Белые лилии на грязном окне...
Для Бируте.
Вернулся я домой, почти к сумеркам. Во всех окнах Фединого дома горел свет, бросая яркие отблески на примёрзшую снежную кашу. Небо тёмное-тёмное, ни одной звезды, разве только луна бледным пятном скромно выглядывала из-за мрачных туч.
В доме царила непонятная суета. Посреди гостиной стоял громоздкий чемодан, в который Федька небрежно бросал всякие вещи, мотаясь из комнаты в комнату. Одежда, книги, бытовые вещи — всё летело в одну кучу.
— Ну, как дела? — спросил у меня Фёдор, когда я вошёл в прихожую. — Удалось спасти заблудшую душу?
— Твоя ирония, Федя, совершенно неуместна, — ответил я, снимая с себя верхнюю одежду.
Парень убрал с лица улыбку, вмиг сделал серьёзное лицо, пробормотав:
— Простите, пожалуйста.
— Бог простит.
— Так как там с Аськой-то?
Я махнул рукой, помотал отрицательно головой и, тяжело вздохнув, сказал:
— Да никак! Пустые хлопоты.
— Так и думал. Видать, не сможет она жить благочестивой жизнью. Натура у неё такая. Бес её водит.
— Натура... — перекривил я Федьку. — Много ты понимаешь! Не нам судить, кто её там водит. Лучше помолимся о заблудшей душе.
Федька ничего не ответил, лишь согласно кивнул и принялся шарить за печуркой, вытаскивая схроны соли, молотого перца, ещё каких-то специй.
— А ты куда это собрался? — спросил я, посмотрев на чемодан.
Федька сложил все специи в пакет, присел на табуретку, делая вид, что сильно устал, ответив:
— Да вот, отец Виктор, имею желание на время поста отшельником пожить.
— То есть как?
— Ну, в лесной сторожке, возле озера, где родник.
— Вон оно что! С чего вдруг?
— Грех тяжкий душу тяготит, сил нету. Вроде исповедался, епитимию несу, но, чувствую, не простил меня Господь.
— А что отец Александр? Благословил? Дело-то нешуточное!
— Поначалу и слышать не хотел, а затем согласился. Мы ведь с Тихоном на пару решили. Он там икону «Воскресения» будет писать, а я молитвенный подвиг творить, если на то воля Божья.
— Как интересно. И что, закроетесь там безвылазно до самой Пасхи?
— Зачем безвылазно? На богослужения я приходить обязан, так батюшка благословил, а в остальном как затворники жить имеем намерение.
— А как же твой дом, хозяйство?
— Ну, за домом, думаю, вы приглядите. А вот хозяйство тётя Дуся обещала на себя взять. Так что в этом плане я спокоен, — Федька, как и прежде, засиял добродушной улыбкой.
Я вспомнил рассказ Алисы, как они с Настенькой подвизались в лесной сторожке, пришли на память истории из жизни пустынных подвижников... Вдруг я обратился к Федьке:
— Послушай, а можно с вами?
— В лес, что ли? — Федька окинул меня удивлённым взглядом.
— Ну да… — несмело ответил я.
В этот момент к нам подошёл Тихон. Он, видимо, услышал мой вопрос, поэтому воскликнул с неподдельной радостью:
— Вот здорово было бы! Втроём оно веселее, тем более с батюшкой сможем молебны служить, повечерие почитаем. Айда с нами, отец Виктор!
Фёдор поджал губы, перевёл взгляд на Тихона, затем снова на меня, сказав:
— Всё-то хорошо, только что скажет отец Александр?
— А я сейчас же к нему пойду, там и выясню.
Отец Александр сначала отказывался даже слушать о моей просьбе уйти с ребятами в лес. Он принялся ворчать, мол, пост идёт, службы сложные, требы, наконец, и такое прочее.
— Да не проблема, — убеждал его я. — Тут недалеко. С утра буду справляться, понадоблюсь ли я вам. На службы мы с Фёдором обязательно будем являться в назначенный час, тут уж не извольте беспокоиться. Да не переживайте, всё останется как прежде.
В конце концов, отец Александр смягчился, благословил меня третьим отшельником, попросив приглядеть за его оболтусами. Такое мне очень польстило. Как я мог за кем-то приглядывать, если сам себе ещё не в силах дать толк. Но спорить не стал. Прощаясь, отец Александр спросил:
— Ну, как? Отошёл немного? Как себя чувствуешь?
Я пожал плечами, уткнул задумчивый взгляд в стенку, произнеся:
— Жизнь налаживается потихоньку. Хочешь не хочешь, а нужно продолжать свой жизненный путь.
— Это правильно. Мир так устроен, что приходится терять близких людей, родных, любимых. Вот только Бога терять не нужно ни в сердце, ни в уме. Любовь ко Христу должна пылать больше той плотской, преходящей, которая способна превратиться в страсть, суетный поиск, даже больно ранить или убить. Так, видно, Богу угодно сложить твою судьбу, чтобы ты без остатка посвятил себя служению Ему и людям. Там, в лесу, в абсолютной тишине, уединённом спокойствии, сможешь глубже заглянуть в самые недра души. Только ни на секунду не прекращай молитву, иначе страшно представить, что сделают с тобой страсти. Как почувствуешь бесовское насилие, внутренний конфликт, леность — сразу ко мне! Федьке говорил, тебе также советую. Потому как недолго и в прелесть впасть. Не приведи Господь такое!
Я поблагодарил батюшку, поклонился ему в пояс, после чего отправился в дом Фёдора.
— Ну, как? — буквально на пороге набросился на меня Федька.
В его взгляде проглядывалось любопытство и какое-то непонятное волнение.
— Что ж, — сказал я, — завтра пойдём в лес все вместе.
Федька весело вскрикнул, вспыхнул улыбкой и потёр ладони, выразив тем самым искреннюю радость.
дальше будет...