22
День 25 декабря оказался весьма насыщенным событиями.
Утром медсестра Алена усадила Антона на каталку и повезла по длинным коридорам в поликлинику, где юношу подвергли длительному полномасштабному обследованию.
- Меня что, к выписке готовят? – пошутил Антон.
Алена в ответ только шмыгнула носом и утерла слезу, выступившую в углу глаза – благо Антон не мог этого видеть.
- Антон, я только выполняю врачебные назначения. Извини! – сказала она.
- Да ладно, не парься! – улыбнулся Антон. – Я же ни в чем тебя не виню. Просто не могу понять, зачем нужны эти дорогостоящие обследования, если я все равно умру. Не сегодня, так завтра…
- Антон, ну пожалуйста, прекрати! – взмолилась Алена. – Ты же хочешь, чтобы я разрыдалась прямо здесь, в поликлинике!
- Нет, Алена, не хочу! – уже серьезно сказал Антон. – Не хочу!
Закончив обследования, Алена отвезла Антона в палату, а через час пришел доктор Седов.
- Ну, здравствуй, Антон! – как можно приветливее произнес он с порога. – Хочу поговорить с тобой.
- Все так плохо? – Антон понял причину визита доктора.
- К моему большому сожалению, да, Антон, - развел руками Седов. – Несмотря на…
- Виктор Васильевич! – Антон не стал выслушивать оправдания доктора. – Я ведь вам говорил уже, что вы ни в чем не виноваты! Вы четыре года боролись за мою жизнь, и, поверьте, я знаю, что вы сделали все, что было возможно. И даже больше того! Просто болезнь оказалась сильнее и коварнее, чем возможности современной медицины, и вам не удалось ее победить… Что ж, придется с этим смириться.
- Антон, мы действительно делали все, что было в наших силах. Шли на риск, применяя высокодозную химиотерапию, но опухоль прогрессировала. Надо отдать тебе должное – ты ни на йоту не сомневался в том, что победишь болезнь, помогая нам. Но…
- Сколько мне осталось? – вновь перебил врача Антон.
- Ну, если судить по анализам, Антон, то ты уже мертв… Но твой мозг сражается. И сердце бьется! Думаю, ты проживешь десять дней… Не больше. Это предел. Прости, Антон!
- Виктор Васильевич, вам не стоит просить у меня прощения, ибо благодаря вашим усилиям, я все еще жив. И за то время, которое вы отвоевали для меня у смерти, я успел познать Любовь, а с нею мне и умирать легче.
- Но ты еще так молод, Антон…
- Эх, доктор, вам-то уж должно быть хорошо известно, что онкология не выбирает только пожилых куряг и алкоголиков. «Но ведь я не курю, не пью и занимаюсь спортом – откуда же у меня рак?!» - я десятки раз слышал это в сквере клиники. И знаете, я убежден, что жизнь, что бы ее там ни сопровождало, пусть даже рак, и пусть даже короткая, все равно дар Божий, а подарками не разбрасываются.
- Ты прав, Антон, - сказал Седов. – Там, за стенами клиники все постоянно ноют, что все плохо, что жизнь – невыносима, работа – ад, ипотека и прочие кредиты – ужас, и нет предела нашим страданьям. А мне тем, кто ноет рядом, хочется сказать, что все ваши проблемы – надуманная чушь, с которой можно справиться небольшим усилием воли. Чтобы это понять, достаточно посетить отделение детской онкологии и поговорить с маленькими людьми, лицом к лицу столкнувшимися с трудностями, требующими настоящего мужества и желания жить во что бы то ни стало. И тогда вы, может быть, научитесь ценить жизнь!
- О, да! – воскликнул Антон. – Здесь очень быстро понимаешь, что твоя жизнь уже никогда не будет прежней, и что болезнь медленно уничтожает твоё тело, твой мозг, но только не твою душу. И ты осознаешь, что принять неизбежное можно и нужно с достоинством, и что принятие не означает смирения. А еще, здесь всегда есть люди, которые тебя поддержат в минуты отчаяния и боли. Нужно лишь позволить им быть рядом с тобой. И знаете, доктор, ведь это у нас только один день рождения! А у болезни?!
- Не понял тебя, Антон!
- Да все ведь просто, Виктор Васильевич! У болезни несколько дней рождения. Первый, когда ты начинаешь ее чувствовать. Второй — когда ставят диагноз, и ты понимаешь, что это навсегда. А третий — когда осознаешь, что она, твоя болезнь, с тобой уже очень давно. Вас просто только недавно познакомили!
Седов рассмеялся – Антон все-таки смог снять с него нервное напряжение.
- И вновь ты прав, Антон! Надо будет записать это твое открытие и использовать как афоризм!
- И знаете, Виктор Васильевич, что еще я понял здесь? И это очень важно!
- Скажи, Антон!
- Здесь, в клинике нельзя жить, замкнувшись в своей скорлупе! Здесь нет места эгоизму, потому что – по большому счету это путь «в никуда». Здесь очень быстро осознаешь, что философия, типа - «мне наплевать на другие клетки», «я такой, какой я есть», «весь мир должен мне служить и доставлять удовольствие» – это мировоззрение раковой клетки. А раковая клетка, каждая раковая клетка может «бродить» и дышать самостоятельно, независимо от организма. А все это заканчивается тем, что раковая опухоль уничтожает организм и, в итоге, погибает вместе с ним. Но вначале, да, раковые клетки очень успешны – они растут и размножаются намного быстрее и лучше здоровых клеток. Понимаете, доктор, о чем я говорю?
- Дорогой мой человек! – Седов растроганно обнял Антона. – Тебе с лекциями нужно выступать о том, как нужно жить с болезнью! Ты ведь столько о ней знаешь!
- Нет, доктор, не о ней! О ней-то как раз я знаю очень мало, я ведь не врач-онколог. Я знаю, как с нею бороться, как уживаться с нею в одном теле, и как сберечь свою душу, когда погибает твое тело. Это я знаю и делюсь этими знаниями с новенькими в отделении. О, они слушают меня, затаив дыхание!
- Да, медсестры мне говорили о том, что ты разговариваешь с каждым поступающим в отделение ребенком, независимо от возраста. И мы – врачи очень благодарны тебе за это! А сейчас, извини, Антон, мне нужно идти.
- С Богом, Виктор Васильевич! – сказал Антон, которого разговор с доктором изрядно утомил.
Но вслед за Седовым в палату вошел Кащей.
- Здоров был, Лунатик! – сказал он.
- И тебе не хворать, Кащеюшка! – в тон ему ответил Антон.
- А меня выписывают, дружище! – радостно осклабился Кащей.
- Поздравляю, Константин! – улыбнулся Антон. – Я очень рад за тебя! Это сколько же лет мы провели вместе в клинике?
- Три года, Антон! – ответил Кащей. – Три года с небольшими перерывами. И я до сих пор помню наши детско-юношеские шутки, иногда довольно-таки дурацкие…
- Да уж… - согласился Антон. – Но знаешь, Костя, шутки наши, конечно, были порой дурацкие и даже идиотские, но иногда это был для нас единственный способ отвечать на абсурдность и неизбежность смерти. Согласись, нам это удавалось!
- Согласен, дружище. Я вот, сколько помню Батона, так он вообще никогда не бывал серьезным. Вечно шутил и подтрунивал над всеми. Где был Батон, там всегда стоял хохот. Независимо от аудитории. А когда его выписывали, и он сказал мне, что его опухоль неоперабельна… Словом, я был поражен его мужеством!
- Да, он всегда был весел и полон задора, хотя знал, что ему не выжить. Но Батон ни разу не показал, что ему плохо, что он страдает. Ну, как и ты, собственно. У нас лишь Алик как-то очень быстро сдался и быстро «сгорел».
- Антон… - сказал Кащей и замолчал.
- Не надо, Костя! Словами ведь ничего не выскажешь, а твою поддержку я не забуду. И знаешь почему? Сам ведь ты почти ничего и не можешь… Иногда, чтобы сделать что-то самому, надо не просто пройти три шага до стены и поставить телефон на зарядку, не-ет! Надо сначала с кровати сползти на пол, передвигая подушки, добраться до стены без коляски. Потому что розетка запрятана далеко за холодильником и почему-то почти на уровне пола. Потом уползти обратно, передвигая подушки, взобраться на кровать, и только тогда перевести дух. Так вот, я никогда не забуду, как ты иногда появлялся в самый нужный момент и, несмотря на то, что тебя самого «штормило» даже от легкого сквозняка, отчаянно бросался мне на помощь. А потом мы вместе лежали на моей кровати, собираясь с силами, и не могли произнести и слова от слабости… Поверь, дружище, это дороже всяких слов. И это и есть настоящая дружба!
- Ох, как это порой бывало трудно, – все делать самому, когда все вокруг стремятся тебе помочь! – улыбнулся Кащей. – Интересно, там, за окном тоже все живут так, как здесь живем мы? В любви и дружбе…
- Вряд ли! – качнул тяжелой головой Антон. – Когда я узнал, что умру, что лечение не принесло результата… Я был на грани! Но мне повезло – я смог пообщаться с Богом. И тогда забурлила вокруг меня настоящая Жизнь! Оказывается, это так здорово: пение птиц по утрам, солнечный луч, ползущий по стене над кроватью, золотистые листья дерева, машущего мне в окно, глубинно-синее осеннее небо, шумы просыпающегося города – сигналы машин, цоканье спешащих каблучков по асфальту, шуршание падающих листьев… Господи, как же замечательна Жизнь! А я только сейчас это понял… И даже после последней операции, когда я окончательно ослеп, я благодарен Господу за то, что дал мне возможность понять, как прекрасна Жизнь, и полюбить её. Пусть перед смертью, но я узнал, как замечательно жить, и у меня есть несколько дней, чтобы сполна насладиться ею!
А там, за стенами клиники другой мир. Люди живут в относительно свободном обществе и думают, что могут делать все, что хотят. Но являются ли они по-настоящему свободными? Нет. Ведь если человек эгоистичный, жадный, завистливый – он не может быть свободен, потому что становится марионеткой в руках собственных низких потребностей - зависти, гнева, жадности. Если цель человека – личный комфорт, то даже в новом шикарном особняке он как был рабом, так рабом и останется. Рабом своего особняка, своих денег… Тогда на чем может основываться там любовь и дружба? Ведь современные люди в большинстве своем живут именно так, неосознанно подчиняясь господствующей в обществе концепции: «моя хата с краю», «мне наплевать на окружающих», «для меня самое важное – это мои интересы». И дай Бог, чтобы я заблуждался на этот счет!
- М-даа… - протянул Кащей. – Это похоже на раковую опухоль, которая очень быстро растет и нуждается в кислороде. Но дыхание – это совместный процесс всех клеток, а раковые клетки функционируют по принципу грубого эгоизма, о котором ты только что говорил, поэтому кислорода им, в конце концов, не хватает. Тогда опухоль переходит к автономной, более примитивной форме дыхания – брожению. И в этом случае отходами брожения раковых клеток травится весь организм… Не то ли происходит и с обществом?
- Весьма образно! – сказал Антон. – Ты нарисовал пугающую картину, Костя. Но… Дай Бог, чтобы и ты ошибался!