Дело было осенью. В дальнем -ближнем Подмосковье. А может, дальше или ближе. Какая разница. Шёл по лесу бывалый грибник, почти с полным лукошком грибов, но всё никак не мог остановиться: грибы, прямо-таки, выбегали ему на встречу (в то время как от других – все прошлые месяцы прятались даже под землёй)…
Шёл, шёл грибник, насвистывая одну подзабытую песенку за другой и тоже всё никак не мог перестать насвистывать: песенки были изрядно подзабытые, относительно старенькие, поэтому грибник часто насвистывал из них только вспомнившийся куплет или припев, и тут же ему на память приходил ещё какой-нибудь мотивчик, слов которого он не помнил вовсе. Но идти одному по лесу насвистывая, всё же веселее, чем передвигаться молча. Вот он и насвистывал. Как вспоминалось. Он уж и время потерял – столько бродил с раннего утра, «нарезая» круг за кругом. Впрочем, при этом, не теряя из виду направления конечной точки своей «тихой охоты». А именно: платформы электрички. Платформа представляла собой примитивную конструкцию: торчащие в насыпи (неизвестно насколько уходящие в глубину) невзрачные серые сваи, на которых лежала «дорожка» из нескольких облезлых, но близко подогнанных друг к другу, бетонных плит, с одной, стоящей посредине, деревянной скамейкой. Скамейка была деревянная, но – крепенькая. Однако вся её поверхность была исписана нетерпеливыми, ожидающими прибытие электропоезда будущими пассажирами, оставлявшими на ней разнообразные словечки с символическими рисунками, сливавшимися в сплошной неповторимый орнамент тату. А неподалеку, словно дешевый, но несгораемый будка-сэйф, в ржавых пятнах и подтёках от периодически наклеиваемых и сдираемых объявлений об изменениях в расписании, с зарешеченным, выкрашенным некогда зелёной краской полукруглым маленьким окошком, стояла давным-давно неработающая «станционная касса». И надо всем этим нехитрым сооружением МЖД – тихо позвякивающие на ветру провода: убегающие из леса в суетную городскую даль, добросовестно натянутые, темно-серые, висящие чуть ниже неба, но на приличном расстоянии от покрытой щебнем и всякой мусорной всячиной, дорожной насыпи.
Грибник с детства знал эту местность, помнил её в разные периоды своей жизни, но любил – всякой. Привык, наверное. Поэтому и убогая дряхлеющая станция не казалась ему убогой. Напротив. Например, буквы (составлявшие название станции всего на двух табличках), местами съехавшие на бок, а то и совсем отвалившиеся, оставившие по себе лишь размытый силуэт, - вызывали в нём смешанные, трогательные чувства. По силе своего воздействия на Грибника, они, быть может, были не слабее известных строк Екклесиаста: мол, нет ничего вечного под солнцем и что рано или поздно всё проходит… Каждый раз поднимаясь по выщербленной бетонной лестнице и проходя взад вперёд по, похожей на заброшенный пирс, платформе грибник повторял, своеобразно здороваясь со своими старыми знакомыми: «Ты жива ещё, моя старушка?/Жив и я: привет тебе, привет…»**. Если в руках у него оказывалась палка-посох, он нежно поглаживал ей оставшиеся буквы или, словно проводя своеобразный ритуал памяти, очерчивал силуэт (а, по сути, пустое место), рисуя некогда там красовавшуюся гласную или согласную.
Ничего не изменилось и на этот раз. Пожалуй, было несколько холоднее для этого времени года. Поэтому, прежде чем наконец сесть на скамейку, грибник вытащил из внутреннего кармана брезентового плаща-палатки свернутую в трубочку газету и расстелил её многостраничную измятую поверхность.
Электричка подъехала довольно скоро. Грибник даже успел удивиться: «Пришел, вроде, как обычно. Задумался, что ли?..». Привычным жестом подхватил полную корзинку, доверху наполненную грибами и аккуратно прикрытую веточками с влажной буро-зеленой листвой, и вошел в автоматически распахнувшиеся двери. Дорога была дальней. Грибник прошёл и обстоятельно водрузил корзину на специальную верхнюю полку. Двери закрылись. Поезд дернуло назад, потом – вперёд… «Ах, ты ж!», - невольно вырвалось у него вслух от досады, как только он увидел в окно оставленную на скамейке новую, ещё не читанную газету с портретом любимой певицы - Софиии Ротару, которую уже с нахальным любопытством рассматривал одинокий осенний ветер, наскоро перелистнув сразу несколько, испещренных серым текстом, страниц…
*) В заголовке использованы строчки из стихотворения Н. Заболоцкого:
«О красоте человеческих лиц»
==================================
Есть лица, подобные пышным порталам,
Где всюду великое чудится в малом.
Есть лица – подобия жалких лачуг,
Где варится печень и мокнет сычуг.
Иные холодные, мертвые лица
Закрыты решетками, словно темница.
Другие – как башни, в которых давно
Никто не живет и не смотрит в окно.
Но малую хижинку знал я когда–то,
Была неказиста она, небогата,
Зато из окошка ее на меня
Струилось дыханье весеннего дня.
Поистине мир и велик и чудесен!
Есть лица – подобья ликующих песен.
Из этих, как солнце, сияющих нот
Составлена песня небесных высот.
( 1955 г.)
**) С. Есенин
(фото: Яндекс)