Мой невинный младенческий сон был внезапно прерван звуком, отдаленно напоминающим волчий вой. Я резко сел в кровати. Сердце бешено колотилось в груди, а у горла застрял болезненный комок, мешающий дышать. В окно с интересом заглядывала любопытная луна. Старенький будильник на подоконнике показывал восемь часов вечера. Медленно открылась дверь, и в проеме возникла фигура капитана Шатуна.
- Рота, подъем, - вяло пробормотал Шатун. В его голосе не чувствовалось и капли бодрящей армейской энергетики, которая сопровождает обычно такую команду.
- Вась, ты сейчас что-нибудь слышал? - мой голос слегка дрожал, выдавая волнение.
Шатун даже не удосужился ответить, широко зевнул и осторожно прикрыл дверь.
С минуту я еще пребывал в возбужденном состоянии, но потом быстро привел свои мысли в порядок. К тому же, в животе вызывающе заурчало. Стоило поторапливаться на ужин. Да и времени практически не оставалось на то, чтобы ровно в девять часов сменить Шатуна на боевом посту. Долг был превыше всего. Быстро, как по тревоге, я влез в галифе, путаясь в рукавах натянул на себя куртку, втиснулся в шинель и сунул ноги в стоящие рядом с кроватью валенки. Уже, надевая шапку, заглянул в комнату дежурного офицера, где Шатун проводил сеанс военной психологии с застенчиво лыбящимся сержантом Стрелковым.
- Тебе что-нибудь принести? - спросил я Шатуна, успев подмигнуть Стрелкову. Все-таки он был моим земляком, а в армии это очень даже существенный аргумент для выражения поддержки, независимо от ситуации, должностей и званий.
- Давай-давай, вали, - по голосу Шатуна чувствовалось, что настроение у него было не ахти. Возможно, ему не удавалось никак расколоть Стрелкова, не собиравшегося признаваться в каких-то неуставных делишках, которыми полна жизнь любого солдата.
Когда я вышел из здания станции меня охватил необыкновенный восторг от бодрящего морозного воздуха, вихрем ворвавшегося в легкие, и разукрашенного звездами купола темно-синего неба, распростертого над спящей зимней степью. Не хватало только музыкального сопровождения, чтобы полностью насладиться совершенством божественного творения. И я принялся мурлыкать себе под нос мотивчик из Сильвы1, там где поется про красоток кабаре, созданных лишь для развлеченья. Вполне подходящая песенка для романтически настроенного и переполненного тестостероном офицера РВСН2.
1 "Сильва" - оперетта Имре Кальмана;
2 РВСН - ракетные войска стратегического назначения
Идти до здания штаба, где находилась столовая, предстояло не больше трехсот метров по узенькой тропинке, прокопанной бойцами в метровой толще снега. Если бы кто-нибудь из моих знакомых сейчас видел меня этим вечером, в долгополой шинели, огромных валенках и шапке-ушанке, одно ухо которой топорщилось, отвязавшись от другого, а физиономия расплылась в довольной улыбке! Я был один в этом мире, и матушка-природа позволяла вести себя так, как желала моя добрая игривая душа.
К сожалению, такая вольница распространялась только до входа в штаб. Здесь начинались звания, козыряния и необходимость переходить на строевой шаг при виде идущего навстречу начальника. Для справедливости стоит заметить, что отцы-командиры к офицерам, находящимся на боевом дежурстве, по мелочам особенно не придирались. Отводили глаза, если наш внешний вид чему-то там не соответствовал. Я, кстати, как раз о тяжеленных армейских валенках, висящих гирьками на моих ногах. А, ну-ка, попробуйте изобразить строевой шаг: поднять левую ножку над землей на 20 сантиметров, а потом опустить на землю на всю ступню, при этом правую ножку поднять на носок. И так далее в том же порядке, как прописано в строевом уставе.
Офицерская столовая ударила в нос смесью ароматов специй, восточных сладостей и вареной баранины. Тут шаманил повар-узбек Азамат, шпиговавший еду острейшими приправами, вызывавшими у меня поначалу приступы сильнейшей изжоги. Со временем я привык к его экзотическим пищевым экспериментам.
Пожелав приятного аппетита ужинавшим офицерам, я уселся за свободный столик.
- Чем будим кушать, э, товарищ старший летенант? - раздалось внезапно над самым моим ухом.
Азамат, возникший ниоткуда, словно джин, стоял около меня в позе вышколенного официанта столичного ресторана. На нем был безукоризненно чистый белый халат и поварская шапочка, смахивающая на тюбетейку, к которой был прикреплен петличный знак ракетных войск и артиллерии. За последние полгода Азамат серьезно продвинулся в русском языке и военной атрибутике.
- Давай всё, что есть! - в моем голосе промелькнули нотки собиравшегося загулять купчика.
- Это хорошо, когда так! - заулыбался Азамат. Потом наклонился и прошептал в самое ухо. - А вот товарищ майор меня сильно ругал.
- За что?
- Говорит, борщ нет, пелемени нет, жареный картошка нет! - Азамат сокрушенно вздохнул. - А я что? Что база давал, то я делал. База такой нехороший!
- На то они и начальники, чтобы тебя ругать, а ты должен становиться лучше и лучше, - я не хотел втягиваться в обсуждение старшего офицера с словоохотливым бойцом кухонного фронта. - Понял?
- Так точно! - Азамат прекрасно уловил в моем комментарии назидательную интонацию и мгновенно растворился в пространстве.
Не успел я оглядеться по сторонам, как Азамат уже принес полагающийся мне ужин: блинчики с мясом, ломтики голландского сыра, кубик масла и сдобная горячая булочка, покрытая розовой глазурью.
- Да, Азамат, - я принюхался, наслаждаясь ароматом еды. - Заверни мне с собой несколько блинчиков. С чайком побалуюсь ночью.
- Не очень положено, - попытался воспротивиться Азамат. - Конечно так точно есть! - мгновенно исправился он, увидев недовольную гримасу на моем лице.
- Вот и молодец, - похвалил я, приступая к трапезе.
За обе щеки я уплел с пяток блинчиков, густо намазал маслом сдобную горячую булочку и с чашкой чая перешел в комнату отдыха, где несколько знакомых офицеров играли в билиард. Особенно говорить было не о чем. Расправившись с булочкой, я попрощался и засобирался в обратный путь.
Азамат перехватил меня прямо у выхода и сунул в карман шинели промасленный сверток.
- Три блин, - уточнил он.
- А для моего сменщика?
- Больше нету блин, - Азамат по детски развел руками. - У других тоже сменчик.
В это время откуда-то донесся далекий протяжный вой.
- Что это? - я напрягся.
- Волк; вроде, они зимой голодный, - пояснил Азамат. - Как красный шапочка! - добавил он и расцвел в улыбке, вспомнив название русской, как ему казалось, сказки.
- Ладно, и на том спасибо, - я похлопал Азамата по плечу.
- Если хорошо живой всё будет, утром приходите на завтрак. Я волк; ночью убю и страшно не будет! - дурацкая шутка Азамата настигла меня уже в дверях. Реагировать на неё было бессмысленно.
За те полчаса, что я ужинал, погода резко изменилась, что характерно для здешних мест. Сильно завьюжило, и похолодало. Звезды и луна исчезли в беловатой круговерти, и мне пришлось идти почти вслепую, придерживаясь нечетких контуров занесенной метелью тропинки. Я уже видел рассеянный свет фонаря, висящего над входом в станцию, до которой оставалось каких-нибудь двадцать шагов. Как вдруг все мое существо поразил обессиливающий животный страх. Я обернулся и увидел в паре метров от себя огромного серого волка. Он принюхивался, сверля меня гипнотизирующим взглядом, а потом присел, готовясь к прыжку. Я даже почувствовал его горячее зловонное дыхание, извергаемое оскаленной пастью. И тут я, кто бы мог подумать такое, исторг из себя утробный рык, в котором звучало и предостережение, и угроза, и, что самое удивительное - готовность к схватке. Скорее всего, проснулся дремучий инстинкт, унаследованный мною от далеких предков. Волк, удивленный моим поведением, присел на задние лапы и вильнул хвостом, словно ожидая продолжения заинтересовавшей его сценки. За его спиной появилась еще одна зловещая особь. Волк обернулся к подошедшему сородичу, и мне показалось, что они затеялись что-то обсуждать. Момент был самым подходящим для бегства. Не долго думая, я швырнул в зверюг шапку-ушанку, как отвлекающий маневр, и со всех ног бросился к станции, в несколько гигантских прыжков преодолев расстояние. Влетев в предбанник, я с такой силой захлопнул за собой дверь, что с потолка обильным снегопадом мне на голову посыпались ошметки побелки. Снаружи по металлической обшивке двери скребанули волчьи когти.
Первыми, кого я рассмотрел перед собой, были капитан Шатун и сержант Стрелков, с удивлением уставившиеся меня.
- Волки, - только и успел предупредить я товарищей по оружию и медленно сполз вдоль стены на пол.
Надо отдать должное капитану Шатуну, который мгновенно сориентировался. Недаром он был настоящим донским казаком в десятом поколении, чьи прадеды не теряли присутствия духа даже в сабельной рубке.
- Трево-о-о-га-а-а! - командирский голос Шатуна сотряс здание, многократно отразился от стен и ударил мне по ушам, приводя в чувство. .
Из аппаратного зала выскочил, дожевывая пряник, взъерошенный рядовой Чернов.
- Нападение вражеской ДРГ3, товарищ капитан? - В глазах Чернова светились боевой задор и молодецкая отвага.
3 ДРГ - диверсионно-разведывательная группа
Следующим появился младший сержант Моисеев, наш электрик, ожидавший со дня на день демобилизации и обычно безмятежно дремавший в теплой генераторной между двумя дизелями:
- Не уж то вышел приказ на дембеля?
Шатун сверкнул глазами, пресекая ненужную болтовню личного состава.
- Построиться и слушать мою команду! - Шатун застегнул верхнюю пуговку рубашки и подтянул галстук. - На старшего лейтенанта напали волки, - Шатун указал на меня пальцем. - Поэтому приказываю никому не выходить из сооружения до моего особого распоряжения. Проверить окна, запасной выход, вентиляцию. Вопросы есть?
- А если по нужде? - поинтересовался рядовой Чернов, чей кишечник уже настоятельно требовал освобождения от разбухших в нем пряников.
- Разрешаю использовать тазики, банки, все, что найдете, - Шатун явно знал толк в защите осажденных крепостей. - Всё. Разойтись!
Установилась гробовая тишина, и никто не сдвинулся с места. Мы напряглись, прислушиваясь. За дверью послышались какая-то возня и возбужденные голоса. Быстрее всех сообразил сержант Стрелков:
- Товарищ капитан! Это ж на нашу смену волки напали! Ребята как раз сейчас должны были подойти.
Шатун, издав мощный пассаж нецензурной брани, бросился в комнату дежурного. Через мгновение выскочил оттуда с пистолетом в руках, на ходу снимая с предохранителя. Меня поразило, что и солдаты мгновенно оказались во всеоружии: Чернов поигрывал в правой руке складным ножиком, Морозов вытащил из рабочей спецовки гаечный ключ внушительных размеров, а в руках Стрелкова приготовилась к схватке наша старая добрая швабра, видавшая разные передряги. Я сунул руку в карман шинели и вытащил промасленный сверток с блинчиками.
- Открывай - скомандовал Шатун, зло глядя на Стрелкова, и направил пистолет на дверь.
Стрелков пнул дверь ногой, и в станцию ворвались клубы морозного воздуха.
- Сарынь на кичку!4 - заорал Шатун, и вся наша компания, с устрашающими криками выкатившаяся кубарем наружу, застыла в недоумении...
4 Боевой клич донских казаков.
Картина, открывшаяся перед нами, поразила своей полной противоположностью тому, что мы ожидали увидеть. Вместо растерзанных волками бойцов нам представилась умилительная сценка. Солдаты с рук кормили хлебом двух исхудавших дворняжек. Когда они увидели нашу безумную кампанию во главе с капитаном Шатуном с пистолетом в руках, то бросились врассыпную, наполняя ночную степь криками ужаса. А псы просто уставились на нас, миролюбиво виляя хвостами. Пес поменьше, потом я разобрался, это была сука, осторожно подошел ко мне, держа мою шапку-ушанку в зубах. Мне ничего не оставалось, как только отблагодарить его блинчиками, которые он проглотил вместе с бумагой, даже не поделившись с сотоварищем. Собственно, на этом благополучно и закончилась вся история с волками.
Добавлю только, что утром бойцы сколотили просторную будку на двоих, где наши собачки провели остаток зимы. Весной у сучки родились щенята. Через месяц мы их раздали в хорошие руки. А ближе к лету собаки исчезли. Кочевая жизнь, все-таки, затягивает. Мы ждали их ближе к осени, но они так и не вернулись. Немного погрустив, мы забыли про них. Ближе к ноябрьским праздникам Шатун принес щеночка чистокровной овчарки, которого мы тискали несколько дней подряд, не спуская с рук. Нашей радости не было предела. Жизнь продолжалась.