.
- Отец, я была внизу, в городе. Заходила в мастерские и магазины. То, что я увидела, опечалило мои глаза.
- Что же ты увидела, дочь моя? – в глазах Миноса мгновенно зажегся твердый, как сталь, блеск.
Ариадна вздохнула с облегчением.
- Люди пребывают в унынии, – просто и уже спокойно сказала она.
- Знаю,- также спокойно ответил царь.- Этот корабль с несчастными, прибывающими раз в год, вгоняет в тоску горожан на несколько недель, а то и месяцев.
Ариадна в ответ молча склонила голову в знак согласия.
- Может, как-нибудь их встряхнуть? – ни кому не обращаясь, задал вопрос Минос.
Ариадна и Иримес ждали продолжения.
- Я подумываю, не устроить ли пару забегов на колесницах? Так, немного развеяться.
- Это неплохо,- дипломатично согласилась Ариадна.- Но…
- Но? – Минос поднял голову на дочь, вскинув бровь.
- Забеги на колесницах- развлечение для знати, отец. Ты снова соберешь своих приближенных, их жен, дочерей и наложниц. Все это превратится в очередное ординарное представление.
- Что же ты хочешь от меня? О чем речь ведешь?
Теперь уже и Иримес поглядывал на Ариадну удивленно и заинтересовано.
- Я веду речь об истинно народном празднестве..- Ариадна сделала паузу. Минос приглашающе кивнул.
- Я говорю о тавромахии.
Минос и Иримес одновременно издали синхронный возглас, слившийся в один.
- Тавромахия? – еще раз воскликнул царь.- Что думаешь об этом, Иримес?
Ариадна терпеливо дала ответа Иримеса, не удивившись, что царь запрашивает мнение раба, зная, насколько высоко он его ценил.
- Думаю, что идея хорошая, царь. – впрочем Иримес не заставил ждать свой ответ.
- Тавромахия? – снова с удовольствием растягивая это слово, повторил царь. – Что же, почему нет? Давно мы уже не проводили тавромахию. Может, утеряны уже в народе славные традиции наших славных предков? Разнеженные в довольстве юноши и девушки уже и не помнят, что это?
Минос раскатисто рассмеялся.
- О, нет, царь. Я знаю пару – тройку школ, которые не забыли это искусство. Сегодня же отправлюсь в путь.
- Что же , быть посему. Назначь день, объяви и начинай приготовления, дочь.
Митя
- Получишь ты свои игры с быками! – Ариадна встала возле окна. Митя спокойно смотрел на нее.
- Хорошо.
- Отец сразу согласился.
- Хорошо.
- Но о вашем сражении я ему ничего не говорила еще.
- Хорошо.
Ариадна удивленно посмотрела на Митю. Тот спокойно сидел у очага, в руках у него была чаша с вином.
- Ты совершенно спокоен, я смотрю.
- А из-за чего мне беспокоится?
- Из-за того, что что-то может пойти не так.
- Что-то всегда идет не так. Но это не важно. Результат ведь нам известен заранее, не так ли?
- Не так. – Она посмотрела в глаза брату.
Митя встал и, подошедши к Ариадне, обнял ее за плечи. Он чувствовал ее беспокойство.
- Не переживай за Тесея. Мы все отрепетируем. Каждую мелочь, каждую деталь.
- Я переживаю за вас обоих. Вы оба мне дороги.
- Я знаю это.
- Иримес решил заняться организацией праздника.
- А вот это уже хуже. Он очень сообразителен. Его сложно будет обвести вокруг пальца. Почему он?
- Он всех знает, его все знают. Он знаком о всеми, кто держит школы, готовящие акробатов. Кто, если не он?
- Он тоже не знает о сражении?
- Пока нет.
- Не нужно пока ему говорить. Иначе, он попытается узнать подробности. Он захочет поговорить, придет в Лабиринт. Я его знаю, он очень упорный. Захочет ничего не упустить и сделать все по- своему.
- Кого-то мне это напоминает,- с легкой ироничной улыбкой заметила Ариадна.
- Но в этот раз это будет не кстати. План-то мой, дорогая. Я не могу его к нему подпустить.
- Раньше или позже, он все узнает и все равно вмешается.
- Тогда лучше позже. Сегодня был в порту. Я осмотрел тот корабль, о котором ты мне сказала. И говорил с владельцем.
В этот раз взгляд Мити выразил неподдельную, почти детскую радость, засияли, словно там, внутри него зажгли лампу.
- И как он тебе?
- Почувствовал себя дома. Вдохнул запах свежего воздуха и соли, и понял, что вот оно, счастье, Ариадна, совсем рядом. Осталось самая малость, чтобы его заполучить.
Ева
- Не совсем понимаю, что значит: стал человеком?
Девушка вопросительно смотрела на богиню.
Та ничего не ответила, словно ждала, что Ева сама все поймет. Но сложно понять то, что не укладывается в голове. В ее картине мира, нарисованной с детства родителями и тем обществом, которое ее воспитало, был миф о страшном Лабиринте и злобном чудовище – Минотавре, - которое пожирало людей. В этой картине мира не было многих вещей, которые могли оказаться объективной действительностью. В ее сознании медленно формировалась мысль, что картину мира придется перерисовать, вписав в нее то, чего раньше в ней не было. Это было не просто, но в какой-то момент она поняла, что если хочет выйти из Лабиринта, нужно разрушить его в собственной голове.
Гестия улыбнулась.
- Ты очень разумная девушка. Очень…
Казалось, что богиня была довольна.
- Да, кое от каких представлений придется отказаться, а кое- какие – принять. – Итак, Минотавр – не Минотавр,- решила она начать с той мысли, которая оказалась особенно необычной.
- Не Минотавр, а царевич – Дмитрий. – Гестия снова улыбнулась. – Родился –то он самым обычным ребенком и лет до десяти совершенно нормально развивался.
- Дмитрий? Это его настоящее имя?
- Настоящее.
- И что же произошло потом?
- Никто не знает. Начались какие-то трансформационные процессы сначала в его душе, а потом и тело стало меняться. Это превращение, так сказать, длилось долго, и семья пыталась помочь: возили к самым прославленным целителям и оракулам, и жрецам, приносили жертвы. Много жертв. Ничего не помогало. Окончательное превращение в Минотавра завершилось годам к двадцати. Вот тогда и решили построить Лабиринт.
- Но вы сказали, что он человек…- все еще непонимающе отозвалась Ева.
- В том-то и дело, что в Лабиринте как раз и произошла обратная трансформация. Это было настоящее чудо. То ли изоляция так подействовала, то ли то, что в Лабиринте мы – Гестия лукаво улыбнулась- ему скучать не давали: поддерживали несмотря ни на что. Поначалу он там чуть не разнес все. А когда успокоился, мы были рядом и незаметно пытались с ним общаться. Вспышки случаются, но уже ясно стало, что он снова стал человеком.
Иримес
Он собирал свою тавромахию, словно произведение искусства собирает художник из мельчайших фрагментов мозаїки. Корда-то он видел, как художники это делают. Как риуют углем на стене удивительные фигуры быков и людей, очертания солнца и звезд на небе, и линию, отделяющую небо от моря. А потом медленно и скрупулезно по крупицам подбирают мелкие и тонкие осколки мозаичного разноцветного стекла, как картина начинает играть живыми красками, как начинали дышать быки и охотники, как небо наповнялось легкими завихреннями облаков, а море- глубокой синевой. И тепер, объзжая Крит во все стороны в поисках підходящих животных и акробатов, он чувствовал себя художником, собирающим свою главную картину в жизни.
Тавромахия была его тайной страстью. Ничего и никого, кроме царя, не любил он так, как знаменитые критские игры с быками.
Он отбирал самих великолепных и красивих животных, шкура и бока которых лоснились от довольства и сочной травы. Он заглядывал в их глаза, пытаясь уловить в них огонь предстоящей битвы, ибо, говорят, настоящий бык всегда знает, что его ждет арена и слава.
Он осмотрел сотни юношей и девушек, тайно готовящих себя для игр с быками, тяжелым трудом осваивавшими наисложнейшие акробатические прыжки, он отбирал для предстоящих игр лучших из лучших.
А потом ночами он для каждого из отобранных быков предназначал игрока и продумывал их священный танец. Он рисовал свою тавромахию сначала углем в своїм воображении. А потом мысленно наполнял самыми прекрасними красками. Он слышал, как гулко и тяжело бились бычьи сердца, он слышал, как птицями бились сердца игроков. Он видел тела в потоках священной крови, словно связанные красними нитями,- жертвы великим бессмертынм богам Крита. А если же майстерство игрока позволяло одержать победу, то он видел их будущую славу,слышал шум овацій и мысленно улыбался, словно и сам стоял на арене в лучах заходящего солнца – ибо игры продолжались от рассвета до заката, и серце его наполнялось отвагой и ликованием.
А когда, после нескольких недель своих поисков, он собрал и отправил в Кносский дворец достаточное количество быков и людей для трехдневных игр, он решил, наконец, отдохнуть от своих трудов и дорог.
Он остановился в небольшой провинциальной деревне на противоположной стороне острова от той, где находился Кносский дворец. В этой деревне он нашел пару прекрасных животных. Одно из них, он мысленно дал ему имя – Тавр- был явным фаворитом. В глубине его взгляда таилась невероятная сила и могущество, а еще мелькнуло, как показалось Иримесу, заглянувшему в глаза быку, нечто разумное, словно этот бык имел свое внутреннее невыразимое «я». Иримес отправил животных с погоничами еще утром, но приказал не гнать, чтобы не истощить . Сам же хотел отправиться утром вслед за ними.
Ева
- И теперь..
- Он хочет стать мореплавателем и отправиться в дальние страны. – медленно произнесла Гестия,- а ты должна отправиться с ним.
Ева смотрела на язычки пламени, танцующие в очаге. Сколько она провела времени в этом шатре наедине с богиней, она не считала. Ее собственная история, пересказанная ею так просто и бесхитростно, рассказ Гестии о судьбе царевича Дмитрия- Минотавра, навеял на нее воспоминания о родном острове и семье. Она вдруг ясно осознала, что больше никогда их не увидит, что ее жизненный путь уже оформился и лег под ноги дорогой, с которой свернуть не получится, что чья-то воля , или ее собственная расставила на этой дороге каждый камень, каждого человека, которого ей предстоит встретить, каждое будущее событие, и ничего из этого не удасться избежать или обойти. И главная встреча, что ей предстояла- Минотавр- Дмитрий.
Она не знала, радоваться ей или грустить. Радоваться тому, что то, что предлагала ей богиня было все же лучше участи бродить по Лабиринту, со страхом и тоской ожидая встречи с неизведанным. Грустить, потому, что снова она чувствовала себя связанной по рукам и ногам неумолимой волей богов.
- Но это еще не все.
Гестия твердо и внимательно смотрел на Еву. Девушка вздрогнула, ибо внезапно в глубине глаз богини рождалась какая-то могущественная волна, готовая расплющить ее, простую смертную девушку, стереть, смешать с землей под ногами, и почувствовала, как по спине и рукам сыпонуло морозом. Но выдержав взгляд, Ева ждала продолжения.
- Ты примешь участие в тавромахии. Выйдешь на арену.
Ева заметно вздрогнула.
- Так нужно.
- Но я никогда не тренировалась,- тихо проговорила девушка.
- Я знаю,- ни один мускул не дрогнул на лице богини.
- Этому учат с детства. А я.. что ж…просто смертная девчонка с провинциального островка, каких множество.
- И тем не менее, здесь именно ты, а никто другой. Значит, ты сможешь.
- Один на один с быком? – снова спросила Ева.
- Да. И твой бык уже готов к бою. Так что, начинай готовиться и ты. Прямо сейчас.
Ариадна
День за днем она наблюдала з тренировками брата и Тесея. Она внимательно следила за разминкой борцов, потом за растяжкой, за силовыми тренировками, когда они таскали на себе тяжелые камни, по очереди взбегая на горный склон и спускаясь, или поднимая камни в руках. Потом она следила за каждым движением в спаринге, пытаясь изучить стиль каждого из них, наблюдая за блоками и захватами.
Тренировались они в той же долине. Все так же над долиной восходило солнце, все так же животные утром отправлялись на свои пастбища, все так же журчал ручей, и плясало пламя, когда Тесей готовил нехитрый завтрак. Все так же трудился целый день в своей солнечной долине тот, кого она, казалось день ото дня любила все больше и больше. А в послеполуденный час в долину спускался Митя. Они разминались медленно, но уверенно, словно двое хищных животных, переглядываясь, и понимая друг друга на каком-то интуитивном уровне без слов, готовят свою главную охоту.
Несмотря на то, что внешне все шло своим чередом, девушка чувствовала, что на самом деле все изменилось навсегда для нее, для Мити, для Крита.
Подготовка к празднику шла полным ходом. Каждый день в город и дворец прибывали все новые партии быков, тщательно отобранных Иримесом со всех критских ферм, каждый день приходили в город представители старинных школ акробатики со всех концов острова. Все комнаты дворца были заняты гостями из Коринфа, сам дворец теперь с утра до вечера гудел, словно улей с рассерженными пчелами, его многочисленными коридорами постоянно сновала встревоженная челядь и рабы. Во дворце стало невозможно скрыться от людских глаз, поэтому Митя стал чаще уходить в Лабиринт. Царь Минос проводил дни и вечера в бесконечных званых обедах и пирах. А напыщенная критская знать вынуждена была соперничать с прибывшими гостями из близлежащих островов и, особенно из Коринфа, города великого и прекрасного.
Все это беспокоило Ариадну. В городе среди обычных людей наблюдалось то же самое. Город наполнился чужеземцами: торговцами, артистами, плутами, прибывшими со всех концов ойкумены. И город гудел так же, как и дворец.
И только здесь в долине, в Лабиринте, девушке было спокойно и уютно. Распорядившись насчет угощения для царских пиршеств, она покидала коридоры Кносского дворца и приходила в Лабиринт к Тесею и Мите.
Иримес
На царском ложе рядом с Миносом спала обнаженная рабиня. Эбонитовая чернота ее кожи отражала солнечные блики, словно была покрыта глянцевой глазурью, такой, какую наносят художники на терракотовые статуетки, изображающие фигуры людей или быков. А волосы ее, разметавшиеся в беспорядке по изголовью, были подобны водоростям, черным от глубины, сплевшимися нитями на глубоком дне реки.
Он дотронулся до плеча женщины. Ее глаза тотчас распахнулись и, казалось, в один момент вобрали в себя весь новый день и новый мир, и новую жизнь.
- Руна,- властно приказл он,- иди к себе. Сегодня можеш отдохнуть от работы.
Женщина поспішно скользнула с ложа, при этом она грациозно потянулась, словно огромная дикая кошка. Одну из таких тварей – черную, словно ночь, дикую пуму,- прислали в подарок Миносу. Никто так и не смог войти к ней в клетку. А куски мяса ей подавали на длинном заостренном шесте. Иримес передернул плечами.
Она подняла руки и легкий хитон скользнул сверху на ее гладкое тело, парой легких движений она связала невидимые тесемки на плечах, всунула узкие ступни в сандалии и так же безшумно вышла из покоев.
- Не знаю, что на меня нашло,- тут же Минос открыл глаза, и видно было, что он уже давно пробудился ото сна, но лежал с закрытыми глазами.- Вчера во время пира она так призывно танцевала, а взгляд ее был подобен полыхающему костру. Но утром я всегда думаю: зачем я это сделал?
Царь уже облачился в утренний длинный хитон, который ему незаметно протянул Иримес.
- Вы простой смертный человек. И ничто человеческое вам не чуждо. Не стоит себя корить.
Минос кивнул головой. Он ценил мудрость Иримеса. Тот всегда оказывался в нужное время в нужном месте. Всегда мог найти нужные слова.
- Когда ты прибыл?
- Сегодня ночью. И должен вам сказать, мой великий и непревзойденный царь, что вы будете довольны. Быки отменные. Игроки –лучшие из лучших. Стадион я осмотрел, его отлично подготовили. Эти игры прославят вас на все века на всю ойкумену. А еще я нашел настоящее чудо. Этот бык – дар богов, по истине.
- Чем же он так чудесен?- царь иронично приподнял бровь.- Знаешь, много коринфской знати прибыло, прослышав об играх. Их будет сложно удивить.
- В этот раз они будут поражены,- улыбнулся Иримес.- Сам Зевс благословил эти игры, потому что он сам будет в них учавствоать.
- Ты о чем?
- Я о великолепном белом быке, которого нашел в одном поселении. И в глазах его сверкают молнии.
Царь Минос улыбнулся улыбкой победителя. Ибо ему и впрям было чем удивить капризную и заносчивую коринфскую знать.
Гийом
Он снова появился перед ее глазами , словно вырос прямо вот сей час мз-под земли. Все тот же мальчишка с быстрым смышленным виглядом, ироничный, избалованный ребенок. Девушка обернулась вокруг: все тот же пейзаж, что до ее встречи с богиней в шатре. Но тепер ни шатра, ни богини не было. Все исчезло. Только она и Гийом, стоящий напротив.
- Что же, для тебя все только начинается, Ева,- ребенок улыбнулся, но улыбка его вышла вовсе не детской, а какой-то очень взрослой, словно под маской ребенка скрывался кто-то другой, более зрелый и могущественный. – Твой бык очень силен. Иримес мысленно потирает руки от восторга. Белый бык, словно сам Зевс поселился в нем. А ты будешь нашей Европой.
Ева вздрогнула.
- Европа? Та самая? Как в старом мифе?
- Именно. Тебе предназначена эта роль. Зевс и Европа. Это будет прекрасный спектакль. Поэты всей ойкумены воспоют его в воих сказаниях. А слава о критских играх разнесется по всем окрестным землям. И, может быть, на Крит снова вернется радость, вернутся богатые купцы, молодежь перестанет покидать наш остров.
- А что будет со мной?
- Только от тебя зависит. Если победишь, добудешь себе великую славу и свободу. Выйдешь из лабиринта, царевич Дмитрий заберет тебя с собой в дальние страны. Увидишь мир, познакомишься со многими людьми: учеными, художниками, поэтами. Если, если же бык победит тебя, то ничего для тебя не изменится , останешься в Лабиринте, будешь блуждать много лет.
- Другого выхода нет?
- Какой тебе еще нужен выход?
- Я никогда не учавствовала в таких играх.
- Всегда что-то случается впервые. Соглашайся.
- Разве у меня есть выбор?
Гийом от души расхохотался:
- Ты очень смышленная, несмотря на то, что девчонка. Не зря ты ему приглянулась.
- Но Гесстия сказала, что у меня есть время научиться.
- Научу, чему смогу. Идем…
Минос
Предутрення прохлада вползала в темный проем окна, скользила по каменному полу, забиралась под теплое, из мягкой козьей шерсти, покрывало. Царь вздрогнул во сне, потом почувствовал, как тело берется гусиной кожей, открыл глаза и глотнул свежего прохладного воздуха.
Шелковые простыни из далекой, неведомой критскому царю, страны холодили еще больше. Летом, в невыносимо жаркий день, это было приятно. Но теперь, когда начинали поддувать северные ветры, и по утрам становилось ощутимее дыхание континентальной осени, Минос продрог в своей постели.
«Нужно было позвать ту женщину…Руна, кажется ее имя…» Эта мысль прошмыгнула в его сознании, словно шкодливая мышь. Хотя, он знал, что любая женщина из придворных служительниц или рабынь с радостью согрели бы его этой ночью. Роскошное черное тело этой женщины сливалось с ночной чернотой и его наполняло мистическое ощущение, словно сама богиня ночи Никте спустилась с Олимпа в его опочивальню и дарит ему свою любовь и страсть. Он часто звал Руну, и она всегда без лишних слов приходила, молчаливая, вытянутая, словно струна, словно сам бог ветров Эол звенел в ее тугом теле. Царь вздохнул.
Последнее время он часто вот так просыпался перед рассветом, и потом уже не мог сомкнуть глаз.
Он встал с постели, набросил на обнаженные плечи покрывало и подошел к окну. Снова глотнул прохладного воздуха. Небо было еще черно. Рассвет должен был наступить через час, но уже чувствовалося его приближение. Внизу в городе он увидел множество огней и костров: город тоже не спал, там кипела своя жизнь. Он переступил с ноги на ногу- стоять на каменном полу было холодно. Он подошел к камину и , склонившись, стал помешивать остывшую золу, пытаясь разворошить жар, но, поняв, что жара нет, стал разводить новый огонь.
Он знал, что Иримес спит в соседней комнате, но не стал его будить. Уж что что, а огонь он сумеет развести сам. Он знал, что через десять- пятнадцать минут Иримес и сам прийдет в его покои. Сегодня на рассвете открывались критские игры с быками. И царь уже ощущал дворцовую суету, беготню челяди и приглушенные перешептывания за дверью. Он окончательно стряхнул с себя сон.
Ариадна
Она не спала, сидела у камина в своем любимом кресле. На ее лице плясали и менялись тени от языков пламени. Митя сидел рядом в другом кресле и тоже молчаливо смотрел в огонь.
- Ты не прилегла, а день предстоит тяжелый. Первый день игр. Сестра, тебе предстоит много суеты.
- Ничего, Митя. Мне это уже знакомо. Бывало, у потели больных или рожениц в городе просиживала по несколько ночей подряд.
Девушка вздохнула, но взгляда от пламени не оторвала.
- В городе тебя все очень любят. Когда –нибудь ты станешь самой лучшей царицей Крита за всю его историю.
Он не лукавил. Говорил от души и верил, что так и будет. Ариадна грустно улыбнулась:
- Знаешь, последнее время я начинаю тебя понимать.
Митя удивленно, оторвавшись от камина , взглянул на девушку. Но ни в ее голосе, ни в выражении лица не увидел насмешки или иронии. Он кивнул головой, словно предлагая продолжить. Она пожала плечами. Ее золотая коса соскользнула с плеча и тяжело упала на пол.
- Иногда я думаю, что судьба царей не так уж завидна,- теперь она улыбнулась.- Ты постоянно должен думать о благе своего народа. Но если случаются неудачи или несчастья- ты становишься объектом ненависти этого народа. А твои придворные постоянно интригуют вокруг тебя. Не очень приятная перспектива.
Митя от души расхохотался.
- Только не говори, что тоже хочешь отправиться в дальние страны.
- Нет, пожалуй, это слишком,- она снова улыбнулась, но уже веселее,- но я вдруг подумала, что не отказалась бы от той простой жизни в долине Тесея. Просто жить, просто дышать, просто готовить еду на костре. Просто любить друг друга.
- Это не просто,- посерьезнел Митя.- Ты не можешь так поступить. Ты –дочь царя Крита. Для всех ты –будущая царица. Они знают, что ты позаботишься о них. И до этого ты прекрасно справлялась. И потом- рядом будет Тесей. Он любит тебя. И народ Крита полюбит.
- Через час уж рассветет,- произнесла Ариадна.- Сегодня царь откроет Критские игры. Говорят, что эти игры прославят Крит на всю ойкумену. Иримес намекал на какие-то загадочные, чуть ли не мистические события, которые нас ожидают.
Ариадна улыбнулась. В этот раз Митя ответил ей вполне ироничной улыбкой:
- Я кое- что знаю об этом. Но даже Иримес знает не все.
При этих словах брата взгляд Ариадны наполнился тревогой.
Минос
Дверь тихонько скрипнула, приоткрылась. За ней царь увидел снующих по коридорам рабов с подносами и кувшинами, потом в комнату, в которой еще не рассеялся сумрак, скользнул Иримес.
- Величайший из царей, пусть боги даруют добрый час.
- Проходи , Иримес, я уже встал.
В камине плясали языки пламени, царь , полностью одетый в шелковом, расшитом жемчугом, хитоне и искусно сплетенных из тончайшей кожи сандалиях, сидел в кресле. Он уже был умыт и с умащенными маслами волосами.
Иримес улыбнулся: он знал, что иногда бывали у царя такие ночи, когда он просто не мог сомкнуть глаз от наплыва разных мыслей, воспоминаний и забот. Видимо, это была одна из них. Иримес не встревожился, он знал царя Миноса много лет, и был уверен, что такой пустяк, как ночь без сна не сможет ему помешать достойно открыть Критские игры в честь великих богов.
- Нам нужно спускаться в город. На стадионе все готово, я проверил еще вчера: танцовщицы с зажженными факелами уже приготовились. Для гекатомбы тоже все готово, жрецы будут ждать сигнала. Многие из дворца уже ушли в город. Но господа из Коринфа ждут вас. Сказали, что без вас туда не хотят отправляться.
- Что же, раз все готово, то будем отправляться. Иди, предупреди всех, чтобы собирались на террасе. Пусть зажгут побольше факелов. Не спускаться же в город по темноте. Тем более, что там внизу она становиться гуще.
- Подай тогу.
Иримес безошибочно взял с ложа брошенную в небрежении пурпурную, блеснувшую в сумерках золотой канвой, тогу и накинул царю на могучие плечи. Тот благодарно кивнул и произнес:
- Пусть боги будут к нам благосклонны сегодня и даруют свои благословения.
- Пусть боги будут с нами,- вторил Иримес. Потом он вышел, чтобы распорядиться насчет завтрака для царя и передать его слова тем, кому они предназначались.
Царь Минос снова погрузился в раздумья. Сумрак немного рассеялся, небо за окном начинало светлеть. Снизу из города все явственней доносился разнородный шум и гул, похожий на морской прибой. Но это было не море, это был гул, который могут производить сотни или тысячи людей, собравшиеся в одном месте. Царь знал, что там внизу зарождается могущественная сила, которая следующие три дня будет вершить Критские игры своим присутствием, вниманием, своим золотом. И ему, царю Крита- Миносу, придется с этой силой считаться.
Иримес
Факельщики, сопровождавшие царскую процессию от Кносского дворца вниз в город, ступали спокойно и торжественно. Царь с приближенными именитыми гражданами острова и гостями из Коринфа медленно следовали по мощенной камнем дороге. Оттуда, снизу, уже вполне различимый в предрассветной мгле, доносился шум порта и городских улиц. Со стороны арены, которую нельзя было увидеть с этой дороги, тоже был слышен постоянный приглушенный гул, который способны издавать несколько сотен людей, собравшихся в одном месте.
Царь Минос не спешил. Поспешность была ему не к лицу. Да он и сам по себе был человеком медлительным и в еде, и в делах любовных, и в семейных, и уж тем более, в государственных. И теперь царь себе не изменил. Суетиться он не любил.
Рядом с царем шли такие же спокойные и умудренные жизненным опытом соратники. Иримес тоже был рядом со своим царем, и хотя был он рабом, мало кто из гостей догадывался об этом, принимая его за свободного значительного гражданина. Иронично посмеиваясь, Иримес ступал так же важно, как другие. В конце концов, он немало потрудился для того, чтобы это празднество получилось великолепным и прославило Крит и его царя навсегда. Боги были благосклонны: он ходил к оракулу вчера и за несколько дней перед этим. Он был горд сейчас. Простой раб сумел стать доверенным лицом царя и вершить дела государственной важности наравне с ним. Но он не возгордился. Он любил царя. Любил Крит. И счастье народа было ему так же необходимо, как собственное благополучие и счастье. Боги даруют свое благоволение только тем, кто умеет быть гордым за свой народ, но не возвеличивается своими собственными деяниями.
Наконец, потянулись простые городские постройки, это означало, что процессия вошла в город. Несмотря на ранний час, жизнь на улицах бурлила, словно весенний горный ручей. Люди суетились, спешили закрыть свои дома и направиться к арене, которая на ближайшие три дня превратиться в центр политической и культурной жизни. Ступая улицами, словно лучи к солнцу, направленные к порту, процессия все же продвигалась немного в сторону от него. Им нужно было выйти за город на берег моря к востоку от порта. Люди, завидя царскую фигуру среди других именитых граждан, приветственно кланялись- Миноса любили и уважали, а потом, пряча руки под шерстяными накидками- утро все же выдалось свежим- присоединялись к процессии. Они медленно, но приближались к арене.
Минос
Арена, а точнее , старинный ипподром, построенный еще его предками, располагался в стороне от города, почти у самого моря. Сейчас, на рассвете, к ней из города стекались толпы народа. До открытия оставались считанные минуты. Царь с гостями, приблизившись к арене, увидели торжественную вереницу жрецов в длинных белах одеждах. Рядом служители храмов держали на привязи коров и коз, приготовленнях для гекатомбы. «Иримес не поскупился…»- мелькнула мысль у царя в голове.
Потом быстро поднялся в ложу, приготовленную специально для них: завешанную коврами и уложенню вышитыми золотом и серебром подушками. Там уже стояло любимое кресло Миноса. Для гостей были приготовлены простые, но удобные стулья.
После того, как в ложе расселись гости и царь Крита, славный Минос, Иримес махнул рукой, жрецы стали возносить длинные молитвы на языке столь древнем, что никто из присуствующих, включая самого царя, не понимал , о чем в них шла речь. Но жрецы совершали свои молитвы с таким благоговением, что ни у кого из людей не возникало сомнения относительно их высокого происхождения.
Медлительные дейсвия жрецов, произносящих молитвы, а потом быстро и умело рассекающие горла жертвенних животных, были священнодействием. Цар наблюдал за гекатомбой, сидя в своїй ложе, тихонько переговариваясь с Иримесом и кем-нибудь из коринфских жрецов. Рабы подавали им чаши с вином, разбавленым водой. Женщин здесь не было. Это было мужское развлечение. Кровь сначала текла сотнями тонких красных нитей, собираясь неподалеку в красную лужицу, словно в кровавый клубок, но потом превратилась в красную густую тяжелую реку. Минос сам не заметил, как медленно и неотвратимо его собстенный вигляд тонул в этой реке, а воспоминания уносили его во времена его молодости. Он вспоминал другие гекатомбы : поля своїх сражений. Они тоже приносили щедре жертвы во имя бога войны, и кров так же само медленно ухоила в землю, освящала ее для жизни и зерна. Невольноглубокий вздох вырваля из груди царя. Римес, стоячий рядом с удивленнием и тревогой посмотрел ему в глаза. Это вывело царя из задумчивости. Гекатомба подходила к концу. Уже убирали бездыханные тела животных, относя их к храмам, где они будут сожжены на жертвенних кострах. Дымы от этих костров поднимуться в небо сегодня на закате. Кровавую реку уже засыпали свежим песком.
Цар Минос махнул рукой. Жрецы так жемедлительно покидали арену, уступая место следующим учасникам действа.
На арену уже выходили танцовщицы с зажженными факелами. Их древний танец сопровождали глухие ритмичные удары бубнов и барабанов. Высокие, все одного роста и телосложения, девушки с длинными темными волосами, одетые в белоснежные хитоны, размеренно покачиваясь на носках в такт музыке, кружились в длинном хороводе, посвященном великому богу Солнца и Зевсу. Словно огромное огненное колесо крутилось на арене под глухие звуки барабанов. Завороженные зрители глаз не могли оторвать от этого зрелища. Потом девушки стали менять фигуры, составляя из горящих факелов очертания самых известных издревле созвездий. Боги должны были видеть из с неба и улыбаться.
Минос улыбался внутр., хотя на лице его было написано выражение торжетсвенного покоя.
Ариадна.
Она спустилась в долину на рассвете. Тесей уже готовил свой обычный одинокий завтрак. На котре побулькивал керамический горшочек, в котором варилось м'ясо, рядом в кувшине, портом жемчужной россыпью холодной росы, стоял еще один кувшинчик с молоком.
Утро было остро прохладным, таким, корда все тело пронизывает колющая сырость, от этого оно начинает дрожать и вибрировать. В тонком хитоне невозможно было согреться, потому Ариадна не заметила, как ее зубы стали выбивать мелкую дрожь.
Тесей, поднял вигляд от костра и посмотрел на де вушку. Потом поднялся и пошел в хижину. Через несколько минут он вышел остуда, неся в одно руке две простые деревянные миски и ложки, а в другой – теплое одіяло из козьей шерсти. Набросив Ариадне его на плечи, он протянул ей одну из мисок и вторую деревянную ложку.
Она взяла и улыбнулась. Они молчали. Хотя могли говорить часами. Тесей любил рссказывать. Ариадна любила слушать. Он часто говорил о небе и звездах, о богах, о древних царях и воинах, об олмпийский играх, на которых мечтал побывать и не только в качестве зрителя. Он впоминал семью и свою родину, о которой мог говорить долго-долго с бесконечной нежностью и любовью. Его лицо светтилось, словно там внутри зажигали лампу, когда описывал высокие неприступне горные склоны, быстрые ледяные реки, изумрудыне долины своей родины, ее ввозделанные поля и виноградники, ее веселых и жизнерадостных людей. Иногда он пел песни своїй родины. Ариадна не понимала его родного диалекта, но простые и грустные мелодии этих песен задевли в ней глубочайшие струны. Ее глаза наповнялись слезами. Иногда Тесей переводин ей эти песни. В них рассказывались удивительные истории о несчастливой любви или доблестной борьбе за родную землю. А потом рассказывал сказки своїй родины, легенды о богах, которые родились в той земле и прославили его народ.
Но сегодня они молчали. Просто ули мясо и пили молоко. Просто думали вместе о том, что еще не сбылось.
Тесей
- Игры открыли? – наконец раздался первуй за все утро вопрос.
Голос его был грустный, словно сам Тесей, согласившись принять участие в играх, чтобы помочь Мите, на самом деле не хотел этого.
- Да, должны были открыть на рассвете. Ты же знаєш, женщинам вход запрещен. Я не могла туда пойти.
- Знаю, - ответил Тесей. – Он помешивал угли в костре, подбрасывал в него поленья.
Ариадна снова поежилась, хотя и укрытая одеялом, она все еще не могла согреться, потом придвинулась ближе к костру.
- Хочешь пойти туда? – спросила она.
- Нет. Пока не хочу. Позже должен прийти Митя. Снова будет тренировка. Он хочет отработать все до автоматизма. Сделать так, чтобы никто не смог усомниться в том, что бой настояний, чтобы все выглядело по настоящему.
- Будет кровь?- вздрогунув спросила де вушка.
Тесей не хотел отвечать на этот вопрос. Женщины не должны интересоваться играми, сражениями и кровавыми делами. Это удел мужчин. Но в тоже время, он понимал, что Ариадна не обычная женщина. Она дочь царя.
- Думаю, что это необходимо, иначе нас когут раз облачить,- заметил Тесей.
- Я против ващей затеи, - снова сказала она.
- Я уже согласился, ты знаешь. Да и потом, если бы я отказался, он нашел бы другого, сама знаешь. Трудно найти более упрямого человека, чем Митя.
- Он уже даже корабль приобрел. Нанял команду. Так что сразу после вашого сражения он, выбравшись из пещеры, собирается отправиться в путь.
Ариадна вздохнула и внимательно посмотрела в глаза Тесею.
- Это можно обложить? Мы найдем другой способ. Мы освободим Митю и всех других. Он сможет отправиться на своем корабле в свое путешествие. Признаемся во всем царю. Отец все поймет.
Тесей пожал плечами. Это были их семейные дела. Он пока не был частью семьи. Тем болем, что семья эта была одной из самих древних и благородних. А он , хоть и был героем по рождению, и знал это, но так же знал и то, что даже будучи героем, должен сначала заслужить признание этого народа, совершив подвиг. Ирония богов была в том, что подвигом этим было то, что не было мило его серджу. Он должен был убить Минотавра. А Минотавр уже вовче не то злобное чудовище, это его друг, умный, добрый и человечный, полный любви к людям, царевич Дмитрий, научивший за время их общения многому и его, Тесея, из того, что знал сам о звездах, о богах, о древних воинах и сражених, о городах, давно уже стертых в лица земли, о языках, на которых никто никогда больше не заговорит, о музыке и песнях, которую никто більше никогда не услышит. Откуда взял он все это знание, видел ли ясно сквозь пространство и время, Тесей не спрашивал, но всегда жадно слушал эти то ли легенды, то ли истинные истории. Он знал, что когда все закончится, ему будет не хватать Мити.
Ариадна, словно прочитав его мысли и узнав чувства, снова вздохнула.
- Мы не можем отправиться с ним в дальние страны. Мы не можем покинуть остров, отца и народ.
- Я об этом не думаю. Просто думаю, что мне будет его не хватать.
- Мне тоже.
Митя
В храме оракула было светло, но холодно. Этот древний храм прилепился к самой скале, словно некая гигантская птица свила здесь себе гнездо. Словно вылепленный из глины, цвета обожженой терракоты, конусообразный, с круглым отверстием в крыше для выхода дыма от жервенного очага, он и впрям напоминал гнездо ласточек. Вместо двери виднелсась небольшой круглый вход, Мите пришлось изрядно согнуться, чтобы в него войти и попасть в этот храм.
Откуда-то то ли из глубины пещеры, то ли из самого царства Аида, внезапно появившись, словно из-под земли , согбенный в три погибели, старик с длинной белой бородой, скрипучим голосом спросил у него, за чем он пришел.
Митя внутренне улыбнулся:
- За чем все приходять? Хочу знать, что меня ждет. – ответил он.
Старик стал смеяться смехом длинным и скрипучим, похожим на то, словно из старых дырявых мехов выпускали воздух. Митя и бровью не повел. Но старик, став серйозным, вдруг снова заскрипел, уже болем строго:
- Ты безбожник, царевич, все о тебе знаю. Потому и спросил, за чем пришел? Уж не глумиться ли над нами? Мы просто служим нашим богам. И ничего за это не берем.
- Не сердись, жрец. Раз знаєш, кто я , значит ты действительно мудр.
- Давно знаем, что ты снова стал человеком.
- Что еще знаєш?
- То, что боги считают нужным открыть. Только от них все. Через меня, но не от меня.
Старик уставился на Митю своими синими глазами. Внезапно Митя почувствовал сильное головокружение, словно там внутри него душа обрывалась в бесконечную пропасть и , боясь упасть и разбиться вдребезги обо что-то невидимое глазу, сама себе искала крылья, чтобы опереться хоть на что-нибудь. А потом вдруг поняв, что опереться не на что, вынужденна была парить внутри него, ничем и никем не поддерживаемая. Потом , корда головокружение прекратилось, он снова посмотрел на старика. Тот уже стоял над костром, бросая в него из мешка какой-то пылеобразный порошок. Костер от этого взметал все выше зеленые язики, словно остуда из глубины этой загдочной стихии с ревом готов был вырваться некий огненный дух или божество, воплотившись в материальную форму.
- Скажу тебе, что увижу, – проскрипел старик. Он так близько стоял от костра, что Мите показалось, что и сам он объятый голубыми и зелеными языками пламени, и сам был тем огненным то ли духом, то ли божеством.
Митя улыбнулся, внутренней иронией отгоняя мистическое впечатление, невольно возникшее в сознании.
- Прости, жрец, я и вправду не верю в богов. Но я верю в разум и мудрость. И знаю, что твоей мудрости достанет и без этих фокусов с порошками. Меня, проведшего в Лабиринте всю свою жизнь, этим не удивишь.
- Знаю,- засмеялся старик,- это для меня. Это не простые порошки. Эти травы я собирал на склонах этих гор много лет. Они напоены солнцем и небом и далекими ветрами. Из них тоже можно черпать истину, как из книг.
- Я отправляюсь в далекие страны. Но если бы не это, я поучился бы у тебя, жрец. Ты читаєш природу, как книги. Ты и впрямь мудрый человек.
- Твоя судьба еще приведет тебя на родину. Ты еще прийдеш ко мне.
Митя вздрогнул. «Вернуться снова? Но я стремлюсь отсюда уехать!»
- Ты вернешься,- упрямо повторил старик. – Я вижу ясно, словно боги открыли мне страницы твоей жизни.
Ариадна
Стоя у окна , она наблюдала, как медленно садилось солнце над бухтой. Первый день игр подошел к концу. Она знала, что вскорости снизу от города потянется вереница людей, сопровождаемых рабами – факельниками: царь Минос с гостями вернутся во дворе. Сначала они разойдуться по своїм покоям, чтобы перейдеться, но потом снова соберуться вместе в зале для пиршеств. в том самом, где на стенах мозаики с быками и охотниками, изображениями древних игр с быками, танцовщицы и жрець, совершающие свою весную гекатомбу.
Эти картины описывали традициями и жизнь их предков, славных и мудрых царей, построивших этот дворец.
Она вздохнула. Отдав все распоряжении, проследив за всеми приготовлениями к пиру, она знала, что все подготовлено должным образом, девушка ушла в свои покои, чтобы немного от дохнуть от суеты, снующих рабов и челяди, подумать о своем.
И тепер она просто смотрела за окно, и дорогу , ведущую от города во дворец ей было видно очень хорошо.
И, наконец, показались те, кого она ждала. Она встала , поправила прическу, оправила хитон на себе и вышла из комнаты: она , как хозяйка, будет встречать отца и гостей у входа.
Там уже стояли выстроенные распорядителем пира рабы и слуги, держащиие серебрянные сосуды для омовения рук. Улыбнувшись ободряюще распорядителю – пожилому слуге, служающему их семье уже много лет, но волновашемся сейчас.
Потом, рас читав , что время еще есть, она пошла в пиршественный зал, чтобы посмотреть, на месте ли музыканты, поэты и танцовщицы, готовы ли они развлекать гостей.
Увидев, что все готово и ждет свого часа, она успокоїлась и вернулась ко входу. Цар Минос уже ступил на порог.
Увидев довольное лицо отца, Ариадна улыбнулась еще шире.
- Привестсствую вас, великий и могучий царь. Пусть боги благословят вас и ваших гостей, пусть дарую вам долгие спокойные годы, благоденствие и мир, багатство и процветание.
- Пусть летят твои слова богам в уши,- засмеялся цар. И , уже обращаясь к гостям, - Нас ждет щедрое угощение, посланное богами на наш стол.
- Ждем вас в пиршественной зале, - повторила Ариадна за царем.
Распорядитель пира и слуги, пока гости мыли руки, подавали им мягкие ткани для того, чтобы они могли их просушить.
Митя
Костер почти уж догорал. На небе щедро высыпало яркими крупными звездами. И хотя сияли они холодно и остро, но свет от них наполнял душу радостью и покоем. Долина уж давно погрузилась во тьму. Тесей ходил з хижины к костру и обратно, что-то принося, что-то унось. Он был молчалив и погружен в свои мысли. Митя тоже молчал. Он знал, что Тесей с радостью в этот же момент отказался бы от задуманного, Митя ценил это его отношение к ситуации, понимая, что им не движет ни скрытое честолюбне, ни жажда славы, ни желание получить доступ к сокровищнице критських царей. Но только лиш настояния его самого сподвигли друга на то, что они задумали.
- Я спускался в город и заходил на арену. Первый день прошел на славу. Царь был просто великолепен, совершая возлияния, а его речи в честь богов попадают в самое серце.
- Зря иронизируешь,- тихо ответил Тесей,- царя любят. Он заботиться обо всех.
- Ничего не имею против. Когда-то я испытывал к своему отцу противоречивые чувства, но с тех пор минуло много лет. Я многое понял и смирился со многими вещами, которых не принимала моя душа.
- Власть –тоже от богов.- опять тихо сказал Тесей.
- Против власти тоже ничего не имею. Пусть будет разумной и всем на благо, а не только избранным.
Потом повисла пауза. Пока Тесей не нарушил молчание:
- Рассскажи об играх. Что в них такого? Про олимпийские игры слышал много : это благородне соревновния в силе, ловкости и скорости, но зачем эти игры с бессловесными животными. Животные когут ли на равных серовноваться с человеком?
- Это ведь очень древняя традиция, друг мой. Игры с быками – это словно игры с самими богами. Бык олицетворяет древние необузданные силы земли. И лиш тот может победить быка, кто может побеждать самого себя, дисциплинируя свою волю и ум, избегая грубых животных страстей. Победишь свои низменные страсти – победишь все.
Тесей впервые за несколько последних недель улыбнулся. Похоже было, что узнав высшее предназнчение столь грубых, на его вигляд развлечений, камень упал с его души.
- Значит и впрямь придерся тебя убить,- улыбнулся он.
- Придется, - в ответ улыбнулся Митя. – вернее лишь мою маску. Ты убьешь быка. А человека освободишь. Я смогу осуществить свою мечту.
Тесей и спрям немного повеселел. С его лица словно спарилась черная туча, укрывавшая его, зато на нем словно проглянуло сонце, осветив его изнутри м’яким золотыстым светом. Митя тоже улыбнулся.
- Наконец ты меня понял. Это нужно не только мне, но и всем остальным. Мы освободим наш край от ига страха и этой позорной человеческой гекатомбы. Ты увидиш, как сразу станет светлее и веселе. Эти люди смогу стать счастливее, осзнав, что им больше не нужно жить за счет того, что некие несчастные люди погибают там в Лабиринте.
- Погибают ?
- Нет, - ответил Митя. – На самом деле никто еще там не погиб, кое- кого я сам выводил оттуда. А кое-кого так и не смог, настолько далеко они забрели.
Митя улыбался, но тепер это была грустная улыбка.
Иримес
Перед выходом в зал для пиршеств царь Минос долго сидел перед камином, глядя в погасшую золу, пока , деликатно кашлянув, раб не обрали на есбя внимание. Минос невольно вздрогнул, словно пробудился ото сна:
- А что, неплохо все было устроено…Ты порудился на славу.
- Во славу богов и великого царя, - Иримес поклонился царю. Тот кивнул в ответ.
- А что завтра?
- Все готово…-просто отозвался раб. – Быки и игроки. В зале все уже собрались: певцы и танцовщицы готовы, гости ждут вас.
- Что же, Иримес, не стоит заставлять ждать именитых гостей из Коринфа.
Минос невольно улыбнулся. Крит тоже мог бы стать великим и процветающим центром торговли и культурной жизни, если бы не…Царь нахмурился…Если бы не Минотавр и Лабиринт. Два слова, что устрашали самых смелых торговцев и мореплавателей.
До пиршественного зала было пятьдеят шагов. Но это было время для раздумий. Царь шел, чеканя шаг, его пурпурная тога развивалась за спиной, ткань мягко падала на ноги при каждом шаге. Там, глибоко в своїй душе он был вынужден признать, что устал, что сейчас остался бы в своей комнате, сидя у камина, наслаждаясь теплом и тишиной, особенно после гула арены и игр. Но в зале ждали мнгочисленные гости, и нужно было принять их достойно, показав щедрость и багатство Крита, его могущество и конкурентность.
Иримес следовл за ним шаг в шаг, и Минос слышал за спинй его дыхание.
«Стары мы стали, друг мой…»- эта мысль пришла в голову царю: «Давно ли ты сопровождал меня во всех моих путях, был рядом в сражениях и лишениях, сколько раз избороздили мы с тобой владения великого Посейдона в поисках божественных сукровищ…Сколько чудес перевидали на своем веку…И вот жизнь вся проходит перед глазами, а со мною рядом остался только ты, мой верный друг и товарищ…» Но вслух царь сказал только одно:
- Что же, мой славный Иримес, пора принять наших славных гостей. Это наша священная обязанность перед богами.
Иримес улыбнулся. Первый день игр удался и в этом было немного его заслуги, хотя он был всего лиш рабом царя и служил Криту и его богам, но внутри его кольнуло приятное теплое чувство радости.
Митя
После разговора со жрецом Митя пришел в покои Ариадны. Это была просторная , но очень просто обсавленная комната, которой Ариадна пользовалась только для ночного сна, предпочитая проводить время в постоянной деятельности: контролировала дворцовую кухню, часто спускалась в город, где у нее тоже было много дел.
Но в этот вечер, после первого дня игр, она рано пришла в свою комнату, рабиня помогла ей перейдеться, подала простой ужин и приготовила одежду на следующий день.
Тепер она сидела у камина, в руках держала бронзовую чашку с напитком, отпивая из нее по маленькому глоточку.
- На пир не пойдешь? – спросил Митя.
- Не хочу,- просто ответила Ариадна.- гости отца будут пировать всю ночь, а я нуждаюсь в отдыхе и тишине.
- Ты не была на арене?
- Нет, брат, я не была на арене и не пойду. – снова ответила Ариадна. – Женщин не допускают.
- Но которые переодеваются и проходять,- заметил Митя.
- Если узнают, накажут,- ответила Ариадна .
- Ты дочь царя, кто бы тебя наказал? – иронично отозвался брат.
Он полулежал на ложе с витыми в виде бараньих рог ножками, налив себе вина в чашку.
- А послезавттра прийдеш? Ведь нам с Тесеем предствоит выйти на арену.
- Постоянно помню об этом, Митя. Ты все еще не передумал?
Ариадна вздохнула, глядя на него.
- Я был у жреца.
При этих словах девушка с интересом взгляднула на брата. Их жрец был знаменит на всю ойкумену своїй мудростью и даром прорицательства. Он читал будуще, словно открытую книгу.
- Что же он сказал тебе? – інтерес Ариадны был неподдельный и искренний.
- Сказал, что меня ждет длинный путь, но он увидел мое возвращенние в родную землю.
Ариадна улыбнулась:
- Раз он так сказал, значит так и будет. Он просветленный и мудрый человек.
- В этом я ни на миг не усомнился. Но я не думал возвращаться.
Тепер Митя улыбнулся искренней теплой улыбкой.
- Ты пойми, дело не в том, что я не люблю Крит. Но я пережил здесь не самые лучшие времена своей жизни, потому хочу просто увидеть другие земли и места, которые не будут мне напоминать о Лабиринте и годах одиночества.
Ариадна длинно посмотрела в глаза брату. Она не думала об этом. Все это время она не думала о его чувствах. Она думала о том, что ей предстоит остаться на этом острове и взять на себя ответственность за жизнь на нем. Она выбрала Тесея, полюбила его и знала, что он будет рядом, что еще долгие годы отец будет занимать трон, будет вершить дела острова. Но , наконец, поймала себя на мысли, что держала внутри себя обиду на Митю. Став человеком, он отказался признаться во всем отцу, он просто хотел уехать с острова. Она не могла ему этого простить. Но сейчас, в этот момент, она вдруг подумала о том, что никто на самом деле никогда не подумал о его чувствах. Он долгие годы провел в одиночестве, в темноте Лабиринта, где редко видел человеческие лица, а если и видел, то это были лица изуродаванные ужасом, и ему приходилось приложить немало усилий, чтобы эти люди, которых приводили к нему в Лабиринт, перестали его бояться и начинали его вопринимать не как монстра, но как мыслящее существо.
Ариадна
Он сидел напротив, но мыслями уносился далеко из этого двора, с этого острова.
- Ты просто хочеш бать счатливым и жить простой жизнью, особенно после всего, что пережил.
- Я хочу забыть Лабиринт. И все, что с ним свзяанно.
- И меня? Отца тоже?
- Нет, вас я не смогу забыть. Вы – моя семья. Да и остров, его людей и природу тоже забыть не получится.
- Но ты хочешь…
- Я хочу увидеть другие земли, других людей, познать самого себя.
- Однажды ты сказал, что стал челоком для счастья…Что же такое это счастье?
- А счастье, сестричка, это просто!
Ариадна задумалась, она качала рукой с чашкой, двигая остатки воды по кругу, в такт своим мыслям.
- У тебя было время задуматься о своем счастьи. Но сейчас я думаю о том, было ли оно у меня. С детства меня приучали к мысли, что я дочь царя, что долг на первом месте. Меня приучали к управленню, к тому, что я должна всем помогать. И теперь, вспоминая свою жизнь в постоянных заботах о благе людей, я думаю, а была ли я счастлива и что, собственно делает меня счастливой.
- Подумай об этом, Ариадна. И найди ответ на этот вопрос, пока не стало слишком поздно. Что сделает тебя счасливой? По настоящему?
- Счатливой по настоящему…- медленно повторила Ариадна. Она сидела и смотрела в огонь.
Языки пламени выплясывали свой древний изначальный танец, а она видела в нем лица женщин и мужчин, их глаза, которые смотрели на нее постоянно с надеждой и ожиданием. Они всегда ждали помощи, надеялись на то, что на даст им то, чего у них нет: утешение, любовь, заботу, уверенность в завтрашнем дне: в том, что сонце будет светить вечно, в том, что дожди будут идти над их урожаем, в том, что море будет полно рыбы, а леса – зверя и птиц, в том, что боги будут к ним благосклонны. Всегда. Вечно. В этом мире и в другом. Она вспоминала все минуты, корда становилась свидетельницей их прихода в этот мир и ухода из него.
- Знаеш, иногда у меня возникает чувство, что я живу уж не одну сотню лет, настолько много всего прошло перед глазами.
Митя задумливо смотрел на нее:
- Перед нашими глазами проходит лиш то, что мы видим. Многие смотрят, но не видят. Потому, что видеть иногда тяжело. Другие выбирают просто смотреть.
- А что выбрал ты?
- Увидев один раз, уже не можеш закрыть глаза, оно постоянно перед тобой. Тогда встает другй выбор: для чего это видеть? Когда видиш, постепенно утрачиваешь душевный покой. И твое счастье становится игрушкой судьбы. А хуже всего, корда не хочеш видеть, но оно все равно становиться перед глазами.
- Так что же делать?
- Потому я и хочу просто отправиться в дальние страны. Хочу, чтобы перед моими глазами было больше простых понятных предметов, чтобы если море – то просто море, если хлеб – то просто хлеб, если вода – то просто вода. Без смысловых вертикалей. Чтобы люди не искали то, чего нет, а больше ценили то, что есть.
Митя
- Я не знаю, как смогу справиться с разлукой. Пока вы рядом со мной, я радуюсь этому, а потом у меня будет что-то другое.
Ариадна снова смотрела на брата:
- Ты заставил меня задуматься о многих вещах, о которых я раньше не думала. А счастье есть? Если его нет, нужно ли его искать?
Митя так громко рассмеялся, что звуки его смеха разнеслись по всей комнате и, словно эхо, отраженные холодними каменными стенами, вернулись к ним.
- Счастье нельзя найти. Оно, как и сама жизнь – просто есть. Его нужно осознать. Это, как воздух, которым мы дышим, но не видим его. Это одна из тех, вещей, на которые мы можем смотреть, но не видеть…это нужно открыть, так, как человечество открыло свойства огня, воды, света или тепла, зерна или соли…Это сама жизнь, которую боги дали нам для радости и любви.
- А долг?
Митя надолго замолчал. Он не любил это слово. И никогда не полюбит. Это слово короткое и звонкое, словно каменный молот. Им можно только что-то разбить. Но можно ли им что-нибудь согреть или признаться в любви, можно ли этим словом молиться, прощать или благодарить, творить прекрасные вещи, он не знал. Но чувствовал, что это слово сейчас разрушает душу его сестры.
«Это ее собственный Лабиринт, созданный поколениями царей и семейными традициями. Найдет ли она выход из него? Это долгий путь, который ей еще предстоит пройти…»
- Кажется, что у тебя все просто, что время не власно над тобой, что ты один знаєш правильный путь, словно читаєш его из мудрих книг или по зве здам, или сами оги нашептывают тебе его на ухо.
- Это только кажется..- с улыбкой ответил Митя.- Я ни на йоту не мудрее других, и ни на йоту ни талантливее, чем любой другой человек. У каждого своя мудрость, которой он учится у того, к чему лежит его душа, каждый имеет дар от богов и отдает его , служа людям. Каждому боги дали способность любить, творить, восхищать, стать богами…у каждого свой путь и познания и мудрости, своя миссия на земле, среди других людей. Я тоже иду наощупь, ошибаюсь, спотыкаюсь и падаю, получаю удары, но я все равно заставляю себя верить в то, что все это не зря, что все это для чего – нибудь пригодится людям и богам.
Ариадна улыбнулась.
- И все таки, может останешься?
Тесей
Нет, больше мир не будет таким простым, даже если этот мир – иллюзия, созданная Лабиринтом.
Он снова сидел у костра, но в этот вечер к нему не пришла Ариадна, не пришел Митя. Он был один. Долина медленно наполнялась вязким белым туманом, казалось, что он заползает в нос, а потом в легкие, а потом казалось, что в этой странной субстанции он и сам меняет форму, превращаясь то ли в рыбу, то ли в земноводное, он поежился от предвечерней прохлады.
Он не был на арене, хотя Митя предложил ему вывести его из Лабиринта, чтобы своими глазами увидеть поле их боя. Но Тесей отказался. Он не хотел пока думать о предстоящем бое, хотел тишины , покоя. Рядом похрустывали своей жвачкой животные, это наполняло его душу умиротворнием.
Иногда он думал о той жизни, которую придется вести во дворце. Что он знал об управлении дворцом и островом, что он знал о тех, людях, о которых ему предстоит заботиться?
Он знал, что эти люди испокон веков доверяли царям и богам свои жизни, свое благополучне. Внутренне он перебрал все то, что до этого держало его все эти годы: вера в богов, надежда, поиск истины, дружба с Митей. Потом вздохнул – иногда казалось, что все сдерживаемые годы эмоции когут вырватьсяс таким вздохом, но потом он снова погрузился в свои мысли.
Он не боялся сражений. Хотя не искал их. Он любил покой, но обрел его толко в Лабиринте, вдали от людей. Он не искал любовь, она сама его нашла. Ариадна стала частью его жизни, и теперь он знал, что лучшей доли искать не будет.
И все было так, как должно. На этом был построен мир.
И, хотя он не хотел потерять друга, но знал, что Митя уйдет из его жизни, раз у он сам сделал такой выбор. Этот выбор наполнял его душу грустью. Пожалуй, это едиственное , что омрачало его мысли о будущем. Все же остальное он принял в свое серце. Все, что оно могло вместить.
Ева
- Ты следующая! – резкий окрик словно пробудил де вушку от забытья. До нее донесся рев толпы на арене, донеслись удары бычьих рогов, корда те ыптались разнести деревяннные перегородки тесных клетей, в которых ожидали, пока их выпустят на арену.
Девушка вздрогнула. В коротком белом хитоне она дрожала всем телом, а ее руки и ноги покрылись гусиной кожей. Выйти на арену к быку – вот, что ей сейчас предстояло. Осознание этого факта медленно вповзало в ее сознание. Она пыталась впомнить все наставления, данные ей Гийомом и наставниками. Но все их разумные советы словно выветрелись из головы. В висках пульсировала кров, а к горлу подступала тошнота.
Потом наступил реезкий момент, в который ее кто-то просто схватил за плечо, подтянул к дощатому ограждению и вытолкнул на арену. Босыми ступнями она почувствовала горячий песок, перемешанный с мелкими , больно врезающимися в кожу , камнями.
Ей в спину кто-то кричал дико и настойчиво: «Не стой! Двигайся! Делай что-то!»
Потом на нее обрушился вой арены, она подняла голову, но не смогла раз личить ни одного отдельного лица – сплошная колышущаяся толпа не имела определенного цвета, но имела одно на всех горло, из которого в едином порве вырывался то ли крик, то ли стон. Потом она снова услышала в этом крике голос из-за спины: «Давай двигайся! Иди вперед!»
Она сделал несколько шагов, а потом увидела быка. Невысокий, но сильный и громный, абсолютно белого цвета, он смотрел в ее сторону огромными, наполненными кровью , глазами. Казалось, что он просто застил на месте без движения, казалось, что он не собирался атаковать. Но потом она вспомнила слова наставников: «Он тебя не увидет, пока не начнешь двигаться…двигайся так, словно танцуешь, но танцюй так, словно его не существует…» Ева сглотнула ком, подступивший к горлу, смахнула осевшую на лицо пыль и сделала шаг навстречу быку.
Минос
Сидя в своей ложе в своем любимом кресле, царь пил вино из искуссно сделанной критскими мастерами бронзовой чаши. Он был доволен играми: деньги текли рекой. Горожане тоже были довольны. Они прославляли богов и его- царя Миноса. Он слышал их хвалебные выкрики и возгласы. Прикаждом взмахе его руки, служители открывали двери, и на арену выходил новый учасник или участница. Потом выпускали быка.
Тот, кто показывал самое искуссное майстерство, самые виртуозные трюки и прыжки, кому удавалось вымотать животное до апатии и того состояния, когда животное просто валилось с ног, получал и славу и щедрое вознагражденние: золото и масла, вино и драгоценные специи, привезенные из дальних стран, рулоны дорогих тканей или ценное оружие. Минос не пожалел ничего, чтобы продемонстрировать щедрость и богатство Крита. Он слышал одобрительные восклицания гостей из Коринфа. А их то уж трудно было чем-нибудь удивить.
Минос смотрел игры в полглаза, предпочитая больше вести неторопливую тихую беседу с кем-нибудь из гостей, расхваливая товары купцов из разных земель или текущие события, способные взволновать умы людей просвещенные и любопытные, обсуждал учения известных мудрецов или речи знаменитих ораторов. Потом снова отпивал глоток вина и снова оборачивался на собеседника.
Но потом на арену вышла невысокая девушка в коротком хитоне. Некоторое время она стояла, видимо, привыкая к арене, ее неумолчному, словно морской прибой, гулу. Издалека царь и никто из его приближеннях не видели выражения лица новой участницы, но потом она сделала несколько неуверенных шагов. Царь обернулся на Иримеса вопростительно. Но тот в ответ лишь улыбнулся загадочно и молчаливо. А когда Минос снова взглянул на арену, у него перехватило дыхание: напротив девушки стоял абсолютно белый, словно сам Зевс спустился с вершин Олимпа, бык.
- Она , словно сама Европа, - наконец, одними губами произнес Минос. Застывшие коринфские гости не могли прийти в себя от изумленния, настолько неожиданным и разительным оказался эффект появления и загадочной , никому не известной участницы, и белого мифического быка.
Иримес снова улыбнулся одними губами: именно на такой эффект он расчитывал.
Бык сделал нессколько шагов , а потом остановился.
Ева
Она стояла напротив. Бык смотрел на девушку неотрывно, прядая ушами, видимо рев толпы все-же отвлекал его внимание. Она замерла на короткий миг. И снова услышала крик: «Двигайся! Иди на него!» Она сделала глубокий вдох и пошла, затаив дыхание.
Бык махнул головой, словно отгоняя насекомых, а потом, словно не веря, продолжал смотреть на девушку. Ева подумала, что это животное не способно сделать ей ничего плохого, уж тем болем напасть, потому, что в его глазах читалось скорее любопытство, немного усталость, но, казалось, что он сейчас ляжет отдохнуть прямо на арене. Но потом кто-то подошел сзади, кто-то из служителей, и воткнул в заднюю ногу животного заостренный наконечник длинной палки. Бык резко вздрогнул, взбрыкнул головой и ринулся на Еву.
Девушка успела только напряженим всех своих мышц вытянуться в тонкую струнку, ото двинуться буквально на такое расстояние, чтобы быку хватило скользнуть мимо нее, едва не задев ее острым рогом. Толпа охнула. Ева сразу же обернулась к жвиотному, хотя у быка заняло время, чтобы развернуть свое массивное тело и снова сосредоточится на броске.
Ева знала, что делать. Бык снова яростно ринулся в атаку, и снова она ускользнула из-под его острах рогов, словно в самый последний момент.
«Танцуй…просто танцуй» - вспомнила она слова наставников.
Она поднялась на носочки и и стала раскачиваться, отбивая себе такт хлопками в ладони над головой. Танцевальные движения вспомнились легко,потому что еще в детстве они часто с подругами танцевали на поляне, когда пасли своих овец. Она стала кружиться почти перед самым носом у быка и каждый раз он с яростью возобновлял свои атаки, и каждый раз девушка в последний момент выскальзывала из-под его сокрушительного удара.
Топа стала рукоплескать. Эта девушка не прыгала и не показывала трюков, но то, что она показувала не похоже было ни на что, виденное ими ранее. Они не ревели и не кричали, они стали хлопать в такт ее хлопкам, они выкрикивали одобрительные возгласы, а потом до ушей Евы донеслось негромкое пение. Зрители пели. Они пели сначала без слов, но потом слова начали повляться словно сами собой, она услышала имя Зевса и Европы. Потом, забыв уже и об этой песне, продолжающей звучать над ареной, она снова сосредоточилась на быке.
Минос
- Что вытворяет эта девчонка?
Он хлопал себя по коленям и смеялся от восхищения.
Иримес молча улыбался. Тепер он знал, что не ошибся в своем выборе.
- Кто она такая? Ты ее знаєш?
- Нет, ее кто-то привел, сказал , что она будет участвовать в играх. Но никто даже не назвал ее имени.
- Ты когда-нибудь видел что-либо подобное? Что это за школа?
- Я не знаю такой школы, а я то уж кое-что понимаю в играх. Но такого я никогда не видел.
- Она словно танцует,- заметил Иримес.
- Она действительно танцует, Иримес, она по-настоящему танцует,- Минос смеялся радостно и звонко. Этот смех подхватили ве гости, все хотели знать хать что-нибудь о неизвестной участнице.
Но ни один мускул на лице Иримеса больше не дрогнул. Он сам ее не знал. Она появилась из ниоткуда. Во что бы то ни стало он решил потом разыскать ее.
Минос слышал, как зрители хлопали в ладоши и пели странную ни на что не похожую песню, возникшую из настоящего живого источника: из единения всех этих людей, из их глубинного душевного порыва, религиозного чувства, чувства восхищения перед красотой, возникающей прямо перед их глазами.
Бык уже устал. Он подолгу останавливался, тяжелое раскаленное дыхание вырывалося из его ноздрей. Девушка тоже устала. Ее грудь высоко поднималась при каждом вдохе. Лицо горело румянцем, она высоко подняла подбородок и руками так и выбивала над головой такт. Танец замедлялся. Они уже почти остановились…
Минос
- Иримес, а это уже не игры с быками, даже не знаю, на что похоже…
Он не успел договорить эту мысль. Она так и запуталась в его сознании. В какой-то момент произошло нечто невероятное: девушка, легко оторвавшись от земли перед самым носом у быка, перелетела через его голову и оказалась на его спине. Но проделав это, она не остановилась. Она замерла на спине животного, в то время, как оно , тяжело переводя дыхание, оглядывалось по сторонам, а потом Минос сам замер, вытянувшись в своем кресле. Девушка стала мелко перебирать ногами на спине быка, рискуя в любой момент бать сброшенной и растоптанной сильным и яростным животным. Она не спешила покинуть опасное место, не спешила спрыгнуть с его спины и отбежать на безопасное расстояние, она танцевала на самой спине быка.
Минос напряженно всматривался в происходящее. Иримес сам замер от неожиданного зрелища. Толпа уже колихалася в экстазе. На поле стали выходить факельщики с зажженными факелами, где-то за оградой арены глухо ударили барабаны, выходили жрецы, неся перед собой жертвенне ножи.
Минос вздрогнул и повернулся к Иримесу:
- Ты знал, что будет так?
- Знал, что он предназначен для гекатомбы.
- А девушка?
- Она свободна. Пойдет, куда пожелает.
- Пригласи ее в пиршественную залу сегодня. Пусть представиться нам, пообщается с уважаемыми гостями, может станцует.
- Как пожелаете,- Иримес низко склонился и ушел выполнять распоряжение, пока на арене готовилась гекатомба.
Ева
Ее грубо сдернули со спины быка чьи-то руки. Какой-то жрец с суровым морщинистым лицом прямо в глаза ей – его рот оказался вровень с ее глазами- произнес : «Уходи, ты свободна…»
Она все еще стояла и смотрела вокруг себя. Она видела, как факельщики окружили белого быка плотным кольцом, потом в это кольцо вошли жрецы. Бык посмотрел на нее разумным и понимающим взглядом. Похоже было на то, что в этот момент он все окончательно понял, понял , что для него нет доблести и славы, нет выхода, кроме того, к чему готовились все эти люди вокруг. Ева смотрела, как в голубине его взгляда погасали далекие солнца, звездные скопления и неведомые галактики. Потом ее грубо вышвырнули из этого круга и толкнули по направлению к выходу.
Она шла, пошатываясь от усталости и нервного напряжения. Но у выхода с арены ее встретил высокий человек с властным и величественным лицом.
- Пойдешь со мной,- коротко бродил он, развернулся и пощел сам вперед так уверенно, словно ни на йоту не сомневался в том, что она вот так без единого вопроса последует за ним.
Кто-то набросил на ее плечи теплую шерстяную накидку, она закуталась в нее, но в этот момент поняла, что не хочет идти за этим человеком. Но больше ей идти было некуда: зрители и служители сразу же забыли о ней, все были заняты происходящим на арене. А тот человек пришел за ней.
Она не стала оборачиваться, а просто пошла за ним.
Потом увидела вереницу богато одетых людей, выходящих из лож для гостей. Среди них был царь Минос, она сразу же безошибочно узнала его, она помнила его лицо, помнила его се дую голову, возвышающуюся над остальными.
Процессия во главе с царем пошла по направлению к городу. Ее провожатый обернулся и набросил ей на лицо капюшон.
- Это временно, - снова бродил он короткую фразу и сразу же отвернулся.
- Это же царь Минос, я узнала его…- попыталась Ева завязать разговор.
Но ответа она не дождалась. Они незаметно присоеденились к процессии и пошли во дворец вслед за царскими гостями.
У дворца процессия разошлась: гости оправились по своїм покоям. Ева стояла и ждала, пока ее провожатый не подскажет ей, куда идти. Он подошел к девушке с женщиной. Она была темнокожей с облаком темних волос вокруг лица.
- Это Руна, - снова односложно и сухо пролизнем он, - она позаботиться о тебе.
Руна коротко изучающе посмотрела на Еву, кивнула головой и, больше уже не поднимая взгляда, пошла вперед, углубляясь в анфиладу однообразных комнат с мраморными стенами, факелами, скупо освещающими эти комнаты с мозаиками, изображающими животных, охотников или тнцовщиц.
Минос
- Завтра последний день, - произнес Минос, обращаясь к Иримесу в своей комнате. Он быстро совершил омовение, приготовленное рабами, выпил немного воды, надел приготовленное одеяние. Потом сел. В свое любимое кресло у камина, пока Иримес что-то высматривал и высчитывал , вичитывая с глиняной дощечки. В другой руке Иримес держал стилос. Царь посмотрел на Иримеса, вздохнул, он никогда не заглядывал в эти дощечки, он не понимал этих коротких знаков, а Иримес читал их, как жрецы читают звезды.
- Что там, друг мой?
- Золота прибыло больше, чем мы потратили на приготовления, - с улыбкой ответил Иримес. – А у нас есть еще один день. Завтра золота будет еще больше.
- Золото – не главное, Иримес. Главное- слава богов, слава Крита.
- Сегодняшнее выступление с белым быком потрясло гостей, словно сам Зевс спустился к своей возлюбленной Европе.
- Да, это было великолепное зрелище. Это прославит критские игры на всю ойкумену. Та девчонка? Как ее зовут?
- Имя я не спросил, да и что оно для богов?
- Ты прав, Иримес, но я хотел бы видеть ее на пиру. Пусть поговорит с нами, расскажет легенды своих земель, споет свои песни, станцует.
- Ее приготовят, великий царь. – коротко кивнул Иримес.
- Очень хочу познакомиться с ней, узнать, в каких богов она верит, кто из богов наградил ее таким даром, - Минос снова улыбался, радостно по-детски, словно снова мысленно видел ее необычное выступление.
- А сейчас уже все готово?
- Да,в се ждут тлько вас, великий царь.
Они шли по гулким коридорам, мимо сновали многочисленные рабы и слуги с подносами и другими бытовыми вещами. Гости постепенно стекались в пиршесвенную залу. Многие уже заняли удобные для них места. Они подошли к большой двери, царь остановился:
- Эта девчонка в этой комнате?
- Да, как вы сами распорядились.
- Хочу сам ее пригласить и поговорить наедине, не при гостях.
Он открыл дверь и вошел в комнату. В ней было натоплено, горели светильники, хотя свет был тусклый и скупой, он сразу увидел де вушку. Она спала на застеленням покривалом ложе, подложив под. щеку руку. Он остановился напротив в нерешительности. Он желал видеть эту де вушку на пиру, желал продеммонстрировать ее гостям, послушать ее рас сказ. Но теперь, увидев ее уснувшей после всех перенесеннях волненний, он не решился ее будить. Сделав шаг назад, он вышел, закрыв за собой дверь
- Она уснула , Иримес.
Тот вскинул удивленно брови:
- Спит? Я разбужу ее и приготовлю. Сейчас же…
- Не надо, пусть спит. Завтра прийдет на пир.
Он решительным шагом направился в пиршественную залу.
Митя
Перед Ариадной на столе лежала небольшая башня из золота: там были и монеты и просто слитки.
- Что это?
- Золото, сестричка,- Митя улыбнулся. – я тоже кое-что вложил в игры. Все, что у меня было, в об щем, и не ошибся. Я кое-что заработал. Хочу отдать тебе. Ты купила мне корабль.
- Не нужно было. Ты же знешь, что все, что находится в этом дворце, да и сам дворец, как и остров принадлежат тебе, так же , как и мне и всей нашей семье.
- Все равно. Возьми. У меня еще есть, а это пусть останется у тебя.
Золото тускло поблескивало из-за отражавшихся на нем отблескос от огня факелов и светильников.
- Значит ты не передуал? Вс таки решился покинуть остров.
- Мы говорили об этом много раз, конечно, я не передумаю.
Потом Митя стал ходить по комнате, дотрагиваясь до разных верей, словно пытаясь понять для чего они здесь, в чем их суть, предназначение…Но потом он решительно повернулся к сестре:
- Скажи, та девчонка , Ева…
Ариадна вопросительно посмотрела на брата. На ее лице заграла лукавая улыбка.
- Ева ? Так вот как ее зовут. Это та загадочная участница игр, которая покорила сердца всех зрителей? Мифическая Европа? Которая тнцевала на быке? Я уже много слышала о ней, хотя она только появилась во дворце.
- Да, она, - Митя тоже искренне и тепло улыбнулся. – Я хочу забрать ее с собой. Нужно незаметно проводить ее на корабль.
- Отец пригласил ее на пир, хотел , чтобы она развлекала гостей: танцевала и пела, рассказала о своей родной земле.
- Пусть сегодня так будет, но завтра проведи ее на корабль.
- Хорошо, будет так, как скажешь.
Потом он длинно посмотрел на Ариадну, словно не знал, увидит ли ее еще раз когда-нибудь, но потом отогнал от себя грустные мысли, тряхнув золотоволосой головой.
- Нужно идти, пойду в Лабиринт.
Арена
на миг замерла… Но в следуюющее мгновение взорвалась тысяными криками зрителей, враз подхваченных со своих мест. Топа замерла от восторга, увидев на арене высокого обнаженного великолепно сложенного атлета. Его тело блестело от оливкового масла, которым его умастили столь щедро, что он стал подобен прекрасной статує.
- Вызываю на бой Минотавра из Лабиринта!!!
Этот вызов потряс зрителей, над ареной зависла немая тишина, так, что стал слышен спокойный размеренный шум разбивающихся о берег волн.
Минос недоуменно обернулся к Иримесу. Выражение лица последнего не оставляло никаких сомненний в том, что он ничего не знал о том, что в данный момент происходит на арене.
- Что это значит, друг мой?
- Я не знаю, великий царь. Я ничего об этом не знал.
- Кто этот борец? Он вызвал на бой Минотавра? Моего…сына…- перед последним словом Минос запнулся. – В своем ли он уме? Он знает, кто такой Минотавр? Минотавр – не человек…
- Я ничего об этом не знаю. Кто-то обвел меня вокруг пальца…
Иримес сжал губы в тонкую линию, брови его сошлись над переносицей и между ними образовались две резкие острые глубокие морщины.
Борец поднял над головой сжатые кулаки и повторил:
- Вызаю Минотавра!!! Где ваш прославленный монстр?! Хочу сразится с ним! Зовите его сюда!
Внезапно у входа на арену полышалась возня и шум, топа там внезапно разошлась в стороны, словно море, обнажая узкий проход для созданния столь потрясающего своим видом, что люди просто шарахнулись в разные стороны.
Арена молчала, затаив дыхание. Никто и никогда из них не видел Минотавра. Царь Минос закрыл лицо обеими руками, застыл, словно от внезапно навалившегося горя. Иримес поспешно насыпал какие-то порошки в чашку с водой, поданную рабом.
Минотавр
…своим видом был подобен зверю, а не человеку. Его грубая бычья морда поросла густой свалявшейся шерстью, а голова и выпуклая грудь тоже была покрыта колтунами и грязными прядями , от него несло смрадом и взгляд его был злобный и неистовый. Он рыскал по толпе глазами, словно отыскивая жертву, его дыхание тяжело и порывисто вырывалась из ноздрей. Тяжелые огромные рога потрясали видом грубой и примитивной своей силы, мышцы на спине топорщились, словно там, под. кожей , кроме обычных человеческих тканей, были острые костяные шипы, внушительные руки с огромными бицепсами и кулаками, казалось могли одним ударом сокрушить дом, а не только человека. Грубые ноги с выступающими буграми грудами мышц были подобны двум столам, словно массивные колонны, поддерживали они свод этого тела.
Невольно зрители отшатнулись от загражденний арены, отхлынули, как море во время отлива, их оттолкнул уродливый вид Минотавра. Но борец, вызвавший на бой чудовище, стоял невозмутимо глядя прямо в глаза врагу, глядя не отрываясь, не мигая и не отшатываясь. И видно было, что после того, как он воочию увидел Минотавра, намерение его не изменилось.
Минотавр тоже прямо , не отрываясь смотрел на борца. Казалось, в его тяжелом взгляде в какой-то момент промелькнуло что-то, кроме дикой злобы, что-то похоже на удивленние и невольное уважение к столь смелому, хотя бессмысленному и безрассудному поступку.
Царь Минос убрал ладони от лица и, наконец, взглянул на арену. он был просто человеком, хотя и облеченным властью и могуществом, он любил свого сына, на которого когда-тто возлагал свои надежды, в котором видел свое продолжение, продолжение семьи, рода, видел будущего хранителя традиций их народа. Он увидел Минотавра, хотя много после того, как построил для него Лабиринт и отдал ему во владения, никогда больше не захотел его видеть. Теперь серце его дрогнуло: кто знает, если бы тогда, много лет назад, он сделал бы другой выбор, оставил бы сына во дворце, если бы к нему тогда отнеслись по другому, не ужаснувшись его виду, а полюбив его таким, все сейчас было бы по другому. Много – много раз думал об этом Минос во все свои долгие дни и ночи. Но тепер его сын – Минотавр- стоял на арене напротив неизвестного борца, и Минос не знал, кого из них хотел бы видеть победителем в этом сражении.
Тесей
…чувствовал всей своей кожей несколько тысяч направленнях на него взглядов. Он чувствоал ступнями ног разгоряченный песок, чувствовал тепло солнечных лучей. Поднял глаза к небу – оно было чистое и голубое, а сонце уже подбилось к горизонту.
Напротив стоял Митя. Но даже его – Тесея , привыкшего к человеческому виду товарища, потряс звериный лик Минотавра. С трудом он пытался выискать знакомые черты в этой грубой маске. Но ничего не видел. Перед ним стоял настоящий Минотавр- получеловек- полубык…От него несло смрадом, он был грязен и ужасен, словно все прекрасные человеческие черты растворились в этом грубом месиве.
Тесей решил про себя, что пора начинать, пока солнце еще дает достаточно света. Минотавр ступил навстречу.
В этот короткий момент Тесей начисто забыл все отрабботанные и натренированные трюки. Его память в один короткий момент отмотала назад время и, свернув пространство в рулон, отправило его в иную изнчальную точку: в его детство и юность, когда они учились боевому искусству и борьбе у лучших учителей его родины.
Он ударил первый. Свернув ладонь в кулак, он нанес Минотавру удар прямо в рогатую голову. Потом сокруштельные удары посыпались один за другим. Минотавр медленно шаг за шагом отступал назад.
Арена вздрогнула овациями и криками. Но Тесей, не обращая внимания на происходящее вокруг, продолжал работать кулаками, словно это были два каменных молота.
- Что это он вытворяет? – пробормотал Минос. – У нас так не принято. Это не борьба. Это не по правилам.
- Это что-то странное, никогда такого не видел. Он не дает Минотавру даже приблизиться к себе,- проговорил Иримес.
Минос слышал, как зашумели за спиной коринфские гости, но сам, обернувшись к ним, лишь недоуменно пожал плечами.
Минотавр отступал все дальше и дальше, пока его спина не коснулась огражденния арены. Тесея это не остановило : его кулаки продолжали молотить грубую бычью морду. Это продлжаллось еще какое-то время.
Минос, опустив голову низко на грудь, Иримес сделал еще одну порцию успокоительного напитка, протянул царю, но от оттолкнул руку с чашкой.
Когда бездыханное тело Минотавра , наконец, рухнуло в песок арены, толпа взревела, а борец , по лицу и телу которого струились потоки пота, победоносно поднял над головой окровавленные кулаки, Минос встал, опрокинув рывком кресло, в котором сидел, и стал спускаться по ступеням ложи. Он решил покинуть арену, чтобы не видеть, как тело Минотавра потянут, по песку, словно безжизненный куль. Иримес следовал за ним.
- Пригласи героя к пиршественному столу, он заслужил. Многие гости захотят с ним познакомиться.
Ариадна
Сидя у окна, она распутывала нити пряжи. Она хотела сплести из них теплую накидку. Руна, стоявшая рядом, глядя на эту задачу. Тихо произнесла:
- Теперь уже сложно это распутать.
Огонь мирно потрескивал в очаге, огонек светильников поднимался ровно, во дворце царила тишина: царь Минос вместе с гостями еще были на играх.
- Тогда выброси это…Вынеси…или отдай кому –нибудь…
- Хорошо, госпожа,я заберу, сама попробую что-то сделать.
Руна собрала нити, спрятала в хлщовую суму, и положила у двери, намереваясь потом унести с собой.
Ариадна стала ходить по комнате. Она постоянно потирала от волненния руки, пока Руна не заметила ее состояние:
- Не переживайте, госпожа, все будет так, как должно…
- Да что ты знаєшь?
Девушка остановилась и внимательно всмотрелась в выражение лица темнокожей рабини. Та в ответ улыбнулась:
- Ну, кое-что и мне известно, госпожа. Кое-что боги открывают простым смертным.
- Что ты знаешь?
- Вы тоже все узнаете когда придет время.
- Время? – девушка нахмурилась при этом слове. – Время никогда не приходит, оно только уходит.
В этот момент в двери комнаты постучали, потом вошла женщина в длинном темной одеянии. Она робко кивком головы спросила разрешения войти, Ариадна кивнула в ответ приглашающе. Женщина вошла осторожно, но суверенно – этто была старая женщина в исперщенным морщинами лицом, известная в их городе врачевательница, она остановилась напротив Ариадны.
- Говори, что случилось,- спросила она, хотя серцем чувствовала ответ.
- Царевич..э…Минотавр…
- Что там? – серце отозвалось ноющей болью, а душу залило лужей холодной тоски.
- Принесли с арены. Какой-то неизвестный борец вызвал его и на бой.
- -И ? –Ариадна знала, что вопрос бессмыслен, ибо знала ответ, но роль должна была бать сыграна до конца.
Женщина низько склонила голову:
- Я уже ничем не смогу помочь, госпожа.
- Где он?
- В моем доме.
- Я сейчас прийду. Возьми за твои заботы,- девушка протянула женщине мешочек с золотом. Оно глухо звякнуло. Та хотела отказаться, но Ариадна так на нее помсмотрела, что не решилась больше спорить.
- Ну вот, все и закончилось…-произнесла Ариадна. – я пойду в город, а ты пошли за мною вслед нескольких рабов. Нужно будет перенести тело в пещеру. Он сам так хотел.
Митя
Он лежал навзничь на столе в доме врачевательницы. Бычья голова была разбита, а по телу, покрытому густой шерстью, стекали тонкие нити крови.
Ариадна стала укрывать его мягкой белой тканью, заворачивала нежно, а слезы подступали к горлу, готовые вырваться то ли со стоном, то ли рыданием.
«Он должен быть жив. Они обещали мне, что все остануться живы, что все будет хорошо. Они сказали, что это будет не настоящая смерть…»
Она не могла сейчас исследовать тело, чтобы понять, жив ли брат, дыхания не было, но он мог его задержать для пущей убедительности.
Руки ее дрожали, она тихо слизывала соленые густые капли, катящиеся по щекам и губам. Врачевательница помогала ей пеленать тело, но Ариадна помнила, что та не должна ни о чем догадаться. Минотавр должен был погибнуть сегодня на арене. Потом обе женщины стояли рядом со спеленутым телом Минотавра, Ариадна тихо сказала:
- Пойди позови людей там во дворе.
Врачевательница выскользнула в сгущающиеся сумерки, а Ариадна попиталась сквозь ткань потрогать руку брата, чтобы понять, есть ли в нем биение жизни, но не успела, женщина стразу же вернулась с несколькими рабами, которые сразу же подняли тело и вынесли из дома.
- Вы знаете, где пещера, несите туда, - коротко бросила приказ Ариадна. – идти придутся в темноте, будьте осторожны, не уроните его.
Спотыкаясь и оступаясь на острых камнях , они пошли со своей тяжелой ношей , петляя узкими городскими улочками.
Пещера находилась за чертой города, идти придерся далеко, тем более, что она побоялась взять факельщиков, чтобы не привлекать внимания горожан. Да и из окон дворца факелы были видны издалека.
Они продвигались очень медленно; люди, несущие носилки с тяжелым неподвижным телом, спотыкались в темноте о камни, и каждый раз Ариадна вздрагивала всем телом, опасаясь, что они уронят носилки и Митя упадет, и ко всем своїм ранам еще и удариться больно о острый камень дороги.
В некоторых домах уже гасили огни: жители укладывались спать. Всем нужен был отдых от насущних трудов.
Ариадна думала об играх. Они зкончились, принеся острову великую славу и много золота. Сама слышала разговор отца с Иримесом. «Всегда все ради золота. И славы… И власти…Может, и не зря Митя решил все это покинуть» Она вздохнула, но вслух не произнесла ничего.
Пещера
В пещере было сухо и прохладно. Она не ожидала. Была одета только в легкий белый хитон, сразу же задрожала всем телом.
Потом вспомнились распоряжения брата: «В пещере я спрятал светильник, немного еды, жрец дал кое-какие мази и травы… » Тогда она и слышать ничего не захотела ни о мазях, ни о травах. Она не хотіла думать о ранах, но теперь была удивлена его далекоглядностью.
Она отправила людей во дворец. Они осторожно положили тело на приготовленное место, потом молча направились к выходу. Один из них обернулся и посморел на Ариадну:
- А как же вы? Мы подождем вас там у пещеры. Вы же не пойдете потом одна. Мы должны вас соспровождать.
- Не беспокойся обо мне, идите спокойно отдыхайте. Я пока останусь здесь.
- Я не могу вас оставить,- настаивал он.
Она знала этого человека. Это был надежный старый охранник из дворца. Ариадна улыбнулась:
- Иди, не тревожься. Я побуду здесь, я обещала.
Тогда он тоже вышел. Потом она услышала, как в темноте зашуршали мелкие камни под. ногами людей. Она знала, что они были опытные , закаленные в боях воины, и могли бы уйти безшумно, но они показали ей, что все таки ушли, видимо, поняв, что она хочет остаться одна.
Немного выждав в темноте, Ариадна еще внимательно прислушалась к пещере и к тому, что могло происходить около нее, но больше не раздавалось ни одного звука.
Осторожно Ариадна прошла в глубь пещеры, пытаяь нащупать там то, о чем говорил Митя. Она ощупывала стены, исследуя кадый бугорок или углубленние, пока , анконец, ее пальцы не наткнулись на искомое: это был глиняный кув шин с водой, рядом она нащупала большой холщовый мешок и світильний. В кроменой тьме она нашла в метке все, что нужно было, чтобы зажечь свет..она сразу же прийнялась за эту непростую задачу. И когда робкий тонкий и по началу слабый огонек осветил своды небольшой пещеры, она су мела разглядеть пространство вокруг себя. Места было немного. Но здесь было чисто и сухо. Тело брата лежало на невысоком камне. Оно все еще было завернуто в ткань. Ариадна все еще дрожащими руками стала снимать эту ткань, и когда показалась разбитая бычья голова, она вздрогнула, словно забыв о ней, словно увидев впервые, но потом собралась с духом и полностью сняла саван. Потом она увидела, что еле –еле , но грудь брата поднимается и опускается. Она вздохнула с облегчением.
«Что же предстоит тяжелая работа…Жрец с Митей придумали надеть ему на голову настоящую голову быка, а потом приклеили какими-то клеями, сваренными из различных трав, на его тело всю эту шерсть и грязные клоччя и прутья, и еще что-то…Они потрудились на славу» Отмывая грязь, песок и кровь с Митиного тела, она удивлялась, как он не задохнулся с этой головой. Смрад стоял такой, что девушка в какой-то момент решила , что не выдержит.
Митя
Наконец, после долгих кропотливых трудов, коглда она волосинку за волосинкой, отодрала бычьи доспехи с его груди, голова вдруг обвалилась сама и упала на каменный пол. С глухим звуком. Девушка вздрогнула и каное-то время непонимающе смотрела на нее. Окровалвленное разбитое месиво уже мало напоминало голову животного, но все еще внушало отвращение и ужас. Она схватила голову за рог и выйдя из пещеры, с всей силой, на которую была способна, постаралась отбросить ее подальше. Но потом вспомнила, что Митя хотел ее сжечь. Чтобы и следа не осталось. Чтобы никто никогда не нашел. Стоя у входа в пещеру, она положила голову на дорогу. И вдруг на нее накатила волна такой усталости, что, казалось ей, она уже не сможет даже пошевелиться, а так и останеться стоять здесь, прислонившись спиной к каменной скале. Она чувствовала, как слезы градом катились по ее щекам, но не могла поднять руку и смахнуть их, она видела над собой бездонное ясное небо с тысячами прекрасных ярких звезд, словно боги смотрели с неба на нее сейчас и удивлялись ее поступкам и страданиям, словно хотіли сказать: «Что с тобой, смертная женщина? Почему ты плачешь?» «Нужно вернуться туда к нему…» -мелькнула в голове мысль. Но она все еще не могла пошевелиться. Внезапно неподалеку роздалось шуршание камней – кто-то направлялся сюда, к этой пещере. Ариадна стояла и просто слушала. Несколько минут она просто ждала, но потом из темноты показался человек. Это был старик – жрец. На его лице застыло суровое выражение, но она знала, что жрец – мудрый и добрый. Она перевела дыхание.
- Как он? – спросил жрец.
- Дышит. Я смыла кров и грязь, и маску сняла. Но он еще не пришел в себя.
- Успокойся, женщина. Доверься богам.
Он вошел в пещеру, а Ариадна пошла следом за ним. Митя лежал уже без маски и налипшей грязной шерсти, дышал ровно и размеренно. Девушка увидела, как жрец достал из-за пазухи небольшой глиняный сосуд, открыл пробку и поднес к губам брата. Потом другой рукой приподнял его голову и с трудом разжав губы, влил несколько капель тому в рот. В следующий момент Ариадна увидела, как Митя открыл глаза и закашлявшись, привстал на одной руке. Жрец протянул ему сосуд и знаком показал, чтобы он допил содержимое. Митя в первый момент отрицательно мотнул головой, но жрец настоял, снова поднеся сосуд к его губам. Мите пришлось допить. Напиток подействовал на него совершенно чудесным образом: щеки его стразу порозовели и дыхание участилось. Он сел. И стал разминать руки, потом потянулся всем телом.
- Что там произошло?
Ариадна и жрец молча смотрели на него. Они не могли ему ответить.
- Что там произошло? На арене?
- Мы не знаем,- наконец произнесла Ариадна.
Жрец
Старик зажевал бородой.
- Я только слышал кое-что. Сам то я на арену не ходил: года не позволяют. Да и не люблю я такие зрелища.
Жрец улыбался.
- Я тоже ничего не знаю. – ответила Ариадна. – За мной пришли из города, позвали к тебе. Я увидела тебя уже таким. Испугалась. Подумала, что он по настоящему тебя убил.
- А он почти по настоящему..- пробормотал Митя. – Где он?
- Его позвали на пир. Царь и гости. Ты же знаешь, это традиция.
- Ты жив, все хорошо. – произнес жрец. – И ты свободен, как и желал. Корабль ждет тебя.
- Мы приготовили лодку, которая доправит тебя на корабль. На веслах там верный человек, он с корабля. Уйдет с вами. И та девушка…Ева уже на корабле тоже.
- Тогда лучше сразу отправиться в путь, чтобы боги не передумали и не отобрали удачу. – Митя, наконец, улыбнулся.
Увидев улыбку брата, Ариадна улыбнулась тоже. Но жрец кивнул головой куда-то в сторону моря, потом сказал:
- Пока не будеш на корабле, пока не поднимешья якорь, не говори об удаче. Идемте, я проведу вас коротким путем. Потом пришлюсюда своих людей, они завалят пещеру так, что носа никто не сможет ткнуть. Никто ничего не понял, но не нужно думать, что когда-нибудь кто-то не догадается. Нужно сохранять осторожность. И голову я заберу. Сожгу сам.
Они вышли вслед за жрецом. Но на этот раз путь их лежал по крутым горным тропинкам, порой нависающим над бурлящей пропастью моря. До них доносился его приглушенный шум, словно где-то там в темноте затаился неведомый огромный зверь. Ариадна пробиралась в темноте, боясь кардую минуту оступиться и полететь вниз, в ту неизвестную устрашающую темноту. И каждый раз, когда из-под ее ног скатывались камни и падали вниз, сердце ее замирало, она останавливалась и по несколько минут вглядывалась вниз, словно желала дождаться утра на этом берегу. Но мужчины пробирали вперед быстро и ловко. Они подгоняли ее, пока, наконец, после долгого пути, жрец не увидел узкую тропинку, по которой они стали спускаться к узкой кромке берега.
Тропинка была еще опаснее, чем та, по которой они пробирались до этого. В некоторых, особенно крутых местах, приходилось спускаться чуть ли не на корточках. Наконец, расцарапав ладони и ноги о камни, они оказались на сов сем узкой полоске берега, в совсем крохотной бухточке, в которой и могла поместиться, может, одна лодка, которая и ожидала прибывших, покачиваясь на волнах прибоя. Человек, ожидающий за веслами, сразу выскочил на берег и бросился помогать Мите, чтобы он смог взобраться в лодку.
Ариадна
В этот момент девушка застыла – она вдруг остро осознала, что наступил тот момент, о котором она отказывалась думать в суете перед играми и во все то время, пока они шли. Момент расставания с Митей. Она осо знала, что вот сейчас он сядет в эту лодку и отправится в свои далекие страны, о которых мечтал, ради которых решил умереть на своей родине, чтобы покинуть ее, чтобы никто никогда его не искал и не ждал.
Она осановилась у самой кромки воды. Море лизнуло ей ноги в сандалиях. Они сразу же утонули в жидком прибрежном песке. Подол хитона отяжелел и ткань потянуло вниз. Митя тоже стоял уже по колено в морской воде. Он обеими руками держался за деревянный борт лодки, и вот уже спружинил тело для того, чтобы сделать прыжок, но в последний момент, словно передумав, обернулся на Ариадну.
- Хороша же ты, сестренка, тебе нужно вернуться до рассвета, чтобы никто не увидел тебя в этом хитоне. Он всеь мокрый , в грязи и крови.
- Ничего, я успею. До рассвета еще долго.
Они стояли друг напротив друга. Волны размеренно приподнимали лодку. Молодой парень уже сидел на веслах, прилаживая к ним ладони.
- Пусть боги пошлют тебе попутный ветер, удачу и одарят тебя счастливой судьбой.
- А тебя пусть оберегают во всех твоих путях и помогают во всех твоих делах и заботах. Спасибо тебе за все.
Жрец стоял на берегу. Он молчал все это время. И когда, наконец, лодка с двумя людьми стала медленно отодвигться в темноту, он вошел в воду и взяв за руку Ариадну, вывел ее на берег.
- Нам нужно возвращаться, - тихо пробормотал он, словно сам себе,- мне нужно еще потом позаботиться о том, чтобы скрыть следы нашого пребывания в пещере. Можем не успеть. Да и ты должна хоть немного отдохнуть, потому, что будеш выглядеть печальной и осунувшейся.
- А как я должна выглядеть? – недоуменно спросила девушка.
- Должна выглядеть радостной и беззаботной. Увидишь, завтра все будут радоваться: Минотавр убит, можно жить спокойно. Теперь к нам часто будут заходить корабли. Люди перестанут бояться.
- Будут радоваться? Да что они о нем знают?
- Теперь уже не важно. Он получил, что хотел.
Минос
Уже перед рассветом царь постучал в двери к Ариадне. Она открыла сама. Была одета и умита, и причесана так, будто не ложилась вовче, либо уже поднялась.
- Что ваш пир? – сразу спросила она.
- Могла бы выйти к гостям ,- тихо сазал царь.
- Не этой ночью, - так же тихо ответила Ариадна.
Царь сел в кресло у камина. Она поняла, о чем он буде говорить с ней и внутренне приготовилась, хотя знала, что нельзя бать к такому готовой. Она знала, что ей придерся тепер врать отцу пол. Жизни. Жить , зная правду, но молчать, не открыть ничего даже близкому человеку.
- Я знаю, что ты позаботилась о нем,- начал разговор Минос.
- Да, мы позаботились о нем.
- Мы?
- Жрец со мной был все время. Помогал.
- Я награжу его.
- Он ведь не ради награды.
- Я знаю, но хочу сделать хоть что-то. Где же он теперь?
- В пещере за городом, он сам так захотел.
- Когда ты говорила с ним? – спросил царь и внимательно посмотрел в глаза Ариадне.
«Вот оно…на таких моментах меня и можно будет поймать…Я говорила с Минотавром?..Когда? как? При каких обстоятельствах?»
- Говорила много лет назад, тогда он был еще немного в себе..Был человеком.
Минос тяжело перевел дух.
- А я вот забыл, когда говорил с ним последний раз. Со многими говорил о нем: с целителями, царями, оракулами и жрецами, с безумцами и святыми. А вот с ним и не поговорил. Теперь жалею об этом.
- Ничего, отец. Он знал, что ты заботился о нем.
- Запер в Лабиринте и бросил там?
- Ты сделал, что мог. Никто никогда не пережил такого, ты не мог поступить иначе.
- В тебе говорит долг и любовь. Но мое сердце говорит мне другое. Все могло быть по другому.
Ариадна молчала.
- В моем сердце тепер поселится тоска,- продолжал царь, словно говорил сам с собой, словно ее, Ариадны, не было в комнате. Огонь потрескивал в камине. Ариадна не хотела продолжения разговора, боясь, что сболтнет что-то лишнее и все выдаст. А потом поняла, что теперь всегда будет молчать о Минотавре.
Ариадна и Тесей
Девушка пришла в покои Тесея уже на рассвете, когда начал светлеть квадрат окна. После долгого пира с танцами, песнями и долгими речами царей, коринфских гостей, жжрецов и самих прославленнях игроков он еще спал. Полностью обнаженный, разметавшись на ложе, он был бесспорно полон совершенства, которые обретает форма в течении долгих лет тренировок и жизни, исполненной мудрости и равновесия. Она невольно залюбовалась им, но он, словно сквозь сон почувствовл чье-то присуствие, открыл глаза. Потом, узнав Ариадну, он улыбнулся еще не полностью стряхнув с себя сон, сел на ложе. Ариадна подошла и села рядом.
После бессонной ночи и пережитого она чувствовала себя немного уставшей, но хотела поговорить с любимым прежде, чем займется своими каждодневными обязанностями и заботами.
Тесей , видимо, и сам хотел поговорить. Он провел ладонью по лбу, словно к нему медленно возвращались воспоминания:
- Скажи, что вчера произошло на арене? Я свпоминаю все, словно все было в тумане, я не уверен, что было сном, а что явью.
- Я точно не знаю, я была во дворце. Но слышала от людей, что ты избил Митю…э Минотавра.
- Избил?- во взгляде Тесея мелькнуло искреннее удивленние. – М ыведь все оттренировали. Поставили каждое движение, каждый захват, каждый блок. Что произошло? Я ничего не помню.
- Никто не понял. Ты начал просто молотить его кулаками. Никто не смог ебя остановить.
- Ну да..мы в детстве так учились. Но это было очень давно, с тех пор я учился и борьбе и воинскому искусству.
- Вот поэтому, говорять, никто ничего не понял. Нико никогда не видел ничего подобного.
- Где же Митя теперь?
- Он уже на корабле. Надеюсь, они уже вишли в море и тепер далеко отсюда. Он ведь именно об этом мечтал.
Ариадна вздохнула, вспомнив радостное выражение глаз Мити, когда последний раз видела его уже в удаляющейся лодке.
- Я с ним так и не увиделся. – тихо прошептал Тесей. – не попрощались, как следует.
- А как следует? Не думай об этом. Главное, что ты здесь, и мы- вместе.
Она достала откуда-то из складок хитона две красные нити. Потом одну повязала на запястье Тесею. Сделав крепкий узелок, она с улыбкой взглянул ему в глаза. Он в ответ посмотрел удивленно:
- Зачем это?
- Это для того, чобы помнить, - ответила она. Такую же красную нитку она обернула вокруг свого запястья.
- Завяжи, мне неудобно, - она улыбнулась. – Эти нити будут напоминать нам о том, что мы должны держать в тайне всю эту историю. Никогда ни словом, ни виглядом не должны выдать того, что Митя на самом деле не погиб, что жив, что он покинул остров. Тепер ведь только мы с тобой знаем. Да еще старик- жрец, но у него свои мотивы, ведомые лучше богам, чем людям, он никому не скажет.
- А нам пусть помогают боги…- тихонько сказал он.
Минос и Иримес
Царь так и не прилег. После выпитого вина немного шумело в голове, но он не обращал на это внимания. Верный Иримес позвякивал медными и бронзовими чашечками, готовил травяной настой для него, как делал это каждое утро.
Царь стоял у окна. Рассвет уже полностью поднял завесу над миром, он стал вполне прозрачным и видимым до горизонта. И почти у самого горизонта виднелся одинокий корабль. Он еще не расправил паруса, но, видимо, готов был сделать это каждую минуту. Иримес подошел и встал за спиной. В руках держал готовый напиток, над которым поднималось облачко пара.
- Что за корабль там? Видишь?
- Игры закончились, - тихо ответил Иримес, - наверное кто-то сильно спешил домой или по другим делам. Какой-то купец или кто-то из гостей.
Они вдвоем несколько мгновений наблюдали за уходящим кораблем.
- Красивый корабль, - наконец произнес Минос. – Такие выдерживают любые штормы и служат долгие годы.
Он вздохнул. Перед его глазами стояла другая картина: он снова и снова видел, как падал в песок Минотавр, как его разбитая бычья голова с огромными рогами впечаталась во влажный от крови песок арены. Он знал, что тепер никогда это не забудет. А забыть было необходимо, иначе он не сможет ни есть, ни спать. Тепер он будет искать любой повод забыть. И этот корабль был первым таким поводом.
- Когда-то и мы ходили на кораблях , - медленно произнес он.
- А кто сейчас мешает? – спросил Иримес. – Минотавра больше нет. Крит свободен от страха. В наши гавани прийдет много кораблей. Мы тоже можем отправиться куда-нибудь. В Коринф , например, они то уж точно позовут, пожелав устромить и у себя что-то подобное, чтобы показаться нам во всей красе.
Иримес лукаво улыбнулся.
- У нас много золота,- прибавил он, улыбаясь уже широко и радостно.- Можем заказать для вас новый корабль. Еще лучше этого.
Минос мелкими глотками пил из чашки горьковатый настой. Тепер уже он тоже улыбался: «Что же, может он и прав… Нас тепер здесь ничто не держит. Можно отправиться в гости к старым друзьям…и врагам…» Он подумал об этом не без удовольствия. Много лет прожили они на острове в страхе и стыде. Пора уж весельем и счастьем прославить богов.
- Это хорошая идея ,- произнес царь, кивнул Иримесу головой.
Гестия и Гийом
- Ну что, мой лукавый друг – Гермес?
Богиня стояла посередине все того же шатра возле очага, пламени которого отпляывали свой древний танец.
Напротив нее на диване полуразлегся молодой бог Гермес. Он жил у критской царевны в образе мальчишки- раба, иногда пропадал по своим делам, иногда помогал, иногда мешал. Но видно было по выражению его лица, что давно уже он засиделся на месте и заскучал по настоящим делам.
- Я сделал все, что было нужно, все, как ты сказала , - улыбаясь ответил он. – теперь я свободен?
Гестия рассмеялась.
- Ты послужил на славу, дружок, но ..
- Что? !
Гермес спружинил , словно гепард , и в долю секунды оказался рядом с Гестией. В притвором ужасе он стал заламывать руки и кричать:
- Снова? Снова- «но»? Почему? Что теперь взбредет в твою божественную голову? Скажи мне? Мы помогли Минотавру снова стать человеком. Мы привели на его пути женщину, которая станет идеальной помощницей во всех его делах. Мы привели на пути критской принцессы героя Тесея, который будет достойным царем для ее народа. Мы освободили Крит от гнета страха и стыда, теперь остров снова расцветет во славу богов. Я готов уж в путь. На Олимпе есть и другие дела. Но ты говоришь словно «но» и моя душа наполняется грустью.
Гестия снова рассмеялась:
- Но я хочу убедиться, что тепер Крит можно оставить без божественного вмешательства. Хочу увидеть, что они достаточно сильны для того, чтобы обрести свой путь.
- Оставь их в покое, Гестия. Пусть хотя бы попробуют. Мы не можем вечно ходить за ними.
- Ты прав, возможно, это говорит во мне постоянное беспокойство.
- Ты не должна тривожиться за них.
Когда Гестия обернулась к Гермесу, он уж изменил свой облик, превратившись в птицу, готовую каждую секунду взмахнутьк рыльями и улететь. Богиня вздохнула: она не могла больше держать здесь Гермеса. Его молодая энергия рвалась с Крита. Пусть летит. Она еще понаблюдает. В следующий момент птицы в шатре уже не было.
Птица
…прилетела и села на ладонь черной жрицы по имени Руна. Она стояла на вершине горы, и остров был раскрыт перед ней, словно книга, из которой она одна могла читать все, что было, что есть и что будет.
Ее культ погиб, но она жила. Она никогда не говорила , потому, что знала лишь один язык, на котором говорило все во Вселенной: звезды, камни, воды, растения, животные и люди, когда начинали молчать.
Сейчас на рассвете она была вторым человеком на острове, который провожал взглядом корабль. Первым был царь Минос. Она видела его там внизу во дворце. Он стоял у окна. Он смотрел на корабль. Но царь был простым смертным, он не мог видеть. А она смотрела и видела…
Она видела волю богов и ошибки людей. Сейчас боги помогли людям и Криту, но люди остаются людьми. Они всегда совершали ошибки, они совершают их каждую секунду в своих помыслах, они будут их совершать в своих поступках.
Она засмеялась. Птица, собравшаяся было заснуть, прикрыв глаза и спрятав голову под крыло, снова встрепенулась и стала чистить перья.
«Один царь мечтает забыть свою жизнь. Второй царь мечтает забыть свой остров. Третий царь мечтает вспомнить свою цель и себя. Но настоящий царь - здесь» Она погладила ладонью свой живот.
Она знала, что время не песок. Он не вода и не огонь. Он не воздух. Время все меняет. Пройдут цари. И на далеком острове волей богов из недр земли поднимется всепожираючий огонь, который заберет с собой и города, и царей. Она видела Крит и Кносский дворец в руинах. И только полувытертые мозаики будут напоминать о том, что здесь некогда процветала великая цивилизация. И так будет много веков.
Но она видела еще дальше: настанет день, когда каждый , даже самый мелкий камень, встанет на свое место. Боги поднимут Крит и Кносский дворец из руин. И все поставят на место.
Вот тогда настанет время для ее будущих потомков.
2018