Галина дубовская радоница драма

Драма в 3-х действиях с эпилогом.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ

Ольга Львовна Аргунова, её называют по-разному: бабуля, баб-тётя Лёка, просто Лёка.
Семья Птахов:
Александр, её зять, высокий, крупный мужчина средних лет, простоватой, но красивой внешности.
Пётр, его сын (от первого брака), очень красивый молодой человек, похож на отца, но с более утончёнными чертами.
Маша, жена Александра, миниатюрная женщина, актриса.
Наташа Бережкова, её старшая дочь (от первого брака), тихая, бледная, с очень чёрными волосами.
Шурочка, их общая дочь, громкая, полноватая, кудрявая, с очень белыми волосами.
Семья Ломакиных:
Ломакин Николай, реставратор, иконописец, в прошлом художник-авангардист.
Ломакина Татьяна, его жена, беременна, ходит в расшитых сарафанах, с гладко зачёсанными волосами, не красится.
Евдокия (Дуня), её дочь, очень хорошенькая, ходит только в джинсах, в чёрных очках, брита налысо.
Семья Крайновских:
Крайновский Илья, предприниматель, в прошлом школьный учитель литературы.
Крайновская Ирина, его жена, довольно известная поэтесса, обычно говорит очень тихо и всегда носит старинные массивные серебряные украшения – браслеты, серьги, перстни, ожерелья.
Сергей Одинцов, общий друг, одет или в свитер или в ковбойку, выглядит моложе своего возраста. Без определенных занятий.
Максим Приходько, приятель Дуни, в чем бы он ни был одет – всё очень дорогое и от одной фирмы.
В эпилоге появятся четыре новых персонажа, но о них – позже.
Всё рекомендации автора исполнять не обязательно, но желательно обратить внимание на них как на подсказку в характеристиках героев.



Действие I
Картина 1.

Радоница. Огромный, заросший фруктовыми деревьями, сад, на границе его возвышаются древние тополя. Всё окутано нежной дымкой молодой листвы.  Самое начало мая. Солнечно и тепло. Посреди сада большая беседка с большим столом. Вокруг беседки различные постройки, как то: баня, теплица, дровяной сарай, а также заросли кустарника, всё это вместе делит пространство сада на закутки, закоулки и укромные места. Но центром композиции всё-таки является беседка и стол, за которым сидят сейчас Ольга Львовна в пуховой белой шали, Шурочка в белой блузке с кружевами и Сергей Одинцов в белом свитере.

О.Л. Вот, Серёженька, уже прошло двенадцать лет (начинает плакать).
Шурочка. Бабуль.
О.Л. (тут же перестаёт плакать). Что они удумали в такой холод сидеть на улице. Все замерзнут. Звонила Ира Крайновская, она в ужасе. Слышала, что передавали сегодня заморозки, а ночью будет снег.
Шурочка. Бабуль, сейчас плюс пятнадцать.
Сергей. Тринадцать.
Шурочка. Что?
Сергей. Тринадцать лет прошло.
О.Л. Да, Серёженька! Всё-таки страшный холод, ты не находишь? Я хочу, чтобы ты попил чаю, есть прекрасные конфеты. Шура, принеси.
Сергей. Ольга Львовна, спасибо, я не хочу.
О.Л. (энергично). Ну прекрати! Что за глупости? Серёжа, я хочу угостить тебя прекрасными конфетами, Есть прекрасное варенье из крыжовника, мы выращиваем его сами. Шура, что ты сидишь?! Пойди принеси!
Сергей. Да спасибо… (хочет остановить).
О.Л. (его прерывает). Прекрати. (Шура уходит в дом. Пауза). Сейчас будем пить чай. Ну, что хорошего, Серёженька?
Сергей. Вот, что Вас вижу.
О.Л. Ну, а как Алочка, как дети?
Сергей. Мы с ней больше трех дней жить вместе не можем. Я, чтобы при детях не срываться к маме сбегаю.
О.Л. Понимаешь, Серёженька, важно, чтобы человек был из одной с тобой детской. Есть такое понятие.
(В это время выходит Александр с большой охапкой дров. Он широким шагом пересекает сцену, вскоре оттуда, куда он ушёл, пойдёт дымок от костра).
О.Л.(наигранно весело). Александр, Вы всех гостей  здесь заморозите.
Александр (проходя, не останавливаясь). Ольга Львовна, плюс пятнадцать.
О.Л. (провожая его взглядом, Серёже). Это именно тот случай. Он, конечно, хороший человек и Машу очень любит, но совершенно из другой детской, Серёженька, со-вер-шенно. Кстати, ты когда последний раз нашу Наташу видел?
Сергей. Лет пять назад. Вы ей тогда ещё сочинение писали «Тургеневская девушка», тройку получили. Учитель подписал: «Откуда у тебя этот бойкий, молодёжный журналистский слог?» (О.Л. смеётся).
О.Л. Ты не пропадай, Серёженька. А то, так мало вокруг близких людей.
Сергей. А чем она сейчас занимается?
О.Л. В МГУ учится на историка. Совсем взрослая девица стала, не узнаешь. Копия отца. Пятнадцать лет прошло, а я всё не могу отойти (готовится плакать). Он так любил меня.
(Появляется Александр с огромным блюдом овощей).
Александр. В чём дело, Ольга Львовна? Ничего не случилось, греет солнце, сидите в саду среди близких и любимых Вами людей, внучки очаровательные, все Вас любят. Никто не умер.
О.Л. Это, конечно, так, Саша, но есть и ещё какие-то в жизни… вещи (смотрит многозначительно на Сергея, обиженно умолкает).
Александр (огромным ножом, ловко и быстро режет овощи). Куда ты пропал, Серёга? Стихи ещё пишешь?
Сергей. Редко.
Александр. Что так?
Сергей. Не идут.
Александр. Надо писать.
Сергей. Как надо, если не идут?
Александр. Очень пьёсто – сесть и писать. Придут, сами попросятся. Знаешь, когда маленького Петьку спрашивали: «Как же ты мог с детьми в детском саду драться?» - «Очень пьёсто: биёшь дитенка и деёшь». Так, где Шура?
Сергей. Да она чай готовит.
Александр (возмущённо). Какой чай? Сейчас уже все с кладбища приедут, а у нас ничего не готово. И вообще, какой чай перед шашлыками? Что за бред!
О.Л. Ну что Вы возмущаетесь, Александр, Серёжа очень хотел чаю, он продрог на кладбище, он попросил Шурочку.
Александр. Скажите, что не Серёжа, а Вы хотели чаю.
О.Л. (отчаянно). По-вашему, я вру! Вот спросите у Шуры, она подтвердит (истерически показывает на подошедшую Шуру). Серёжа продрог, как последняя собака на кладбище и попросил крепкого чаю с конфетами, чтобы согреться.
Александр. Ольга Львовна, Вам категорически нельзя сладкого. Сколько можно объяснять?
О.Л. (почти плача). Да я вообще забыла, что это такое. Я сижу на строжайшей диете.
Шурочка (обнимая её). Бабуль, но неужели ты не знаешь, что с мужчинами выяснять отношения бессмысленно. Всё равно, что о политике спорить. (Ластясь к отцу): Папуся мой любименький, порычи, пожалуйста.
(Он, мгновенно растаяв, рычит по-львиному. Выходит очень натурально. Каждый раз, неподдельно пугаясь, Шурочка дико визжит и подпрыгивает. О.Л. умиротворённо протягивает руку за конфетой, Сергей на всё это смотрит, грустно улыбаясь. Телефонный звонок по переносной трубке. Александр берет).
Александр. Да, Пётр, да. Ну что ж, станешь настоящим мужчиной, хватит дурью маяться. Приезжай скорее, у нас гости, за одно и проводы устроим. Обнимаю, ждём. (Нажимает кнопку отбоя. Сергею):  Петьку в армию забирают.
Сергей (удивлённо). Ты что, отмазать не мог, при твоих связях? К тому же и сам – народный избранник, можно сказать, конгрессмен.
Александр. Ничего, ему полезно немного послужить. Полным оболтусом растёт.
Сергей. Саш, по-моему, ты с ума сошёл. В наше время – в армию.
Шурочка. Дядя Серёжа, да он в ближайшем Подмосковье будет служить, к тому же часть православная. Папа уже и с командиром и с тамошним батюшкой подружился.
О.Л. Не знаю, а мне Петеньку жалко.
Александр. А нам, конечно, нет. Мы все изверги в отличие от Вас. Ребёнка на войну гоним.
О.Л. Но почему Вы так говорите, Александр?
Шурочка (внезапно взвизгивает). Ой, папа, смотри – у тебя полено с мангала упало! Беги скорее. (Тот убегает. Шурочка протягивает бабушке конфетку, та съедает).
Шурочка (режет овощи, заодно пытается прилепить к лицу кусочек свежего огурца). Дядя Серёжа, а у Вас дети есть?
Сергей. Есть.
Шурочка. Девочки.
Сергей. А почему ты решила, что только девочки?
Шурочка (смутившись). Ну, не знаю. Вам как-то девочки идут.
Сергей. Не угадала, у меня и девочка есть, и мальчик, кстати, твоего возраста, Мишей зовут.
Шурочка. А девочку?
Сергей. Аня.
Шурочка. А ей сколько лет?
Сергей. Девять.
Шурочка. А Вы со своей девочкой приезжайте к нам. У меня кукол много осталось от детства, и платье с блестками.
Сергей (внимательно всматриваясь в неё). Раз ты приглашаешь, приеду. Теперь приеду.
О.Л. (внезапно Шурочке, готовится плакать). Я дядю Серёжу знаю, когда он был, таким как ты.
Шурочка. А Вы с мамой вместе в школе учились?
Сергей. Да.
Шурочка. А она красивая была?
Сергей. Смешная. (Шура погрустнела).
Маша (входя в сад). Кто смешной был? Я? Да я абсолютно роковая женщина. Из-за меня все в классе стрелялись и травились. Он первый (показывает на Сергея). Не слушай его, Шурила. Лучше пойди, открой ворота, чтобы дядя Илюша машину загнал.
Шурочка. А все гости уже приехали?
Маша. Да.
Шурочка (убегая, кричит). Папа! Все гости уже с кладбища приехали! Ура! Гости с кладбища приехали! (Далее из-за кулис слышится её восторженные приветствия: «Дядя Илюша, тётя Таня, тётя Ира, дядя Коля!»).
Маша (Сергею). Сколько лет, сколько зим?
Сергей. Пять.
Маша. «Но и сейчас им дела нет, что столько лет прошло»,- как сказал поэт. Пишешь?
Сергей. Почти.
Маша. Женат?
Сергей. Почти.
Маша. Счастлив?
Сергей. Очень.
Маша. Вопросов нет. Пойдём, я тебе сад покажу. (Уходят).
(Появляется Ирина Крайновская, она кутается в шаль, курит).
Ирина (пока никого не видя, кричит в кулису). Илюшкин, осторожнее с пирогом, не сломай!
Голос Ильи Крайновского. Натюрлих, Ириш.
Ирина (подходя и целуя Ольгу Львовну). Тётя Лёля, здравствуйте. Я такой пирог испекла!
О.Л. Сладкий?
Ирина. Вот увидите. Это сюрприз. Тётя Лёлечка, как Вы?
О.Л. Да, вот всё мёрзну, Ирочка.
Ирина. Наденьте мою шаль.
О.Л. Да не надо, ты сама замёрзнешь, я знаю, что ты мерзлявая, как и я.
Ирина. Тётя Лёлечка, я прошу, наденьте.
О.Л. (решительно). Ира, перестань, Ира, я прошу тебя.
Ирина. Я прошу Вас, тётя Лёля. Это старинная погребальная шаль из натуральной овечьей шерсти, я её из Прикарпатья привезла. Наденьте, не дай Бог, простудитесь.
О.Л. Ну не надо, Ирочка.
Ирина. Ну, пожалуйста, тётя Лёлечка..
О.Л. (надевая шаль). Ну, ты же продрогнешь?
Ирина (докурила сигарету, кричит в сторону кулис). Нет, я морозоустойчива. Илюшкин, попроси, пожалуйста, Шуру принести мне что-нибудь из дома тёплое.
Голос Ильи. Шурка, поищи что-нибудь у матери для тётки Ирки тёплое.
Голос Шуры. Сейчас, ворота закрою.
Голос Ильи. После закроешь, сначала принеси.
Голос Шуры. Ага, бегу.
О.Л. (придвигаясь к Ирине). Как у вас с Ильей сейчас? Наладилось?
Ирина. Да, всё хорошо. (Вновь закуривает. Пауза. Вдруг резко). Я всё понимаю, что Дунька его первая и последняя дочь, образ и подобие его, но мне кажется, что к ночи она покрывается шерстью, и у неё отрастают клыки. (Шёпотом): Тётя Лёля, я боюсь её, я боюсь с ней оставаться в одной комнате, как если бы я боялась пьяного хулигана на улице. Мне кажется, она может всё – укусить, проткнуть глаз английской булавкой, сверху плюнуть тебе на голову.
О.Л. Знаешь, Ирочка, есть такое понятие, ты должна его понять: «Мы из разных с тобой детских».
Ирина (распаляясь). Она ленива, цинична, плотоядна и коварна. Илья ничего этого не видит, умиляется её непосредственности, детскости и наивности. В содержательнице публичного дома больше наивности, чем в ней. А про детскость и говорить нечего. Илюшка хочет, чтобы мы подружились. (В сторону нервно): Илья, ты не забыл? Я схвачу воспаление лёгких.
О.Л. Ирочка, держись. Тебе очень трудно, я понимаю.
Ирина. Да нет, я уже решила, что это мой крест, и я должна его нести.
(Входит Татьяна Ломакина с сумками, сильно беременная).
Татьяна (громко). Может, не будем с сигаретой в зубах о крестах рассуждать? Крайновская, ты чего расселась? Мужику своему помоги еду из машины разгрузить. Сразу согреешься. Тётя Лёка, здравствуй. Я для твоих ног полынную настойку привезла.
О.Л. Спасибо, Танюша.
Ирина (вставая). Ну, сказали бы раньше, что не справляетесь, я пришла бы, помогла. Странные люди. (В кулису): Ой, ой, Илюшкин, так нельзя, ты его сломаешь. (Убежала)
О.Л. Садись, Танюша, передохни.
Татьяна. Нельзя, тётя Лёка, надо овощи резать, на стол накрывать.
О.Л. Да там нарежут. Садись, попей чаю, согрейся. Холод собачий. Сейчас Шура тебе нальет. (Громко кричит): Шура, тётя Таня хочет чаю, принеси ей чашку. (Татьяне): Танечка, у тебя такой большой животик.
Татьяна (разбирая сумки). Двойней грозятся. (Кричит в сторону): Шурка, поищи вилки, ножи, стаканы.
О.Л. А сколько у тебя людей дома?
Голос Шуры. Тётя Таня, на сколько человек нести?
Таьяна вместе с Дунькой. Три.
Татьяна (кричит Шуре). Тащи на двадцать, не ошибешься. Кто-нибудь нежданный причалит.
(Раздаётся телефонный звонок трубки, которую забыл на столе Александр).
Татьяна. Алё. Боже, откуда ты, прелестное дитя? Да, да. С Мишей? Как уже не с Мишей? (Вздыхает). Понятно. Пока только Шура, Наташа позже подъедет. Ну хорошо, дочь, приезжай. (Нажимает кнопку. Продолжая выгружать сумки): Дунька приедет, жениха привезет на смотрины.
О.Л. А что, у Дунечки уже есть мальчик?
Татьяна. И не один, и не мальчик, бедная моя наивная тётя Лёка. Дунька ещё та стерва. Маленькая была – кошке усы отрежет, и взирает на тебя огромными голубыми глазами, ну просто ангел небесный.
О.Л. Кошмар, ну зачем кошке резать усы? Я так не люблю людей, которые мучают животных. (Понижая голос): Я сейчас с Иркой разговаривала, она жаловалась на Дуняшу, она трясётся вся, в ужасе от неё, но я ей прямо всё высказала. Я говорю: «Это абсолютное безобразие, что ты не можешь терпеть чужого ребёнка. Я ничего не хочу слушать! Если ты вышла замуж за Илью, то ты должна принять и его дочь!». Ну, так она сразу замолчала. Танюша, я ненавижу, когда человеческие отношения отражаются на детях. Я говорю: «Посмотри на мою Машу, как она с чужим ребёнком, и Петька к ней тянется. И я вижу, Александр ей благодарен». И вообще я ей прямо сказала: «Ира, кончай пить, и себя погубишь и Илью потеряешь». Прямо так и сказала. Она даже скукожилась.
Татьяна (кричит в кулису). Коля, иди помоги мне.
О.Л. (насуплёно замолкает, обиделась, что не нашла в Татьяне собеседника. Пауза).  Таня, я считаю, ты должна поговорить с Александром, что при таком лютом холоде нельзя сидеть за столом. Надо идти в дом.
Татьяна (извлекая со дна сумки байковое одеяло). Тётя Лёка, вот, что тебе сейчас надо. (Кутает её поверх шали. Вдруг начинает очень громко смеяться, отрывисто, как будто вскрикивает).
О.Л. (похохатывая недоумённо). Ты чего хохочешь, Танюша?
Татьяна. Да, Катька моя, средняя. На речке отец её раздевает, а она: - «Я не буду снимать трусы». – «Но здесь же никого нет». – «А я рыб стесняюсь». Колька говорит: «Но они же тоже без трусов». (Не может говорить, закатываясь в смехе). – «Но у них же нет поп».
О.Л. (выдавливая из себя смех, благодушно). Понятно, Танечка.
Татьяна (оглядев стол). Так, нужен лук. Все про него забыли. (Сама себе): У Мани есть уже лук?
О.Л. У нас лука полно, прекрасный лук. (Кричит в сторону дома): Шура, тётя Таня хочет лука, пойди набери его.
Шура (из дома). Сейча-ас!
Татьяна (кричит в сторону дома). Не надо, я сама. (Кричит в сторону сада): Аргунова-а-а! У тебя лук есть? Маня, лу-ук давай! Пта-ахи, и у вас лук созрел? (Уходит).
Николай (входя, восторженно говорит, тихо, невнятно и быстро). Потрясающе, просто с ума сойти. Тётя Лёля, потрясающе. Конец апреля, а там, у калитки, снегирь сидит. Представляете – зеленая трава и красный снегирь. Что-то сумасшедшее. Я последний раз снегирей видел в Торжке, лет семь назад, мы там храм Успения реставрировали. Но тогда зима была, помню лютая, а сейчас апрель, даже май. Что-то невероятное.
О.Л. Да и сейчас, можно сказать, ещё зима, Коленька.
Николай. Ну что Вы, что Вы, по всем приметам весна. Радоница же, что означает – просветлённая, блестящая. Небо высокое и промытое.
О.Л. Звонила Мирра, говорит, что обещали снег сегодня.
Николай. Что Вы говорите!! Вот почему снегирь-то. Потрясающе. Но почему на траве, а не на дереве?
О.Л. Но может он её щиплет. И Танечке сейчас никак нельзя простудиться, ты бы поговорил с Александром. Меня никто не слушает.
Николай. Ничего, ничего. Надо что-то иногда и потерпеть. Ничего просто так не бывает. На всё воля Божья. Ну, будем молиться, чтоб не заболела. (Внезапно): Тётя Лёля, да он, наверное, больной, поэтому не улетел, и на траве сидит. Я пойду посмотрю, может помочь можно.
Илья (входя с огромным количеством сумок). А мне помочь нет желания?
Николай. Конечно помогу, Илюх. Я сейчас вернусь.
Илья. Спасибо, Колян, за помощь, как накрою, сразу позову. А то и сам приду доложить: «Кушать подано».
Николай (убегая). Ну, ладно, Илюш, сейчас вернусь. Смехотворчество, между прочим, очень серьезный грех.
О.Л. (темпераментно, раздраженно). Всё-таки он трехнутый, ваш Колька. Вот Танька его заболеет, не дай Бог, что с ребёнком, тьфу, тьфу, тьфу, конечно. Будет знать. А он: «На всё воля Божья». Глупости какие-то. Вон целые стаи диких снегирей прилетели. Я сама видела. Сели на траву и ждут снега. Огромные, кошмарные стаи. Пойдёт снег – вспомните меня.
Илья (прекращая разбирать сумки, еле сдерживая смех). Тётя Лёля, какие стаи? Куда сели?
О.Л. Снегирей. Огромные, целые стаи. Спроси у Коли. Мирра звонила, в Москве уже идет снег. И Ира твоя в ужасе.
Илья. Тётя Лёля, не волнуйся, всё будет о-кэй зыканско. Сейчас выпьем. Вы, конечно, напьётесь. Бузить начнёте, столы переворачивать. Тут и согреетесь.
О.Л. (благодушно смеясь). Конечно, конечно, Илюшенька, обязательно напьюсь. Илюша, дай мне что-нибудь резать.
Илья. Сами справимся. Сидите, отдыхайте.
О.Л. Но я хочу помочь.
Илья. Лучше скажите мне, куда я положил редиску.
О.Л. Да не ищи, возьми лучше домой её. У ребят прекрасная редиска есть. (Пауза. Обиженно):  Дай мне что-нибудь потереть, я прекрасно могу тереть.
Илья. Сейчас, тётя Лёля, подождите, я сейчас порежу, а потом Вы потрёте. (Нашёл и начинает резать редиску).
О.Л. (насупившись замолкает. Пауза. Внезапно. Я ещё не выжила из ума, чтобы не мочь потереть какую-нибудь…морковку. Как-то я прожила жизнь. И прекрасно гостей принимала, и все любили мой дом и любили в него ходить.
Илья (кричит в сторону дома). Шурик!
Голос Шуры. Что-о?
Илья. Принеси бабушке терку и морковь, только почисти и помой предварительно.
Голос Шуры. Хорошо-о.
О.Л. (успокаиваясь). Ты в курсе, что сегодня твоя дочь приезжает?
Илья. Дуняша? А во сколько?
О.Л. (многозначительно). С мальчиком.
Илья. Ясно.
О.Л. Я тебе прямо, Илюшенька, скажу. Таня, конечно, хороший человек, но мне ближе Ирочка. Таня, как бы тебе это сказать, женщина без нюансов. Да, она хорошая хозяйка, прекрасная мать, но Ира у тебя такая нервная, такая трёхнутая, такая неприспособленная.
Ирина (входя в огромном пончо). Илюшкин, я что-то здесь запуталась.
Илья. Эх ты, кулёма! (Кутает её правильно). Что бы ты без меня. (Смотрит влюблённо).
Шура (входя с тёркой и морковью). Вот, бабуль, помогай.
Николай (входя со снегирём). Тётя Лёля, не бойтесь, снега не будет, у него просто крылышко подбито.
О.Л. Бедный снегирь. Я очень его жалею.
Татьяна (входит с большим пучком лука, съедая его). Лук роскошный. Жирный, хрустящий. А у меня в этом году какие-то перья, а не лук.
Александр (входит с шампурами, ко всем присутствующим за столом). Так, девчонки, что расселись? Быстренько, быстренько. Стол делать надо. У меня сейчас шашлыки уже готовы будут.
Ирина. Ну, а что нам делать? Ты скажи.
Александр. Огурцы порезать, помидоры, хлеб.
О.Л. Все всё делают, Александр. Я вот тру морковь.
Александр. А зачем?
О.Л. Меня попросил помочь Илья. Ему нужно для салата.
Александр (вздохнув). Понятно. Так, где Маша?
Татьяна. Она с Серегой разговаривает. (К остальным): Мы-то гадали, чьи цветы на кладбище, а это Одинцова, оказывается.
Илья. Да ты, что, мать, не бредишь ли?
Ирина. Неужто он вернулся?
Николай (крестится). Спаси Господи.
Шура. А он, что - исчезал?
Илья. Лет на пять так потянет.
Шура. А почему?
Татьяна. А любопытной Варваре на базаре…
Александр. Та-ак, кончай база-ар! Мусик, ну в чём дело? (кричит в сторону сада) Мы же ждём тебя.
(Появляются Маша с Сергеем).
Маша. Мне надо было с Серёжей поговорить.
Александр. Можно было попозже, Мусёныш.
Маша. Нет, позже нельзя.
Александр (кидает на землю шампуры). Делай сама всё. (Стремительно уходит).
О.Л. Псих.
(Маша, Татьяна, Шура бегут за ним).
Маша. Ну, Саша, Саша, останься.
Шура. Она пошутила.
Татьяна. Ну хочешь, мы все вместе в ногах запутаемся?
(У стола).
Илья (режет огурцы). А всё потому, что бабу по пятницам бить надо.
Николай (разговаривает со снегирем). Гневлив дядя Саша, ой гневлив.
Ирина (закуривая). Серёжка, ты выглядишь лет на двадцать.
Илья. Такого срока нет (смеётся).
Ирина. Илюшкин, помолчи, а?
Илья. Натюрлих, Маргарита Павловна. (Ирина закашливается).
Александр (его ведут под руки). Ну ладно, девочки. Что вы, в самом деле, дурака из меня делаете?
Ирина (украдкой между затяжками). А что его делать? Тут и стараться не надо. (Илья выразительно смотрит на неё).
Маша. Сашуня, маленький, я больше не буду. (Сергей ухмыляется).
Александр. Ну всё, всё детка, забыли. Так, несу первую партию шашлыков (поднимает брошенные шампуры), и сразу наколю следующие.
(Все в страхе перед Александром начинают быстро расставлять посуду, резать хлеб, укладывать овощи на огромном старинном блюде. Всё это делают с армейской торопливостью. И только Ольга Львовна трёт морковку в прежнем ритме. К моменту возвращения Александра все вместе сядут вокруг стола. И вдруг мы обнаружим, что хаос, который царил за столом только что превратился в невиданной красоты натюрморт. В лучах весеннего солнца в старинных штофах переливаются разноцветные водки, наливки, настойки. Мерцают глянцем бока помидоров, алеет редиска на нежно-зеленых листьях салата, колючие огурцы, фиолетовый базилик, огромные головки чеснока. Александр вносит дымящиеся шашлыки, ставит посреди стола. Все берут по одному шашлыку, кладут на тарелку. Поднимаются, поют «Христос воскресе из мертвых». Поднимают рюмки).
Николай. Вечная память тебе, Лёша. Царствие небесное.
(Все повторяют про себя).
Маша. А ему поставили?
Татьяна. Вот (показывает рюмку, на которой лежит хлеб).
Маша. «Ну, царствие небесное». (Все выпивают).
Александр. Это барашек.
(В тишине все едят. Гудки машины).
Илья. Дунька, наверное, приехала. Надо ворота открыть. (Хочет вскочить, побежать к воротам).
Ирина. Налей мне красного вина. (Илья наливает).
(Нетерпеливые гудки. Илья вновь порывается бежать).
Татьяна. Да что ты всё скачешь? Тоже мне, выискалась барыня. Нет, чтобы задницу свою оторвать и самой ворота открыть. Садись, не дёргайся. Ты старый, лысый и пузатый человек. Помни об этом. (Ольга Львовна закатывает глаза).
Илья. А почему, интересно, она должна открывать сама?
Ирина (разглядывая на просвет бокал с вином). Хочу рубиновое кольцо.
(Нервные гудки).
Шура. Да я открою (убегает).
(Входит Дуня).
Татьяна. Мать честная! Лысая.
Николай (крестится). Спаси Господи.
Дуня. Здравствуй, Коля.
Татьяна. Евдокия, ты чего лысая? Тебе ещё замуж выходить, детей рожать, а ты лысая.
Ирина. А, по-моему, Дуняшка, очень стильно. Сразу становится ясно, что у тебя на редкость правильные черты.
Дуня. Здравствуйте, тётя Ира.
Ирина. Здорово, Дуняшкин.
Дуня. Здравствуйте всем. Папуля (вытягивает губы, чмокает его на расстоянии). А вот это Максим. (Входит Максим в роскошных чёрных очках).
Дуня (подводя его к Татьяне). Познакомься, это моя мама, а это её муж Коля. (Подводя к семье Крайновских): Это папочка и его жена тётя Ира, бывшая жена дяди Коли. В общем, без бутылки не разберешь.
Татьяна. Во заноза.
Дуня. А что я сказала? Без бутылки не поймешь, так что наливайте штрафную Максиму, хотя он и не пьёт.
О.Л. Дунечка, а со мной ты поздороваться не хочешь?
Дуня. Ой, простите. Максим – Ольга Львовна, её дочь тётя Машка, её зять Александр Викторович, хозяин дома и их общая дочь Шурка нам ворота открывала. (Смотрит на Сергея, не понимает кто это).
Сергей. И их старый друг семьи.
Дуня. И старый друг семьи. Вас нам и не хватало для полного расклада.
Татьяна. Без пошлостей ты, Евдокия, не можешь.
Дуня. А что такое пошлость, мам?
Илья (Дуне). Зайка, садись сюда, рядом со мной.
(Возвращается Шура, садится рядом с Максимом).
Шура. Берите папин язык, Вы такого не пробовали.
Дуня (Дуня и Илья разговаривают между собой).  Максим именно тот человек, который тебе нужен.
Илья. А он кто?
Шура (Шура с Максимом между собой на фоне общего застольного разговора). Я у Вас там теннисные ракетки в машине видела. Вы сегодня в теннис играли?
О.Л. (с укором). Маша, я хочу сказать.
Маша. Тише, мама хочет сказать.
Дуня. Бизнесмен, крутейший.
О.Л. Я хочу сказать, что Лёша очень меня любил.
Максим. Ага, играли. У вас тут недалеко, рядом с Жуковкой, корт такой нажористый.
Шура. Надо же. А я и не знала.
О.Л. И когда он умер, я страшно это переживала (плачет, потом берёт себя в руки). Он называл меня на ты и Олей и очень заботился обо мне.
Илья. А в чем его крутизна?
Дуня. Во-первых, он сын Приходько.
Илья. Приходько, Приходько... Что-то знакомое...
Дуня. Ну, привет! Почти самый главный милиционер.
Илья. Нет, в какой-то другой ситуации я встречал эту фамилию.
Маша (им). Тсс-с! (Замолкают).
О.Л. До сих пор вся в переживаниях, так и не успокоилась. Всякое у нас с ним бывало, но он мне был родным человеком (плачет), как сын.
Максим. Но корт эбсолютли моволоз, чисто английский. Я такие только там видел, когда учился. (Пауза). В Кембридже. (Шура кивает, но не отвечает, слушает бабушку).
О.Л. Я ему всё могла простить, как прощают родному, близкому человеку, и он понимал меня и очень ценил. И часто говорил: «Оля, только тебе я могу поручить вырастить Наташку, ты ей дашь то, что не могут дать другие.
Дуня (шепотом отцу). А во-вторых, он председатель Совета директоров ОАО «Тополь».
О.Л. И, конечно, Маша сейчас счастлива, но Лёши мне так и не хватает, потому что вот он какой-то родной был, как будто мы с ним из одной детской.
Александр. Ольга Львовна, все всё давно поняли, что Лёша вам родной, а я – нет и что мы из разных детских.
Маша. Может, помолчишь?
О.Л. Ну зачем Вы так? Что я такого сказала? Лёша действительно мне был родной человек.
Сергей. Ну, царствие ему небесное.
(Все поднимают бокалы в тишине, пьют. Через забор впрыгивает человек в пятнистой форме, чёрной шерстяной маске, с автоматом в руках).
Человек. Пригнуться к столу, руки на стол! Быстро, я сказал!
(Максим делает всё как сказано).
Маша. Ой, мамочки! (Все замолкают. Александр озабоченно поднимается).
О.Л. (машет рукой). Да Петька это.
(Александр первый начинает хохотать, за ним все остальные. Петя снимает шапочку. При огромном росте у него очень детское лицо, а вместо автомата – оказывается видеокамера, на которую он снимал реакцию).
Маша. Пётр, я тебя убью
Александр. И я тебя тоже. Ты что, не знаешь, что с тётей Машей так шутить нельзя. У неё богатое творческое воображение.
Пётр. Нет, пап. У неё богатый опыт разборок, раз она пугается видеокамеры. Тётя Маш, посмотрите, что у меня в руках. Всё снято. Такой компромат для потомства.
Шура. Петя приехал, Петя приехал! (бросается к нему на шею).
Пётр. Шура, ты ещё ребенок, и не надо акцентировать всеобщее внимание на своих эмоциях.
Татьяна. Ну, прямо Ушинский с Макаренко в одном лице.
Шура. Ну, ладно, не буду. Мне просто очень радостно.
Александр (Сергею). Вот мой сын Пётр, разгильдяй, но парень - что надо. Узнал? Когда в последний раз его видел?
Сергей. Во время обыска. Он двоим в штатском все свои игрушки приносил, думал, что они плюшевого мишку потеряли.
О.Л. (Пете). Дядя Серёжа тебя, можно сказать, купал, Петенька.
Пётр (Сергею). Очень приятно. Не тяжело было?
Максим (Шуре). Весело у вас тут.
Шура. Просто Петя очень остроумный. У них с Наташей чувство юмора есть.
Максим. А у тебя?
Шура. А у меня нет. И вообще, они оба красивые, особенно Наташа. Вот приедет, увидите.
О.Л. Петенька, садись за стол, поешь с нами. Маша, покорми Петю, он же голодный, ему надо поесть. Мальчику такое предстоит.
Илья. Трудовые будни в дискотеке?
Пётр. Летний отдых в армии, дядя Илюша.
Илья (Александру). Делать тебе, Сашка, нечего.
Дуня. Хочешь, я вместо твоей девушки писать тебе буду и фотографии в посылать? Все обзавидуются. Алая роза упала на грудь, Милый Петюня, меня не забудь.
Николай. Если по благословению, то идти надо.
О.Л. Я говорила, но меня ж никто не слушает.
Максим (Шуре). У тебя что, отец – принципиальный?
Шура. Да.
Максим. Беда.
Ирина. Конечно, всё самое страшное у нас уже позади, но я просто не понимаю, куда должен идти Петя, в какую армию, где армия? Я вижу только шайку разбойников, а не армию.
Татьяна. Ириш, откуда ты её видишь? Из-за столика ресторана ЦДЛ?
Илья. Но брек, девчонки, а я не понимаю, зачем она нужна, что, собственно, и от кого она должна защищать.
Татьяна. Россию и русских от агрессии мирового империализма.
Ирина. Тань, ты не шутишь?
Татьяна. Не шучу, Ир.
Сергей.  Ну, договорились.
Николай.  Братцы, это искушение. Тема опасная, мы все поссоримся.
Дуня.  И вправду, поешь, Петя, от души в последний раз.
Александр (встаёт).  Сын мой, всё нам позволено, но ничто не должно нами владеть. Весь армейский механизм запущен, чтобы овладеть тобой изнутри. Когда я служил на флоте, то слышал там такое выражение: «задница ракушками обросла».
О.Л. Да -а.
Александр. Я знал, что со мной этого не случится. Пётр, будь верен присяге и не обрастай ракушками. За нас с вами и хрен с ними.
О.Л.  Служу Советскому Союзу.
Татьяна.  О-ой. Песня.

Картина 2.

Тот же сад, один из его закоулков. В тот же вечер. Маша и Серёжа.
Маша.  Ну, и к чему? Зачем?
Сергей.  Сама знаешь.
Маша.  Ну, Лёшку-то ты терпел.
Сергей (резко).  Я Лёшу любил. И потом, он – друг.
Маша.  А Саню не любишь, и он не друг.
Сергей.  Не знаю кто он. Н.Л.О. – вот он кто. Я с Лёкой согласен, не из нашей он детской.
Маша (жёстко).  А у него вообще детской не было.
Сергей.  Ну что ты ощериваешься? Это же не буквально.
Маша.  А я буквально. Чуешь разницу?
Сергей.  Я честно старался его полюбить, не получилось. Ну, я и решил лучше исчезнуть. Ну, и ещё… (замялся).
Маша.  Ну договаривай, типа – ещё башмаков не износила.
Сергей.  Но почему же, башмаки ты износила и не одни, официально-то вы оформили свои отношения лет через пять после Лёши.
Маша.  Ну, бьют-то не по паспорту, как известно. (Пауза).
Сергей.  Маш, я тебя любил. Безумно.
(Пауза, во время которой у стола слышатся голоса подвыпивших гостей):
Ирина.  Ну что мне делать, если я хочу полюбить её и не могу? Лёкочка скажи.
О.Л.  Ты святая Ириша. Ты святая!
Татьяна.  Слушай, святая Ирина, может, хватит пить?
Ирина.  Татьяна русская душою, как я люблю тебя. Ты самый мудрый человек на свете. Ты какой-то Заратустра или даже Эклизиаст.
Вновь в глубине сада.
Маша.  А теперь чего появился? Больше не любишь?
Сергей.  Больше не люблю.
Маша (растерянно).  Как?
Сергей.  Ну, вот так как-то, брат.
Маша (взяв себя в руки).  А как же: «Сколько бы лет ни прошло, когда бы ты ни пришла, знай, я всегда стою в прихожей и жду твоего звонка в дверь» и ещё: «Клинок нечаянной любви заточен остро» и что-то там: «Ля-ля, ля-ля, ля-ля…»?
Сергей.  Вот после этого верь лирикам. Да, Маш?
Маша.  Да, Серёж, а жаль.
Сергей.  А чего жаль? Хороший дом, хороший муж, что нужно ещё человеку, чтобы встретить…
Маша.  Ну, попробуй только договорить. Жаль не то, что  разлюбил, а то, что сказал об этом. Я бы думала, что ты мой гранатовый браслет, мой Желтков. Питалась бы иллюзией.
Александр (входя).  Малыш, а может, иллюзию пирогом закусить? За столом сейчас дебатируется: что сначала – в шарады играть или пирог Крайновской есть.
Сергей.  Пирог, наверное, пальчики оближешь.
Маша.  Ну, не надо смеяться.
Александр.  Нам с Серегой Илью жалко, что он, бедолага, вытерпел, наверное, из-за этого пирога сегодня.
Сергей.  Мы с Серёгой ходим парой, мы с Серёгой не татары, хоть и ходим мы с гитарой.
Маша.  О-о! Ушла любовь, вернулась муза…
Сергей.  Пойду есть пирог и толстеть, есть и толстеть. (Уходит).
Александр.  Целовались?
Маша.  Нет.
Александр.  Приставал?
Маша. Не приставал.
Александр. А почему?
Маша.  А потому что, Саша, не все мужчины пристают к чужим жёнам.
Александр.  Странно.
Маша (приникла к нему).  Я когда-нибудь тебя брошу.
Александр (обнял).  Попробуй только. (Они стоят неподвижно. За столом слышен разговор).
О.Л.  И он не может её бросить, потому что она всё время кончает жизнь самоубийством.
Николай.  Ой, грех какой!
О.Л. Он мне напоминает Вершинина из «Трех сестер». У того тоже была жена с косой, и она всё время кончала жизнь самоубийством, и две дочки. И Машу нашу он безумно, безумно любил.
Татьяна (тихо).  Лёка, Серёжка сзади.
О.Л. (машет рукой).  Да не страшно.
(Вновь сад).
Маша.  Нет, брошу. За измену.
Александр.  У мужиков это не измена.
Маша.  У мужиков – у баб. Слышать не могу! Волга впадает в Каспийское море. Корова дает молоко. А измена – это измена. Как говорит моя мама, я – «женщина без нюансов».
(Разговор за столом):
О.Л.  Ему, конечно, нужна женщина без нюансов. А то он  трёхнутый, она трёхнутая. Оба такие нервные.
Татьяна.  Ой, я объелась. После поста с Пасхи всё ем и ем, наесться не могу.
Николай.  Так ты же за троих.
Разговор в саду. (Александр гладит лицо Маши).
Маша.  Что ты делаешь?
Александр (тихо).  Гуляю по твоему лицу. (Пауза). Что было бы сейчас со мной, если бы я тогда к тебе не пристал? (Пауза). Я очень тебя люблю.
Маша.  И я.
Александр.  Я очень счастлив с тобой.
Маша. И я. (Целуются).
Шура (подходя).  Родители, вы что? Гости увидят. Там скоро в шарады все будут играть.
Александр.  Ну что ж, пойдем, дитя любви.
Маша.  Вы идите, я сейчас. (Одна): Господи, спасибо тебе за всё.
Дуня (входя).  Ой, тётя Маш, простите, я не знала, что Вы здесь. Максиму с папой о деле поговорить надо.
Маша.  Конечно, конечно (собирается уходить).
Дуня.  Тётя Маша, простите, я давно хотела у Вас спросить, просто так, из любопытства. На кого это всё оформлено?
Маша.  Что всё?
Дуня.  Ну, участок, дом.
Маша.  На Шуру. Я – опекун.
Дуня.  Надо же. Вот завидую белой завистью. В пятнадцать лет и уже всё есть. Я в её годы в одной комнате с бабушкой жила.
Маша.  Да, она ж корыстная, жуть. Мы и решили с отцом, чтоб цианистым калием не отравила, сразу всё на неё записать.
Дуня (натужно).  Ха-ха-ха! (Маша уходит).
Илья (входит с Максимом, ведет себя неестественно, почти заносчиво).  Ну, и чем занимается ваше предприятие «Тополь»?
Максим.  Лесом.
Илья.  Вырубаете русские леса, значит?
Максим.  Не только. Всё, что связано с лесом. Вырубка, обработка, доставка, переработка, строительство домов, срубы ставим, на заказ эксклюзивную мебель делаем. Дизайнеры, плотники, архитекторы и даже простые строители – всё специалисты хай-класс.
Илья.  А откуда дровишки?
Максим.  Из Тверской губернии. Там друг отца – губернатор. Дуня сказала, что у Вас дело ко мне.
Илья.  Понимаешь, я хочу наладить новое производство.
Максим (скептически).  Производство чего?
Илья.  Как раз по твоей части, старина, каминных дров.
Максим.  А что, его налаживать, дал бутылку соседу – он пошел в лес и принёс дрова.
Илья.  Ну, ты со мной, как с пацаном-то не надо. Я имею в виду каминные дрова, которые видел в Америке. Они горят разноцветным пламенем – алым или изумрудным, малиновым, вишнёвым.
Максим (медленно).  А идея-то богатая, нажористая.
Илья (воодушевлённый).  Вот! И в голову никому не приходила. Золотая жила, понимаешь. Поставщики разноцветных составов есть, в Атланте, уже сидят ждут, только загружай.
Максим.  Значит, кредит нужен? (Раздумчиво, как бы про себя). А что, заказчики у нас народ серьёзный, у всех дома на Рублевке, любят всё навороченное. О-кей, я поговорю с отцом.
Илья (всё более воодушевляясь).  А в таком деле кредит отбить – пару пустяков.
Максим.  Вы имеете в виду, вернуть кредит и получить ещё доход с дела?
Илья.  Ну, я и говорю, отбить. А как доход легализуем, твои десять процентов - чёрным налом.
Максим.  И заказчики тоже – только мои.
Илья.  Договорились. Пойдём, обмоем сделку.
Максим.  Я не пью.
Илья.  Никогда?
Максим.  Никогда. Во всём цивилизованном мире сейчас не модно и не принято.
Илья.  Какое счастье, что мы не в цивилизованном мире.
Дуня.  Папа, можно тебя на минутку? (Максим уходит).
Илья.  Что, зайка?
Дуня (ластится к отцу).  Папуль, такие связи тоже денег стоят и не малых. Шучу.
Илья (вздохнув).  К сожалению, не шутишь.
Дуня. Ну не могу я больше с тетей Ирой жить, мне нужна отдельная квартира, однокомнатную же не дорого. Вот Шурка, ещё соплячка, а уже двухэтажным домом владеет.
Илья.  Ну, потерпи, зайка. Вот получу первый транш с дров и сразу начну снимать тебе квартиру.
Дуня.  Когда?
Илья. Ну ты же слышала, всё запущено. Не сегодня – завтра.
Дуня.  Хорошо. Да! Пап, помнишь, я про пейджер тебе говорила и туфли?
Илья.  Сколько?
Дуня.  Двести – не дорого.
(Илья достаёт из кошелька 200 долларов. В это время входит Татьяна и видит это).
Татьяна.  У-у! Волчица.
Дуня (обнимая их).  Мамочка, папочка, как я люблю вас! Вы у меня самые лучшие.
Татьяна.  Пойдём, там зовут в шарады играть, а потом чай будем пить с Иринкиным пирогом.
Илья.  Я в шарады не играю, только сужу.
Дуня.  А я пирог тёти Иры не ем, только смотрю.
Татьяна.  А вот это ты зря. Пироги она готовит очень хорошо. Я так не умею. (Постепенно удаляясь). Ну и злыдня ты, Дунька. В кого только?
(Какое-то время никого нет, только видим через кусты огромный стол, освещённый оранжевым абажуром, людей за этим столом, слышим подвыпившие голоса. Появляется хрупкая девушка в длинной юбке с рюкзаком за спиной. Смотрит на стол из-за кустов).
Девушка (как бы себе, но вслух).  Ой, Дунька там.
Сергей (сзади).  А Вы её не  любите?
Девушка (по инерции).  Не люблю. (Вздрогнув) Ой, а Вы кто? Не говорите, я знаю. Вы – Одинцов Сергей. Я Вас по фотографиям узнала. Вы всегда рядом с папой в свитере и с бородой, и почти всегда с гитарой.
Сергей.  А Вы – Наташа. Я Вас тоже узнал, но не по фотографиям, а по маме. Вы очень на маму похожи, только другая совсем.
Наташа.  Логично.
Сергей.  И шутки у Вас мамины.
Наташа.  Ну что Вы, мне до маминых шуток далеко.
Шура (вбегает через кусты).  Наташа! Но почему так поздно? (Возбуждённо): Наташа, дядя Серёжа! Идёмте в шарады играть, там уже по командам все делятся.
Сергей.  А можно мне в команду с Наташей?
Наташа.  К сильным игрокам примазываетесь. (Внезапно засмущалась).
Сергей.  А как же. (Уходят).

Картина 3.

Вновь за столом. Разгар игры в шарады. Непосредственно за столом остались лишь Илья и Ольга Львовна. В сад вынесли большой сундук. Оттуда достают старые платья, самодельные театральные костюмы.
Маша.  (Сергею). Да зачем вам костюмы? У вас, наверное, авангард. На голой сцене голые люди.
Сергей.  Ну куда уж нам до Вашего реалистического искусства.
Маша.  Тогда нечего у нас костюмы отбирать. Отдай подушку.
Сергей.  Не отдам. (Тянут подушку друг от друга, разрывают её, летят перья).
О.Л.  Илюшечка, посмотри, пожалуйста, по-моему, снег пошёл.
Илья.  Нет, это Ваша дочь подралась. Как судья спрашиваю: «Кто показывает первым?»
Маша.  Пусть показывают они, потому что наша шарада заставит переосмыслить свою жизнь.
Илья.  Тогда – вы первые. Чтобы мы поскорее отмучились. И не спорьте с судьей, к тому же я сейчас Петькиной камерой снимать вас буду.
(Другая команда рассаживается за стол. Шарады показываются на поляне перед столом, на которой стоит баня. Все исполнители первой шарады ушли в баню. Пауза. Зрители начинают аплодировать, свистеть. Дверь бани приоткрывается, из щели идёт табачный дым сразу от шести сигарет, который должен изображать собой банный пар. Затем дверь бани окончательно открывается, оттуда вываливается Маша, Ирина, Николай, Петя, Дуня. Все они закутаны в простыни и с вениками в руках. Замыкает процессию Максим, абсолютно голый, в чёрных очках).
Татьяна (увидев Максима).  Батюшки святы!
(Процессия всем видом изображает разморенность после бани).
Александр.  Это первый слог?
Маша (продолжая идти на подкошенных ногах).  Догадайся с трёх раз.
Александр.  Не хами, жёно.
Наташа.  Так документально.
Пётр (отдуваясь).  И главное – художественно.
(Все падают на траву).
Пётр.  Дядя Коль, Вы сегодня переборщили.
Маша (встаёт).  Всё.
Илья.  Первый слог – ни за что не догадаться.
Татьяна.  Я требую цензуры! Почему порно показывают?
(Члены Машиной команды только сейчас обнаруживают, что Максим разделся донага).
Николай.  Не надо бы так.
Маша.  Артиста повело. Чистая импровизация.
Татьяна.  Вообще-то, парень, у нас так не принято.
Дуня.  Все такие стеснительные стали на старости лет.
Максим.  По всей Европе в общественные бани ходят голыми. Если пойдете в Сити-Клаб венский, увидите.
Ирина (закуривая, и как бы себе).  Ну, понятно. Всё растабуировано.
О.Л.  Просто Максим может простудиться.
Наташа.  Можно и о Шуре подумать.
Дуня.  Ой, только ты о Шуре не беспокойся. Она больше нас знает.
Наташа (делая большие глаза).  Больше тебя?
Маша.  Второй слог! (Она выходит в бриджах и рубашке. Вся команда становится за её спиной).
Маша (поёт и танцует твист).  Где-то на белом свете, там, где всегда мороз, трутся спиной медведи о земную ось.
Сергей.  Да, если у человека слуха нет, то это надолго.
Маша.  Отстань! Мимо бегут столетья, спят подо льдом моря, трутся об ось медведи, вертится Земля.
Все остальные.  Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла, вертится быстрей Земля.
Маша.  Всё. Теперь третий слог и все вместе в одной сценке, но для этого нам нужен Александр Викторович.
Александр (встаёт).  Что делать надо? (Маша шепчет ему на ухо).
(Петя надевает милицейскую фуражку и становится в дверях бани. Все остальные скрываются. Затем выходит Александр в галстуке и с дипломатом, проходит в баню, показывая своё депутатское удостоверение. Пётр отдаёт честь. В кустах начинают жужжать и гудеть остальные. Затем они выползают на четвереньках, покрытые одеялами, и вытянув перед собой руки. Короче, они изображают танки. Вытягиваются в линию перед баней, начинают произносить: «Пух!» и дергаться. Из бани идёт сигарный дым).
Маша. Всё. Думайте.
(Максим и Дуня незаметно уходят).
Сергей.  Давайте от последнего отталкиваться. Вроде дом на реке, вокруг него танки. На августовский путч похоже. Но почему стреляют в дом? Значит не путч. А может, война? Машкина песня на вой была похожа. Саша протягивал удостоверение менту, типа – «На».
Шура.  Ой, точно. Вой-на.
Наташа.  Они три слога показывали, просто последний и всё слово в одном.
Илья.  Парламент.
Ирина.  Правильно. А как ты догадался?
Илья.  Когда понял, что третий слог «мент».
Сергей.  Нет, так не честно. Вы нас запутали. Мы настроились лицезреть подлинное реалистическое произведение, почти документальное, а у вас танки в центре Москвы по Дому Советов стреляют. Это даже не научная фантастика, а ужастик какой-то.
Маша.  Да, ужастик, но произведение надо судить по законам им самим над собой поставленным. Ладно, показывайте вы.
Сергей.  Для первого слога мы должны у вас арендовать Машку, Кольку, Иру и судью заодно.
Пётр.  За аренду платить надо.
Наташа.  Дядя Саша у вас бесплатно работал.
Пётр.  Мне в армию завтра. Что, я один отгадывать буду?
Наташа.  А ты пока снимай. Всё равно ж, не отгадаешь.
Илья.  Кстати, куда Дунька делась?
Татьяна.  И Максима почему-то нет.
(Все названные уходят в тень. Звучит музыка, и первыми появляются, держась за руки, Маша и Александр. За ними идут другие супружеские пары: Татьяна и Николай, Ирина и Илья, Шура, Наташа и Сергей идут по одному через интервалы. Зрители – Пётр и Ольга Львовна, которая дремлет).
Сергей.  Слог второй!
(Маша, Илья, Ирина и Николай рассаживаются смотреть. На освещённую часть поляны выходит Сергей в косоворотке и в бороде от Деда Мороза, под ручку он ведёт беременную Татьяну в длинном старинном платье и в шляпке. Та, в свою очередь, ведет за руку Шуру, ей повязали бант и надели кружевные панталоны. Наташа, в расшитой украинской рубашке, в шароварах и в кепке «Adidas» выводит под уздцы Александра, как бы запряженного плугом, изображающего коня. Смех).
Наташа (склоняясь перед Сергеем и снимая кепку).  Пахать подано, барин.
Сергей (подходя к Александру, треплет его по щеке).  Старый конь борозды не испортит.
Александр.  Отсебятина (пытается укусить за руку Сергея).
Маша (из зала).  Саша, а ты лягни его хорошенько.
Сергей.  Не надо! Итак, всё вместе.
(Становится, изогнувшись, на колени к нему становится Наташа, тоже как-то затейливо изогнувшись. Он держит её за талию. Вдруг между ними возникает неловкость, столь откровенная, что все это замечают).
Илья.  Параграф. (Наташа спрыгивает с колен Сергея).
Ирина.  Гениально. Вынуждена признать поражение. Пара и граф. Он же - Толстой.
Маша.  Ничего особенного. Что это за пораженческие настроения, Крайновская? А ну, быстро неси свой пирог. (Ира уходит).
О.Л. (при слове пирог открывает глаза).  Пирог уже ели?
Илья.  Интересно, Дунька где.
Татьяна.  У тебя на бороде.
Илья (Ольге Львовне).  Ну и грубая у меня была первая жена, тётя Лёка.
Ирина.  Илюш, но я же жду тебя.
Илья.  Бегу.
Ирина (из-за кустов).  Выключите свет, когда я крикну – включите. (Выключают свет. Звучит музыка).
Голос Дуни.  Во, блин! Эй, люди! Свет включите, ни хрена не видно. Так мы до стола не доберемся.
(Включают свет. Максим и Дуня, оба взъерошенные, усаживаются за стол).
Ирина (выбегая из-за кустов в пьяной обиде, чуть не плача).  Это она специально, я знаю!
Илья (бежит за ней).  Ну, Ирочка, ну не надо. Ну, пожалуйста.
Татьяна.  Ириш, ну чего ты? Дуньку не знаешь? Она же вредина.
(Ирина молча возвращается к кустам. В тишине при свете, очень буднично выносит высокий, гигантский пирог в виде кита, на нем выпечено название «Моби Дик»).
Ирина (ставит пирог на стол).  Пирог рыбный. (Опрокидывает рюмку водки). В старину рыбные пироги со сладким чаем пили. (Опрокидывает ещё одну рюмку).
Маша.  Ирка, ты гениальна! Если он ещё и вкусным окажется!
(Все высказывают свои восторги).
Максим.  А кто такой Моби Дик?
Наташа (ласково).  Вы в Кембридже учились?
(Илья разрезал пирог. Все начинают есть).
Александр.  У-у! Потрясающе!
О.Л.  Сейчас уже совсем не осталось людей, которые могут печь пироги.
Татьяна.  Ирка, меня завтра на сохранение от твоего пирога увезут. Я килограмм пять уже прибавила сегодня.
Наташа.  Ир, действительно очень вкусно.
Пётр.  тётя Ир, а пирог «Крокодил Гена» с крокодильим мясом можете испечь?
Илья.  Ирочка, это вещь.
Николай.  По-моему, такими рукодельницами только монашки могут быть.
Максим.  Тесто пресноватое.
Наташа (в сторону, тихо).  Сам ты пресноватый.
(Ирина счастлива и потому опрокинула ещё одну рюмку и закусила).
Маша (встаёт).  Давайте по-современному, не чаем пирог запивать, а водкой. Я хочу сказать, какое счастье, что сегодня Радоница и можно молиться за всех: за некрещеных, за злодеев, за вероотступников, за самоубийц.
Максим.  За самоубийц? (Все повернулись к нему).
Маша (удивлённо).  Да, за самоубийц. За всех.
Николай. За самоубийцу нельзя!
Маша. Неофиты достали!
Николай. За самоубийц можно, только келейно.
Маша. Можно. Я сама решу как мне молится. Так вот, и просить для них царствия небесного. Давайте помянем не только Лёшу, но и всех, кого мы знали на этой Земле. Господи, упокой их души, где святые твои упокаиваются. Царствия им небесного. (Все выпили, молча едят пирог).
Шура (после паузы).  А мне жалко всех, кто в рай попадает.
Александр.  Почему?
Шура.  Потому что они там одни, без людей, которых они любили. Без родителей, например.
Александр.  А почему ты считаешь, что родители непременно в ад попадут?
Шура.  Не обязательно родители. Ну вот, если я в раю, но знаю, что хоть один родитель мой в аду, то какой же это рай? Или, если даже родители со мной, а хоть один любимый человек мучается…
Александр.  Значит, ты считаешь, что рая нет.
Шура.  Нет, просто я думаю, что он сейчас здесь.
Конец I действия.

Действие II

Середина лета. Часов 5 вечера, но очень жарко. В саду распустилось множество цветов. За столом Николай, Татьяна, Илья, Ирина, Ольга Львовна, Маша, Шура, Дуня.
Маша (обмахиваясь).  Пётр, Павел – час убавил.
Илья.  Пять вечера, а жара, как в полдень.
Татьяна.  У, жарко! Сейчас рожу. Если парни, назову их Петька и Пашка.
О.Л.  Танечка, а ты не знаешь кто? Сейчас ведь как-то узнают.
Николай.  Ни-ни. Батюшка не благословил ультразвук.
Дуня.  Дикость.
Шура.  А я понимаю. Пусть тайна будет.
Маша.  Всё так все рано понимать стали.
Дуня.  тётя Маша, а вы только после рождения Наташи всё поняли?
Татьяна.  Евдокия, не груби.
Илья.  А что она такого сказала? Татьяна, сколько тебе было лет, когда мы свет во время танцев выключали, и все сидящие здесь в бутылочку играли?
Шура.  Как это – в бутылочку?
Николай.  Илюх, ты сейчас не прав.
Илья.  А зачем ханжить?
Дуня.  По-моему, здесь сегодня будет очень весело.
О.Л.  Граждане, я предлагаю начать.
Дуня.  Я тоже, а то за мной скоро Максим приедет.
Илья.  Приедет, говоришь?
Дуня.  И вообще, у меня ещё дел полно. Давайте хоть аперитив. Папуль, наливай себе.
Татьяна.  О! Папуля, это означает: готовь кошелёк.
Ирина.  Всё-таки, Дуняшкин, ты решилась на то дорогое роскошное платье?
Дуня (резко встает).  Я пойду погуляю (уходит).
Илья.  Тань, а тебе не кажется, что перебор?
Ирина.  А мне кажется, у всех у нас похмелье. Так нельзя – на кладбище выпили, а затем остановились. (Пауза).
Маша.  Это всё из-за жары.
О.Л.  Где вы видите жару? Вечер уже просто осенний (Маша вздыхает).
Николай.  А что, Натальи на кладбище не было?
Маша.  Она позже туда подъедет.
О.Л.  Одна ночью, на кладбище. Там же сейчас очень опасно.
Маша (раздраженно).  Во-первых, не ночью, а во-вторых, не одна, а с Сергеем. Послушай, мам, почему ты считаешь, что если тебе холодно, то и всем другим обязательно должно быть холодно?
О.Л.  Что ты на меня взъярилась?
Ирина.  Мне кажется, надо пропустить по рюмке, и сразу все успокоятся.
Татьяна.  А когда тебе иначе казалось?
Маша.  Нет, не хорошо. По крайней мере, надо дождаться Петю с Сашей. Он сегодня присягу принимал, Саня как почетный гость речь произносил. Петю отпустили на побывку. Саня убьёт, если не дождёмся.
Ирина (закурила, говорит, опустив глаза). Если мне не изменяет память, то повод нашей сегодняшней встречи не присяга в верности красной армии.
Маша (сквозь зубы, машет рукой).  Был бы повод. Наливайте.
Илья.  Мисюсь, аперитив?
Татьяна.  Водку в такую жару! Бр-р.
Илья.  тётя Оля, Вам чего?
О.Л.  Водочки немножко, Илюшечка.
Ирина (встаёт).  Сегодня у Лёши был бы юбилей. В этот час мы съезжались бы на банкет.
Ирина (продолжая).  С подарками и капустниками.
Маша (тихо, ворчливо).  Он не любил свой день рождения. Жара, никого в городе нет. Зимой праздновал, в именины.
Ирина (кричит истерично Маше).  Да я не про это! Ну ладно – Дуня, но ты тонкий, творческий человек. Мы женимся, разводимся, ругаемся, чувствуем себя несчастными. А он этого ничего не может, даже несчастным почувствовать себя не может (села, закрыла лицо руками, зарыдала).
Илья (обнимая её).  Ирочка, ну что ты? Ну, зайчик мой, успокойся. (Вдруг агрессивно всем): Почему вы все считаете мою жену посмешищем? Она талантливее и умнее вас всех вместе взятых!
Татьяна.  По-моему, вы все ополоумели. Пить меньше надо. Пойду, укроп пожую в огороде. (Уходит).
Николай.  Эка нас бесы крутят.
О.Л.  Граждане, давайте выпьем.
Николай.  И вправду. Хоть эта дата сейчас для него не имеет никакого значения. Это было началом его земной жизни, земного пути. Он завершён. Это мы плачем, а ему там хорошо.
Маша. Куда уж лучше. Ни на свадьбе дочери погулять, ни Париж увидеть, ни книжку написать. А так в одночасье в двадцать восемь лет стать абсолютно счастливым. Терпеть не могу эти разговоры лживые.
Николай. Ну…(заикается, не зная, что говорить).  Вечная тебе память, Лёша. (Крестится). Царствие небесное. (Выпивают все. Пауза).
Шура.  А почему дядю Лёшу дядей Лёшей назвали, а не Петя или Паша? Ведь в такой день родился.
Маша.  Да кто тогда по святцам называл. Тогда редко кого в младенчестве крестили. Всё больше на дому или тайно.
Николай.  Ребят, а помните, как у Машки на квартире было массовое крещение? Человек пятнадцать сразу крестились. Все стоят в простынях. Тазы.
Илья.  А Лёшка говорит: «Вот будет сейчас хорошо, если милиция придет». Ведь придётся доказывать, что оргия. Это безопасней было. А то, тайную секту пришьют. (Пауза). Он всегда про милицию помнил.
Ирина.  Как же я их ненавижу, за наш тогдашний страх. Ничто так не унижает, как страх. Ненавижу.
Шура.  Кого?
Ирина.  Большевиков, конечно.
Маша.  А помните, Наташа к Отцу Дмитрию кошку в мешке принесла и окрестить просила? (Все смеются).
(Действие переносится в один из затененных уголков сада. Там появились Наташа и Сергей).
Сергей.  Про тебя говорят. Мне кажется, что я тебя тогда уже любил, когда ты кошку крестила. Нет, даже раньше, когда впервые увидел.
Наташа.  Это когда?
Сергей.  Как из роддома принесли. Меня пятка твоя поразила. Крошечная, морщинистая, нежная, а всё уже есть, как у настоящего человека. Все пять пальцев с ноготками и даже плоскостопие. (Очень нежно и в то же время порывисто прижимает её к себе. Они стоят, обнявшись, чуть покачиваясь). И ещё – глаза. Ничего не знаешь, живешь всего несколько дней, а глаза уже несчастные, как у мамы. (Она молчит). Всё, что было до тебя, оказалось дорогой к тебе, только дорогой.
(Голоса за столом):
Шура.  Папа с Петей из армии приехали!!!
Александр.  Прошу любить и жаловать – рядовой срочной службы Пётр Птах.
Маша.  Ну, расскажите, как там всё прошло.
Александр.  Потрясающе! Я говорил первым, меня так все слушали. Потом командир части подошел, поблагодарил и сказал «Александр Викторович, Вы сказали то, что нужно им было сейчас, услышать, когда развал и неверие в армию».
О.Л.  Александр, а Вы сказали, что Вы – матрос дальних странствий?
Александр.  Я с этого начал: «Перед вами капитан-лейтенант Военно-морского флота…».
Маша.  Потрясающе. (Пете). А тебе как?
Пётр.  Клёво, только выпить не дали.
Илья.  Наливайте. Заслужил.
Александр (встает).  Ну, сын мой…(голоса становятся глуше).
Наташа (действие в глубине сада).  Я тебе в дочери гожусь.
Сергей.  Ты мне во всё годишься.
Наташа.  Как это?
Сергей.  Ну, так: в дочери, в подружки, в возлюбленные, в жёны, даже в матери - во всё.
Наташа.  В жёны хочу, в матери – нет.
Сергей.  Ну, стань моей женой.
Наташа.  Это не реально.
Сергей (медленно и вкрадчиво).  Я не знаю, реально это или нет, я только знаю, что это будет. Или же я…
Наташа.  Что?
Сергей (шутливо).  Умру.
Наташа (в тон ему).  Как? Застрелишься или отравишься?
Сергей.  Я сам умру, от горя. Иссохну, жить не смогу. Садись ко мне на колени, я тебя покачаю. (Она садится, он качает её как маленького ребенка, как бы убаюкивая. Она закрывает глаза).
Сергей.  А когда..?
Наташа (перебивая).  Давно. Смотрела на фотографии и думала: «Если выйду замуж, то за него».
Сергей.  Я же старый.
Наташа.  На фотографиях – молодой. Как я сейчас. И… (через заминку) папа, как Петька, мальчик совсем. А ты, значит, меня полюбил, когда в пелёнках увидел?
Сергей.  Нет, раньше.
Наташа.  Не ври.
Сергей.  Правда, раньше. Когда мы с Лёхой в роддом позвонили и узнали, что ты родилась, меня как будто кольнуло что-то и помню, мысль странная, но как бы отпечаталась в сознании, как вспышка света: «Вот родилась моя жена единственная». Мы ещё шутили с Лёшкой, что в 16 лет выдадим тебя замуж за меня, чтобы нам никто не мешал в преферанс играть и портвейн пить. А как мы с отцом портвейном накачались в тот день… (она закрывает ему рот).
Наташа.  Я не люблю, когда ты об этом.
Сергей.  Не буду. Он тебя очень любил.
(Свет за столом).
О.Л.  Он Наташку очень любил. (Вдруг встрепенулась). Маша, пойди позвони. Почему её до сих пор нет? Скоро двенадцать часов ночи, а её нет.
Маша.  Куда я позвоню, мама? Разве что на кладбище приведениям.
О.Л.  И вообще, я не понимаю, где её черти носят.
Николай.  Прости, Господи.
Маша (обхватив голову руками).  И я не понимаю (икнула).
Александр.  Всё, Мисюсь, тебе достаточно.
(Вообще, за столом уже все довольно пьяны, причем, опьянение свойственное жаре – надрывное и тяжелое).
Маша.  Что значит – достаточно? Сегодня день рождения моего первого мужа, погибшего в двадцать восемь лет. Уж сегодня дайте мне свободу.
Александр.  Зачем тебе твоя свобода, если у тебя есть моя?
Маша (встает).  Всё, мама, ты права, жениться нужно в своем кругу.
Александр.  Ты куда?
Маша (машет за кусты).  Туда.
(Вновь сад).
Наташа.  Ну, а потом?
Сергей.  А потом на этом месте тебя увидел, как будто после долгой разлуки. Захотелось сказать: «Ну, здравствуй».
Наташа.  Здравствуй.
Сергей.  Здравствуй. (Долго целуются. Он всё держит её на коленях, после поцелуя прижимая к себе). Всё. Никому не отдам, моя добыча. А знаешь, почему моя и только для меня?
Наташа.  Почему?
Сергей.  Потому что в тебе соединились два самых моих любимых человека на Земле.
Наташа.  Я маму боюсь.
Сергей.  Ты маленькая, да?
Наташа.  Я не маленькая. Пусти меня.
Сергей.  Не пущу.
Наташа.  Пусти!
Сергей.  Не пущу. (Начинают в шутку бороться. Сваливаются на землю. Из-за кустов испуганно выходит Маша).
Маша. Ой, простите. вы Ломакину не видели? (Видно, что её трясет крупной дрожью. Сергей и Наташа поднимаются.).
Маша.  Та-ак, я предлагаю выпить здесь. сейчас я принесу.
Сергей.  Я принесу. (Уходит. Маша и Наташа не смотрят друг на друга. Молчат).
(За столом).
Илья.  О-о! Серега пришел.
О.Л.  Серёженька, а где Наташа? Говорят, она с тобой была. Боже, надо срочно куда-то звонить. Неужели она одна там на кладбище.
Маша.  Ну, как там на кладбище?
Наташа.  Хорошо.
Маша.  Чего хорошего?
(За столом):
Сергей.  Успокойтесь, Ольга Львовна. Она со мной приехала.
О.Л.  Ты хочешь поесть, Сережа?
Сергей.  Я хочу выпить. Налейте три рюмки.
Александр.  На троих соображаете?
Сергей.  Ага, соображаем.
(В глубине сада):
Наташа.  Мама, ну что ты молчишь? Молчишь, как будто я в чем-то виновата.
Маша.  Да нет, ты ни в чем не виновата.
Наташа.  А что, Сергей виноват?
Маша.  Безусловно. И ещё как. Это даже не под дых. Это я не знаю что. Это…это – подлостью даже не назовешь. Сволочь, последняя сволочь. Я прямо это в лицо ему скажу.
(Входит Сергей с подносиком, на котором три рюмки и штоф водки с нарезанным соленым огурцом. Наливают.).
(За столом):
О.Л. (кричит).  Маша, Сергей приехал! Очень хочет есть. Покорми его.
Маша (кричит, выпивая).  Ща-ас!
Наташа (после того, как выпили, взглянув на мать).  Сергей, оставь-те нас, пожалуйста.
Сергей.  Может, мне остаться?
Маша.  Нет. И вот это оставь-те, пожалуйста (забирает у него поднос. Сергей уходит). Пять лет пропадать, забыть о нашем существовании, пять лет не приезжать на могилу друга, чтобы потом появиться и завести интрижку с дочерью этого друга. Ну, понятно, мужик стареет, ему молодую кровь подавай, сверстницы уже не устраивают. Ничего нет, никакой черты, за которой нельзя, за которой запрет. Никакого понятия, что такое хорошо, что такое плохо. Всё зло в мире не от злых людей, а от слабых. (Выпивает).
Наташа.  Ну, а если это любовь?
Маша (поперхнулась). Господи, как он тебе запудрил мозги! Не любовь это, а молодость, молодость и всё. У тебя она есть, у его жены – нет. Вся причина. Понимаю, что трудно смириться с подобным цинизмом, но в его возрасте это так. А потом ты его совсем не знаешь. У него всё зависит от состояния. Он женат был четыре раза, и каждый раз говорил, что это его единственная, которую он ждал с младенчества.
Наташа.  Это потому, что он тебя сильно любил.
Маша.  Не правда. Он придумал эту любовь. Так ему легче было писать стихи. Он слаб до подлости. Вот почему он сейчас здесь не остался, зная мой характер? Он должен был отстаивать свою любовь, если это действительно любовь, а не подвергать тебя испытанию.
Наташа.  Он говорит, что женится.
Маша.  И ты знаешь, женится! Непременно женится, из благородства. Чего же он просто так будет девок портить? Он же не подлец, скотина. Правильно твой отец про него говорил: «Все чувства в горле».
О.Л. (из-за стола).  Маша, пойди покорми Сережу, а то он очень нервничает, страшно есть хочет.
Маша. (кричит). Ща-ас! (выпивает) И еще. Он забыл одну маленькую деталь, что женат, и у него двое несовершеннолетних детей.
Наташа.  Сами говорите, что она чудовище.
Маша.  Да, чудовище. Да, ненормальная. Да, алкоголичка, которая пилит его целыми днями. Но она - его же-ена, мать его детей, а ты ему любовница, никто. И перед ней у него долг, есть такое давно забытое слово, а перед тобой этого долга нет.
Наташа (не выдерживает).  А когда вы с дядей Сашей обманывали: он – жену, ты – мужа? Вы о долге тогда думали? Когда здесь все вверх тормашками стояли, бабуля чуть не умерла, вы себе медовый месяц устроили, укатили на Соловки. Может, тогда вы о долге вспомнили?
Маша.  Ты же ничего не знаешь.
Наташа.  Я только знаю, что ты меня месяцами не видела, отправляла в летний детский сад на полный срок и приезжала за всё лето один только раз, чтобы на свободе предаваться своему глубокому настоящему чувству.
Маша.  Не ври, я приезжала раз в две недели и привозила тебе фрукты в тяжеленных сумках, ты не смеешь так говорить.
Наташа.  Смею.
Маша (истерически).  У нас всё, всё было по-другому.
Наташа.  Как по-другому? Вы по-другому устроены?
Маша.  Что? Что ты говоришь?
Наташа. Уходит молодость, мораль приходит.
Маша (кричит).  У нас была любовь! Мы это доказали жизнью! (Плачет).
Наташа.  И мы докажем. (Плачет).
(За столом давно все притихли, никто не знает, что делать).
Александр (подходит к ним).  Ну что вы, девки, в самом деле?
Маша (бросается к нему на грудь, рыдая).  Скажи, что у нас была любовь.
Александр (успокаивая её).  Но почему была?
(Наташа начинает рыдать ещё больше).
Наташа.  Вы всегда были друг у друга, а у меня никого, никого, кроме бабули и Шурочки.
Александр (подходя и обнимая её).  Ну, что ты, Наташка? Ну, сказала мать что-то, ей тоже тяжело.
Наташа.  Отчего ей тяжело? У неё всегда были Вы, а я одна, одна. У меня никого, кроме бабули и Шурочки. Ей никто не нужен, кроме Вас.
Маша.  Что ты выдумываешь? Что ты выдумываешь?
Наташа.  Если тебе легче от этого, то считай, что выдумываю.
Александр (он держит обеих, обняв). Серега, где ты там?
(Сергей тут же появляется).
Александр.  Сережа, уведи Наташку, мне надо с Машей поговорить. (Сергей уводит Наташу).
Александр.  Мисюсь, ну что ты творишь? Неужели ты не видишь, как ей тяжело? Ты бы, наоборот, как мать её поддержала бы, пожалела.
Маша.  В чем я должна её поддержать? В грехе?
Александр.  В её любви.
Маша.  У нас, у христиан, это называется прелюбодеянием.
Александр. А как это называлось у нас с тобой, тоже прелюбодеянием? Если помнишь, большинство так и считало.
Маша.  Мне плевать, как считало большинство. Я только знаю, что с тобой об этом разговаривать бесполезно, в вопросах пола для тебя греха не существует.
Александр (постепенно заводясь).  Ну и не разговаривай!
Маша.  Если бы ты ощущал грех, то после всего того, что мы с тобой натворили, сколько горя принесли близким нам людям, мы обязаны были потом всю жизнь прожить как в монастыре. Двух жизней нам не хватит, чтобы искупить страдания тех (захлебывается), а ты, а ты волочишься за каждой, каждой юбкой.
Александр.  Ну, если я такой подонок, то брось меня. Если я такой ублюдок… (встает, собирается уходить).
Маша (бросается к нему).  Прости, прости меня. Я больше не буду, я не права, ты не подонок. Прости меня, я люблю тебя.
Александр (остается).  Ну всё, проехали, малыш, всё. (Садятся. Долгая пауза).
(За столом):
О.Л.  Господа, я предлагаю выпить за страсти. Страсти это прекрасно.
Николай.  А я – за смирение.
Татьяна.  Коля, я считаю, тебе хватит.
Николай.  Но почему, если все хотят выпить за страсти, я не могу за смирение. Жена, да убоится мужа своего.
Татьяна. Ой, ну пей, пей, хоть упейся, смиренный ты наш.
В саду.
Александр.  Я тебя люблю.
Маша.  Если любят, то чувствуют, чего с близким человеком делать нельзя, чего он не может перенести, ну не может и всё. (Пауза). Боятся его потерять.
Александр.  Не всё сразу. Я меняюсь. Постепенно, но меняюсь.
Маша.  Если любят, то умеют жертвовать.
Александр.  Человек слаб.
Маша.  Ну, это очень удобное оправдание.
Александр.  А потом, чему приносить жертвы? Бабьим бредням?
Маша (тихо).  Почему бредням? Семье.
Александр (устало).  Я приношу.
Маша (вдруг взрывается).  Просто больше семьи, меня, детей ты любишь свои страсти, ради них ты способен на предательство, даже на низость!
Александр.  Ну всё, хватит. Оставь меня в покое. (Он уходит).
Маша (кричит ему вслед).  Ой, прости, прости! Просто ты мог меня уже три раза потерять, физически потерять.
Александр.  Пошла ты, знаешь куда…
Маша.  Не уходи, я больше… (Он уходит) Господи, я не хочу больше жить. Я не люблю его. Всё! Он довёл. Довёл. Он чужой, совсем чужой, он не из нашей детской. Быдло, быдло. У-у-у! Я не люблю его. Всё. Достал, достал, сволочь!
(Рядом с ней оказывается Шурочка).
Шура. Мама, мамочка, успокойся. Это просто так сейчас кажется. Просто попроси у папы прощения и всё. Ты прекратишь, и он прекратит. Вот увидишь.
Маша. Я ни в чем не виновата.
Шура. Знаю, но всё равно попроси.
Маша. Я просила.
Шура. А ты ещё попроси. Он сам переживает.
Маша. Откуда ты знаешь?
Шура. Видно по нему. А потом, я слышала, как он говорил дяде Серёже, что ты его кислородная подушка.
Маша (скосила глаза, недоверчиво).  Так и говорил?
Шура. Ну да, я сама слышала.
Маша. Подслушивала.
Шура. Ага.
Маша (глядя на Шуру). Шурка, Шурка. Чем мы тебя заслужили? Ладно, иди, а я следом - прощения просить, только глаза высохнут.
Шура. А ты не будешь больше плакать?
Маша. Не буду.
Шура. Обещаешь?
Маша. Обещаю.
(Шура уходит).
Маша (глядя ей вслед). Господи, велико долготерпение Твоё. (Пауза). (Тихо): Но не беспредельно.
(Некоторое время площадка в зарослях остаётся пуста).
(У стола слышны голоса):
Николай. Все, все. Играем в живые картины.
Татьяна. Это в нем бывший художник-абстракционист заговорил.
Николай. С этим давно покончено. Сейчас я показываю только Шишкина. Машка, иди ко мне, будешь у меня одним из медведей.
Александр. А можно мне поваленный ствол играть, на котором этот симпатичный мишка сидит?
Маша. Это как режиссер решит.
Шура. Ну, конечно, можно, папочка.
Николай. Я ещё вообще ничего не решил. Может, я «Девятый вал» показывать буду.
Ирина. Колька, а ещё лучше «Лунную ночь над Днепром» Куинджи. Танька луной будет. Такая же круглая и блестящая. Пётр, налей водку.
Николай. Пётр, налей водку. Во, ты гений, моя бывшая жена. Всё решено. Машка, идем со мной, ты мне нужна.
Татьяна. Но, так как твоя нынешняя жена не гений, а женщина обыкновенная, то пока вы не упились совсем, она пойдёт чайник поставить. Дуня, иди помоги мне. (Татьяна отходит от стола, за ней идет Дуня. Татьяна вместо дома идет в то же укромное место, где все разговаривают.).
Татьяна. Понятно.
Дуня. Что тебе понятно?
Татьяна. То понятно, что рожать надо.
Дуня. Ну, ты даешь!
Татьяна. Я скоро пятерых рожу. Троих – уже, двоих – жду.
(Вновь за столом):
Пётр. О! Здорово, Макс.
Максим. Привет, Петро. Здравствуйте, Илья.
Илья. Здравствуй, здравствуй, кот мордастый.
Шура. тётя Таня, Дуня! Максим приехал.
(В уголке сада):
Татьяна. Вот он, счастливый отец.
Дуня. Тебе же он не нравился.
Татьяна. А при чем тут это? Ребенку всё равно, нравится он мне или нет. Всё, он уже есть.
Дуня. Нет, пока это только набор клеток. Вакуумный метод – и всё. Никто ничего не чувствует. Да и некому чувствовать.
Татьяна. Ну что ты за чушь городишь. Какие клетки? Прости за высокопарность, но Вечная душа уже входит в мир и ты с этим фактом уже ничего не вправе поделать. Чему я тебя только учила.
Дуня (мрачно). Значит, не так учила.
Татьяна. А как надо было учить?
Дуня. Не знаю, только не так. Утром Евангелие мне читаешь, а вечером – дым коромыслом, иконы развесили и пьянствуете под ними, да ещё как бесноватые о триединстве вопите, это, видите ли, спорами богословскими называется. Перепутались друг с другом так, что черт ногу сломит. Слышать всё, что вы говорите, не могу, видеть рожи ваши благочестивые тоже не могу. Ни одному слову Вашему не верю, ни одному. (Татьяна молчит). Конечно, нагулялись вдоволь, теперь можно и детей поучить уму-разуму. А Колька, что он творил? Ты, наверное, забыла, я-то помню. Ходил рваный, красками забрызганный, с крестом в ухе, тетку Ирку изводил, со всеми натурщицами трахался, а теперь, что ни слово – «Прости, Господи». А какой жадюга стал, как в Бога уверовал, за копейку удавится. Тетка Ирка хоть рожи не корчит, пьёт себе, да и пьет. Ну что ты молчишь? Господь смиряться велел? Святую из себя корчишь, претерпевшую от дочери?
Татьяна (жестко). А вот сейчас замолчи.
Дуня. А почему я должна молчать? Уу! Ханжи чертовы! Не верю я вам и вообще ничему не верю.
Татьяна (подходя к ней). Замолчи или…
Дуня. Или что?
Татьяна. Или я тебя ударю.
Дуня. Ну, бей, бей, это так по-христиански. (Какую-то минуту стоят друг против друга. Кажется, что сейчас будет пощечина. Вдруг Татьяна оседает и начинает горько плакать).
Дуня. Мам, мам, ну ты чего? Тебе же нельзя.
Татьяна (горько плачет, как девочка). Дуня, но люди же меняются, но в том и вера, что каждый может измениться, в одну минуту и до конца. Почему ты нам не веришь?
Дуня. Ну, ладно, мам, не будем об этом.
Татьяна (плачет). Я сама удивляюсь, какой была. Это была не я. И Коля - это был другой человек.
Дуня. Во, блин! Ну, хватит, я жалею, что так сказала.
Татьяна (еще горше заплакала). Дуня, дочка, не делай этого. Тяжкий грех, сама не знаешь. Потом, как дети пойдут, поймешь, что не клетки, а человека убили. Ведь Иришка от Коли девять абортов сделала, от того и детей нет.
Дуня. Мам, не проси. Ты бы ничего не узнала, если бы сама не увидела.
Татьяна. Дуня, но я прошу тебя, я помогу. Я же от тебя хотела избавиться, всё делала. А потом ты появилась, я тебя увидела и чуть с ума не сошла. Что бы было, если б тебя не было.
Дуня. Но так как я всё равно появилась, теперь я хочу жить.
Татьяна. Не будет жизни никакой.
Дуня. Будет жизнь, только другая - тебе не понятная. Какой смысл всю жизнь сажать укроп и вязать носки? Я не хочу зависеть ни от кого, но для этого нужно десять лет молодости посвятить только себе. Своему образованию, внешнему виду, карьере. Это фундамент для всей дальнейшей жизни с её путешествиями, романами, разнообразной собственностью и детьми, наконец. Им не придется клянчить у женатого папы деньги на туфли, и они будут знать все европейские языки.
Татьяна. Ты уже всё решила?
Дуня. Да.
(Татьяна встает и тяжело уходит. Дуня сидит, задумавшись. Входит Шура, не видя Дуню, садится.).
Дуня. Что, Шурка, грустишь? На тебя не похоже.
Шура. Родители поссорились.
Дуня. Кто виноват?
Шура. Оба.
Дуня. Поссорились – помирятся.
Шура. Но когда они ссорятся, то мне кажется, что никогда не помирятся. А если они разведутся, мне не жить. Я вот всё думаю, как бы мне замуж не выходить. Мне придется с мужем жить, а я не хочу. Хочу с родителями, до смерти.
Дуня. Ты что, так родителей любишь?
Шура. Ну, так. Не то что бы, просто на их месте никого представить не могу. Вот сколько я не старалась представить на месте моих родителей кого-нибудь, даже того, кого я знаю и люблю, и не получается. Мне кажется, что у меня может быть только такая мама и никто другой. Дуня, ты чего?
Дуня. Чего?
Шура. У тебя такое лицо.
Дуня. Нормальное. (Встает, увидев Илью): На ловца и зверь бежит. Па, мне деньги нужны.
Илья. Ты ловец, это точно, а зверь вон идет (показывает на подходящего Максима). А на что?
Дуня. А на то.
Максим. Девчонки, вы пока погуляйте. Нам с Ильей поговорить надо. (Шура уходит).
Дуня. Я хочу остаться.
Максим. Нет, зайка, подожди меня у стола.
Дуня (капризно). Ну, Ма-акс…
Максим. Ну всё, всё, зайка, иди, посекретничай с Наташей.
(Илья стоит, насупившись).
Дуня (сюсюкая, как маленькая девочка). А ты поцелуешь своего зайца, а? Тогда он будет хороший и пойдет.
Максим (тоже сюсюкая). Ну, конечно, поцелую, только зайцу надо идти.
Илья. Тьфу, ё-моё.
Максим (продолжая сюсюкать). И папа зайца так считает. Правда, Илья Николаевич?
Илья. Правда, Дуня. Иди.
Максим (легонько шлепает её сзади, та убегает, прыгая как заяц). Ну всё, зайка, побежал, побежал, побежал. (Обращаясь к Илье): Ну что, Илья Николаевич? Обули Вы нас хорошо.
Илья. А в чем, собственно, дело?
Максим. Не понимаете?
Илья. Не понимаю.
Максим. А дело в том, дорогой, что больно много у Вас оказалось друзей и родственников, имеющих камины и охочих до посидеть у разноцветного огонька. Романтики халявные, блин.
Илья. А-а, так ты про это. Ну, так это мелочь. Ну, сколько я там взял на подарки? Стыдно и обсуждать.
Максим. Из-за этой Вашей мелочи, дорогой, десять процентов в десять копеек обернулись. Меня ребята на смех подняли.
Илья. Не называй меня дорогой.
Максим. Но почему, если Вы и впрямь дорогой. Очень дорогой тесть. Дороже не бывает. Вы, наверное, забыли условия нашего договора. Напоминаю. Идея Ваша, ничего не скажешь, идея классная. Пользуясь своими связями, я достаю кредит и ставлю маленькое условие: берите себе основной доход, но пусть заказчики будут только мои, потому что с моих заказчиков десять процентов. Это разговор серьезный, а от Вашей благотворительной деятельности для друзей по льготным ценам – одно расстройство. Мало того, что Вы себя обижаете, но так это, видимо, Вам по судьбе написано, так Вы моих заказчиков обидели и очень сильно. Они ждали, надеялись, патти намечали, чтобы у изумрудного пламени посидеть, гостям показать, а им волшебных дров так и не досталось. Сидят они сейчас у обыкновенного оранжевого огня и плачут. Придется отдавать, дорогой Илья.
Илья. Не смей называть меня дорогой! Что отдавать?
Максим. Всё.
(За столом):
Николай. Всё, скоро показываем, приготовьтесь. Такого вы ещё не видели.
Маша. Шура, пойди поищи на чердаке хвост от русалки. Помнишь, в позапрошлом году к детскому празднику делали из фольги?
Шура. Бегу-у.
(В саду).
Илья. Что всё?
Максим. Во-первых, кредит, естественно с процентами, и за моральный урон клиентам заплатить надо.
Илья. Нет, постой, но что-то вы поимели.
Максим. О-кей. Эта сумма будет учтена.
Илья. У меня нет денег.
Максим. Как Вы понимаете, этого моим компаньонам не объяснишь. А также не объяснишь и моим заказчикам, что в том, что они не получили волшебных дров виновато не АО «Тополь», а лично человеколюбивый Илья Николаевич Крайновский. И уж что совсем невозможно объяснить, что его единственная дочь мне дорога так же, как и родному папе. Когда речь идет о деньгах…
Илья (задыхается). Ты что, угрожаешь?
Максим. Не я. Я тут ни при чем.
Илья. Ты думаешь, я испугаюсь?
Максим. Боюсь, что нет, а надо бы хоть раз в жизни испугаться и подумать. Одну единственную дочь и ту прокормить не можете, ничего не можете. Вечные бредовые прожекты, всё уверены, что завтра разбогатеете. Да не разбогатеете Вы, успокойтесь, такие как Вы не богатеют. Вы хоть одно дело до конца доведите, хоть слово научитесь держать. От папаши моего с его цинизмом и то больше пользы. Он хоть и поворовал, но обеспечил нас, а Вы до чего Дуньку довели.
Илья (дышит с трудом). Заткнись, сопляк.
Максим. В общем, деньги придется вернуть. Таких как Вы учить надо.
Илья (налетает на него). Су-ука! (Бьет кулаком в грудь).
Максим (берет его за воротник). Ты - прокуренный, пропитой человек. Я же убью тебя. Успокойся. (Отшвыривает его в кусты).
(Илья встает, вновь нападает. Они сцепляются. Дуня, пришедшая на шум, начинает пронзительно кричать. Все сбегаются).
Татьяна. Да разнимите их!
(Ирина стоит как бы в параличе, обнявшись с Наташей. Александр и Пётр оттягивают Максима. Николай и Сергей – Илью. В самой гуще драки вертится Маша. Дуня плачет).
Пётр. Ну, чего ты, Макс?
Николай. Всё, всё, Илюша.
Александр. Маша, да уйди ты отсюда!
Маша. Я сейчас всё улажу.
Илья. Я убью его.
Татьяна. Илюш, давай завтра.
Дуня. Ну, папочка, ну, пожалуйста.
Илья.  Ну всё, всё, больше не буду. (Отходит).
Ирина.  Давайте выпьем мировую.
В се.  Давайте, давайте. (Идут к столу).
Татьяна (оборачиваясь).  Максим, а ты чего остался? Идем.
Максим.  Спасибо. Я сейчас приду. Честно.
Татьяна.  Ждем.
Максим (увидев, что Дуня задержалась).  Иди, зая, я сейчас. Побудь с папой. (Она уходит. Максим сидит один, достал из кармана бумажный пакетик, высыпал на руку белый порошок.).
(За столом):
О.Л.  Господа, выпьем за мир во всем мире.
Сергей.  И ещё раз за светлую память Лехи.
Маша.  Вообще, день рождения в его стиле. С дракой, со слезами.
Ирина.  Настоящее посвящение к юбилею.
Илья.  Нет, до настоящего посвящения нам не хватает разругаться на политическую тему.
Наташа.  ещё не вечер.
Николай. Упаси, Господи. Никакой политики. Сейчас будет чистое искусство. Участники живой картины, подойдите все ко мне.
Маша.  Подожди, ещё Шурки с хвостом нету.
(Туда, где сидит Максим, входит Шура с огромным рыбьим хвостом из фольги. Видит, как Максим с наслаждением нюхает порошок).
Шура.  А Вы наркоман?
Максим.  ещё не совсем. Травку курю, нюхаю, но не колюсь. Пока.
Шура (садясь рядом).  Извините за бестактность, а Вы не пробовали священнику об этом рассказать?
Максим.  Да, не верю я попам. Один живет на соседней даче. Известный такой, по телевизору часто проповедует. Так у него там такие тусовки. И к каждой пати молочных поросят привозят.
Шура.  Это не верно – судить по одному обо всех. Среди священников есть такие подвижники, а может, и будущие святые. живём с ними в одно время и не понимаем. Вот Пушкин с Серафимом Саровским даже и не слышали друг о друге.
Максим.  Не знаю, я других попов не видел. (Он заметно окосел, нашёл бычок на земле, стряхнул грязь, закурил). Один раз мне так хреново на душе было, так я в церковь пошел и всё священнику рассказал. А он: «Твоя мать... это... – великая грешница, типа того. За неё даже молиться нельзя». Ну, на хрена мне это слышать? Ведь её отец достал, придурок. Я когда-нибудь убью его. (Тяжело опустил голову на руки).
Шура.  А как звали Вашу маму?
Максим.  А тебе зачем?
Шура.  Молиться буду.
Максим.  Нина. Так ведь, по-вашему, за неё нельзя молиться. Она ж самоубийца.
(За столом):
Все (кричат).  Шу-ура! Где хвост? Шу-ура! Где-е хво-ост? (Она не отвечает).
Маша (кричит).  Шу-ура! Ты понимаешь, что я провалюсь? Всё, я не буду выступать, мне не сшили костюм.
Татьяна.  Ты эти штучки примадонны брось.
Наташа.  С костюмом-то каждый дурак сыграет, а ты попробуй без костюма, мам.
Маша.  Вот до чего у меня дочь мудра. Пойдем показывать.
Максим. До сих пор не врублюсь. Как она за Владимира Максимовича замуж вышла.
Шура. А это кто? Владимир Максимович?
Максим. Мой фазер. Ублюдок...
Шура. На зачем вы так.
Максим. Как? Ублюдок он и есть ублюдок. Представляешь, каким надо быть дерьмом, чтоб от регулировщика до зам. министра внутренних дел дослужиться. Раньше как напьётся - хвастается как пьяных избивали и обчищали. Всем отделением. Один раз струхнул не на шутку - до смерти кого-то забили. Но обошлось. У того парня молодая жена осталась и дочка в первый класс пошла. Ну припугнули, что может дочка из школы не вернуться. Вдова и забрала заявление. А что с проститутками творили. (Взглянув на неё) Ладно, пойдём к столу. Мала ты ещё.
Шура. Ну Вам же нужно.
Максим. Нужно.
Шура. Ничего - я выдержу.
Максим. Ну держись (Глядит перед собой. Заметно охмелел от наркотика). Как-то, когда уже он начальником отделения был, мы с матерью раньше домой вернулись. Открыла она своим ключом дверь и увидела... (Пауза). Отец пьяный без штанов, с пистолетом, гоняется за сестрой. Да, у меня сестра старшая есть. Ей тогда четырнадцать было, а мне восемь. Мы ещё удивлялись, что она последнее время такая нервная была, плакала всё время. Так вот гоняется с пистолетом, мат-перемат, угрожает пристрелить, если она...
Шура. Что?
Максим. Слово «инцест» знаешь?
Шура. Знаю. Дикость какая-то. Словно в американском фильме - там всегда про это.
Максим. Нет, тут в России дело было. А значит всё намного круче. Отец был большим любителем солёных огурцов, и мать солила по пятьдесят банок. В доме было полно уксуса. Отправила нас к своим родителям в Питер, а сама... Короче, её не спасли.
Шура. Минута.
Максим. Что?
Шура. Минута. Переживи она эту минуту, всё показалось бы иначе.
Максим. Не думаю. Нет, не минута, а продуманная акция. Она записку написала: «В моей смерти прошу винить такого-то и такого-то». Описала всю историю, просила уволить из органов.
Шура. Уволили?
Максим. Ага - уволили. Повысили потом.
Шура. А сестра?
Максим. Что сестра. Всё о-кей. Вышла замуж в семнадцать лет и укатила в Гвинею Бисау.
Шура. Почему в Бисау?
Максим. Так она за негра вышла. Слушай, а ты хорошенькая.
(За столом взрыв хохота).
Илья.  Ну, это даже я не догадаюсь.
Татьяна.  Маш, ты кого изображала?
Маша.  Но, неужели не понятно? Селедку. (Хохочут).
Пётр.  А, ну точно, я вижу что-то знакомое. Конечно, селедка.
Маша.  Пётр, сейчас получишь.
Наташа.  Мам, ну ты просто создана для роли селедки. Подай заявку в своем театре.
Сергей.  Действительно, а то всё Офелия да Дездемона.
Николай.  Вы будете отгадывать или нет?
Наташа.  Я не буду, пойду погуляю. Шуру поищу.
Ирина.  А чего отгадывать? Натюрморт с селедкой Петрова-Водкина. Это была тема Колькиной курсовой.
Николай.  Ох, и вредно иметь бывших жен в стане врага.
Максим (гладит по голове Шуру).  Как я раньше не замечал? Очень хорошенькая.
Шура.  У Вас сейчас тоже минута.
Максим.  Но почему же? (Начинает гладить её по плечам, ниже).
Шура (вдруг крепко берет его руки в свои).  Не надо, Вы потом будете страшно мучиться.
Максим.  А ты сильная.
Шура (кладет его руки к нему на колени).  Давайте просто так посидим. Поговорим о чем-нибудь и пойдем к столу.
Максим (тяжело дыша).  Не хочу я к столу (гладит её).
Шура (пытаясь увернуться).  Ну, Вам потом тяжело будет, и даже очень. Вы просто отцу хотите отомстить вот так страшно.
Максим (резко, почти грубо прижимает её к себе).  Больно умная.
(Из-за кустов выходит Наташа, видит это).
Наташа (шепотом).  А ну, пошел вон отсюда. Быстро. (Он отшатнулся).
Наташа.  Быстро пшёл, я сказала.
Шура.  Наташ, не надо так. Он не в себе.
Наташа.  Надо. Пошел! (Максим молча встает и уходит. Наташа, обнимая Шуру): Не обращай внимания на пьяных мужиков.
Шура.  Он не пьяный, он очень несчастный.
(За столом собрались все вместе).
Татьяна. Нет, я готова потерпеть политические несвободы ради какого-нибудь генерала Пиночета, который придет и наведет порядок.
Ирина. Ты готова, потому что они тебе не нужны. Ты выращиваешь огород и детей, а не пишешь стихи.
(Нетерпеливые гудки машины).
Дуня. Максим зачем-то зовет.
Татьяна.  Свободы нужны только горстке демократической интеллигенции.
Илья. Интеллигенция – говно.
Ирина. Помолчи, а. Разговор же серьезный.
Илья. А что я? Процитировал Владимира Ильича Ленина.
Николай.  Ой, как зря всё это. Не надо бы, не надо.
Татьяна (запальчиво).  Ну, получили вы ваши свободы. Как вы ими воспользовались? Какого ляха они вам нужны были, чтобы поматериться вдоволь и бесцензурно.
Ирина.  Свобода – это необходимые климатические условия для выращивания национальных гениев.
Александр.  Свобода, а не вольница или разнузданность.
Ирина.  А ты, Саша, давно меня удивляешь. Как ты быстро всё забыл. Обыски, «Гулаг», спрятанный у нас на антресолях, аресты только лишь за прочтение его. Если уж вы так о народе печетесь, то и прилавки пустые вспомните.
Александр (насупившись).  А кто тебе сказал, что я это забыл?
Ирина.  Ну, ты, вроде, с коммунистами сейчас.
Александр (нахмурился).  Откуда это берется? Что за чушь. Если они на чёрное говорят - чёрное, почему я должен утверждать, что это белое.
Николай (себе).  Какое счастье, что я газет не читаю, телевизор не смотрю, радио не слушаю.
Александр (заводясь). И потом, если я считаю нашего дорогого президента разрушителем, это не значит…
О.Л.  Сволочь он, ваш президент, на Рейнеке лиса похож, и становится всё лисе и лисее.
Александр.  Помолчите, Ольга Львовна.
Маша.  Саша, поспокойнее.
Александр.  А я что, не спокойно? Хорошенькие дела, меня обвиняют в том, что я с коммунистами, а я при этом должен быть спокойным! Так вот, дорогая Иришка, если я считаю нашего «гаранта» разрушителем, это ещё не означает, что я поменял взгляды на коммунистические. Да, развал Советского Союза - величайшая трагедия для России. И когда вы все бегали в эйфории, я обещал, что это станет кровавой баней для наших детей, так оно и получилось.
Илья.  Нет, Саш, но согласись, так жить можно (показывает на стол, где всех видов колбаса, икра).
Татьяна.  Кому? Тебе. А есть ещё учителя, твои бывшие коллеги, врачи, шахтеры, вымирающие пенсионеры.
Дуня.  Мам, я…
Татьяна.  Подожди…штабелями вымирающие пенсионеры!
Ирина.  Вот что-то я не видела ни одного вымирающего пенсионера. Откуда вы всё это берете?
Александр.  Цифры, официально известные и обнародованные цифры, Ирина.
Ирина.  Обнародованные в газете «Заря»?
Александр.  И там тоже. А чем тебе не нравится?
Ирина.  А тем, что это откровенно шовинистическая, прокоммунистическая газетенка. И когда я там увидела твою статью, то скажу честно, была в шоке. Хорошо, что я тебя знаю, а то никогда за одним столом не оказалась бы с человеком, печатающемся в «Заре».
Александр.  Вот, чтоб ты знала…
Николай.  Тихо, тихо.
Александр.  Да, не успокаивай меня, я не сумасшедший. Так вот, я буду использовать любую трибуну, чтобы быть услышанным, потому что, хочешь ты этого или нет, но «Заря» – одна из самых читаемых газет в России, потому что нельзя бесконечно унижать национальное достоинство. Чем больше его унижаешь, тем кровавей и страшнее будет его реванш. А что касается общего стола, то могу избавить тебя от этого компромисса. (Уходит).
Шура.  Пап, подожди, я с тобой.
О.Л.  Я этого президента ненавижу. Трехнутый он какой-то. Нашему Александру надо быть президентом.
Маша.  Подожди, мам. Ир, ну что ты зациклилась на коммунистах? Неужели ты не видишь, что «раздолбали страну до магмы», – как говорит тётя Катя, мамина подруга. Ничего не осталось: ни театра, ни кино, ни литературы. Я не знаю, в какой стране живу. Какой-то суррогат из «Орбита» и прокладок. Я не узнаю ни улиц, ни лиц. Всё чужое, всё не мое.
Ирина.  А тогда всё было твоё?
Маша.  В общем, моё.
Илья.  Машка, ну что ты говоришь? В том «твоём» твоего мужа средь бела дня на улице ногами убили. И никого не наказали. А тебе ещё Наташкой пригрозили. И всё это при ваших любимых коммуняках.
Максим. Дуня, я уезжаю.
Пётр.  Сейчас тоже никого никто не наказывает, дядя Илья. Вот у нас пацан был…
Дуня.  Пап, мам, я…
Илья.  Подожди… Но сейчас хоть на улицах милиция не убивает.
Маша.  ещё не вечер.
Ирина.  Ну, хорошо. Вот ты говоришь, что всё – культуры нет, её убили, заменили ширпотребом. А кто? Кто всё это сделал?
Татьяна.  Известно кто.
Ирина.  Понятно, вот мы и до заговора договорились.
Николай.  Ирочка, а ты считаешь, что всё произошедшее с Россией не результат масонского заговора?
Ирина.  Я считаю, что это очередная попытка закрыть глаза на истинные причины и снять с себя вину. Пока русские не покаются, ничего не будет.
Дуня.  Мама, папа, всё я поехала.
Николай.  Ой, как нехорошо, какая чушь, какая гадость. Как ты смеешь так говорить? Это иноверцы должны каяться перед русскими. Им каяться и не раскаяться.
Ирина.  А кто кресты с церквей сбивал и в алтарях гадил? Иноверцы? Сами русские…
Николай.  Грандиозный, чудовищный заговор против России готовился в течение всего девятнадцатого века. Ты хоть почитай что-нибудь. А то ничего не читаешь. Понимаешь, масоны проникали всюду, разлагая культуру, религию, строй. Я тебе как реставратор и художник говорю. Ты не представляешь, во скольких православных церквях скрыта масонская символика.
Ирина.  И русская классическая литература – вся масонская?
Николай.  Да.
Ирина.  И Пушкин – масон?
Николай.  Да.
Ирина.  И Николай II?
Николай.  Ходят слухи.
Илья.  Ну, ты, Колька, дал!
Ирина. В этой стране есть только две национальности – жертвы и палачи, те, кто сидел, и те, кто сажал, те кого убивали, и те, кто убивал. И подчас они оказываются за одним столом. И я не удивлюсь, Таня, если окажется, что твой русский дедушка, именитый чекист сгнобил в лагерях моего еврейского дедушку – выдающегося поэта. В этой стране ничего никогда не произойдет, пока народ не осознает, что Иван Грозный – это русский царь, и Сталин – это русский тиран, и революция – это русская история. И во всех нынешних и прошлых бедах не евреи с масонами виноваты, а русская одержимость, русский авось, русская лень, русская безответственность и русская жуть.
Николай.  Господи, как ты нас ненавидишь. Ну, если всё так, почему же ты живешь здесь и не уезжаешь?
Ирина.  А вот этого тебе не понять. Хотя сейчас, в данную минуту я уезжаю. Выпью русский «посошок». И уеду! (Опрокидывает рюмку). Пойдем, Илья.
Илья.  Ириш, ну давай не сейчас.
Ирина.  Хочешь, оставайся, я доеду на электричке. (Уходит, покачиваясь).
Николай.  Вот, согрешил. Не надо о политике было разговаривать. Ведь всё это враг, тут как тут. Прости, Господи. Ирина, постой, Ирина, прости, прости меня Христа ради. (Убегает за ней).
(Все сидят некоторое время молча. Илья ерзает).
Татьяна (Илье).  Иди, уж измаялся весь.
Илья (встает).  Пойду. Пока.
Татьяна.  Пока. «Побольше бы таких вечеров, товарищи»,- говорили рабочие, расходясь.
О.Л.  Давайте говорить о чем-нибудь хорошем. О любви, о новогодней елке. Мы зажжем огоньки, пойдёёт снег…

Занавес

Действие III

Самый конец августа. Все деревья увешаны яблоками, их неправдоподобно много. Сад в осенних цветах. Гладиолусы, астры, флоксы, золотые шары. Среди всего этого великолепия сидят: во главе стола О.Л., Маша, Наташа, Сережа, Николай, Татьяна, Шура. Во всех ощущается общее напряжение. Стол собран кое-как. Колбаса нарезана на бумаге. Огурцы брошены на стол. Везде валяются корки арбуза. Всё сделано на скорую руку. В этом натюрморте читается тревога.
Фоном постоянно звучит радио, параллельно с рифмованными диалогами сидящих за столом. Они играют в старинное бюримэ и стараются не слушать радио, но и выключить не могут. В паузах долетают отдельные обрывки фраз диктора.
Шура (Николаю). Вам нравится вот этот сад.
Николай (Шуре). Он Богом послан мне за этот ад?
Маша. Плагиат! Плагиат!
За этот ад,
За этот бред
Пошли мне сад
На старость лет.
Сад ни шажок,
Сад не слушок.
Голос радиодиктора. В коммунистическом аду, на протяжении семидесяти лет… Необходимо сделать решительный лаг, жёстко пресечь все слухи…
Николай. Могу я позаимствовать цитату Цветаевой и применить её к текущему моменту?
Диктор. Наступает исторический момент. Когда в центре Москвы окапались банды оголтелых отщепенцев…
Маша (Николаю). Валяй. Только две буквы у тебя были лишними. Ритм нарушен.
Диктор. В нарушении всех общечеловеческих норм…
Николай (Татьяне). А Вы бывали в Форосе?
Татьяна (Николаю, немного подумав). В тот август я стирала пелёнки в порошке от Доси.
Голос диктора. В том историческом августе вы своей несгибаемой волей спасли нарождающуюся демократию…
Татьяна (Маше). Вы когда-нибудь катались на бэ-тэ-эре?
Маша. Нет, я больше думала о карьере.
О.Л. На чём?
Голос диктора. Правительство Москвы обязано предпринять безотлагательные экстренные, самые решительные меры по зачистке города от банд паразитов и отщепенцев.
Наташа (Сергею). Скажите, а вы не бандит?
Сергей (Мучительно пытается ответить). Ну, в общем, что-то такое, ля-ля-ля-ля, паразит, кредит. Не знаю.
О.Л. Странные буримэ.
Голос диктора. Кредит доверия исчерпан. Ещё раз умоляем, господин президент, не мешкайте и не щадите никого…
Наташа (Сергею). Вам угодно предложить мне руку.
Сергей (растерялся, молчит).
Все начинают считать. Раз, два, три…
Диктор. Стране нужна жёсткая рука, и это рука Ваша. Пришло время размахнуться ею…
Маша. Пять, шесть, семь. Всё, Серёга, проиграл. Тоже мне – поэт.
Сергей. Я не пишу на заказ.
Маша. Гони фант.
Наташа сидит насупившись.
Голос диктора. Мы передавали обращение творческой интеллигенции к президенту России. Письмо подписали…
Наташа (резко повернувшись к Сергею). А Вам не хочется, чтоб на голову интеллигенции свалился кирпич?
Сергей. (Вновь растерялся). М-м-вгм. (сосредоточенно мыслит).
Николай. Интеллигенция – говно, как сказал Ильич!
О.Л. Товарищи, прекратите!
Диктор. Заслуженный деятель искусств, народный артист СССР, главный режиссёр театра Родион Сидоров.
Сергей (в отчаянии Наташе). Я помню чудное мгновенье,
                Передо мной явилась ты…
Наташа. Замолкли прицы на деревьях, но заорали все коты.
О.Л. Наташа, прекрати! (задушевно) Как мимолётное виденье, как гений чистой красоты, Серёженька.
Маша. Просто гениально, мам.
Наташа. Ах, да бабуля, ах, да сукин сын.
Диктор. Трижды лауреат государственной премии композитор Иван Котогощин, декан исторического факультета гуманитарного университета, доктор исторических наук, профессор Георгий Стасов.
О.Л. Совсем трёхнулись!
Шура. Бабуль, а кто твой лучший друг?
О.Л. Так не могу  ответить вдруг.
Диктор. Член-корреспондент Академии наук Игорь Орехов, лауреат международных конкурсов альтист Олег Нефёдов…
Татьяна. А где Илья и Ира? Вообще, удивительно, Илющка с Иркой впервые даже на кладбище не пришли. Я не ожидала. Разные бывают взгляды, но причём тут Лёшка?
Николай. Должно быть, у клавира.
Диктор. Народная артистка России Инна Умарова. Поэтэсса Ирина Карйновская…
Маша. А может, у сортира?
О.Л. Ну, хватит. Танечка, любишь ли ты огоньки на Ёлке? (Наливая водку).
Таня. Я не вижу их сквозь иголки.
Диктор. Писатель, лауреат премии «Буккер» Степан Никифоров, кинорежиссёр, лауреат премии «Золотая пальмовая ветвь» Борис Кошнур.
О.Л. (Силится встать). Я ухожу! Играйте сами.
Маша. Ну всё, мам, больше не будем. Серёж, порежь арбуз.
Сергей. Я не мальчишка Вам, не карапуз.
Маша. Ну, наконец, разродился поэт рифмой, да какой!
Диктор. Народная художница Аполинария…
Маша (Сергею). Да выключи ты, ради Бога! Всё, что надо, услышали.
Сергей переключает на другую волну. Звучит хор из оперы Верди ……….
Маша. Ну что, давайте ещё раз Лёшу помянем.
Татьяна. Давайте. (Выпивает водку). Вечная память.
Николай. Татьяна, ты что охренела, прости Господи! Царствие ему Небесное!
О.Л. Мне показалось, или там была Крайновская?
Шура. Странно, что дядя Лёша умер на Успение.
Маша. А в Успенский пост много молодых мужчин погибает. Считается, что Богородица готовится к уходу, и покровительство её ослабевает, потому что Она защищает молодых мужчин, как Своих сыновей.
О.Л. Так я не ослышалась про Ирку?
Сергей. Интересно, на чьей стороне был бы Лёха сейчас?
О.Л. Он бы эту сволочь ненавидел как его, вообще, могли назначить в президенты.
Маша. Его выбрали, мам.
О.Л. Не знаю, кто его выбирал. (Ворчливо).
Маша. Да ты и выбирала.
Сергей (Режет арбуз). Знатная арбузыня.
Татьяна. Девочка?
Сергей. А как же. Видишь попа приплюснута.
О.Л. Танечка, а уже известно, кто у Вас будет? Сейчас же как-то узнают.
Николай. Ультразвук батюшка не благословил.
О.Л. (Кладёт в рот арбузную мякоть). А-а, понятно.
Маша (Вдруг затрясла головой). Кошмар какой-то! Будто не с нами происходит. Вот в пьесе опиши, как всё сошлось: и разгон парламента, и годовщина смерти Лёши, и комендантский час, и толпы людей, на улице, и ты, Танька, на сносях, и Петька в армии, Санька – депутат, и в буримэ мы играем, – никто не поверит! Скажут: накрутил драматург, а ведь всё чистейшей воды правда. И это ещё не всё. Чувствую, что не всё.
Сергей. Ну ты тоже не накручивай.
Шура. Мам, папа ещё спит.
Маша. Конечно, четыре ночи вообще не спали. В прошлый раз как-то погуманнее было, хоть телефоны с туалетами не отключали. Четверо суток вообще о нём ничего не знали. Только мелькнул один раз по телевизору.
О.Л. так вы мне не ответили ……..  была там Крайновская?
Татьяна. Маш, скажи, как у тебя так огурцы получаются?
О.Л. Серёженька, ты хоть скажи мне: там была Крайновская?
Маша. Я их три дня в рассоле держу, а потом кипячу. Была, была там Крайновская, мам, ты не ослышалась.
О.Л. А я всегда говорила, что она сволочь. Вот она придёт, –  и я ей всё, всё выскажу!
Наташа. Ой, бабуль, не говори так, она придёт, и ты сразу: Иришь, Иришь.
О.Л. (Истерически). Неправда! Зачем так говорить, Наташа. Я очень прямой человек. Спроси у всех, спроси у Мирры.
Шура. Правда, Наташа, бабулька всегда правду говорит. Она не лукавит, а просто на волну человека настраивается, когда с ним общается. В тот момент, когда разговариваешь с человеком, всегда его понимаешь, и кажется, он прав.
О.Л. Я всё выскажу ей, когда придёт, прямо в глаза скажу – какая она сволочь и дура. И вообще, мне давно Мирра говорила, что Илья очень большой майор НКВД. Она знает.
Наташа. Бабуль, ты ещё ЧК вспомни.
Татьяна. Да не придёт она, Лёка. Она же понимает, против кого подписывала.
Голос Ильи.  Эй, хозяева! Мы приехали, открывай ворота! (Все молчат). Эй, друзья! Есть тут кто-нибудь, или все на баррикадах?
Татьяна.  Все на баррикадах.
Шура.  Все здесь, дядя Илья, сейчас открою.
Маша.  Миротворец. (Пауза. Татьяна опрокидывает рюмку водки).
Маша.  Тань, успокойся, а.
Николай.  Татьяна, сейчас в больницу поедешь.
Татьяна.  Не поеду.
(Входят Илья, Максим, Дуня, Ирина. Дуня и Максим входят, возбужденно переговариваясь).
Дуня.  Я в шоке. Ничего себе!
Максим.  Да-а, отпадные похороны.
Дуня.  Привет всем! Представляете, мы сейчас такие похороны видели.
Илья.  Здорово всем. тётя Лёля, здравствуй.
О.Л.  Здравствуй, Илюшечка.
Ирина.  Добрый день. Как Вы себя чувствуете, Лёкочка?
О.Л. (Сухо).  Спасибо, Ира, хорошо.
Дуня.  Человек сто. В таких машинах! А девицы все в черных шляпах с вуалью.
Сергей.  И шляпа с траурными перьями, и в кольцах узкая рука…
Дуня.  И гроб красного дерева с серебряными ручками.
Максим.  Наше изделие. Представляете, в нашем изделии хоронили. (Оглядывается). А почему такой минор?
Наташа.  Так, пирог подгорел, погода портится.
Максим.  А, так вы про это?
(Вновь прибывшие рассаживаются).
Илья. Ну так помянем Лёху. Уж сколько лет прошло, а с каждым днём его не хватает всё больше.
(Все выпивают. Пауза).
О.Л. (вдруг громко).  Ира, а тебе не кажется, что Анна Андреевна Ахматова или Ольга Бергольц писали совсем другие письма?
Ирина.  тётя Лёка, мне кажется, что Анна Андреевна или Ольга Бергольц жили совсем в другие времена.
О.Л. (с возмущением).  Прекрати чушь молоть! Были жуткие времена, жуткий Сталин. Как сказал Эмка Мандель, для вас он Наум Коржавин, а для меня он Эмка Мандель, – «Время уже есть, и важно, как ты проживёшь и... сохранишь ли честь».
Сергей. Тётя Оля, «Время дано. Это не подлежит обсуждению. Подлежишь обсуждению ты, разместившийся в нём».
О.Л.  Ну, я так и сказала.
Илья.  Яблок у вас в этом году! Готовьте ящики, я пару ящиков соберу для сидора. Хороший опохмел после свадьбы. Дунька с Максимом женятся четвёртого ноября. Всех приглашаем.
Шура.  Ой, правда? А ты в белом будешь?
Дуня.  Не-а. В красном.
Шура.  А… А в фате?
Дуня.  В шляпе.
Шура.  М-м-м…
Наташа (про себя).  Ну, правильно, куда уж в белом, да в фате…
Сергей (тихо ей на ухо).  Маленький, не злобствуй.
Ирина.  Да-а, яблок много. Даже чрезмерно – облака загораживают, просвета нет. А что вы с ними делаете?
Маша.  Ну, едим, я начинку для пирогов. Ещё для мамы повидло яблочное или мармелад. Она любит.
О.Л.  Да, я люблю мармалад.
Маша.  Ну, Саня ещё сидр делает. Ир, а с чего ты взяла про угрозу фашизма, где ты её увидела?
Ирина.  Ну, может, мне привиделись отряды со свастикой?
Илья.  Нет, не привиделось. Точно, маршируют.
Маша.  Десяток ряженых провокаторов, чтобы вы напугались, письма застрочили.
О.Л.  Ну, Маша, что ты налетаешь на Иру. Ведь, действительно, маршируют. Мирра видела.
Маша. Ира, ты только задумайся, в центре Москвы «ГУЛАГ», – парламент, окружённый колючей проволокой, там люди без света, без воды, без туалетов. Ты же поэт! Как ты можешь?
Ира. Вот потому что я поэт я и подписала. Насочинялась я стишков типа «пришёл Первомай, блин, вставай». Для того, чтобы сборник издали, ещё не то сочинишь. Обратно не хочу, не заставят.
Максим. Да всё будет нормально, Ирина Александровна. Неужели наши ребята отдадут обратно то, что поимели!
Татьяна. Ты всерьёз думаешь, что вот этим «поимевшим всё ребятам» нужна твоя поэзия?
Наташа. Максим, а какой у Вас любимый поэт?
Максим. Апухтин. Что съела?
Татьяна. При нелюбимой тобой власти тебя знали, тебя на кухнях пели, на твои вечера толпы собирались. Да захлебнитесь вы своей свободой, интеллигенция вшивая. Подарили уже России три революции, подарите и четвёртую.
О.Л. Таня, что плохого тебе сделала интеллигенция?
Татьяна (Кричит). И вообще, что ты припёрлась к «недобиткам», потерявшим всякий человеческий облик, «отщепенцам, которых надо прихлопнуть одной левой», –  или как там у вас?
Ирина. Ты что цитируешь?
Татьяна. Да письмо твоё поэтическое к президенту. Теперь уж точно кровь прольётся.
Ирина (Вскакивает). Я клянусь, я клянусь, я этого не подписывала. Мне сказали, что нужна твоя подпись, я и согласилась. А текста самого не видела.
Татьяна. А видеть надо было б. Ты уже не девочка.
Илья. Я запрещаю так разговаривать с моей женой.
Николай. А я с моей. Тем более, что она беременна.
Ирина. Я клянусь, я клянусь. (Рыдает).
О.Л. Господа, давайте жить дружно!
Татьяна (Кричит). Поздно клясться! Дело сделано. Ё-моё! (Хватается за живот).
О.Л. Надо срочно вызывать карету скорой помощи!
Николай. Танечка, я сейчас позвоню.
Татьяна.  Нет, не надо, ещё не срок, я знаю. Пойду в дом, «Дело было в Пенькове» смотреть.
Николай уводит Татьяну.
Дуня (Им вслед). Пятьдесят восьмой раз.
(В сад входит Александр).
Александр.  Девки, вы чего раскудахтались?
Маша.  Да, Таньке плохо стало.
Максим (Внезапно).  Ну, как Ваши дела, Александр Викторович?
Александр (Энергично жуя).  Как всегда, лучше всех.
Шура.  Мне кажется, что папа умирать будет – и всё равно так ответит.
О.Л.  Ой, Шура, зачем ты так?
(Александр заливается громким заливистым смехом).
Александр.  Ой, ну Шурила! (Внезапно останавливаясь): Так, какие новости?
О.Л.  Интеллигенция написала жуткое письмо, просит: всех расстрелять, всех до единого.
Александр.  Ну, с этим ясно. Кто-нибудь из знакомых подписал?
О.Л.  Ну, так.
Маша.  Никто.
Александр. Ну что, помянем Лёшу.
О.Л. (Поднимая рюмку, сквозь слезы).  Если бы он был жив, то был бы за Вас, Александр.
Маша.  Это точно.
Илья.  Ничего не известно.
Николай (Он вернулся).  Известно.
Ирина.  Как Таня?
Николай.  Ничего, лежит, на Тихонова смотрит, представляет, что двойня от него. Вся в греховных мечтаниях. (Все смеются. Пауза. Неожиданно в саду возникает атмосфера покоя и умиротворения).
Ирина.  Как много у вас роз. Райский сад. Не даром, одной поэтессе на Пасху Христос в виде белого шиповника явился.
Наташа.  Мама любит розы.
Маша.  Да, я очень банальна. Из всех городов я больше всего люблю Париж, из всех картин – Джоконду, из всех цветов – розу, а из всех роз – розовую розу. (Александр треплет её по волосам). Хотя названия других окрасок просто завораживающи. К примеру, «Бургундия» – это тёмно-красная, почти бордовая, но не бордовая, или «Кардинал» – это чистый красный цвет, а есть «Лососевая». Я спросила, что это значит, а мне отвечают: «Ну, цвет лосося». Представляете, цвет розы назвать цветом рыбы, причём северной рыбы. Фу, гадость какая! А в этом году у меня удача – я вырастила фиолетовую розу. Хотите, покажу? Она перед домом.
Сергей. Не надо, мы верим.
О.Л.  Ирочка, посиди со мной. Ты такой свой человек.
Маша.  Фиолетовые розы я видела на гастролях в Англии и после этого загорелась. Ноябрь месяц, а там в каждом палисаднике огромные фиолетовые розы с голову младенца, нет, правда… Кстати, об Англии. В последний вечер сидим в ресторане с Дэвидом и Анет, а они приуныли, чуть не плачут. «Везёт, - говорят, - вам. Уезжаете, а мы здесь остаёмся». «А чего вам-то не везёт», - спрашиваю. «А у нас скучно». «Зато у нас весело, - обхохочешься, - то война, то революция!»
Маша.  А в Шамардино я даже зелёную розу видела! А так как Сашка меня всё равно в женский монастырь не отпустит.
Александр.  Не отпущу. И не мечтай.
Маша.  То я и решила, коль монахиней мне не быть, то хоть розарий посадить. Почти стихи.
Александр.  Кстати о стихах. Лёшкину поставим.
Шура.  Я знаю, где плёнка. Сейчас поставлю. (Убегает).
Александр (Максиму).  За месяц до смерти записано.
(Сверху на весь сад начинает звучать очень юный голос под аккомпанемент пианино):  Мы похоронены где-то под Нарвой…
(Все наши герои расползаются по саду, каждый выбирает свою точку, в которой он может чувствовать себя отдельно ото всех наедине с юношеским голосом. Каждый из них абсолютно отрешен. А сверху падают слова):  Мы похоронены где-то под Нарвой, под Нарвой, под Нарвой.
Мы похоронены где-то под Нарвой, мы были и нет.
Так и лежим, как шагали, попарно, попарно, попарно.
Так и лежим, как шагали попарно, и общий привет!
Максим (Дуне тихо).  Как он погиб?
Дуня.  Милиция на улице ногами забила.
Голос.  И не тревожат ни враг, ни побудка, побудка, побудка.
И не тревожат ни враг, ни побудка усталых солдат.
Только мы слышим как будто, как будто, как будто
Как будто, что трубы трубят.
Максим.  А сколько ему лет было?
Дуня.  Двадцать восемь.
Максим. Кого-нибудь наказали?
Дуня. Нет. Тётю Машу припугнули, что Наташка из школы не вернётся, она и...
Голос.  Что ж, поднимайтесь, такие-сякие, такие-сякие,
Что ж, поднимайтесь, такие-сякие, ни свет ни заря.
Если зовет своих мертвых Россия, Россия,
Если зовет своих мертвых Россия, так значит Беда.
Максим.  А он верующим был?
Дуня.  Да.
Голос.  Видим, что вышла ошибка и мы ни к чему…
Татьяна (бледная, с трудом идёт, держась за стену).  Ребята, там по телевизору – штурм начался, танки прямо по окнам бьют. (Все разом убегают в дом).
Голос.  Где полегла в сорок первом пехота, пехота, пехота,
Где полегла в сорок первом пехота без толку, за зря,
Там по пороше гуляет охота, охота, охота,
Там по пороше гуляет охота, трубят егеря.
(За столом остаётся только Ольга Львовна).
(Сад какое-то время остаётся пустым. Затем из дома выходят все герои. Молча проходят к столу. Садятся. Кто пьёт без тостов, кто начинает судорожно есть. Неправдоподобно долгое молчание. На усмотрение режиссёра – чем можно заполнить паузу).
О.Л. (Кажется, она не понимает, что происходит, щиплет арбуз). А мой дедушка, он был очень большой белый генерал, погиб на Гражданской войне, на берегу реки Днепр.
Александр (Внезапно). Ну всё! На посошок! За Лёху! И я помчался.
Маша. Ты же ничего не поел.
Илья. Мой прапрадедушка тоже там погиб. Но, видимо, на противоположном берегу.
Сержа. Я с тобой.
Наташа. И я.
Александр (Опрокидывая рюмку, раздражённо). Ну вы бабы, даёте. Закусить нечем. Чем вы тут занимались.
Маша (Наташе). Я запрещаю (Александру) Я сейчас курицу подогрею.
О.Л. Александр, есть очень сладкий арбуз.
Сергей (Наташе). Ты останешься здесь.
Наташа. Не останусь.
Максим. Не надо бы вам сейчас туда. Сидите дома, пейте водку, играйте в ваши игры допотопные. Там сейчас серьёзные ребята разбираются.
Максим. Уж поверьте сыну самого Приходько, не надо туда.
Илья. Дуня, ты сошла с ума.
Маша. Саня, ты слышал?
Александр (Максиму). Ты можешь помолчать (Маше). Он преувеличивает.
Максим. Я не преувеличиваю.
Александр (Максиму). Заткнись! Я пошёл собираться.
О.Л.. (Вслед). Александр, наденьте тёплые носки! Ночью обещали жуткий холод.
Николай. Танюшка, я, пожалуй, тоже поеду. Отпускаешь?
Илья. Но ты-то куда?
Наташа (Зажмурившись). Я боюсь.
Татьяна. Все настоящие мужчины должны быть там.
Илья. Всё, хватит этой ахинеи! Настоящие мужики не строгают в наше время столько детей.
Голос Александра из окна. У мужика может быть хоть одна пара не дырявых носок?
Николай. Когда как ни сейчас исполнить долг перед Россией?
Илья. (Перебивает). Твой долг сейчас с женой рядом быть, чтобы она родила здорового ребёнка. Все, моб твою мать, Россию спасают, ни хрена делать не хотят.
Маша (Собираясь с мыслями). Так? Что мне надо сейчас сделать? А! подогреть курицу. (Наташе). Я не пускаю. (Уходит в дом).
Наташа. (Сергею). Я не пущу без себя! Я изведусь! Я с ума сойду, пока ждать буду!
О.Л. (Кричит). Наташа! Прекрати истерику! Психопатка! Псих!
Александр. (Входит). Ну чего, отвальную! (Поднимает рюмку). За нас с вами и хрен с ними!
Ирина. Прости, прости меня, Саша, это всё из-за меня. Я подписала то письмо. Кровь из-за меня.
Александр. А закусить опять нечем. Мисюсь! Ты где?
Ирина. (Рыдая). Прости, Я не переживу (Падает на колени, но, зацепившись за шаль, растягивается на земле во весь рост. Барахтается).
Александр. (Поднимает её). Да брось ты, Иришка, ты просто глупая гениальная женщина.
Илья. (Отряхивая её). Ничего твоё письмо не изменило бы. Кровопускание в этой стране периодически случается.
Ирина. (Бросается к Илье, хватает его за свитер). Иди! Иди! Туда! Ты должен идти. Если Сашу убьют, а ты останешься жив, я этого не переживу.
Илья. Натюрлих, Маргарита Ивановна.
Дуня. Дурдом.
Максим. Да, попал я в семейку!
Дуня. Что ты сказал? Да тебе до этой семейки топать и топать!
Максим. Так считаешь?
Дуня. Да, так считаю.
Максим. О кэй! Я потопал.
Максим.  Эй вы, мужики, кого до стрельбища подвезти? (Уходит).
Дуня.  Максим.
Голос Максима. Увянь.
Илья (про себя).  Придурок. (Громко) Эй, слышишь? Я с тобой!
Ирина.  Иди, иди, Илья. Тебе нужно искупить мой грех.
Дуня (про себя).  Всё, поэма, считай, готова. «Искупительная жертва». (Отходит, закуривает).
Николай.  Дуня, мать стереги. Танечка, всё по воле Божьей (крестит её, целует). Какой исторический момент!
Татьяна. (Поправляя ему волосы). Да иди уж, исторический момент.
Сергей. Я предлагаю тебе руку.
Наташа. Хочу ногу.
Сергей. Дурочка, любимая!
Александр. Так! Где Мисюсь? Ну некогда ждать. Поехали.
(Слышен звук отъезжающей машины).
Маша. (Выбегает из дома со сковородкой). А как же курица! Курица-то горячая! Я ж подогрела!
(Подходит к столу. Ставит сковородку. Оставшиеся женщины разрывают курицу руками. Едят в полном молчании)

 (Поздний вечер того же дня. За столом сидят Ольга Львовна и Ира Крайновская).
О.Л.  Странно, почему-то не холодно. (Пауза). Может, у меня жар? (Пауза). На нервной почве.
Ирина.  Вам бы сейчас попить чего-нибудь, (наливает себе водку) типа корня валерьянки (выпивает водку).
О.Л.  Совсем я, Ирочка, плоха стала. Дергаюсь всё время. По ночам всё время бегаю. За наших волнуюсь, за Наташеньку, Шурочку. Кстати, где она? За Машку. Александр тоже ведь не сахар. На баррикадах всё время торчит… и вообще.  Ну, как у тебя с Илюшей, Ирочка?
Ирина.  Да, всё хорошо. Только жалко его. Как Дуня решила замуж за Максима идти, так Илья как бы отдал дочь, причём отдал всю, себе ничего не оставил. Так и говорит, отрезанный ломоть. А сейчас на свадьбе помешался. Хочет свадьбу небывалую. А потом и совсем отрежет. Для внуков себя беречь станет. Я так его ревновала к Дуне, а теперь жалко, что она уходит, ведь я вырастила её. Почти. Да и привязалась к ней... (Пауза) ...по-своему.
О.Л.  Да, Ирочка, ты ей мать заменила, ведь Таня была к ней абсолютно равнодушна.
Ирина.  Нет, так нельзя сказать.
О.Л. (машет рукой).  Ой, перестань, пожалуйста, я всё знаю.
Ирина (тихонько покачиваясь).  Too much apples. Облаков не видно.
О.Л.  Да… Ирочка. Вишь, какие времена.
(Высвечивается площадка в глубине сада. Там Маша и Наташа).
Наташа.  Не думала, что мы живём в исторические времена. Не быть мне историком, интуиции не хватает.
Маша.  А в какие времена мы живём, ты думала?
Наташа.  В домостроительные.
Маша.  Это как?
Наташа.  Ну, в исторические времена нужно революции делать, на войну ходить. А в домостроительные – жениться, детей рожать.
Маша.  Во все времена нужно жениться и детей рожать, только по-человечески.
Наташа.  По-человечески – это как? (Пауза). Господи, какое счастье быть брошенной, умирать от ревности, ненавидеть жену, звонить и молчать. Если его нет, то ничего нет, ни жены, ни ревности, ни звонков – ничего.
Маша.  Ничего... Ничего с ним не случится, крокодиловый заяц. Вот я верю, что с дядей Сашей никогда ничего не может случиться, что он ни в огне не горит, ни в воде не тонет, так и происходит.
Наташа.  Мы поженимся.
Маша.  Конечно, поженитесь. И надеюсь, будете счастливы.
Наташа.  Но ты-то счастлива?
Маша (переставая тискать). Я? (Пауза). Очень. (Замешкавшись). Но старые грехи обычно догоняют.
Наташа.  Тебя же не догнали.
Маша.  Как знать? А где Шура?
(Высвечивается одна из построек сада, может быть баня. На её терраске на раскладушке лежит Татьяна. На барьере террасы сидит Дуня).
Дуня.  Может, скорую?
Татьяна.  Не надо. Ещё не время – через неделю.
Дуня.  А это страшно?
Татьяна.  Аборт – страшнее. Тебе на что? Ты же жить хочешь.
Дуня.  На что, на что. (Вдруг весело, как бы кривляясь). А может, подарок решила тебе сделать, внука подарить. (Вдруг начинает плакать и причитать, то ли по-детски, то ли по-бабьи). Если Макса убьют, то хоть сын его останется.
Татьяна (обнимает её).  Нет. Теперь всё будет хорошо. (Дурачась) А всё потому, что мать послушалась.
Дуня.  Если честно, то это я Шуру послушалась. А, кстати, где она?
(Всё погружается в темноту, и только видна часть дома, вдоль которого идёт Шура).
Шура (остановилась, подняла глаза к небу).  Они же с белым флагом шли... Со священником. Примириться хотели – как же так, Господи. Господи, Господи, Господи! Хоть бы это был не он. Сделай так, чтобы это был не он. Господи, ты всегда слышал меня, услышь и сейчас. Обещаю тебе, что никогда, слышишь, никогда больше не раздражусь на бабушку, не позавидую Наташкиной красоте и не попрошу купить себе ни одного нового платья. Господи, молю тебя, пусть это будет не он, мы не переживём, если это он, ни мама, ни я. Мы же так счастливы вместе, Господи! Обещаю тебе, Господи, что больше они никогда не поссорятся, пусть только он останется живой (начинает горько, по-детски плакать).
Маша.  Шура, где ты была, что случилось? Что-нибудь с папой?
Шура.  Нет, нет, ничего.
Маша.  А почему ты плачешь?
Шура.  Мне страшно, и потом я ребёнок. Дети часто плачут.
Маша.  Во-первых, ты не ребёнок, а во-вторых, ты плачешь редко. Что ты от меня скрываешь? Где ты была?
Шура.  Смотрела телевизор.
Маша.  Мы же договорились не смотреть. Шура, Шура. Это даже грешно – смотреть этот ужас.
Шура (вновь плачет).  Мама, мама, а где же Бог сейчас?
Маша (подумав). С нами.
Маша.  Успокойся. С нами ничего случиться не может. Вот не может, и всё. Пойдём к нашим, за стол.
(Высвечивается стол, беседка. За столом: Наташа, Дуня, Таня, Маша, Ирина, Ольга Львовна, Шурочка).
Маша.  Целый день ничего не ела и сейчас ничего не могу. В рот не лезет.
О.Л.  Так нельзя, Маша, ты окочуришься, а у тебя дети.
Татьяна.  Слушай, а как ты помидоры эти готовишь? Сколько я ни старалась, у меня каша какая-то получается.
(Внезапно гаснет абажур над столом).
Маша.  Ой, мамочки. (Дальше сцена идет шепотом).
Голос мужчины.  Тсс. Это я. Там такая каша.
Наташа.  Зачем ты выключил свет?
Петя.  Меня соседи могут увидеть через забор.
Шура.  А ты чего – дезертир?
Петя.  Ага, дезертир.
О.Л. (Громко).  В чём дело? Отключили свет? Надо немедленно позвонить в ЖЭК.
Маша (шёпотом, но с напором).  Тихо, мама. Это Петька выключил.
О.Л. (Громко).  Какой Петька?
Шура (С несвойственной для себя резкостью).  Ба, помолчи, он из армии сбежал.
О.Л. (Шуре шёпотом).  Что ты на меня кричишь. Я всё поняла. Петя из армии сбежал. Ну, как там, Петечка?
Петя.  Отлично.
(Мы начинаем различать в темноте сидящих. Петя в пятнистой форме и шапочке, такой как в первом акте, с автоматом в руках вместо камеры).
Маша.  Что же будет? Что будет? А-а! Ты же с оружием. Ты же не просто сбежал. Господи, Господи!
Ирина.  За это же – суд или как там - трибунал.
Татьяна.  Ну, что вы раскудахтались? Накормите мужика сначала, а потом спрашивайте. Ешь, Петька.
(Петя начинает жадно есть всё, что лежит на столе. Видно, что он очень голоден. Все женщины молча сидят и напряженно ждут, пока он наестся, но никто не решается задать вопрос).
Дуня (через некоторое время).  И правильно сделал, что сбежал из такой армии, где не кормят.
(Петя заканчивает есть).
Все.  Ну что, ну что? Рассказывай.
Петя.  тётя Маша, можно закурить?
Маша.  Ты ж не курил.
Петя.  Так то ж на гражданке было. Ну что, подняли нас по тревоге часа в четыре утра, с петухами.
Наташа.  Ну, хватит про петухов.
Петя.  Сели в бэ-тэ-эр и поехали. Чувствую, куда-то не туда едем, не надо нам туда ехать, не правильно едем, не должны мы туда ехать. Ну, вижу в лучах восходящего солнца  Дом на реке. Окна тёмные, и только огоньки от свечек блуждают, и будто молитвы поют – то ли церковь, то ли ещё что.
Ирина.  Варвары, русских на русских.
Татьяна.  А ты кого хотела б, чтоб зулусов на русских? Не на тех напала.
Маша.  Ну, хватит вам!
Пётр.  Ну, и в десять утра началось. Без всяких ультиматумов, без предложений сдаться. (Замолкает).
Наташа.  Хуже немцев, честное слово.
Пётр.  Стали палить из танков. Не мы, конечно, из других частей. Мы только в оцеплении, но и этого хватило. Солнце светит, народ по набережной разгуливает. На мосту дети с родителями остановились и смотрят на чёрный дым из окон. Стоят дети в разноцветных шапочках, едят мороженое и смотрят. А там – как залп, так чёрный-пречёрный здоровенный гриб вылетает, на атомный похож. Я даже удивился, до чего он чёрный. И чем он чернее кажется, тем дом белее. Ну, так вот, танки палят, дым клубится, солнце светит, а дети на мосту мороженое едят.
Дуня.  Да, что ты к мороженому этому прицепился. Рассказывай саму историю.
Шура.  Но почему, мороженое – это важно.
Петя.  И ещё странно, после каждого залпа не слышно криков из дома, непонятная тишина, только как бы очень слабый стон, почти вздох. Ну, потом…
Наташа.  Что? Что потом?
Петя.  Открылись двери подъезда, и вышла группа. Они несли белый флаг.
Шура (сильно вскрикнула).  Ах!
Маша.  Что с тобой?
Шура.  Ничего, ничего.
Петя.  Они несли белый флаг над головой. Впереди шёл молодой священник и с ним мужчина. Они шли на переговоры и их с-срезали.
Ирина.  Как срезали?
Петя.  Ну, пальнули по ним, расстреляли. Ну, может, и не убили, но они упали на землю, а остальные побежали снова в дом. А священник и тот второй остались лежать. Только тот второй очень был похож на…
Все (одновременно Таня, Ирина, Дуня, Наташа).  На Колю? Илью? Максима? Сергея?
Шура (утвердительно).  На папу.
Петя.  Правильно, на папу. А ты откуда знаешь?
Шура (долго смотрит на него, как окаменела).  Знаю.
Петя.  А где он? (Сам себя прервал).
Маша.  Правильно подумал, он там, но это не он, продолжай.
Пётр. Ну и потом нас перебросили на другой объект, какой-то стадион, ну и во время переброски я и сбежал. А стадион для будущих зэков готовят, а кто-то сболтнул под расстрелы. Ну это уж, точно не может быть.
Наташа.  Всё может быть.
Маша (Пете.) Ну, это, конечно, не отец, даже не думай, он неистребим, а вот о чём подумай, так это о себе. Ты представляешь, что ты сделал? Ведь он теперь тебя не спасёт, и неизвестно вообще, чем эта история для него закончится. Придётся мне вам обоим передачи таскать.
Петя.  Тётя Маша, а причём тут: отец – не отец? Вы представляете, я мог бы стрелять в своего отца? Только этого «мог бы» – уже достаточно, чтобы не служить в такой армии.
Ирина.  Шекспир какой-то.
Маша.  А ты о матери своей подумай. Армия есть армия.
Ирина.  Аргунова, не истерикуй. Он прав, воин должен быть уверен, что его не пошлют убивать отца.
(Звонки телефона. Все вскакивают. Одновременно).  Я, я, я, я подойду!
Шурочка.  Нет, нет, я! (судорожно хватает трубку).  Да…

ЭПИЛОГ

В эпилоге появляется четыре новых действующих лица. Желательно, чтобы зритель понимал кто они такие –  в процессе действия.
Всё тот же сад. Яркий весенний день. Цветут деревья. За столом сидят Ольга Львовна, красивая молодая женщина лет 25-ти, юноша лет 20-ти режет быстро салат.
О.Л. Всё-таки полная чушь сидеть в такой холод в саду. Кто это всё выдумал?
Лёша (юноша). Прабаб, ну, если тебе холодно, когда плюс пятнадцать на дворе, это не значит, что все должны задыхаться в доме.
О.Л. Ну, я не очень молодой человек, как тебе известно, и со мной тоже можно посчитаться. Что ты режешь? А сегодня вообще снег обещали.
Лёша. Кто обещал, – Мирра?
О.Л. (темпераментно). Да, Мирра. И не надо к ней относиться, как к старухе, выжившей из ума. Это человек с блистательным образованием, в совершенстве знает немецкий, преподавала в школе метрдотелей. Она звонила и говорит, что сегодня на её балконе высадилась целая стая снегирей, а это к снегу. (Раздраженно): Что ты там всё режешь?
Лёша. Прабаб, конфетку хочешь?
О.Л. Ну, если маленький кусочек только.
Лёша. На.
О.Л. Анечка, а кто вы с этим бандитом, моим правнуком, друг другу?
Аня. Сводные брат и сестра. Отец один, а матери разные.
О.Л. Я Вашего папу, Серёженьку, помню, когда он ещё вот таким был. (Показывает между ладонями 10 сантиметров. Начиная плакать и тут же заканчивая).  Да, Наташа у нас всё-таки очень хороший человек, да и Шурочка просто святая. Жуткий холод.
Лёша. Да, тётка Шурка у нас удалась.
О.Л. Она тебя вырастила, из-за тебя замуж не вышла. И не смей…
Лёша. Не смею.
О.Л. Но почему они всё-таки не едут? Лёша, надо куда-то звонить.
Лёша. Прабабуля, куда?
О.Л. На кладбище, не видел ли их там кто-нибудь.
Аня. Да не волнуйтесь, Ольга Львовна, сейчас приедут, поберегите себя.
О.Л. Да, вот такой я трёхнутый человек. Из-за всего дергаюсь.
(Раздаются гудки автомобиля).
Лёша. Ну вот, приехали.
Мужской голос. Любо, ох, любо! Радоница. Что есть, блестящая.
Лёша. Ну вот, наши с кладбища приехали. (Кричит): Ура, наши с кладбища приехали! (Алексей глядит туда, откуда слышатся голоса гостей). Ну вот, опять тётка с ума сошла, после операции, а вся сумками увешалась. (Убегает).
О.Л. (Ане).  Шуру нашу больше матери любит.
(Два голоса – женский и Алексея):
Женский голос.  Лёся, я тебя прошу. Прекрати, тут абсолютно ничего нет, только два мороженых.
Голос Алексея.  Так, ну что, мне драться с тобой?
Женский голос.  Всё, Лёся, осталось два шага. Вон уже и стол виден.
Голос Алексея.  Отдай сумки.
Женский голос. Нет, нет и нет.
Голос Алексея. Ах так, ну тогда поступим проще.
Женский голос. А-а-а!
(Выходит Алексей, он несет на руках маленькую, полноватую, белокурую женщину средних лет, увешанную сумками. У неё явно больные ноги).
Женщина (раскладывая сумки). Безобразие, просто безобразие.
(Входит темноволосая женщина, она старше белокурой). Наташа, ты скажи ему. Что это такое? Он ещё ребёнок и должен считаться с женщинами. Потом у него подозрение на гастрит, а при гастрите категорически нельзя поднимать тяжелое.
Лёша (быстро раскладывая покупки). Своя ноша не тянет.
Наташа. Шура, ну какой он ребёнок? Здоровый лоб. Нельзя же с ним всю жизнь так нянчиться. Здравствуй, Анечка (целует), хорошо, что приехала. Шура, когда-нибудь ведь надо будет признать, что он вырос.
Шура. Ну ладно, ладно. Ты права, Наташа, как всегда. Прости меня. Как ты, бабуль?
О.Л. Да вот всё мёрзну. Наташ, а кто приехал?
Наташа. А вот сейчас увидите.
Густой мужской бас. Ну что, хозяева, принимайте гостей.
(На сцену выходит довольно разношерстная компания: огромный толстый батюшка, с ним беременная жена в сарафане, молодая пара – худенький юноша и бойкая девушка, коротко стриженная, сильно накрашенная, в брюках. Они проходят к столу).
Батюшка (заметно окает). Ну что, почтенная Ольга Львовна, никак не признали?
О.Л.Ой, Господи! Максимка, какой ты огромный стал!
Наташа. Бабуль, отец Максим, а не Максимка.
О.Л. Ой, перестань, пожалуйста. Какой он для меня отец? Глупости какие! Он для меня Максимка и всё.
Шура. Бабуль, ну как ты не понимаешь, он рукоположен, а это значит…
о. Максим. Чада, не бранитесь. А мне радостно, что для кого-то я останусь навсегда Максимкой.
О.Л. (начиная плакать). Ты всегда меня понимал, Максимчик.
о. Максим. Ну, вот матушка моя Евдокия опять брюхата, говорят, что двойней.
Дуня. Здравствуйте, баба Лёка (бросается и целует её). Вот Вам из собачьей шерсти носки, вот Вам шаль пуховая, и чулки, и тапочки. Весь февраль, как метели начались, так и вязала, вязала. А это варенье из морошки, клюквы и голубики. Всё, что Вы любите.
О.Л. Спасибо, деточка, спасибо, миленький, помнишь меня, не забываешь. Малинового нет?
Дуня.  Ну вот, сына к Вам привезла, старшенького, крестника шуриного.
Юноша (застенчиво).  Максимилиан.
О.Л.  Я его вот таким видела (опять показывает 10 см.  между ладонями).
Лёша. Прабаб, ты его видела, когда ему десять было, даже я помню. (Максимилиану): Привет.
О.Л.  Хам.
о. Максим.  А это наша невестушка, молодушка Максимилиана, Анжела. Вишь, какую красавицу отхватил?
Дуня.  Правда, учить ещё и учить уму-разуму-то.
Наташа.  Ой, ну прямо свекровь настоящая. Глазам не верю!
Дуня.  А ты как думала? Твой женится, тогда я посмотрю.
Наташа.  О-о! Я свекровь буду лютая.
Дуня.  Увидим, увидим. А это (показывает на Аню) не будущая ли страдалица?
Наташа. Не угадала, матушка. Это Лёшина сестра, Серёжина дочка, Аня. (Пауза).
Дуня.  Ой, Господи! Анечка. Вылитый дядя Серёжа (подбегает, целует её, чуть не плачет). Иди, иди к отцу под благословение. (Аня идёт).
о. Максим (Наташе и Шуре). Ну что, хозяюшки, показывайте угодья. Моя-то матушка на Севере умудрилась виноград вырастить, ведрами собираем. Ну, Алексей, веди.
Дуня.  Идем, Анечка, с нами.
(Все уходят. Вдруг Дуня обернулась).
Дуня (Анжеле). А ты пока здесь вместо хозяйки. Успеешь ещё сад посмотреть. Скоро уж за стол садиться, пятый час. Чего всем-то сразу сад смотреть? Пойдём, сынок.
Максимилиан.  Я здесь, с Анжелой останусь.
Дуня (смеясь).  А ей скучать некогда будет, да и мужик только помеха.
Максимилиан.  Мама, я останусь.
Дуня.  Ну, как знаешь. (Кричит): Анюта, подожди меня!
(За столом О.Л., Анжела, Максимилиан).
Максимилиан. Дай я порежу, посиди.
Анжела.  Да ладно, порежу, жалко что ли.
Максимилиан.  Ну хорошо, давай вместе.
О.Л.  Анжелочка, а чем Вы занимаетесь?
Анжела.  В Культурке учусь.
О.Л.  А-а-а… (Пауза). Где?
Максимилиан.  В институте Культуры.
О.Л. (Уважительно).  А-а-а. А кто у Вас руководитель курса? Я там многих знаю.
Анжела.  Бахрай.
О.Л.  Кто?
Максимилиан. Ольга Львовна, Вы его не знаете. Анжела учится в Архангельском институте Культуры.
О.Л.  На театральном отделении?
Анжела.  На эстраде.
О.Л.  А-а-а. Максимилиан, а чем ты вообще занимаешься?
Максимилиан.  У отца – алтарником.
О.Л.  А-а-а… А вообще, чем занимаешься?
Максимилиан.  Ну, при отце. Проповеди его собираю, в реставрационных работах помогаю, потом землю обрабатываю. На что отец благословит, то и делаю.
О.Л.  А-а, понятно. А до каких ты лет у тёти Иры жил?
Максимилиан.  До двенадцати. Они меня с дедом и воспитывали.
О.Л. тётя Ира тебя обожала.
Максимилиан.  Я знаю. Я её тоже, очень. Она мне имя это и дала в честь своего любимого поэта Волошина. Все отговаривали, глупо, говорят, получается – Максимилиан Максимович, но бабка у меня суровая была.
О.Л. Танечка?
Максимилиан.  Ага, бабка Таня. Говорит: «У Ириши детей своих нет, так пусть этот будет её. Как хочет, так пусть и называет».
О.Л. (начиная плакать). Ирочка Крайновская – просто необыкновенная женщина.
Голос Дуни. Анжела, пойди-ка посмотри, какой огород у хорошей хозяйки должен быть.
Анжела. У, блин. (Громко): Сейча-ас, иду! (Уходят).
(Какое-то время Ольга Львовна одна за столом. О чём-то думает. Дуня подходит сзади, обнимает её).
О.Л. Ой, ты меня перепугала.
Дуня. Баба Лёка, соскучилась я по Вас. Почитай, года три не выезжала из своей глухомани. (Подходит к столу, начинает расставлять тарелки).
О.Л.  Скучно тебе там, наверное, Дунечка, без театров, огней.
Дуня.  Какие театры? Не до театров мне теперь. На двести километров один наш приход. Паства огромная, и все - к отцу. Там его на руках носят. А он для каждого время находит, с каждым поговорит. Службы многочасовые, требы – крестины, венчания, отпевания, да ещё приходскую лечебницу открыл, алкоголиков и наркоманов лечим, да ещё с мафией местной борется, чтобы леса не вырубали. Да его прошлым летом самого чуть мафиозники не зарубили, чтоб не мешал, да Господь спас. Хозяйство огромное, ну и дети.
О.Л.  Сколько их у тебя уже, Дунечка?
Дуня. С этими (на живот показывает) пятеро будет. Хочу, чтобы, как у матери (Пауза). Столько же.
О.Л.  Ну а чем ты всё-таки там занимаешься?
Дуня (смеётся).  Вам носки вяжу.
О.Л.  Понятно. Ты там не мёрзнешь? Всё-таки Север. Обогреватели у вас есть? Дети же могут простудиться.
Дуня. (Вздохнула): Баба, Лёка, а ведь никто из наших так и не узнал, что Максим священником стал благодаря дяде Лёше, вернее из-за его смерти. Ведь его отец дядю Лёшку убил, когда милиционером был... Тот самый Приходько.
О.Л. Что ты говоришь? Кто приходит?
Дуня.  Что? (Пауза)
о. Максим.  Да-а.. Знатный у вас сад. Любо-дорого посмотреть. Ну, жёно, всё ли готово к трапезе?
(Все собираются вокруг стола. Молятся. Ольга Львовна пытается встать, но её усаживают. Она так и просидит весь спектакль до конца. Все рассаживаются. Пауза. Встает отец Максим).
о. Максим.  Братья и сестры, датой своего рождения я считаю тот день, когда впервые появился за этим столом, благодаря всем тем, кто тогда сидел за этим столом и тем, кто и сейчас сидит за ним. Человеки исправляют человеков. Помянем сегодня всех тех человеков, кого нет сегодня среди нас, живущих, и кто тогда меня исправил и направил. Помянем их с благодарностью и радостью, ибо сегодня Радоница. Упокой, Господи, души рабов Божьих (и дальше очень невнятно начинает перечислять имена, их много – знакомых и незнакомых, в том числе и из списка, подписавших много лет назад письмо к президенту). Помянем и того, кого я не знал, но ради кого вы тогда собрались по случаю Радоницы, и кто своей смертью воспитал ваших родителей, а они вас, имя которого ты носишь, Алексей. (Все выпивают. Садятся. Пауза).
О.Л.  Сегодня снег пойдет.
о. Максим.  На всё воля Божья.
Наташа.  А что редиски на столе нет? У нас же первая редиска поспела.
Аня.  Хотите, я принесу?
Наташа.  Принеси, она под сиренью растет в тени, чтобы в ботву не уходила. (Аня уходит).
Дуня.  Наташка, как ты всё успеваешь? И докторскую защитила и редиска в апреле созрела.
Наташа.  От такой и слышу.
о. Максим.  Ну, как Пётр? Я телевизор не смотрю, новости иногда. Где какая война, непременно оператор Пётр Птах.
О.Л.  Вот, правильно, отец Максим, хоть Вы Наташе скажите. Как можно на войну ребенка отпускать? Меня уже не слушают. Как где горящая точка, там наш Петенька, даже жениться не смог, а какой мальчик красивый, из-за этих горящих точек, даже детей не родил.
Шура. Раздолбали страну до магмы, должен же кто-то её собирать. Петя это и делает, да ещё отец Максим. Храни вас Господь.
о. Максим. Ну так за воина Петра!
(Действие переносится в один из укромных уголков сада. Там Аня рвет редиску. За её спиной появляется очень красивый мужчина средних лет).
Мужчина. Стоять! Руки вверх!
Аня (выгибается, поднимая руки). Вы дядя Петя?
Пётр. А откуда Вы знаете?
Аня. Рассказывают, что Вы всегда так появляетесь (оборачивается, показывает на воображаемый автомат): Это видеокамера?
Пётр (глядит ей в глаза). Ага. Есть просьба.
Аня. Какая, дядя Петя?
Пётр. Дядей не звать.
Аня. Не буду. А почему?
Пётр. А потому.
Аня. Я Аня, дочь…
Пётр. Дяди Серёжи.
Аня. Да, дяди Серёжи... Петя.
Пётр. Я лет десять Вас не видел, Аня. Мы все не совпадали. Когда приезжали вы, не было меня, когда был я, не приезжали Вы.
Аня. Вот видите, сейчас совпали.
Пётр. Совпали… (Пауза). Пойдемте за стол. Пасьянс.
Аня. Что?
Пётр. Пасьянс.
(Они выходят к столу).
Пётр. Здравствуйте.
Алексей. Дядя Петя приехал! (Все срываются с мест, кроме О.Л., виснут на Пете).
Отдельные возгласы. Петя! Петруша! Петро! Дядя Петя!
Наташа. Петя, поешь.
Пётр. А что я вам сейчас покажу!
(На втором этаже в окне внезапно возникает экран. Все садятся внизу и начинают смотреть. На экране показывают шараду «Пар-ла-мент», снятую много лет назад. Все поползли танками).
Наташа. Господи, мама.
Шура. Мисусь, где-э-э ты?
Дуня. Смотрите, а это отец судит, ведь он никогда не играл. (Все смеются).
Разные голоса. А это мама, а это папа, а это Коля… (и т.д.).
Максим. Это танки поползли. О, расстрел парламента. Пётр, ты и тогда на горячих точках снимал. (Все смеются).
Шура. Странно, а Радоница тогда была как сейчас. Апрель, а всё в цвету.
Алексей. Бабуль, ты ни капли не изменилась.
Анжела. А во что они играют?
Дуня. В шарады. Была такая дореволюционная игра, Анжелочка.
Максимилиан. Кино показывают, Ольга Львовна.
Наташа (разочарованно). Всё, кончилось… (Все приуныли).
Пётр. Не-ет, ничего не кончилось. По дороге из Бишкека я придумал шараду, но заняты в ней должны быть абсолютно все.
Наташа. Петюнь, а кто судить будет?
Пётр. Дядя Илья, как и полагается. Ну и смотреть – баба Лёка.
Все. А-а.
Пётр. Начинаем. Три слога и все вместе. Играем в одном представлении. Главное разобраться по парам. Анжела и Максимилиан – это ясно. Шура с Алёшкой, без которого не может, тоже ясно. Наташка с, с…
о. Максим. Я с ней пойду.
Петя. Но у тебя же, отче, пара – Дуня.
Дуня. Пусть идут. (Хлопает по животу): Вот моя пара.
Шура. А ты что, Петенька, один?
Пётр. Почему один? (Показывает на Аню): Вот моя пара. Итак, начали. И Бог предсказал потоп. И собрал Ной… (Анжела поливает из шланга для полива огорода)… на свой Ковчег каждой твари по паре. (Сначала в беседку, как в лодку взбираются о. Максим и Наташа, затем - Максимилиан и Анжела, Шура и Алексей, Дуня, Пётр и Анна). И так все: и люди, и скот, и все земные пары, каждой твари по паре взобрались на Ковчег. И стал Ной править Ковчегом во всемирных водах. Ной! (Встает о. Максим и начинает рулить. На какое-то мгновение свет гаснет, но когда он включается, то в лодке сидят помимо действующих лиц Маша, Александр, Ирина, Илья, Татьяна, Николай).
Пётр (продолжает). И собрал каждой твари по паре Ной.
О.Л. Я боюсь, возьмите меня! Не оставляйте меня! И я, и я! (Вдруг вскакивает и бежит как бы к лодке. Садится со всеми). И я, и я.
(Они сидят вместе. Вдруг на цветущий сад летят стаи снегирей, а после этого обрушивается снегопад).
Илья. Я разгадал – «пара», «Ной» и «я» - «паранойя».
(Они плывут, пытаясь рассмотреть берег или, по крайней мере, сушу).
Шура. «Но и сейчас им дела нет, что столько лет прошло».
Наташа. Это мама написала.

ЗАНАВЕС